13

МИЛА

На мгновение мне становится трудно дышать.

— Что ты здесь делаешь? — Слабо шепчу я, и Лоренцо поднимает бровь.

— Ты написала мне сообщение и сказала…, — он прерывается, и я вижу, как его взгляд скользит по моему плечу. Мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, что он увидел Ники. — Могу я войти?

Я сильно прикусываю нижнюю губу. Впускать Лоренцо в мой дом — ужасная идея по целому ряду причин. Он встретит Ники. Он будет здесь, в моем пространстве, и я не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью избавиться от него. Он пытался установить границы между нами, а это пробьет их все, разрушив.

— Ты не можешь просто так приходить, — бормочу я, и Лоренцо кивает.

— Я знаю. Мне очень жаль, Мила. Но как только я получил твое сообщение, я уже был в пути. Я должен был убедиться, что ты в безопасности… — Он внезапно прерывается, его челюсть сжимается, как будто он осознает, что только что сказал, и слышит в этом эмоции так же ясно, как и я.

На мгновение он перестал быть холодным, безжалостным боссом мафии, и он не был сдержанным бизнесменом. Он был просто самим собой, тем самым человеком, который отпустил меня в особняке Альфио. Тот самый человек, который обнял меня и поцеловал так нежно в балетной студии, что на мгновение я почувствовала себя в безопасности.

В этом человеке есть много слоев, так много разных сторон. Я боюсь, какую сторону я увижу, если впущу его в свой дом.

— Почему? — Я шепчу, глядя на него, в его нечитаемые зеленые глаза. — Почему ты должен был убедиться, что я в безопасности? Потому что я работаю на тебя?

Он медленно вдыхает, его челюсть работает, но он ничего не говорит. Он ничего не может мне ответить, и это уже само по себе ответ.

— Как ты узнал, где я живу? Я никогда тебе не говорила.

Лоренцо бросает на меня узкий взгляд.

— Мила. Мой брат — дон семьи Кампано. Думаешь, я не знал о тебе всю необходимую информацию через час после того, как ты назвала мне свое имя?

— Не думаю, что мне от этого легче. — У меня слабеют колени от мысли, что еще он знает. О несчастном случае с моими родителями, конечно, хотя я бы не стала скрывать, если бы он спросил. Просто я так мало знаю о нем, и очевидно, что он знает обо мне гораздо больше, чем я предполагала.

— Можно войти? — Лоренцо снова заглядывает мне через плечо, и мой разум ненадолго замирает. Я пытаюсь представить его в своей маленькой квартире, наблюдающим за тем, как я готовлю спагетти для нас с братом из бакалейной лавки. Эта картинка вызывает смех.

— Я… — Я начинаю говорить, что ему лучше уйти, что мы можем поговорить обо всем этом позже, но тут чувствую, как рука тянется к майке, и опускаю взгляд, чтобы увидеть рядом с собой Ники.

Я даже не услышала, как он подошел, настолько была поглощена своими переживаниями по поводу нашего с Лоренцо разговора. Отвлеклась. Он снова задирает мою рубашку, а затем жестом указывает на Лоренцо.

Я не поднимаю глаз на Лоренцо. Не хочу сейчас видеть его лицо, если он будет выглядеть потрясенным отсутствием речи у Ники, я возненавижу его навсегда. Я не смогу выносить его вид даже настолько, чтобы работать на него, а это откроет еще одно гнездо проблем.

— Он просто уйдет, — успокаиваю я Ники, но, к моему удивлению, Ники яростно качает головой. — Ты хочешь, чтобы он остался?

Ники кивает, улыбаясь, и тогда я решаюсь взглянуть на Лоренцо.

Он тоже улыбается, выражение его лица мягче, чем я когда-либо видела или даже могла себе представить.

— Что-то происходит, из-за чего мне стоит остаться? — Спрашивает он с оттенком веселья в голосе, и мои щеки вспыхивают.

— Я готовлю ужин. Но ничего особенного. Просто спагетти из банки. Я смотрю вниз на Ники. — Не думаю, что он сможет остаться.

Мне не нужно слышать, что говорит Ники, чтобы узнать его мнение на этот счет. Его злобное выражение лица говорит мне все, что мне нужно знать.

Лоренцо хихикает.

— Кажется, я приглашен на ужин, Мила.

Я резко выдыхаю и делаю шаг назад, а Лоренцо заходит внутрь. Он закрывает за собой дверь, и я поспешно запираю ее, бросив взгляд на Ники.

— Почему бы тебе не вернуться к просмотру мультфильмов, пока я готовлю? — Мягко спрашиваю я, глядя на телевизор, где начался очередной эпизод, и тема весело звенит по гостиной. — Мистер Кампано собирается мне помочь.

— Я? — В голосе Лоренцо явно слышится юмор, и я бросаю на него раздраженный взгляд, возвращая Ники на диван. Он явно получает от этого слишком большое удовольствие.

Устроив Ники, я возвращаюсь на кухню. Я чувствую Лоренцо позади себя и поворачиваюсь, стараясь не вздрогнуть. Его присутствие кажется слишком большим для этого места, слишком властным. Его дорогой костюм, итальянские кожаные туфли, идеальная стрижка и классически красивые черты лица. Здесь он выглядит неправильно, и я делаю медленный вдох, стараясь не представлять, что нужно сделать, чтобы он выглядел правильно. Пытаюсь не представлять его в джинсах и футболке или в джоггерах, стоящим со мной у стойки, пока я готовлю ужин.

