Городской роман

* * *

Несмотря на утешительные слова Ивана, Светлана не могла сидеть сложа руки и дожидаться, пока блудный сын одумается и с покаянной головой возвратится в родное гнездо. Перевернув вверх дном всю квартиру, она нашла растрепанную записную книжку Володи и стала обзванивать всех знакомых и приятелей сына. Закрыв глаза на приличия и условности, она обрывала телефон, надеясь услышать хоть что-то, что смогло бы прояснить происходящее.

Единственным, кто сразу мог бы прояснить ситуацию, был друг Володи, Федор, но как на грех его не было дома, и длинные гудки телефона разрывали пустоту шумилинской квартиры совершенно без всякой пользы. Собирая по крупицам, по обрывкам фраз интересующую ее информацию, Светлана упорно складывала недостающие звенья, и к вечеру субботы картина стала потихоньку вырисовываться.

Во всем окружении Володькиной компании была только одна Катя, способная на такие выкидоны, – фамилия ее была Заславская, но весь микрорайон ее знал под другим именем: переходящее красное знамя всех окрестных домов носило прозвище Катька-общага, потому что во всех дворах не нашлось бы, пожалуй, ни одной особы мужского пола, которая не переночевала у нее в доме хотя бы единожды. Причем возраст значения не имел, последние три года она коллекционировала мужчин, нанизывая их, словно бусины на леску, начиная с того времени, когда природа давала им способность становиться мужиками, и до того момента, когда эту способность та же природа отнимала. Больше десяти дней у Катьки не задерживался никто, и это вселяло некоторые надежды на скорое возвращение Володи домой, но, когда Света думала о том, каков будет первый опыт ее сына, ей становилось настолько нехорошо, что ее начинало мутить.

Жила Катька-общага недалеко от них, всего через улицу, одна в шикарной трехкомнатной квартире. Родители ее были за границей, а сама она, с трудом окончив девятый, ушла в медицинский колледж. Собственно, в медицинский ли или в какой другой, ей было абсолютно все равно, но именно на медицинском настаивали ее родители. В случае окончания учебного заведения ей посулили отписать трешку в личную собственность, купить машину и не вмешиваться в ее личную жизнь ни под каким предлогом.

Квартира с машиной были мощным стимулом, но не настолько, чтобы она, потеряв голову, стала растрачивать свою драгоценную молодость на такую глупость, как учеба, убиваясь над книжной премудростью и портя себе жизнь. Поступив в колледж, она и не думала его посещать, живя сегодняшним днем и радуясь каждому наступившему утру.

Подобная вседозволенность со стороны родителей объяснялась просто: Катька была больна, и больна серьезно – тяжелая форма эпилепсии, вылечить которую было, скорее всего, невозможно. Приступы болезни были редкими, но меткими, в такие минуты казалось, что Катька не выживет, но раз за разом врачи вытаскивали ее буквально с того света, настрого предупредив о вреде курения, алкоголя и всего прочего. Выскользнув из лап смерти, Катька затихала всего на пару дней, а потом, пережив кризис и успокоившись, начинала все заново.

Какого черта жить, словно ты окружена монастырскими стенами, если в любой момент всего этого может не стать? Другим хорошо, у них все впереди, а сколько осталось ей – не может сказать никто: ни мама с папой, ни мудрый доктор в белом колпачке, – так нечего быть синим чулком, корпящим, словно земляной червяк, над страницами старых учебников, нужно брать от жизни все, что та сможет дать, и постараться взять то, чего она даже давать не хочет.

Катьке было шестнадцать, Володька был на два года моложе ее, но в жизненном отношении она была старше не на какую-то жалкую пару лет, а на целых десять, а то и того больше. По сравнению с Катькой Володя выглядел нежным молочным поросеночком, сладеньким и наивным, и это особенно забавляло его зрелую наставницу. Познакомились они на дне рождения их общего знакомого Семы еще две недели назад и с тех пор были неразлучны.

