Жена штандартенфюрера

Глава 6

Зачем я так напилась? Мне, конечно, уже исполнилось восемнадцать, но последний бокал шампанского был явно перебором. Завтра мне будет очень плохо… Ну и пусть, зато сегодня я танцевала с самым красивым офицером из всех!

Мы ехали домой с официального новогоднего приёма для командного состава СС и СД, куда Генрих пригласил меня в качестве своей спутницы. За всё это время, что мы виделись, никто ни разу не произнёс слово «свидание», но это не мешало Гризельде закатывать глаза и вздыхать за моей спиной:

— Помоги нам боже, девочка по уши влюбилась!

Я захихикала, вспомнив её слова, и Генрих тут же повернул голову ко мне.

— Над чем смеёмся?

— Ни над чем. Просто вспомнила, как наша домработница надо мной шутит.

— Насчёт чего?

Будь я трезвая, ни за что бы я на этот вопрос не ответила, но сейчас мне было уже всё равно.

— Она думает, что я в тебя влюбилась.

— У неё есть для этого основания?

— Нельзя у девушки такое спрашивать! Это неприлично!

Надо бы перестать хихикать.

— Ты завтра всё равно ничего не вспомнишь, так почему бы уже мне не сказать? — Он опять надо мной подшучивал. Как всегда.

— Я вовсе не пьяная. Я прекрасно себя чувствую! Зачем ты остановил машину? Мы ещё не приехали…

— Я знаю, что не приехали. — Генрих вышел из машины, обошёл её и открыл мою дверь. — Выходи.

— Зачем?

— Просто выйди из машины, упрямая ты девчонка! Не могу же я тебя в таком виде к отцу везти. Пройдёмся немного в парке, свежий воздух тебе будет на пользу.

Я хотела было пожаловаться, что снаружи была зима, а на мне летние туфли, но, не желая раньше времени расставаться с красавцем-офицером, передумала и промолчала. Мы начали неспешную прогулку вдоль зимней аллеи, и я невольно задумалась о недавних событиях, которые теперь больше напоминали просто дурной сон, уже лишавшийся своих красок. Райнхарт меня больше не посмеет тронуть, у меня теперь есть Генрих, чтобы меня защитить. А что до моих друзей… всё это должно со временем прекратиться, люди поймут, что они натворили, и все гонимые смогут вернуться назад. Война? Да не будет никакой войны. Слишком ещё свежа в памяти народа та, другая, страшная и разорительная. Нет, новую они не начнут.

— О чем задумалась?

— О войне.

— О войне?

— Да. Как думаешь, это действительно может случиться?

Генрих не отвечал какое-то время, а затем задумчиво промолвил:

— Я почти наверняка уверен, что война в конечном итоге развяжется.

— Почему?

— Я же работаю на разведку. Много чего происходит, что трудно игнорировать. Почему мы вдруг об этом заговорили? Давай-ка лучше сменим тему.

— Хорошо. О чем ты хочешь говорить?

— Ты как раз собиралась мне сказать, влюблена ты в меня или нет.

Я снова не сдержала глупого хихиканья (пятый бокал шампанского всё же был перебором), вынула руку из его и перегородила ему путь.

— Это официальный допрос, герр штандартенфюрер?

— О, да. — Генрих изобразил крайне серьёзное лицо. — И я боюсь, вам придётся мне ответить, фройляйн. А не то я брошу вас в тюрьму.

— Хорошо. — Я игриво сощурила глаза. — Но сначала вам придётся меня поймать!

С этими словами я развернулась и бросилась бежать так быстро, как только могла, учитывая высоту моих каблуков и моё состояние. Конечно же, Генрих почти сразу же меня поймал, но в последнюю секунду я спряталась за парковой скамейкой, используя её спинку как временное укрытие. Было ужасно смешно наблюдать за тем, как офицер СД пытался меня оттуда достать, особенно когда делал это он с серьёзнейшим видом.

— Ну-ка выходите сейчас же, фройляйн, а не то мне придётся вас застрелить!

— Не посмеете, герр офицер! — Я смеялась, пытаясь обойти скамью как можно быстрее, чтобы добраться до близлежащего фонтана, прежде чем он смог бы меня поймать. Но он очень даже посмел! Я почувствовала, как брошенный исподтишка снежок ударил меня в спину, и тут же обернулась.