— Чем могу помочь? — Взгляд Лоренцо скользит по ассортименту ингредиентов на прилавке, и я чувствую, как горят мои щеки. Я чувствую себя крестьянкой в лачуге, выставляя свой скудный ужин на обозрение тому, кто, вероятно, никогда не готовил сам, кто никогда не ел ничего менее изысканного, кто определенно никогда не был в продуктовом магазине и не ел соус для спагетти из банки, тем более из магазина, который стоит всего доллар.

Я хочу исчезнуть. Я очень жалею, что уступила и пригласила его войти.

— Сомневаюсь, что ты умеешь готовить. Ты, наверное, отрубишь себе палец. — Я прикусываю губу, отворачиваясь к стойке, и Лоренцо плавно проходит мимо меня, прислоняясь к другой стороне. Бутылка с вином стоит рядом с ним, слишком близко, чтобы я могла налить себе бокал. А сейчас мне кажется, что он мне просто необходим.

— Я готовил для себя, — мягко говорит он. — Время от времени, хотя обычно я беру еду на вынос. Это проще, и я могу быть немного ленивым, когда прихожу домой.

— Ты? Ленивый? — Я смотрю на него, пораженная настолько, что слова вылетают сами собой, без моего на то желания. Трудно представить его ленивым — этого человека с его мускулистым телом, идеально выверенным воздухом и аурой бизнесмена вокруг него. — Сомневаюсь.

— У каждого из нас дома есть свои пороки. — Его голос гладкий и шелковистый, а слово "порок" навевает мысли о самых разных вещах, о которых я не хочу сейчас думать. Моя шея нагревается, и я тянусь за ножом.

— Ну, в любом случае, эта кухня не настолько велика, чтобы готовить вдвоем. — Я тяжело сглатываю, раздавливаю зубчик чеснока и начинаю его измельчать.

— Хочешь бокал вина? — Лоренцо смотрит на откупоренную бутылку и пустой бокал. — Кажется, я тебя прервал.

— Да. Но ты просто ответил на мое сообщение.

— Расскажи мне об этом. — Он наливает вино, потом тянется вверх и начинает без спроса открывать шкафы, пока не находит свой бокал и не наливает себе. Это как-то невозможно высокомерно и разрушительно сексуально одновременно — самоуверенная уверенность, с которой он чувствует себя как дома, — и я нащупываю бокал, когда он придвигает его ко мне и отпиваю глоток вина.

— Я вышла из автобуса и увидела полицейскую машину. — Я говорю очень тихо, достаточно тихо, чтобы Ники ни за что не услышал, о чем мы говорим, за звуками его мультфильмов. — Я не могла понять, был ли это тот самый полицейский, и подумала, что, возможно, я слишком остро реагирую. Но потом он начал преследовать меня. Я продолжала идти мимо своей квартиры, потому что решила, что если это он, то он будет пытаться определить, где я живу.

— Скорее всего, он просто пытается тебя напугать. — Лоренцо делает глоток вина, и я жду, когда он вздрогнет, бутылка стоила всего двенадцать долларов. Не могу представить, что на вкус оно может показаться ему чем-то иным, кроме как уксусом. Но он не подает никаких признаков того, что ему это не нравится, если вообще нравится. — Уверен, он уже знает, где ты живешь, полицейскому достаточно просто это выяснить. Я не пытаюсь тебя напугать, — добавляет он, видя выражение моего лица. — В сложившихся обстоятельствах ты поступила разумно.

— Он продолжал ехать, а я прошла еще немного, а потом повернула назад. И написала тебе, как только зашла внутрь. — Я заканчиваю измельчать чеснок, иду к плите, чтобы налить масло в сковороду, и все мои движения кажутся методичными и слегка оцепенелыми. Он знает, где я живу.

— Ты все сделала правильно. Он беспокоит тебя, пытается вывести из равновесия.

— Это работает, — бормочу я, включая плиту.

— Я еще поговорю об этом с Доусоном. — Лоренцо делает еще один глоток вина, такой расслабленный, словно для него это обычная обстановка. А если он и не расслаблен, то делает вид, будто все в порядке.

— Что мне делать? — У меня сводит живот, когда я добавляю чеснок в сковороду и начинаю давить его, оставляя на мгновение, пока я режу лук. Мои пальцы дрожат, и Лоренцо отходит от стойки и встает рядом со мной, осторожно вынимая нож из моей руки.

— Позволь мне, — спокойно говорит он. — Ты готовь чеснок, а я займусь этим.

— Ты не знаешь, как…

— Я могу разобраться. — Он усмехается, отодвигая меня в сторону, и от короткого прикосновения его бедра к моему, смешанного с непринужденной узнаваемостью этого движения, по моему телу разливается жар. Я тихонько вдыхаю, желая, чтобы он снова прикоснулся ко мне.

— У нас есть зрители, — говорит Лоренцо через мгновение, отворачиваясь от стойки. Я повторяю его движение, оглядываюсь на дверь и вижу стоящего там Ники. Он наблюдает за Лоренцо, на его лице любопытное выражение, но он не выглядит расстроенным или испуганным. Наоборот, он выглядит счастливым.

— Ты закончил с мультиками, приятель? — Я знаю, что нет, я все еще слышу это из гостиной, но Ники не двигается с места. — Хочешь посмотреть, как мы готовим ужин?

Он кивает, и я отхожу от плиты.

— Тогда садись за стол. Вот, твоя книжка-раскраска и мелки все еще ждут тебя. — Я веду его к столу, усаживаю за него, а когда поворачиваюсь, чтобы вернуться к плите, вижу, что Лоренцо добавляет лук в сковороду и помешивает.

