Городской роман

* * *

Пошел второй месяц с тех пор как Оксана согласилась на совместное существование с Толиком, но, кроме того что она числилась на первом курсе института, где он преподавал, никаких значительных изменений так и не произошло. Животрепещущую тему брака и жилплощади, несмотря на все старания Ксюхи, разрешить не удавалось. Как только разговор заходил о чем-то действительно важном, Толик постоянно пытался увильнуть, выскользнув из ее цепких пальчиков и испарившись в последнюю секунду. Дальше так продолжаться не могло: или вопрос решался положительно, или, как ни обидно было в этом признаться, все нужно было посылать к чертовой матери и начинать заново.

– Это даже не смешно. – Ксюха надула губы и отвернулась к окну, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

– Вот именно, – с нажимом проговорил он, стараясь не смотреть в сторону Оксаны. – Как ты себе это представляешь? Я что, должен буду позвонить Аленке и сказать, чтобы она собирала вещички и проваливала из квартиры, так что ли? И какой вид я буду при этом иметь, ты об этом подумала? Ведь она же мне все-таки не чужая девочка, а дочь. Между прочим, она живет в квартире своего родного деда, моего покойного отца, вместе со своим мужем.

– Ха! Муж – объелся груш! – моментально отреагировала Ксюха. – Он ей такой же муж, как я жена президенту. Ты же сам говорил, что они не расписаны.

– Для кого это сейчас принципиально важно? Мы же с тобой тоже не расписаны, и ничего, слава богу. Живут себе люди – и пусть живут, если нет любви, так и никакая печать не удержит, посмотри на меня.

– А что мне на тебя смотреть? – поджала губы Ксюха. – Оттого, что я на тебя посмотрю, ты другим не станешь, – отрезала Бубнова и, отвернувшись от окна, оказалась рядом с Анатолием. – Ты знаешь, меня это все начинает потихоньку доставать, – едва слышно проговорила она.

– Что все? – не понял он.

– Да все. Тебе все неудобно, все стыдно и нехорошо. Ах, как же ты будешь глядеть в глаза дочери или, того лучше, как на все это посмотрит твоя бывшая жена? А что скажут люди, узнав, что дочка переехала жить к маме? Да ничего они не скажут, ничего! Ты пойми, кому какое дело до твоих отношений с бывшей семьей, кроме самой семьи, да еще нас с тобой? Ровным счетом никому.

– Тут я с тобой не согласен, – заупрямился Анатолий. – Кругом есть люди, мы не в пустыне живем и вынуждены считаться с общественным мнением, учитывая, что удобно сделать, а что – нет.

Ситуация снова выходила из-под ее контроля, который раз заводя в тупик. Обычно, чтобы не обострять отношений, Ксюха пожимала плечами и сдавалась, решая, что, если Толя не может сделать такой элементарной вещи сейчас, значит, просто для этого шага пока не наступило время. Но на данный момент требовалось вполне конкретное решение, и болтовня относительно того, что прилично, а что нет, лично ее, Оксанку, не устраивала.

– Значит, то, что твоя бывшая примадонна живет в трех комнатах одна с ребенком – это нормально, а то, что мы с тобой мыкаемся по углам, снимая за шальные бабки грязную однушку с тараканами и рваными обоями, – это тебя не интересует.

– Не такая уж она и грязная, эта однушка, – смущенно улыбнулся Толя, желая поймать момент, чтобы прекратить неприятный для него разговор. В самом деле, то, о чем просила Ксюня, было некрасивым поступком и опускаться на уровень подлеца ему не хотелось, хотя и ее в этом вопросе понять тоже было можно.

– Я не вижу ничего плохого в том, чтобы твоя Лена переехала жить к своей мамочке в трешку, а ты вернулся в квартиру, принадлежащую тебе по праву. Я устала скитаться по углам, я не хочу больше жить на чемоданах, – всхлипнула она, и ее прекрасные глаза цвета спелой черники наполнились слезами.

– Только не это! – подавленно проговорил Толик, всю жизнь боявшийся тайного и безотказного женского оружия. – Ксюня, не плачь, мы что-нибудь с тобой обязательно придумаем.

– Что мы можем придумать? Что? – требовательно нажала Оксанка, мягко, но планомерно загоняя своими словами растерявшегося Анатолия в угол.

– Ты постарайся меня понять, как я могу выставить дочку из дома? Ну кто я после всего этого буду? Ты пойми, Аленка с Ванечкой молодые, им жизнь надо устраивать, а в одной квартире с матерью, а тем более с тещей, этого сделать нельзя. Ты не знаешь, что значит жить с тещей, а я знаю.

Условия проживания неизвестного Вани, мужа Лены, и самой Толиной дочери Оксану не интересовали нисколько, да пусть хоть всю жизнь торчат с его бывшей в одной комнате, ей-то что? В этой ситуации гораздо важнее то, что она, Ксюха, валандаясь с этим тюфяком уже больше месяца, так и не приблизилась к разрешению своего квартирного вопроса ни на шаг. Вот что интересно, а все остальное может подождать.

