Городской роман

* * *

Двадцать седьмое декабря было понедельником, тем счастливым методическим днем, когда Светлане не нужно идти в школу.

Предполагается, что такие дни даются учителю для дополнительной подготовки к занятиям на всю последующую неделю. Считается, что в методдень, забросив личные заботы и проблемы, учителя ни свет ни заря садятся писать конспекты уроков, проверять стопки тетрадок или, того лучше, опрометью бросаются в библиотеки, чтобы заняться чтением научной литературы.

За всех сказать сложно, возможно, что некоторые учителя именно так и поступают, но, помимо необходимости подготовиться к грядущей школьной неделе, у Светланы обычно находилась масса дел и занятий, не касающаяся ее профессиональной деятельности никоим образом. Часть дня она действительно проверяла накопившиеся работы, но вторую часть использовала в своих личных интересах.

Поскольку близился Новый год и через три дня наступали школьные каникулы, у Светы появилась небольшая передышка, позволяющая ей в этот методический день откровенно пофилонить, занявшись исключительно собой и своим жилищем.

Подарки ребятам она уже купила, не забыла никого, в том числе и своего любимого сынулю, временно пребывающего в гостях у бабушки Евы.

Ивана ждала новая белая рубашка в твердой коробочке. Если бы Светлана не любила его так сильно, то она сказала бы, что белые рубашки были назойливой мыслью, своего рода идефикс любимого зятя. В полосочку и с тиснением, с коротким рукавом и длинным, с английским воротником и «стойкой», их было невероятное множество, они занимали все вешалки в шкафу, придвигаясь ближе друг к другу каждый раз, когда счастливый обладатель странной коллекции приобретал очередной экземпляр.

Сначала Светлана и Аленка пытались бороться с такой аномалией, покупая рубашки других цветов. Великолепная цветовая гамма, добротный материал и стильные галстуки должны были оказать на Ивана неизгладимое впечатление и заставить отказаться от своей идеи ходить только в белом. Но все дорогие подарки не смогли поколебать пристрастия Грачева: сиротливо отлеживаясь в шкафу, они были немым укором его необъяснимого упрямства, провозглашавшего, что на свете есть два сорта рубашек: либо белые, либо ни на что не годные. Смирившись с маленькой слабостью любимого мужа и зятя, женщины стали дарить ему новые экспонаты в его коллекцию. Такой поворот событий определенно устраивал Ивана, и каждый раз он радовался подарку, словно ребенок.

Для Аленки мама выбрала красивые сережки. На тонкой, достаточно длинной цепочке крепились два золотых полумесяца, а между ними находился кусочек янтаря овальной формы. Соединение металла было подвижным, поэтому при каждом шевелении пластин янтарная капля подрагивала, отражаясь в отблеске золотых лучей. Пересекаясь, лучи создавали иллюзию льющегося жидкого золота.

Сама Светлана вряд ли смогла позволить себе подобную роскошь, но эти сережки уже давно хранились у нее в шкатулке, терпеливо ожидая того времени, когда настанет их черед. Эти сережки Светлане подарила ее мама, надеясь на то, что, проколов уши, дочь изредка станет носить их, но по молодости Света так и не дошла до института красоты, в парикмахерской делать дырки в ушах откровенно побоялась, а потом было просто не до этого.

Иногда, открыв коробочку, Света доставала мамин подарок и, с осторожностью взявшись за крепление двумя пальцами, смотрела сквозь полупрозрачный янтарь на свет, любуясь разбегающимися бликами, а потом так же аккуратно укладывала их обратно. Сложно сказать, почему она не решилась проколоть уши по молодости, уж конечно, не из страха, это точно, но факт оставался фактом, и сережки сиротливо лежали в потемках, видя белый свет только по великим праздникам.

Теперь Светлана решила отдать их дочери. В отличие от матери Алена прокрутила дырки в мочках почти в пятнадцать, в трудовом лагере, куда попала вместе со своим классом. Не побоявшись ни антисанитарии, ни полного отсутствия знания процесса прокалывания, она самостоятельно перед зеркалом оттянула посильнее мочку уха и, приблизительно определив уровень дырки, прицелилась и проковыряла желанное отверстие.

