Глава двадцать шестая

Джон Mакгpат проснулся и почувствовал, что его память полностью восстановилась.

Он проснулся неожиданно, но при этом без всякой апатии и дурацкой растерянности — чувств, ставших уже привычными. С удивительной ясностью он вдруг представил свое отдаленное прошлое, впрочем, и недавние события тоже.

Он вспомнил, как его зовут, а заодно и собственное детство в городке Райли, Северная Каролина. Вспомнил даже номер на футболке, которую носил в старших классах школы, увлекаясь игрой в футбол.

Вспомнил и о своей работе в ФБР, и о том событии, которое полностью перевернуло всю его жизнь и из-за которого пришлось оставить это учреждение два года назад. Он вспомнил и свою нынешнюю работу. Вспомнил, как его послали в Денвер и зачем.

Сама по себе автомобильная катастрофа, по-видимому, навсегда останется тайной, хотя он припомнил, как вел машину по скользкой от проливного дождя дороге и то, как в конце концов врезался в дерево. Он даже ухитрился возродить в себе ощущение беспомощности и. предчувствие смерти, почему-то оставившие его равнодушным, когда автомобиль перевалил через гребень скалы. Джон вспомнил, как пришел в себя в госпитале, и страшную ломоту во всем теле со всех сторон окруженный незнакомыми людьми, он и сам себе казался чужаком.

Куда как ясно, вспомнил Кендал, глядевшую ему прямо в глаза и утверждавшую: «Это — мой муж». Джон провел ладонью по лицу и сдавленно выругался, поскольку вспомнил также все происходящее с этого момента. Особенно прошедшую ночь. Когда он оказался в дерьме по самые уши.

Ту самую ночь, когда он познал Кендал Бернвуд.

Подушка рядом еще хранила тяжесть головы Кендал.

Перебирая в памяти каждый жест, вздох, каждое ощущение прошлой ночи, он постанывал, зарывшись лицом в ладони.

Господи, да разве удивительно, что к нему вернулась память, особенно после того, что случилось ночью?

Он снова прикрыл глаза и потер веки. Ну и какой отчет он представит Пепердайну? Да что, Пепердайн! Как оправдаться перед самим собой? Что ж, по крайней мере, он никому не изменил. Ведь они с Лайзой…

Лайза. Лайза Фрэнк. Как и все прошлое, воспоминания о ней тоже словно сидели взаперти, в темном закоулке его сознания вплоть до нынешнего момента. Теперь они хлынули бурным потоком. И как вовремя он вспомнил об их ссоре!

Джон возвратился из Франции: эскортировал в Штаты одного беглого уголовника. Безгранично утомленный и мрачный, он едва мог различать окружающее сквозь щелочки покрасневших от бессонницы глаз. Им владело единственное желание — завалиться и проспать часов эдак тридцать и так, чтобы никто не беспокоил. Вставляя ключ в замочную скважину, —он очень надеялся, что Лайзы нет дома.

Но она оказалась у себя, да еще и очень возбужденная. Прямо-таки заведенная, потому что во время полета какой-то пассажир первого класса начал к ней приставать, как последний придурок.

— Очень тебе сочувствую, — произнес он, стараясь говорить учтиво. — Правда, у меня тоже выдался полет не из легких. Я сейчас в душ, а потом давай завалимся и выспимся как следует, ладно?

Но Лайза сроду не отличалась покладистостью. Как только он вышел из ванной, она оказалась рядом с полотенцем в руках, а когда он наконец добрался до спальни, Лайза уже лежала на кровати, едва прикрывшись простыней и сладострастно улыбаясь.

С того самого дня, когда он с удивлением обнаружил, в чем заключается разница между мальчиком и девочкой, зрелище обнаженной женщины никогда уже не оставляло его равнодушным. Тем не менее в ту ночь он повел себя несколько необычно, и Лайза так и не дождалась привычного сладкого на ночь.

Она щелкнула выключателем ночника и зажгла свет:

— Джон, нам надо поговорить.

— Только не сейчас, Лайза, я очень устал.

— Уже по одному ее тону догадался, что сейчас последует нечто вроде «наши отношения зашли в тупик» и так далее, а он слишком утомлен, чтобы выдержать еще и это. В общем-то, даже в самом начале их знакомства Джон всячески старался избегать выяснения отношений.

Так и не приняв во внимание его возражения и усталость, она начала привычный зудеж о тех аспектах их совместной жизни, которые Джон как раз считал лучшими и ценил больше всего.

Они видят друг друга не столь часто, как ей бы хотелось. Как стюардесса одной из крупнейших международных линий она имела нерегулярный рабочий график и подолгу не бывала дома. По роду своей деятельности Джону также приходилось много путешествовать. Тем не менее они довольно часто предавались любовным утехами без всякой взаимной зависимости. Джону так нравилось больше, но у Лайзы на этот счет существовало собственное мнение.