Увидев, что Ксюня замолчала, Анатолий вздохнул свободнее. Ну, конечно, она неплохая девочка, просто иногда настаивает на том, чего не понимает. Ладно, это все поправимо, со временем она уразумеет, что так поступать не годится, хотя, если как следует задуматься, она просто пытается построить свое счастье. Впрочем, подрастет – поймет, что свое счастье на чужом горе не построишь.

– Толя, ты только не подумай обо мне плохо, но я не хочу тратить свою жизнь на то, чтобы быть твоей гражданской прислугой и ютиться по чужим углам, укладывая все свое имущество при очередном переезде в старый потрепанный чемоданишко.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Твоей Лене двадцать один, так? – негромко произнесла она.

– Так.

– Значит, в свои двадцать один она молода и может устраивать свою жизнь, а я, которая всего на два года старше, на это прав не имею. Так? – опять негромко поинтересовалась она.

Голоса Оксана не повысила, но в ее интонациях зазвучало что-то такое, что заставило Анатолия оторваться от созерцания собственных ногтей и внимательнее посмотреть на девушку.

– Зачем же так категорично? – вильнул он.

– Попробуй иначе, если, конечно, у тебя получится, – предложила она, и в этот момент у него вдруг появилось такое ощущение, что сейчас должно произойти что-то, и это что-то, неприятное и злое, разломит его жизнь на несколько кусков.

– Оксана, давай прекратим этот разговор, – медленно произнес он, с расстановкой роняя каждое слово в отдельности. – Я больше не хочу продолжать эту тему. И еще: я не намерен возвращаться к этому никогда – ни сегодня, ни завтра, ни через год – никогда. Ты меня поняла? – Его серые глаза потемнели и стали напоминать тяжелую грозовую тучу. Брови, почти зацепившись углами одна за другую, показывали предельное давление барометра, а дыхание, шумное и хрипловатое, с трудом вылетало из груди. – Послушай меня, девочка, и запомни навсегда: подлецом я не буду, иначе перестану уважать себя, а это самое страшное, что может случиться с человеком. А ты, если не хочешь, чтобы наши отношения прекратились, никогда больше не касайся всего этого даже пальцем. Я ушел от жены, но не от детей. Они для меня дороги, так что пусть все остается как есть, а иначе… – угрожающе напрягся он.

– И что иначе? – звонко произнесла она, и от звука ее голоса Анатолий вздрогнул и поднял опущенную голову.

Нахмурив брови, он стоял и соображал, что ответить на такую наглость. Она что же, выходит дело, ничего не уяснила? Для кого тогда он старался и метал бисер?

– Я что-то не пойму, чего ты добиваешься, – уже резче произнес он. Все, хватит, пора показать, кто в доме настоящий хозяин, девочка развинтилась до предела, пора указать ей на ее место, иначе это может привести к неприятным последствиям. – Оксана, давай поговорим об этом один раз и закроем эту тему совсем. Решения из нас двоих буду принимать я, нравится тебе это или нет…

– Когда будет семья, тогда об этом и поговорим, – вдруг неожиданно перебила она. – А пока ты мне не муж, чтобы качать права. Ты, наверное, слегка забылся, кто ты и кто я. Это ты живешь у меня, а не наоборот, твоей зарплаты учителя не хватило бы даже на то, чтобы снять на месяц туалетную комнату метр на метр, не говоря уже о чем-то другом. Знаешь, я не позволю, чтобы мной помыкали, вытирая об меня ноги, как о половой коврик у входных дверей.

Глаза Анатолия полезли на лоб. Скромная тихая овечка превратилась в кусающегося дьявола. Такого поворота событий он не ожидал, поэтому от растерянности даже не нашелся что ответить и стоял, тупо глядя на Оксану широко раскрытыми от изумления глазами.

– Мне надоело, хватит. Я даю тебе на размышление ночь. Решай: или мы переезжаем в твою квартиру, и все остается, как прежде, или я тебя больше не задерживаю.

Глаза Оксаны сверкали, и вся она была настолько взвинчена и наэлектризована, что Анатолию показалось, что сейчас в комнате произойдет вспышка. Не в силах поверить во все произошедшее, он никак не мог сообразить, как ему быть дальше.

– Ты что, с ума сошла? – выдавил он из себя и тут же невольно вспомнил, что чуть больше месяца назад такую же фразу услышал от своей бывшей жены в сходных обстоятельствах. – Ты не в себе? – еще раз выдавил он, старательно растягивая время, но это ему нисколько не помогало – мысли путались.

– Я-то в себе, – произнесла Ксюня, глядя на Нестерова в упор.