— Ты! В спину стрелять? Это кто же так делает? Особенно в девушек?

— Давай, падай. Я в тебя попал, ты убита!

— Это было нечестно!

Но он уже настиг меня и начал в шутку со мной бороться, в конечном итоге повалив меня на землю. Сделать это было вовсе несложно, учитывая его физическое превосходство, да и моё не самое трезвое состояние. Я и не заметила, как уже валялась в снегу с офицером Фридманном сверху.

— Теперь вам придётся мне ответить, фройляйн. — Он держал мои руки так, чтобы я не смогла его оттолкнуть и снова попытаться сбежать. Он мог бы этого и не делать: мне, вообще-то, было очень даже удобно в этой позиции.

— А что, если я откажусь?

— Придётся применять пытки. — Ещё одно наигранно-устрашающее лицо.

— Да? И какие именно, герр штандартенфюрер?

— Зацелую тебя до смерти.

— Не зацелуешь…

Но прежде чем я успела закончить предложение, он уже накрыл мой рот своим, мягко, но настойчиво раздвигая мои губы своими, лишая меня последней возможности дышать своим тяжёлым телом сверху и наполняя лёгкие таким знакомым ароматом одеколона. Он целовал меня уже в полную силу, заставив все мысли напрочь исчезнуть из головы. Никто меня ещё так не целовал: жадно, почти по-голодному, но в то же время мягко и нежно, и всё, что я хотела в тот момент, это остановить время, чтобы остались только он и я, навсегда одни в этом зимнем парке. Когда я наконец открыла глаза, Генрих привычно мне ухмыльнулся и выпустил мои руки.

— Ну? Теперь вы мне ответите, фройляйн?

— Нет… Нет, я совсем даже не против ваших методов дознания, герр офицер, вы можете продолжать…

Я обняла его теперь уже свободными руками за шею и притянула его к себе. Он рассмеялся и снова меня поцеловал, и потом ещё раз, и ещё, пока я совсем не потеряла счёт времени, что мы провели в снегу.

— Не хочется это признавать, но мы давно уже должны были быть дома, Аннализа. Не думаю, что твоя мама оценит, если я привезу тебя домой не только пьяную, но ещё и насквозь промокшую, и больше тебя со мной не отпустит, а я этого не переживу.

Генрих хотел было встать, но я потянула его назад за рукав. Я до сих пор не знаю, что меня заставило это сделать, алкоголь или гормоны, но мне почему-то безумно захотелось поделиться своим самым большим секретом с этим человеком.

— Подожди ещё минутку. Мне нужно тебе что-то сказать. Это очень важно.

— Я весь внимание.

— Прежде чем всё станет серьёзно между нами… Я тут подумала, тебе, наверное, следует знать кое-что. Я — еврейка.

— Ну конечно. — Генрих фыркнул со смеху: не совсем та реакция, которую я ожидала.

— Не веришь мне, да?

— Ну естественно, нет. И я даже тебе сейчас обосную, почему именно ты не можешь быть еврейкой. Твой отец — член партии. Чтобы человека туда приняли, он должен доказать своё чистокровное арийское происхождение до одна тысяча восьмисотого года, и не только своё, но и своей супруги. Вот тебе и объяснение, почему ты никак не можешь быть еврейкой.

Хоть мне и не хотелось разрушать его вполне веский довод, я все же решила идти до конца.

— Да… Это все было давно подделано.

— Как это, подделано? На документах и арийских сертификатах всех членов твоей семьи стоит штамп моей организации, а его невозможно подделать! К тому же, я знал твоего отца с тех пор, как моя семья переехала в дом рядом с его семьёй. Они не евреи! Да ты даже не выглядишь, как еврейка, ты же типичная немецкая девушка с постера министерства пропаганды со светлыми косами и голубыми глазами, в конце-то концов!

Ещё один веский аргумент. Мне уже даже жалко стало вот так взять и разрушить для него мой образ «типичной немецкой девушки», но было уже поздно.

— Все мои родственники и с маминой, и с папиной стороны — ашкеназийские польские евреи, что объясняет наши светлые волосы и голубые глаза. А когда папин дед бежал из Польши в Германию, он заплатил большую часть денег, что ему удалось спасти, чтобы купить себе и своим детям новые немецкие имена, чтобы защитить их от подобной судьбы вечно гонимых. Те деньги купили ему около семи «чистокровных» немецких поколений, упомянутых в различных крестильных книгах. Вот так это всё и было подделано. Только теперь этого никто уже не сможет доказать: все те люди, что знали об этом, уже давно мертвы.