— Тебя все это вполне устраивает, — жаловалась она. Он, по обыкновению, заявил, мол, ничего подобного, в душе признавая, что она права. Ему нравилось такое положение дел — он даже как-то не задумывался об их отношениях, как об отношениях особого рода — именно на этом определении настаивала Лайза. От Джона сложившаяся ситуация не требовала ни особых усилий, ни, повышенного внимания к Лайзе, а главное времени. В таком духе он и собирался продолжать.

Но в ту ночь Лайза слишком сильно упирала на недостатки их совместного проживания, и он по-настоящему разозлился.

— Я не желаю обсуждать данные проблемы сию минуту. — Он выключил ночник и зарылся головой в подушку.

— Скотина ты, — буркнула Лайза, но он постарался пропустить это мимо ушей.

Проснувшись поутру и глядя на спящую Лайзу, он вдруг понял, что Лайза Фрэнк для него по-прежнему чужая, такая же далекая, как в тот самый день, когда они обменялись телефонами. Во время того полета Лайза оказалась стюардессой в их салоне.

Сколько раз он спал с ней, но так и не понял, что она за женщина. Точно так же и она — не знала и не понимала его. В сущности, не было на свете человека, который бы понимал, что же все-таки творится в голове Джона Макграта. Он и сам до конца не мог разобраться в этом, о чем сразу же честно Лайзу предупредил. Потому все пустил на самотек. События и в самом деле развивались сами собой, пока не случилась эта злосчастная ссора, за которой последовал разрыв.

Джон оторвался от воспоминаний, услышав, как в соседней комнате Кендал укачивает Кевина. Похоже, что за весь день она впервые уделила ребенку внимание. Джону ясно представил ось, как она берет мальчика на руки, ласкает его, нежно трогает личико — короче, предается нехитрым радостям материнства.

Именно такой, обремененной материнскими обязанностями, он впервые увидел ее на жалкой лужайке в Денвере. Когда Джим Пепердайн назвал себя и свою должность, она вздохнула едва ли не с облегчением, словно от сбывшихся грез, и обрадовалась, что ее наконец нашли.

Ей дали время собраться самой и уложить вещи ребенка, прежде чем отвезти к автомобилю. В самый последний момент — прежде чем сесть в машину, она неожиданно заколебалась, переводя взгляд с одного агента на другого, и растерянно спросила:

— Вы что же, отвезете меня назад, в Южную Каролину?

— Да, мэм, — ответил Джим. — Придется отвезти.

В течение своей сравнительно продолжительной карьеры Джон не раз наблюдал различные человеческие эмоции, изучал человеческие рефлексы, правда, неосознанно и не занимаясь этим специально. Он также оказался неплохим экспертом в области различных оттенков человеческой речи — повышении и понижении голоса в зависимости от ситуации, и знал, как может изменяться выражение лица. С удивительной точностью он мог отличить ложь от правды. В каком-то смысле это стало хобби, и товарищи по работе полагались на его знание человеческой породы.

И поэтому, когда Джим сообщил Кендал об их намерении, а на глаза женщины навернулись слезы и она страстно прижал а ребенка к своей груди, Джон совершенно отчетливо понял, что Кендал Дитон Бернвуд на самом деле всем сердцем верила в то, что говорила:

— Если вы отвезете нас назад, меня убьют.


Джон некоторое время работал вместе с Пепердайном и тот зарекомендовал себя отличным парнем. Пожалуй, он считал его своим настоящим другом. Один из немногих, Пепердайн знал, что Джон уже не работает на ФБР, .но тем не менее пригласил его поприсутствовать на допросе миссис Бернвуд.

— Посидишь как наблюдатель, — бросил Пепердайн небрежно, когда они направились к офису, где их уже ожидала Кендал. — Не исключено, что тебе это покажется интересным. Кроме того, хорошо бы установить, говорит ли она правду или выдает фантастическое нагромождение лжи. Уверен, ты уже догадываешься, что она не лжет.


— Пожалуй, но пусть попробует заполучить на свою сторону присяжных, поскольку ее показания кажутся более чем невероятными.

— Уж больно ты хладнокровен, дружески сказал Пепердайн, — но в сущности, куда строже и циничнее любого из совета присяжных. Если ей удастся убедить в своей правоте тебя, считай, руки у нас развязаны.

— Я же не работаю в федеральном агентстве, — напомнил ему Джон у самой двери.

Пепердайн взялся за ручку, иронично взглянув на Джона, бросил:

Ерунда это все, — и толчком распахнул дверь.

Загрузка...