– Я не понял, ты что, ставишь мне ультиматум? – Он не мог поверить в абсурд происходящего. – Ты хорошо подумала, что сказала? – протянул он, и левый глаз его несколько раз непроизвольно дернулся.

– Я сказала, что больше не хочу жить в этой конуре. Тебе придется решать: или наши отношения прекращаются, или мы начинаем жизнь с нового листа в новой квартире.

– Тогда будем считать, что наши отношения окончены, – заносчиво произнес он. – Надеюсь, ты понимаешь, что на ночь глядя я никуда не уйду, а завтра, рано утром, я соберу свои вещи и моей ноги больше в этом доме не будет.

– Как скажешь, так и сделаем, – опустила ресницы она. – Мужчина ты, значит, решение принимать тебе.

– Больше нам говорить не о чем, – подвел итог он. В самом деле, если она не может отличить плохого от хорошего, о чем может идти речь?

Взяв два одеяла, подушку и пепельницу, он ушел на кухню и плотно прикрыл за собой дверь. Хорошенькое дело! Не для того он вылез из одной петли, чтобы уже через месяц сунуть голову в новую. Неужели она наивно полагает, что он пойдет у нее на поводу? Что она о себе возомнила?

Спать не хотелось. Разложив одеяло на полу, Толик бросил подушку к пыльной батарее и прислушался. За стеной царила полная тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Сев на табуретку, он чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся горьким дымом.

Глупая девочка! На что она рассчитывала? Зачем она это сделала? По жизни получается так, что сломать все можно очень быстро и легко, построить новое – сложнее. У них все было так хорошо, зачем было все комкать, осложняя надуманными, никому не нужными проблемами? Тараканы! А где их нет? Да они вездесущи! Вот уж где поистине завелись тараканы, так это у нее в голове.

Неожиданно Анатолий рассмеялся, представив, как в хорошенькой головке Ксюни копошатся жадные одноклеточные насекомые, такие же глупые и маленькие, как ее мысли. Ладно, допустим, он уйдет, и кому от этого станет лучше, ей? Сомнительно. Наверное, она там сейчас сидит за стенкой и льет горючие слезы, сожалея о том, что натворила. Тоже мне боец за независимость! Ничего, пусть поплачет, впредь ей будет наукой, что нельзя с мужчинами с ходу в карьер, с нами нужно обращаться бережно и нежно, иначе последствия могут быть ужасными.

Вот когда он уйдет, она еще сто раз пожалеет и приползет на коленях умолять о прощении. Вот тогда, основательно ее помучив, он еще подумает, прощать ее или нет. Пусть усвоит раз и навсегда, что хозяином положения всегда будет мужчина, если он настоящий мужчина, конечно, а не размазня какая-нибудь.

Так вот, придет она к нему под балкон и будет стоять и смотреть в окна, ожидая, когда он выглянет на улицу, а он будет смотреть на нее из-за полупрозрачной гардины и любоваться ее великолепными волосами цвета воронова крыла, немножко узкими азиатскими глазами, спелым загаром кожи… А кожа Ксюхи будет пахнуть абрикосами и одуряющим восточным ароматом. Тяжелые блестящие волосы лягут на его руки шелковой волной, и вся она, такая покорная и послушная, будет только в его власти…

Из мечтательного состояния, в которое Толик окунулся с головой, его вдруг выдернула резкая, неприятная мысль, потрясшая его до глубины души: а под чей балкон должна будет прийти Ксюня? Глаза, руки, волосы – все это чудесно, но куда-то же она должна будет прийти? То, что это будет не Светкин балкон, – это однозначно, она предупредила, что назад дороги не будет, да и не больно хочется возвращаться назад. С матерью он поссорился и сказал ей, что к ней ползти на пузе не собирается. Но если учесть, что весь сыр-бор произошел оттого, что он не захотел выгонять из квартиры собственную дочь, то вариантов больше нет.

Неприятные тревожные молоточки застучали в висках Анатолия, предупреждая об опасности. Как же он мог не подумать об этом? Ведь идти ему некуда. Вот уж правду говорят, не плюй в колодец, хотя плюй не плюй, с матерью ему ужиться все равно бы не удалось. Как же быть?

Во рту у Анатолия стало сухо и противно, словно весь рот обернули наждачной бумагой. Дыхание его, еще несколько минут назад расслабленное и умиротворенное сладкими образами, стало жестким и прерывистым. Кончики пальцев похолодели, а по позвоночнику побежали гадкие мелкие мурашки.

Сознавать, что ситуация тупиковая и уходить ему некуда, было унизительно и стыдно. Двадцатилетняя соплюха, годящаяся ему в дочери, диктовала свои условия, и это обстоятельство было противнее всего. Снова за него кто-то пытался решать, как ему жить и что делать, снова его ломали, заставляя плясать под чужую дудку. Нет, второй раз скрутить себя он не даст.

Со злостью разломав еще дымящуюся сигарету, Анатолий встал и решительно двинулся из кухни в комнату.