Генрих больше не улыбался. Похоже, более подробное объяснение начало понемногу убеждать его, что я говорила правду. Неясно только было, как он эту правду воспримет.

— Мамина семья приехала из Польши вместе с папиной и тоже подкупили клерков. Связанные общим секретом, они поселились по соседству и оставались очень дружны. Так мои родители в результате и поженились…

Вид у офицера Фридманна сейчас был нешуточно серьёзный.

— Зачем ты мне всё это рассказала?

— Не знаю… Просто подумала, что тебе стоит знать, прежде чем…

«Прежде чем ты решишь, хочешь ли ты быть со мной», закончила я в уме то, что не осмелилась произнести вслух.

— Ты хоть понимаешь, что я — сотрудник СД, и могу тебя и всю твою семью за это арестовать?

Я молча кивнула. Всё это время он пристально смотрел мне в глаза, как если бы решая что-то для себя. Наконец, он спросил:

— Ты кому-нибудь ещё об этом говорила?

— Нет, конечно!

Он снова помолчал какое-то время.

— Но мне-то зачем сказала?

— Потому что ты мне очень нравишься, наверное… И если бы наши отношения переросли бы во что-то более серьёзное, и мне всю жизнь пришлось бы жить, зная, что ты ненавидишь меня, моё происхождение, всю мою семью и мою религию даже сам того не сознавая, я бы… Не знаю, просто сказала, и всё.

Последовала ещё одна тягостная пауза, во время которой я задержала дыхание, страшась его возможной реакции. В конце концов он сказал:

— Ты мне тоже очень нравишься, Аннализа.

— Так ты не ненавидишь меня за то, что я — еврейка? — Едва прошептала я.

— Ты хоть раз слышала, чтобы я говорил что-то антисемитское?

Я никогда ещё не была так счастлива увидеть его знакомую ухмылку на прежнем месте.

— Нет…

— Лично я против евреев абсолютно ничего не имею, Аннализа. На мой взгляд, вся теория о расовой чистоте — это совершеннейшая чушь. Но по иронии судьбы, я работаю в офисе, занимающемся как раз тем, что блюдёт чистоту этой самой «превосходной» арийской расы. Так что здесь и сейчас ты мне поклянёшься, что ты никогда и никому слова не скажешь о том, что ты мне только что рассказала, какие бы там ни были обстоятельства. Клянись!

— Клянусь!

— Вот и молодец. — Генрих помолчал какое-то время, а затем пригрозил мне в шутку, — И всегда теперь целуй меня по первому требованию, а не то сдам тебя начальству.

Не было условия, на которое я бы согласилась с большей радостью. Я схватила улыбающегося Генриха за лацканы пальто и начала покрывать его лицо поцелуями. Я чувствовала себя так, будто гора свалилась у меня с плеч. Я была насквозь промокшей, жутко замёрзла, но не могла быть счастливее. Вдруг незнакомый голос, доносящийся с аллеи, прервал нас:

— Эй, вы двое! Вы чего там делаете?

Генрих встал, помог мне подняться и подмигнул моему испуганному виду.

— Попались, — шепнул он и, не поворачиваясь на голос, ответил, — фройляйн упала, и я помог ей подняться.

Тем временем, голос, который, как я теперь видела, принадлежал человеку в длинном пальто, продолжил:

— Вы помогали ей подняться в течение пяти минут? Гестапо. Ваши документы, оба.

— У нас неприятности? — шёпотом спросила я у Генриха, который был спокоен, как никогда. Мне с гестапо раньше сталкиваться не приходилось, и, естественно, я немного испугалась.

— Нет, не бойся. — Он повернулся и подошёл к двум людям (второй всё это время молчал, и я догадалась, что он был подчинённым первого), предъявил им своё служебное удостоверение и обратился к ним громким, командным тоном, какого я раньше от него никогда не слышала. — Штандартенфюрер Фридманн, СД. А теперь вы мне покажете ваши удостоверения, господа.

Реакция обоих гестаповцев была незамедлительной: оба тотчас салютовали ему и вытянулись по струнке. Генрих окинул их взглядом с головы до ног и наконец сказал:

— Вольно.