Босс мафии на моей кухне. Это похоже на очень странный сон, из тех, от которых просыпаешься и удивляешься, как вообще воображение могло такое придумать. К этому добавляется еще и то, что сегодня я готовлю самые безвкусные спагетти, которые он, возможно, когда-либо ел, но Лоренцо не сказал об этом ни слова.

— Свежий базилик, да? — Он поднимает бровь, когда я подхожу к плите и забираю у него деревянную ложку. — Это приятный штрих.

— Лишние деньги, которые у меня были, заплатили за это. — Я достаю говяжий фарш и добавляю его в сковороду. — Обычно мы не такие прихотливые.

— Я рад, что смог помочь улучшить ваши спагетти. Моя бабушка сейчас улыбается мне. — В его голосе снова звучит сухое веселье, и я вижу, как уголки его рта загибаются вверх, когда я смотрю на него. Это чувство заставляет меня снова потянуться за вином.

Через несколько минут Лоренцо с опаской смотрит на меня, затем берет свой бокал с вином и идет к столу. Когда я вижу, как он садится рядом с Ники, я понимаю, что это была за нерешительность на его лице.

— Могу я посмотреть, над чем ты работаешь? — Небрежно спрашивает он, и мой желудок сжимается.

Мой первый защитный инстинкт — сказать ему, чтобы он оставил Ники в покое, а может, и вовсе уехал. У меня нет иллюзий, что Лоренцо — не кто иной, как опасный человек. Но он не выглядит опасным, наклонившись вперед над столом с бокалом дешевого вина в одной руке, пока он с улыбкой смотрит на книжку-раскраску Ники.

На самом деле все, что я чувствую, глядя на него, это разрушительное ощущение, что при других обстоятельствах я могла бы влюбиться в этого человека.

Он кивает, когда Ники указывает на что-то, похвалив его за выбор цветов. Я смотрю, как Ники хихикает, берет карандаш и протягивает его Лоренцо, и чувствую, как таю.

Я никогда не видела, чтобы Ники так быстро открывалась кому-то. Это доказательство того, что терапия помогает, но это и нечто другое. Часть меня жалеет, что я пустила Лоренцо в дом, потому что он не может остаться. Скорее всего, он больше никогда сюда не вернется, а Ники встретил его, и он ему понравился, а Лоренцо исчезнет.

Я чувствую обиду на то, что он вообще появился в доме, в сочетании с болезненным желанием, чтобы он остался. Клубок запутанных чувств рассекает только запах пережаренного мяса, и я быстро поворачиваюсь к плите, чувствуя горячий ожог в глубине глаз, когда быстро измельчаю базилик и смешиваю его с говядиной, собираясь начать варить лапшу и разогревать соус.

К тому времени, когда ужин оказывается в трех мисках, а чесночный хлеб выкладывается на большую тарелку, чтобы поставить ее в центр стола, Ники и Лоренцо заканчивают раскрашивать очередную страницу. Пока я откладываю хлеб, он серьезно объясняет Ники теорию цвета, и на минуту я действительно не могу поверить в то, что вижу и слышу.

Он ни слова не говорит о чесночном хлебе из морозильной камеры и о том, что, как я уверена, даже настоящий чеснок и базилик не могут скрыть дешевизну ужина. Он откусывает кусочек и, словно почувствовав мое напряжение через стол, улыбается. Настоящей улыбкой.

— Очень вкусно. — Лоренцо накручивает кусочек на вилку, и я качаю головой.

— Тебе не обязательно мне врать.

— Я и не лгу. — Он смотрит на Ники. — Разве твоя сестра готовит не вкусно?

Ники с энтузиазмом кивает, соус для спагетти уже размазан по его рту. Лоренцо наполняет свой бокал вином, наливает мне еще, и я чувствую себя так, словно нахожусь вне тела. Как будто я вижу что-то, чего я даже не знала, как хотеть, пока это не оказалось прямо передо мной.

За ужином мы почти не разговариваем. Я не знаю, что сказать, а мы с Ники обычно не очень много говорим во время еды. Я задаю ему несколько вопросов о его дне, но их слишком много, поэтому я всегда не тороплю его.

— В школе все хорошо? — Спрашиваю я, и Ники кивает. — Твой учитель терпелив?

Еще один кивок.

— Вы с Дарси пойдете завтра за мороженым, пока я на работе?

Он снова кивает, на его лице появляется улыбка. Я чувствую, как Лоренцо наблюдает за нами и медленно ест, разглядывая сцену перед собой.

Когда ужин закончен, я встаю и начинаю убирать со стола. Лоренцо встает в тот же момент, берет мою тарелку, пока я тянусь за тарелкой Ники, и я вижу, что Лоренцо съел каждый кусочек своей еды.

— Тебе не обязательно было съедать все только для того, чтобы сделать мне приятное, — бормочу я, пытаясь вырвать посуду из его рук. Видеть, как он помогает убирать за собой, одновременно и странно, и щемит сердце.

— Мне понравилось. Неужели в это так трудно поверить? — Он пожимает плечами, говорит тихо, и я поднимаю бровь

— Да.

— Не должно быть. — Он берет посуду и ставит ее в раковину. — Тебе нужно что-нибудь сделать с Ники?

— Подготовить его ко сну. — Я делаю паузу. — Ты не должен этого делать. — Я ожидала, что он уйдет, и не знаю, почему он этого не сделал. Должно быть, есть какой-то разговор, который он хочет провести, когда мы останемся вдвоем, после того как Ники уснет, и от этого у меня нервно скручивает живот. Я боюсь, что это как-то связано с копом и концом моей работы на него.