Уводить Володьку из дома в планах Катьки сначала не было. Нет, правда, о том, чтобы вместе жить, даже и разговора не заходило, разве что так, развлечься. Но его маменька оказалась сущей мегерой, не позволяющей парню дыхнуть свободно, поэтому то, что свалилось ей на голову, вполне заслуженно. Небось сейчас обрывает все телефоны, стараясь найти своего ненаглядного сыночка, а он – вот потеха! – и в ус не дует, чтобы ее успокоить.

О том, что будет дальше, Катька не задумывалась: что-нибудь да будет, а пока все складывалось просто прикольно и для тоски причин не было. Мальчик оказался способным учеником и, решив, что она в накладе не осталась, Катька успокоилась окончательно. Суббота и воскресенье пролетели как один день, шумно и забавно, а в понедельник нарисовалась первая проблема.

Заглянув в холодильник, Катька обнаружила, что продукты окончились быстрее обыкновенного и на полках, кроме инея, ничего нет.

– Вовик, облом, – категорично заявила она. – Жрачка закончилась, нужно затариваться заново. Надевай ботинки и дуй в магазин.

Без лишних слов Володя оделся, взял сумку и застыл на пороге. В магазин ему сбегать было нетрудно, но в кармане лежало от силы рублей тридцать, а этого для магазина было явно недостаточно.

– Ты чего застыл, как статуя в лучах заката? – хохотнула Катька. – Давай дуй по-быстрому, а то я голодная как волк.

Володька потоптался на месте, опустил глаза в пол и с трудом сглотнул. Просить Катерину о деньгах было не то что неудобно, попросту стыдно, но другого выхода не было.

– Кать, понимаешь какое дело, у меня не так много денег, чтобы идти в магазин, – выдавил он из себя и с трудом поднял на девушку красное от стыда лицо.

– И что? – безапелляционно спросила она, разглядывая его в упор. – Я не поняла, ты что, решил жить за мой счет?

При этих словах горло Володьки перерезал жесткий спазм, а по всему телу пробежала судорога.

– О чем ты говоришь? – негромко спросил он, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

– О деньгах, – склонила голову набок Катька. – А ты о чем? Я что, буду тебя грудью кормить? – Собственная шутка показалась ей веселой, и она даже хмыкнула, представив себя в роли кормящей матери. – Понимаешь, мальчик, денежки нужны всегда, и, между прочим, не только для того, чтобы кушать и одеваться, но и для того, чтобы дарить девушкам красивые дорогие подарки.

– Я понимаю, – просипел Володька, снова опуская глаза в пол. Щеки его полыхали, на глаза наворачивались слезы, которые он изо всех сил старался сдержать. – Кать, я найду деньги, ты не думай.

– А чего мне думать? Думать тебе надо, – откликнулась она, наблюдая с интересом за мучениями Володи. – Где ты их собрался искать? В огромном кожаном вишневом кошельке, который будет лежать посреди дороги и ждать, когда ты его поднимешь? Знаешь что, ступай-ка ты домой к маме, и пусть она дает тебе денежки, когда ты будешь ходить в магазин, а я не мама и не сиротский приют для обездоленных.

Володька поднял на Катьку глаза.

– А если я вернусь с деньгами? – с надеждой спросил он.

– И разговора не будет, – ухмыльнулась Катерина.

– Тогда жди.

Володька бросил в угол прихожей полиэтиленовый пакет и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Деньги он должен был раздобыть непременно, и Катерина в этом полностью права. Конечно, на дороге кошелек ждать его не станет, это глупо, но есть одно место, где этот самый кошелек, причем именно кожаный и именно вишневый, дожидаться его может.

Засунув руку в карман, Володя проверил, на месте ли его ключи от квартиры, и, нащупав их там, облегченно улыбнулся. Он знал, что в рабочее время матери дома не будет, а на тумбочке в прихожей обязательно будет лежать ее кошелек. И пусть он не набит крупными шуршащими купюрами, но то, что он не пуст, это уже кое-что.