— Герр штандартенфюрер, — тот же человек, что и вёл весь разговор, продолжил извиняющимся тоном. — Просим прощения. Служба, знаете ли.

Оба гестаповца предъявили свои удостоверения Генриху, который намерено неспешно взял их у них из рук и отошёл под свет ближайшего фонаря, чтобы якобы их получше рассмотреть. Как любопытный ребёнок, я переводила взгляд с Генриха на двух агентов и обратно. Я никогда раньше не видела его с его подчинёнными и, по правде говоря, была сейчас в полном восторге. Если уж всемогущее гестапо ему отвечало, он должно быть был очень влиятельным человеком.

— Молодцы, что с таким рвением блюдёте порядок на улицах Берлина, офицеры. — Генрих всё-таки перестал мучить агентов и вернул им их удостоверения. — Но на будущее, когда вдруг увидите кого-то, кто «помогает своей девушке подняться», убедитесь сначала, что это не один из ваших начальников.

— Так точно, герр штандартенфюрер! Ещё раз извините, герр штандартенфюрер! Доброй ночи! — Они салютовали Генриху ещё раз и вежливо кивнули мне. — Доброй ночи, фройляйн.

Сразу после этого агенты быстро зашагали прочь, оставив нас одних и с улыбками заговорщиков на лицах.

— Так ты действительно большой и страшный офицер СД? Никогда не видела, чтобы гестапо кому-то свои документы показывали.

— Гестапо — это исполнительная ветвь. Скажем так, мы — это мозг, а они — наши руки.

Если уж гестапо, которого все так боялись, было всего лишь «руками», то мне страшно стало подумать, что творится в этом «мозгу». Но эту мысль я приберегла на потом; я и так уже чересчур много сказала для одной ночи.

— У тебя остались ещё какие-нибудь признания, прежде чем я отвезу тебя домой? Есть коммунисты в семье? Марксисты? Свидетели Иеговы?

Он снова надо мной шутил, а это был хороший знак.

— Нет, думаю, на сегодня это всё.

— Слава богу!

Я рассмеялась. Старая Гризельда всё же была права: я действительно по уши влюбилась.

Как и перед каждым большим представлением, репетиции сегодня обещали быть долгими и изнурительными. Было всего девять утра, а я уже стояла возле станка в пуантах, разминаясь перед выходом на сцену. К концу дня ноги, скорее всего, снова будут в кровавых мозолях… Раньше Адам всегда мне с этим помогал… Я невольно задумалась о том, как он там устроился в Нью Йорке, и нашёл ли его доктор Крамер. Я надеялась, что Адаму удастся получить хорошее место в театре, и что со временем он станет знаменитым танцором, просто назло всем тем, кто его здесь притеснял. И тогда они очень пожалеют, что заставили его уехать из страны.

Гретхен «случайно» задела моё плечо, проходя мимо, и заняла место у станка впереди меня. Мы и так-то друг друга никогда не любили, но моё недавнее повышение до позиции дублёрши нашей примы, пусть я и оставалась обычной солисткой, совсем её разъярило. Она была на несколько лет старше меня и очень хорошая танцовщица, а потому она и решила, что позиция должна была стать её, так что когда я получила заветное место, её неприязнь переросла в самую настоящую ненависть.

— Аннализа, твой этот новый ухажёр — просто красавец! Неудивительно, что вы двое оторваться друг от друга не можете. Будь я на твоём месте, я бы тоже с ним на каждом углу целовалась.

Этого ещё не хватало! Увидела нас, наверное, где-нибудь у театра… Или она нарочно ходит, шпионит за мной, чтобы какую-нибудь грязь потом начальству доложить, чтобы те меня уволили, а место отдали ей.

— Не твоё это дело, что я делаю в своё свободное время, когда никто меня не видит. И я бы была очень признательна, если бы ты перестала за мной везде ходить.

— Да у меня поважнее дела есть, чем за вашим высочеством ходить. Просто вы двое были так поглощены друг другом, что вообще ничего вокруг не замечали, не то, что меня.

Пара солисток, стоящих с нами за одним станком, захихикали. Неудивительно, если Гретхен начнёт говорить ещё громче, вся труппа её услышит.

— Да не смущайся ты так, — продолжила она и повернулась ко мне, чтобы я видела её саркастичную ухмылку. — Он у тебя очень хорош. И я рада, что ты окончательно переключилась на офицеров; гораздо более правильный выбор, чем твой бывший еврейчик. А кстати, твой красавец-офицер знает, что вы с ним были почти неразлучны?