— Я в порядке. — Он кивает в сторону стола. — Позаботься о своем брате.

Я вздыхаю, сдерживая крик, который автоматически рвется на губы, и иду за Ники.

После всех этих волнений мне не требуется много времени, чтобы надеть на него пижаму и уложить в постель. Я укладываю его, оставив ночник, и возвращаюсь в холл, чтобы застать Лоренцо у раковины с засученными рукавами рубашки, в процессе мытья посуды.

— Лоренцо. — Я подхожу к раковине и достаю полотенце для мытья посуды. — Тебе не нужно этого делать.

— Нет, не нужно, — мягко отвечает он, но не останавливается. — Ты приготовила мне ужин, я думаю, это вежливый поступок.

— Не могу поверить, что ты его съел. Лоренцо Кампано, на моей кухне, ел чесночный хлеб из морозилки, спагетти с соусом из банки и пил вино из бакалейной лавки. — Я качаю головой. — Что происходит?

Он смотрит на меня, выражение его лица не поддается прочтению.

— Что происходит с учителем Ники?

В тот момент, когда он задает этот вопрос, он, кажется, понимает, что это было не по правилам. Он моргает, словно поймав себя, и качает головой.

— Прости, это не мое дело.

Его это не касается. Это вообще не его дело. Но я смотрю на него, красивого и слегка взъерошенного, когда он моет посуду, одновременно выглядящего совершенно неуместным здесь и как будто ему самое место на моей кухне, и мне хочется ему сказать. Единственный человек, с которым я могу поговорить, — Дарси, и я даже не рассказываю ей обо всем, потому что не хочу волновать ее еще больше, чем она уже волнуется. Она взяла меня и Ники на себя, как ответственность, которая ей не принадлежит, и я всегда опасаюсь добавлять к этому еще больше.

— Его учительница английского за последний год несколько раз жаловалась на то, что Ники не говорит. Она хочет, чтобы его посадили в класс с детьми, у которых проблемы с обучением. Он не говорит. То есть у него нет проблем с обучением. Ничего не изменилось ни в его оценках, ни в скорости обучения, ни в чем-либо еще, кроме того, что он не говорит. Я не хочу, чтобы его из-за этого задерживали с обучением.

— И она все еще создает проблемы? — Выражение лица Лоренцо пустое, и я не могу сказать, о чем он думает. Это бесконечно раздражает.

Я качаю головой, вытирая тарелку.

— В последнее время она ослабла. Терапия помогла Ники научиться другим способам общения, хотя он все еще не говорит. Вот почему… — Я прерываюсь, но Лоренцо уже знает, что я собиралась сказать дальше.

— Почему тебе понадобился Альтьере и зачем тебе нужны деньги.

Я киваю.

— Почему я должна продолжать работать на тебя.

Он молчит несколько долгих мгновений, пока моет посуду и передает ее мне. Почти не задумываясь, он тянется к моему бедру, чтобы отодвинуть меня в сторону, пока он тянется, чтобы бросить вилки в другую сторону раковины, и когда его рука касается меня, я чувствую, как резко вдыхаю. На мгновение кажется, что все вокруг замирает. Тепло его руки проникает сквозь мои леггинсы, и он замирает рядом со мной, но не убирает руку. Я чувствую, как его пальцы загибаются к моему бедру, слегка надавливая, и я поворачиваюсь к нему, прежде чем успеваю остановить себя.

Выражение лица Лоренцо по-прежнему не поддается прочтению, когда он смотрит на меня сверху вниз, но его рука все еще лежит на моем бедре, а кончики пальцев касаются острой линии кости. Я остро ощущаю силу его рук, хрупкость своего тела, то, как легко он может сдвинуть меня с места, поднять, сломать.

Я тянусь вверх, медленно, прежде чем успеваю остановить себя. Моя рука задевает переднюю часть его рубашки, пальцы проникают в отверстие над пуговицей. Кончиками пальцев я ощущаю легкую пыль волос на теплой коже, и звук, который издает Лоренцо, очень похож на рычание.

Он резко поворачивает меня, заставляя задохнуться, и его резкое движение говорит мне о том, как сильно он, должно быть, хотел этого, как долго он, должно быть, думал об этом. Кончики моих пальцев все еще прижаты к его груди — легчайшие прикосновения, но они словно разожгли в нем что-то дикое, что-то отчаянное.

Его пальцы перебирают ленту, удерживающую мои волосы в свободном узле на макушке, и освобождают их. Длинные светлые волосы каскадом рассыпаются по моим плечам, падают на лицо, и я успеваю почувствовать, как его пальцы впиваются в них, прежде чем он откидывает мою голову назад и приникает к моему рту.

Я задыхаюсь, и этот звук превращается в тихий стон, когда его язык проникает в мой рот, а его твердое тело прижимает меня к прилавку. Его рука на моем бедре задирает майку, проскальзывая под ткань, его пальцы обвивают голую кожу моей талии, и он жадно целует меня. Я чувствую, как он прижимается к моему бедру, толстый, твердый и жаждущий меня, и стон, который я ощущаю на своих губах, говорит мне о том, как сильно он хочет меня.

— Мила. — Он выдыхает мое имя мне в ухо, разрывая поцелуй, его рот тянется к моему горлу, облизывая и целуя, пока я пытаюсь перевести дыхание. Его рука поднимается к моей груди, обхватывая ее через тонкую ткань майки, а надетый под ней бюстгальтер почти не мешает. Я хочу его, мокрая и желанная, и когда он снова целует меня, мне остается только умолять о большем.