На ее счастье процесс оказался элементарным и почти безболезненным. Обрадовавшись такому повороту событий, Алена проколола еще одну, повыше, а потом еще несколько. Залив отверстия одеколоном, она просунула в них сережки, которые оказались в тот момент под рукой. Соседки по палате, поделившись кто чем был богат, оценили новизну имиджа подружки, заявив, что для симметрии необходимо провести точно такую же операцию и со вторым ухом.

Когда Светлана увидела дочь на платформе вокзала, она едва не лишилась чувств, до того странным выглядел новый облик девушки. Взяв себя в руки, она нашла в себе силы восхититься подобной находкой, внутренне надеясь на то, что дикое увлечение дочери скоро пройдет и все образуется.

Как выяснилось позже, она была права. Покрасовавшись в дешевеньком металлоломе, Алена стала постепенно убавлять количество побрякушек, висящих на ушах, пока, наконец, не осталась одна пара, выглядевшая неплохо и действительно украшавшая ее. Неиспользуемые отверстия со временем заросли, оставив едва заметные следы от проколов, и теперь дочка носила одни-единственные сережки-звездочки, сверкавшие в мочках ушей маленькими забавными огоньками.

Для Володи Светлана приготовила ролики, его давнишнюю страстную мечту. Сначала она хотела купить ему простые коньки, они были приблизительно в ту же цену, но потом передумала. Во-первых, на роликах можно кататься не только зимой, но и летом, а потом уже несколько лет и холодов-то настоящих не было, все слякоть да изморось, какой там каток, ребятне на площадках впору не на коньках, а на катамаране кататься.

Соседям Светлана купила смешной сувенир. В огромном, чуть ли не в половину человеческого роста, войлочном тапочке, крепившемся к гвоздику за крепкую тесемочную петлю, лежало пять пар таких же тапок, только меньшего размера, рассчитанного на всех жителей квартиры. Три пары были огромного сорок пятого размера, за счет выступающего канта казавшихся больше своей настоящей длины; одна пара – сорок второго, а для Александры – совсем маленькие, тридцать шестого, казавшиеся рядом с огромными представителями мужской обуви почти игрушечными.

В семье Григорьевых тапочки были больным вопросом. От неприятностей была ограждена только сама Александра, по причине того, что ее крохотные тапотушки никому не налезали, все же остальные члены семьи не могли быть уверены, что найдут свою собственность там, где ее оставляли. Умыкнуть чужие тапочки, выходя покурить на лестничную площадку или отправляясь в душ, считалось верхом ловкости и мастерства, поэтому, сберегая свое достояние, все мужчины дома были готовы бороться за них до последнего вздоха.

Самой себе Светлана подарка делать не стала, отложив это занятие до лучших дней. Как всегда, с деньгами было плоховато, да и настроение не располагало. Разрыв с Анатолием был неприятным, но уже достаточно далеким событием, к боли которого она сумела притерпеться, а вот Володя выбил ее из колеи порядочно, нанеся глубокую рану, зарубцевать которую время еще не успело. По сравнению со всем этим неприятности на работе казались булавочными уколами, но и они настроения не прибавляли.

Единственным светлым событием была свадьба ребят, а затем и приглашение к ним на встречу Нового года. Для себя Светлана еще окончательно не решила, как ей поступить. С одной стороны, ей хотелось быть вместе с ними, но с другой – не хотелось им мешать. У них своя компания, интересы, и, наверное, не стоит навязывать им свое общество только оттого, что они, пожалев, решили не оставлять ее в одиночестве на праздник.

Убираясь в квартире, Светлана испытывала чувство удовольствия и горечи одновременно. Ей нравилось наводить порядок, развешивая чистые шторы и раскладывая глаженое белье по полкам. Натертая полиролью мебель блестела как новенькая, вычищенная обивка кресел и диванов топорщилась упругим коротким ворсом, а никелированные краники на кухне и в ванной напоминали маленькие зеркала.

Все эти хлопоты были приятны, но на душе было муторно и неспокойно. Ровно год назад они наряжали елку всей семьей, а потом дружно, впятером, сели за праздничный стол.

Куранты били уже шестой раз, а Анатолий все никак не мог открыть бутылку шампанского, – казалось, что пробка срослась с горлышком навсегда. Володька страшно нервничал, что его желание пропадет так бездарно и что придется ждать еще год. Иван подсмеивался над ним, пророча всякие ужасы, а Аленка дергала своего тогда еще гражданского мужа за рукав, призывая к сознательности и состраданию. Наконец, когда дело приняло серьезный оборот, и куранты стали неоднозначно намекать на то, что пора желающим поторопиться, пробка выстрелила в потолок, окатив всех сладким новогодним дождем.