Желание поднять ногу со станка и хорошенько стукнуть Гретхен прямо по её язвительному рту становилось всё более и более непреодолимым.

— Адам никогда не был «моим». Мы жили по соседству, и он провожал меня домой, и только. И да, Генрих о нём прекрасно знает.

— Да брось ты, не огрызайся без причины. Я же просто пошутила. Так если ты теперь с твоим новым немецким ухажёром номер два, это значит, что твой первый ухажёр освободился?

Я не удержалась и фыркнула, как только это услышала.

— Забирай его, если хочешь. Вы двое идеально друг другу подойдёте.

— Вот и отлично. Потому что он уже приходил сюда пару раз и приглашал меня с ним на свидание. — Если она ожидала от меня какой-то реакции, то единственное, что я испытывала, так это облегчение от того, что этот маньяк наконец переключил своё внимание на кого-то другого. Не заметив особого разочарования на моём лице, Гретхен попробовала ещё раз. — Просто хотела убедиться, что ты не против.

— Совсем даже не против. Наоборот, я думаю, что из вас получится прекрасная пара.

«Надеюсь, он тебя придушит в один прекрасный день. У него это очень хорошо получается».

К концу дня я была настолько вымотана, что уснула прямо в машине Генриха, которую он всегда посылал за мной, чтобы я могла спокойно доехать домой. Я проснулась от чьего-то осторожного прикосновения к моему плечу — это был водитель Генриха, Ганс.

— Фройляйн Мейсснер, мы дома.

— Простите, я и не заметила, как задремала. Спасибо, Ганс.

Он вышел из машины и открыл мне дверь.

— Спасибо ещё раз, Ганс. Доброй ночи.

— Фройляйн Мейсснер, подождите! Я не смогу вас завтра забрать, герр штандартенфюрер должен уехать из города на несколько дней.

— Да? Он ничего мне не сказал.

— Приказ пришёл всего пару часов назад. По правде говоря, мы сейчас же уезжаем; он велел мне заехать за ним, как только я вас отвезу. Простите за неудобство, фройляйн.

— Ничего страшного. Я возьму такси или попрошу папу отвезти меня. Скажите, пожалуйста, герру Фридманну, чтобы за меня не беспокоился. Но куда он всё же уезжает?

Ганс опустил глаза.

— Я боюсь, я не имею права вам говорить. Это своего рода… конфидециальная информация.

Зачем я только спрашивала? Он же работает на разведку, и так всё должно было быть ясно.

— Аа, ну что ж… Я всё понимаю. Передайте ему, что я желаю ему удачи в… его деле. До свидания, Ганс.

— Скоро увидимся, фройляйн. Доброй ночи.

Он салютовал мне и уехал. Когда я открыла входную дверь своим ключом, меня чуть с ног не сбил странного вида молодой человек с растрёпанными волосами и в явно изношенной одежде.

— Простите, фройляйн.

— Здравствуйте.

Мой отец, стоявший за спиной странного гостя и провожавший его (как я поняла), похоже, был немного удивлён появлением собственной дочери на пороге.

— Аннализа! Я думал, ты позже вернёшься.

— Нет… — Я перевела взгляд с незнакомца на отца и обратно. — Ты нас не представишь?

— Это Йозеф. — Отец как-то сразу занервничал. — Он… Помогает мне с одним крайне важным делом. Йозеф уже уходит, дочка.

Йозеф, по-видимому, испытал огромное облегчение при этих словах, быстро кивнул мне и проскочил между мной и дверью на улицу.

— Папа? Что происходит?

— Ничего, родная. Как прошла репетиция?

— Хорошо. Кто это был такой?

— Я же тебе уже сказал, один из моих ассистентов. Помогает мне с делом.

— Папа, я же не дура. Ты хочешь сказать, что этот человек — студент юридического факультета?

Мой отец, явно лгавший мне прямо в лицо, только покачал головой и сказал, прежде чем направиться в свой кабинет:

— Я прекрасно знаю, что ты отнюдь не глупа. Поэтому забудь, что ты его вообще видела, и держи рот на замке.

Я уставилась в недоумении на его удаляющуюся спину. Мне казалось, или весь мир сошёл с ума?