Он поднимает меня, усаживая на край прилавка, его пальцы путаются в моих волосах. Его рот теплый, язык мягко прижимается к моему, и я тянусь к нему, проводя руками по его густым темным волосам. Он задыхается, когда мои кончики пальцев скользят по его шее, а рука на моем бедре притягивает меня к краю прилавка, и я чувствую, как его толстый член упирается мне в бедра.

На нас по-прежнему вся одежда, но это ощущение до боли интимное. Здесь, на моей кухне…

Я тихонько вздыхаю и оглядываюсь на него через плечо.

— Черт, Лоренцо, мы не можем делать это здесь. — Я наполовину ожидаю, что в любой момент сюда ворвется Ники, захочет воды или еще чего-нибудь, что он забыл попросить перед сном. Меньше всего мне хочется пытаться объяснить, что происходит между мной и странным мужчиной, с которым он познакомился только сегодня вечером, и уж тем более объяснять что-то, связанное с птицами и пчелами. Я с ужасом жду того дня, когда нам придется об этом поговорить.

— Куда нам идти? — Голос Лоренцо приглушенно звучит на моей шее, его зубы и язык все еще прокладывают дорожку к моим ключицам. Каждый волосок на моем теле встает дыбом, словно от удара статическим разрядом, и от этого удовольствия я снова почти стону, вцепившись в его плечи.

Я хочу притянуть его ближе, но вместо этого отталкиваю его, соскальзывая со столешницы. Я начинаю пытаться пройти мимо него, но он хватает меня за бедро, снова притягивая к своему телу. Он чувствуется так близко, что на мгновение я не понимаю, где заканчивается он и начинаюсь я, и хочу, чтобы он был еще ближе. Я хочу большего.

— Я хочу тебя, — шепчет Лоренцо, словно повторяя мои собственные мысли. Когда я поднимаю взгляд на его лицо, оно уже не кажется мне нечитаемым. Оно напряжено, желание написано на каждом сантиметре его черт, а глаза темны от вожделения. — Куда идти?

Я поджимаю губы, тяжело дыша. Мысль о том, что он сейчас уйдет, почти болезненна. Я молча беру его за руку и вытаскиваю из кухни, веду через гостиную и дальше по коридору.

Как только мы оказываемся в моей спальне с закрытой дверью, Лоренцо снова тянется ко мне. Я задыхаюсь, когда его рот прижимается к моему, его руки ложатся на мою талию, бедра, изгибаются вокруг моей задницы, и он без труда поднимает меня, а мои ноги обхватывают его бедра. Он несет меня к кровати, опрокидывая на нее, и, когда он присоединяется ко мне, я кладу руку ему на грудь, останавливая его, когда он склоняется надо мной.

— Я работаю на тебя. — Шепчу эти слова, чувствуя, как они повисают в воздухе между нами.

— Мне уже все равно. — Его взгляд горяч и голоден, он смотрит на меня так, будто умирает от голода, а я — пир. — Я думал о тебе каждый день с тех пор, как увидел тебя в том особняке. Каждую ночь. Я только фантазирую о тебе. Я не прикасался к другой женщине с тех пор, как увидел тебя. Я не могу хотеть никого, кроме тебя. И как только я попробовал тебя на вкус… — Его глаза закрываются, его колени раздвигают мои, когда он проникает между моих ног, горячий, тяжелый вес его члена давит мне на бедра. — Ты нужна мне, Мила.

Он имеет в виду сегодняшнюю ночь. Он не может иметь в виду ничего другого. Это невозможно. Но этого достаточно, чтобы ослабить мою защиту до предела — как будто ее и так не было.

— Лоренцо, я…

— Ничего не изменится. — Он поднимает руку и убирает мои волосы со щеки, кончиками пальцев проводя по скуле. — Только на сегодня, Мила. Мне нужно…

— Ты сказал, что это что-то изменит. Как это может ничего не изменить? — Я делаю жест между нами двумя, на его тело, распростертое на моем, на дикое желание в его глазах, на то, как мы почти прижались друг к другу, даже когда пытаемся придумать, почему нам стоит остаться врозь. — Как ты можешь говорить все это и думать, что это ничего не изменит?

— Может, я лгу тебе. Может быть, я лгу себе. — Его лицо напрягается, по нему пробегает дрожь, когда он снова проводит большим пальцем по линии моей скулы. — Я пришел сюда, как только подумал, что могу быть тебе нужен. Я не… я не такой, Мила. Я не тот мужчина, которому нужен кто-то еще. Я не тот мужчина, который так хочет. Кто испытывает такое вожделение. Я никогда им не был. Но сейчас…

Он испускает вздрагивающий вздох, другой рукой тянется к моей ноге и обхватывает ее за бедро. Он опирается на меня всем весом, чтобы я почувствовала, какой он невероятно твердый.

— Прямо сейчас, Мила, — дышит он, — я чувствую, что могу умереть, если не смогу быть внутри тебя.

Моя защита рушится. Я никогда не слышала, чтобы мужчина говорил со мной так, даже не представляла себе этого, и я беззащитна перед этим. Я знаю, что есть дюжина причин, по которым я должна вышвырнуть его из своей постели, почему я должна сказать ему, чтобы он ушел, почему я вообще не должна была позволять ему появляться в моей квартире. Но я тянусь к нему, притягиваю его рот к своему, а мои ноги обхватывают его бедра, и я чувствую, как он прижимается ко мне, словно испытывая облегчение от того, что я не сказала ему уйти.