Тогда, под звон гулких ударов, Светлана загадала, чтобы в ее жизни случилось что-нибудь новое и необыкновенное. Да, нового и необыкновенного в этот год у нее было хоть отбавляй. Светлана горько усмехнулась и подумала о том, что старое было, пожалуй, не хуже.

Очнувшись от воспоминаний, она обнаружила, что сидит на подлокотнике кресла и держит в руках тряпку, которой недавно стирала пыль с мебели, а на тумбочке около телевизора разрывается телефон. Бросив тряпку на стол, она вытерла руки о край фартука и сняла трубку.

– Я вас слушаю, алло! – проговорила она.

– Минутку, – прозвучал мелодичный голос девушки, и в трубке послышалась приятная мелодия.

– Алло! – Светлана дунула в трубку, но музыка продолжала звучать, стараясь заинтересовать своими переливами. – Что бы это значило? – Света слегка постучала по пластиковому корпусу, но, несмотря на звучащую мелодию, чувствовалось, что на том конце трубки никого нет. – Странно, – удивленно произнесла она, решив, что это чей-то розыгрыш. Внезапно в трубке что-то щелкнуло, и музыка исчезла.

– Алло! – раздался мужской голос. – Нестерова Светлана Николаевна?

Светлана удивленно посмотрела на себя в зеркало.

– Да, – неуверенно произнесла она.

– Вас беспокоят из редакции журнала «Фантазия». Моя фамилия Меркулов, зовут Дмитрий. Осенью вы прислали на конкурс снимки своих работ.

– Да-да, – проговорила Света. Сердце ее радостно стукнуло, и в зеркале она увидела свое улыбающееся отражение. В самом деле, звонок сулил что-то хорошее. Если бы она проиграла конкурс, ей бы не стали отзванивать. – Да, я отсылала фотографии, – сказала она и затихла, внимательно прислушиваясь к голосу на том конце трубки.

– Светлана Николаевна, у меня для вас хорошие новости, – проговорил мужчина, и Света отметила, что голос у него совсем не старый, он, наверное, не старше сорока пяти-сорока восьми и что интонации этого голоса мягкие и очень приятные. – Я хотел сказать, что решением конкурсного жюри ваши работы признаны лучшими.

– Правда? – растерялась она.

– Самая настоящая, – серьезно подтвердил тот, но в его голосе Света расслышала веселые нотки. – Светлана Николаевна, кроме обещанной премии, которую вы сможете получить после публикации результатов конкурса в следующем номере журнала, у нас специально для вас есть, на мой взгляд, ряд интересных предложений, так что если вы не против, то в самое ближайшее время мы хотели бы увидеть вас у нас в гостях.

– Я не против, а когда мне приехать?

– Я думаю, встречу мы назначим после новогодних праздников, числа двенадцатого-тринадцатого января. Как вы на это смотрите? – предложил он.

– Я смотрю на это положительно, – пришла в себя Светлана. – Я так рада, спасибо вам большое, – произнесла она.

– За что же спасибо? Это вам спасибо, у вас просто замечательные работы. Давайте договоримся так: одиннадцатого вряд ли, а вот двенадцатого… что это у нас будет? Среда. Двенадцатое – среда. Позвоните мне, пожалуйста, в среду, и мы обговорим все подробнее. Хорошо?

– Хорошо, я перезвоню обязательно. А во сколько это удобнее сделать?

– Лучше в первой половине дня, часов в одиннадцать.

– Хорошо, я перезвоню.

– Номер телефона у вас есть, он на обложке любого журнала, а когда секретарь снимет трубку, попросите Меркулова Дмитрия.

– Хорошо, договорились.

– Тогда с наступающим вас! – мягко проговорил он.

– Вас также, – ответила Света.

– Всего доброго. – И в трубке послышались короткие гудки.

– Вот тебе, Светочка, и подарок на Новый год, – улыбнулась она своему отражению.

– Ну, и как она тебе? – Витюня вытянул шею, вопросительно взглянув на друга.

– Если внешность хотя бы на одну треть соответствует голосу, то я попался, – торжественно произнес Дима и мечтательно зажмурил глаза.