Горячие сердца

Глава 16

Китти стояла на веранде, тянувшейся вдоль всего фасада особняка. Лишенные листьев деревья, которыми была обсажена полукруглая подъездная аллея, стояли, словно стражники на холодном, пронизывающем ветру, тщетно пытаясь выпрямиться в полный рост под его яростными порывами. Поля выглядели голыми и бесплодными, но, когда придет весна, земля даст ростки, и они покроются хлопком, табаком и кукурузой. Кори Макрей намеревался сделать свою плантацию преуспевающей.

Запахнув потуже халат, Китти вглядывалась на дорогу, туда, где она исчезала за небольшим холмом. За все утро ей на глаза не попался ни один всадник. Впрочем, мало людей отважились бы пуститься в путь по такому холоду, тем более в канун Рождества. Однако Китти не оставляла надежды и каждое утро в течение последних десяти дней молилась про себя. Четыре дня ей пришлось провести в постели, чтобы окрепнуть после родов. Сама она чувствовала себя превосходно и хотела подняться раньше, однако ни Дульси, ни Кори не желали даже слышать об этом. Поэтому она коротала время, составляя письмо к генералу Шерману, в котором умоляла его связаться с Тревисом, сообщить о рождении сына. Она уже передала письмо Дульси и с нетерпением ждала ответа.

С Тревисом наверняка что-то случилось! Иначе он бы давно вернулся. Она не могла поверить в то, что он не любил ее и, уволившись с военной службы, возвратился к себе домой в Луизиану. Он приехал бы сюда и попытался уговорить ее уехать вместе с ним.

Где же он? Ведь он покинул Голдсборо в конце марта, а теперь на дворе Рождество. Неужели он погиб? Но она бы поняла, когда сердце любимого перестало биться, – проснувшись внезапно посреди ночи или ощутив днем холодную дрожь. Да, если бы Тревиса не было в живых, она бы почувствовала это. Он должен вернуться. Должен!

Кори был добр к ней, даже слишком добр. Что он еще задумал? Он знал, как она относилась к своей земле, знал, что никогда не продаст ее и никогда не выйдет за него замуж. До сих пор он не заговаривал с ней ни о браке, ни о приобретении ее участка. Казалось, он обожал маленького Джона, и Китти была искренне изумлена. Кори Макрей не принадлежал к числу тех людей, которые бывают любезными без причины. Поэтому Китти все время оставалась настороже, надеясь рано или поздно выяснить, что у него на уме.

Она понимала, что ей нужно покинуть особняк. Но куда идти? На ее земле не осталось никаких строений, кроме крошечных хижин слуг, примыкавших вплотную к болотам Можно поселиться в одной из этих хижин, подумала Китти, внезапно приободрившись. Есть Джекоб, который по-прежнему предан ей. Он при случае сумеет наколоть дров, чтобы поддерживать огонь, и охотиться в лесу, чтобы у них была еда. И как всегда, она не переставала молиться о возвращении Тревиса.

Китти давно не была в городе, но знала, что там вот уже несколько дней шли разговоры о том, что она теперь живет в особняке Кори Макрея. Нэнси наверняка не преминула оповестить об этом всех своих знакомых, и те, конечно, решили, что Китти Райт стала его новой любовницей. Она не потерпит подобных слухов о себе. Нет, больше нельзя здесь оставаться! Завтра же, на следующий день после Рождества, она уедет, забрав с собой младенца и Джекоба.

– Мисси?

Она резко обернулась, лицо ее просияло и озарилось счастливой улыбкой, когда она увидела преданного слугу, стоявшего у входа на веранду.

– О, Джекоб, я так рада! Почему ты не приходил раньше? – Сбежав по ступенькам крыльца, она обвила руками шею старого негра. – Я то и дело посылала тебе записки…

Он стоял, глядя на нее сверху вниз и вертя старую шляпу в мозолистых руках.