Мы лежали так очень долго, дольше, чем я могла себе представить. Я думала, что все будет быстро, жестко и грязно, если мы наконец сдадимся, но в Лоренцо есть такая глубина тоски, что я чувствую, как она вытягивается из него по сантиметру, как будто он мужчина, который никогда не был нежным, никогда не был мягким и наконец поддается желанию почувствовать это со мной. Где-то на задворках сознания я слышу, как кричу, что это слишком нежно, слишком интимно, что то, чем мы являемся друг для друга, не должно так ощущаться. Но я не могу заставить себя торопиться.

Он целует мой рот сначала медленно, потом сильнее, поглощая меня, а затем снова отступает, пока его руки скользят по моим волосам и прослеживают столбик моей шеи, спускаясь к груди. Я чувствую, как он снимает с меня майку, оставляя кожу обнаженной в прохладной комнате, и первое прикосновение его губ к изгибу моей груди заставляет меня выгнуться дугой и задохнуться.

Я должна молчать, но это кажется невозможным. Даже простое прикосновение его губ к моему соску, скольжение языка по нему, когда он напрягается, заставляет меня потянуться вверх и запустить пальцы в его волосы, удовольствие разливается по всем моим нервам. Все, что я могу сделать, это не застонать вслух.

Его рот прокладывает влажную дорожку к другой груди, повторяя движения, пока оба моих соска не становятся твердыми и пикообразными, а моя голова не откидывается на подушки, а бедра не бьются о его бедра. Рот Лоренцо опускается между моих грудей, по гладкой вогнутой плоти живота, вниз, к пространству между бедрами, когда его пальцы впиваются в ткань моих леггинсов. Он проводит зубами по первой линии кости, затем по другой, а потом резко стягивает леггинсы вместе с трусиками.

Через мгновение я оказываюсь полностью обнаженной под ним, в то время как он все еще полностью одет. Он смотрит на меня сверху, темные волосы растрепаны по лицу, зеленые глаза горят вожделением, когда он обхватывает меня одной рукой за бедро. Он отводит мою ногу назад, его рука скользит по моему животу, пальцы тянутся вниз, чтобы раздвинуть складки моей киски, а его взгляд скользит между моих ног.

— Ты чертовски красива, — дышит он, его глаза снова встречаются с моими, и тут я чувствую горячий прижим его рта к моей ноющей плоти.

Он стонет, звук приглушенно отдается во мне, его язык скользит от моего входа к моему клитору в одном горячем, долгом лизании, которое заставляет меня дрожать, моя голова откидывается на подушку, чтобы заглушить мой крик удовольствия. Не знаю, как мне удается справиться с необходимостью молчать, мне хорошо, слишком хорошо, и каждый мускул моего тела дрожит от усилий, пока он целует и облизывает мои складочки и клитор с той же медлительностью, с какой он использовал мой рот. Сначала нежно, а потом все сильнее, его мягкое внимание переходит в голодное пиршество, когда его губы смыкаются вокруг моего клитора, всасывая мою набухшую плоть в рот. Его язык порхает по ней, и я чувствую, как мои пальцы впиваются в его волосы, дергая за корни и царапая кожу головы, пока я все ближе и ближе подхожу к краю, не находя выхода своей потребности кричать о том, как это хорошо.

Я хочу оказаться там, где нам не придется молчать. Я хочу стонать, выть и кричать, пока он лижет и сосет, стремясь отправить меня за грань, и мои пальцы впиваются в одеяло, когда я выгибаюсь навстречу его рту. Я чувствую, какая я мокрая, мокнущая на его лице, и едва не прикусываю язык, пытаясь сохранить молчание, когда давление его рта становится все сильнее, все жарче, и из меня врывается оргазм.

Мои бедра выгибаются навстречу его губам, и я сильно кончаю ему на лицо, оседлав его язык, а мои бедра сжимаются вокруг его головы. Это так хорошо, что почти невыносимо, удовольствие настолько сильное, что почти больно, и я чувствую, как он прижимает меня к кровати, обхватив рукой мою ногу, пока я извиваюсь на нем. Кажется, что это не прекратится, волна за волной наслаждения, настолько сильного, что я задыхаюсь, когда оно наконец стихает, а пульсация между ног становится интенсивной и все еще ноющей.

Лоренцо поднимает голову, его рот блестит от моего возбуждения, а глаза темны как никогда от потребности.

— Боже, Мила…

— Пожалуйста. — Я задыхаюсь, тянусь к нему, отчаянно желая почувствовать его обнаженную кожу на своей, его обнаженное тепло, заполняющее меня. — Иди сюда. Пожалуйста.

Он двигается вверх по моему телу, не оказывая никакого сопротивления, когда я начинаю дергать за пуговицы его рубашки. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, на его губах все еще ощущается мой вкус, яркий, острый привкус, когда я расстегиваю его рубашку в торопливой лихорадке. Кажется, я чувствую, как одна из пуговиц отрывается, но он, похоже, не замечает этого, или ему просто все равно.

Когда он освобождается от рубашки, я окидываю его взглядом, впервые видя его без одежды. Его грудь худая и мускулистая, с россыпью темных волос и татуировками, идущими по внутренней стороне плеч, по грудным мышцам и огибающими бока. Татуировки, которые могут быть скрыты футболкой, которых я никогда раньше не видела, и это делает их еще более сексуальными, когда я вижу их сейчас. Я тянусь вверх, проводя кончиками пальцев по линиям, и чувствую, как он вздрагивает от моего прикосновения.

Он тянется вниз, чтобы расстегнуть ремень, и резким движением спускает молнию. Мне приходится подавить очередной стон, когда его член вырывается на свободу, толстый, длинный и невероятно твердый, а толстая вена на его вершине заметно пульсирует. Я тянусь к нему, обхватывая пальцами горячую, напряженную длину, и глаза Лоренцо закрываются.

— Иди сюда, — шепчу я, раздвигая ноги чуть шире, и провожу его между бедер.

Лоренцо слегка приподнимает меня, его руки лежат на моей талии, прижимая меня спиной к подушкам. Его член упирается в мой вход, тупое давление говорит мне о том, насколько он велик — почти слишком велик для моей миниатюрной фигуры. Я далеко не девственница, но предвкушение растяжения его члена заставляет меня чувствовать себя таковой.

Он тоже это чувствует.

— Боже, какая ты тугая, — бормочет он, одной рукой упираясь в подушку, а другой устраиваясь между моими бедрами и потирая кончиком члена скользкую влагу. — Тугая и горячая…

Похоть в его голосе почти осязаема. Я чувствую, как он снова прижимается ко мне, как толкается набухшая головка, а затем он проникает в меня на дюйм. Почти слишком туго, и я испускаю вздох, который быстро заглушаю.

Лоренцо замирает, каждый мускул его тела напрягается.

— Я не могу…, — дышит он, его бедра раскачиваются, и он проскальзывает в меня еще на дюйм. — Это слишком хорошо, блядь…

Болезненное желание в его голосе, то, как он содрогается надо мной, словно вот-вот потеряет последний клочок самоконтроля, заставляет меня крепче сжаться вокруг него, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его.

— Тогда трахни меня, — вздыхаю я, и его руки судорожно сжимают одеяло и подушку, за которые он хватается, словно за жизнь.

— Я не хочу причинять тебе боль. — Он наклоняется и нежно целует меня, его бедра толкаются вперед, когда он вводит еще один дюйм. Это мучительно приятно, больше удовольствия, чем боли, ощущение того, что я заполнена до отказа, когда я обхватываю его ногами и пытаюсь заставить его войти глубже.

— Я не сломаюсь, — шепчу я. Я наклоняюсь к его рту, подталкивая его, проводя ногтями по его плечам и спине. — Я хочу твой член, Лоренцо. Я хочу больше.

Я хочу, чтобы он сломался. Я хочу узнать, каков он, когда отпускает, каково это, когда он полностью разрушает меня, полностью опустошает. Но он подается вперед, дрожа, его член медленно заполняет меня, пока он целует меня снова и снова, тихо стонет в мои губы.

— Я могу сломать тебя, — шепчет он, его тело напряжено. — Часть меня хочет этого, Мила. Я хочу трахать тебя, пока ты не выкрикнешь мое имя. — Еще один дюйм. — Пока ты не сломаешься подо мной, снова и снова. — Еще дюйм. — Пока ты не выдохнешься от удовольствия настолько, что не сможешь двигаться, а я буду использовать твое тело для собственного удовольствия, трахая тебя на своем члене, пока не наполню тебя своей спермой. — Его голос глубокий, хриплый, напряженный от потребности. Еще один дюйм, и он погружается в меня целиком, его бедра прижимаются к моим, пока он удерживает себя там. — Я могу причинить тебе боль, Мила, а я не хочу этого делать. Как бы я ни хотел трахать тебя, пока ты не станешь мокрой, сломанной и полностью моей, я не хочу причинять тебе боль.

Эти слова звучат у меня над ухом и сопровождаются медленным скольжением его члена, когда он вынимает себя из меня почти до самого кончика, а затем снова начинает входить в меня, дюйм за дюймом. Это медленное нарастание не похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала, блаженное и мучительное одновременно, позволяющее мне ощутить каждую частичку его члена, когда он снова заполняет меня.

Его рот втягивается в мое горло, спускаясь к груди, а спина выгибается дугой, когда он слегка приподнимается на коленях. Его ладони прижимают мою грудь к себе, его язык выводит узоры на моей коже, на моих сосках, пока он делает неглубокие толчки, находя внутри меня место, о существовании которого я даже не подозревала. Я задыхаюсь, когда его язык и его член поднимают меня все выше, и от этого удовольствия у меня сводит живот, когда я чувствую, как нарастает второй оргазм.

Я выгибаюсь дугой вверх, насаживаясь на его член, стремясь к большему. Я чувствую, как он напрягается, как его бедра подаются вперед, когда он делает еще один толчок, а затем вновь обретает контроль над собой. Меня еще никто не трахал так медленно, так осторожно, и мне кажется, что я вот-вот разойдусь по швам.

— Я заставлю тебя кончить для меня снова, детка, — дышит он, и в его словах столько уверенности, что меня пробирает дрожь удовольствия. — Ты кончишь на мой член, принцесса.

Это кажется слишком интимным, более романтичным, чем следовало бы, медленным и тихим, как и должно быть. Я закрываю глаза, вжимаясь ртом в подушку, пока он трахает меня длинными, уверенными движениями, а оргазм висит на самом краю. Моя кожа горячая, тугая, чувствительная, все это постоянно на грани, и когда он поворачивает мою голову так, что я вынуждена смотреть на него, я пытаюсь встряхнуться.

— Я не могу молчать, — шепчу я с нотками паники в голосе. — Когда я… я так близко, я не могу…

— Ты можешь, детка, — шепчет Лоренцо. А потом его вторая рука скользит между нами, кончиком пальца обводит мой клитор, когда он всаживается в меня до упора, и я вижу звезды.

Приглушенно я понимаю, что он закрыл мне рот рукой, заглушая мой крик, когда я выгибаюсь и проваливаюсь под ним. Я задыхаюсь, чувствуя, что не могу дышать, ощущение настолько подавляющее, что грозит разбить меня на части. Это слишком много, и в то же время я никогда не хочу, чтобы это прекращалось.

Я чувствую, как он глубоко входит в меня, его дыхание сбивается, и у меня хватает ума понять, что мы не использовали презерватив за мгновение до того, как он выскочил. На его лице почти выражение боли, а рука обхватывает член, поглаживая его, и дыхание становится тяжелым.

— Хотел наполнить тебя, блядь! — Он вырывает последнее слово под дых, мышцы на его бедрах и животе сжимаются, и от вида их напряжения у меня пересыхает во рту, а тело снова начинает страдать по нему, пока его член пульсирует в его кулаке. Первая горячая струя его оргазма разливается по моему животу, затем по груди, ослепляя сосок, пока Лоренцо стискивает зубы и работает членом надо мной, в его глазах плещется потребность, которую, как я знаю, можно было утолить, только войдя в меня.

Он наклоняется вперед, опираясь на одну руку, а другой поглаживает свой член, и горячие брызги его спермы все еще стекают по моей коже. Он тяжело дышит, когда его рука замедляется, кончик его члена упирается мне в живот, а глаза закрываются, и тогда он перекатывается на бок, положив руку мне на бедро и притягивая меня к себе.

— Я забыл презерватив, — тихо говорит он. — Прости. Я не планировал…

— Все в порядке, — шепчу я. Я не хочу, чтобы момент между нами прервался, он кажется слишком хрупким, как будто если говорить слишком много, то он разрушится. — Ты не… планировал.

Лоренцо медленно кивает. Он поворачивается ко мне лицом, притягивая меня к себе все ближе и прижимаясь рукой к моему бедру, и мне очень хочется прижаться к нему и заснуть на его плече. Я не должна доверять этому человеку, не должна подпускать его так близко или так сильно доверять ему, но я ничего не могу с собой поделать. Каждый раз, когда я мельком вижу, что скрывается под его жесткой внешней оболочкой, я хочу его еще больше. Я хочу его. И я обнаруживаю, что не хочу, чтобы он уходил.

Было бы легко заснуть с ним вот так, в моей постели, свернувшись калачиком. Даже липкое ощущение его спермы на моей коже не вызывает у меня желания встать и немедленно смыть ее. В этом есть что-то такое, что мне нравится, — собственническое чувство, что я отмечена им, которое посылает мне мягкое ощущение свежего возбуждения.

Но если он останется на ночь, есть вероятность, что он не успеет проснуться и уйдет утром до того, как его увидит Ники. Это вызовет другие невысказанные вопросы, другие предположения, к которым я не готова.

Лоренцо ясно дал понять, что мы занимаем мало места в жизни друг друга. А раньше, в этой постели, он сказал: "Только на сегодня".

Я не хочу проснуться утром и столкнуться с тем, что все вернулось на круги своя.

Я медленно сажусь, вырываясь из его объятий.

— Ты должен уйти, — тихо говорю я, не глядя на него. — Ты не можешь остаться на ночь.

На мгновение он замолкает.

— Я понимаю, — говорит он наконец. Он встает, потянувшись за одеждой, и я вижу его худое, обнаженное тело, когда он выпрямляется. Оливковая кожа, черные татуировки, идущие по торсу, резкий разрез мускулов, ведущий к его уже поникшему члену. У меня возникает желание опуститься на колени и вернуть его к жизни, снова почувствовать его внутри себя, и тихое рычание, которое я слышу в горле Лоренцо, говорит мне, что он видит эту мысль на моем лице. — Я должен идти, — пробормотал он. — Или я снова окажусь внутри тебя, детка.

Разве это так плохо? Меня пронзает боль, и мне требуется все, чтобы не схватить его за руку и не потянуть обратно в постель. Я хочу его снова, уже сейчас, и от этой силы у меня слезятся глаза и сжимается грудь, поднимается чувство опасности, предупреждающее, что все зашло слишком далеко.

Я влюбилась в него гораздо глубже, чем следовало бы. Мы не можем вернуть все назад, но мы не должны делать это снова. Интересно, сохранится ли эта решимость, когда он поцелует меня в следующий раз? Потому что, глядя на выражение его лица, я не могу не думать о том, что вопрос не в том, поскользнется ли он и поцелует меня снова. А в том, когда.

Лоренцо натягивает на себя одежду, на его лице снова нечитаемое выражение. Он смотрит на меня, поджав губы, а затем кивает в сторону двери.

— Хочешь, чтобы я просто тихонько вышел?

Я обхватываю себя руками за грудь и киваю. Еще минуту назад мы были так близки, как я никогда ни с кем не чувствовала. Теперь я чувствую, как пропасть между нами снова расширяется, отдаляя нас друг от друга так, что я остро осознаю все различия, все причины, по которым мы не должны быть вместе.

Он медленно кивает, а затем поворачивается, чтобы уйти. Я хочу, чтобы он оглянулся на меня, чтобы увидеть там хоть какие-то эмоции, но он словно отгораживается от всего этого, снова замыкаясь в себе.

Он выскользнул за дверь, закрыв ее за собой. Мгновение спустя я слышу тихий звук закрывающейся входной двери, и единственное, что заставляет меня подняться и накинуть халат, это необходимость выйти и запереть ее.

Мне нужен душ. Мне нужен сон. И я не знаю, сколько из них я получу сегодня.

Загрузка...