– Я собирался вас проведать, мисси, – пробормотал он, – но меня не пустили дальше дверей, сказали, что мистер Макрей не желает, чтобы я попадался ему на глаза. Даже Дульси не разрешила мне войти. Она сказала, что вы будете рады меня видеть, но мистер Макрей не терпит в доме никого из полевых работников. Я попал сюда сегодня лишь потому, что Дульси сжалилась надо мной, ведь нынче Рождество. Я принес кое-что для малыша.

Засунув руку в карман рабочих штанов, он вынул искусно вырезанную из дерева фигурку собаки. Китти взяла ее и принялась с изумлением разглядывать, вертя в руках.

– О Джекоб! – восторженно воскликнула она. – Это же точный портрет Киллера, старого верного пса моего отца. И какая прекрасная работа! Маленький Джон будет хранить ее как самую дорогую для него вещь. Я расскажу ему о Киллере, и о том, как он отправился на войну вместе с дедушкой. Это просто чудо! – Она поцеловала старика в морщинистую щеку, с трудом сдерживая слезы.

– Думаю, мисс Китти, что после вас масса Джон любил этого старого пса больше всех на свете.

Она резко тряхнула головой. Ни к чему оглядываться в прошлое Оно не несло с собой ничего, кроме боли. Надо думать о будущем.

Через силу улыбнувшись, она произнесла:

– Джекоб, я решила, что нам пора покинуть это место и вернуться домой…

Он вскинул вверх голову:

– Домой? Мисс Китти, они сожгли все дотла. У вас не осталось дома.

– У меня есть земля. Помнишь, папа всегда говорил, что пока у человека есть земля, он не может считать себя бедняком, он всегда чего-нибудь добьется. Так что мы возвращаемся домой. Я буду жить в одной из хижин до весны или до возвращения Тревиса. Как-нибудь продержимся. Ты мне поможешь. Слава Богу, у меня остался ты.

Ударив шляпой по колену, Джекоб притопнул ногой и радостно воскликнул:

– Мы возвращаемся домой! Да, мэм, домой! И вам не о чем беспокоиться, потому что я буду рядом и позабочусь о вас, пока не вернется капитан. Слава Богу!

– А теперь пойдем со мной.

Китти взяла его за руку и увлекла за собой через двери веранды в спальню. В камине потрескивал огонь. Мысль о возвращении к тому, что принадлежало ей, какие бы суровые испытания ее ни ждали, воодушевляла ее больше, чем огоньки пламени, танцующие в очаге. Дом. Ее дом. Она заберет с собой маленького Джона и Джекоба и вернется домой, чтобы ждать там Тревиса.

Она бросилась к шнуру звонка, дернув за него изо всех сил.

– Я хочу, чтобы ты взглянул на малыша, Джекоб. Думаю, он немного похож на папу, но нет никаких сомнений, что Джон – сын Тревиса. Есть у него в лице какая-то спокойная сила, совсем как у его отца. Он довольно крупный ребенок и растет с каждым днем.

Дверь тихо открылась. За ней стояла Дульси, смотревшая на них обоих с укором.

– Мистеру Макрею не понравится, если он застанет тебя здесь, Джекоб. Ты же обещал, что задержишься лишь на минутку.

– Принеси ребенка, а мистера Макрея я беру на себя, – перебила Китти. – Сегодня Рождество, Дульси, и я очень счастлива. Так что перестань хмуриться и порадуйся за меня.

Дульси нерешительно произнесла.

– Когда я в последний раз заходила в комнату малыша, он спал. Мистер Макрей хочет, чтобы вы переоделись и сошли вниз к ужину. Индейка уже почти готова, и…

– Дульси, принеси сюда моего сына! – рассердилась Китти.

Она устала от того, что приходилось жить по правилам, установленным Кори. Это ее ребенок, и она имеет право видеть его, когда пожелает. Она не раз молчала, прикусив язык, когда слуги забирали у нее малыша. Но ведь она на следующий день вернется на свою землю.

Пусть Кори сердится, если ему угодно. Сейчас это уже не имеет значения.

Дульси, шурша длинными юбками из хлопковой ткани, исчезла в дверном проеме, а Джекоб прошептал:

– Наверное, мне лучше уйти, мисси. Сейчас незачем напрашиваться на неприятности. Мне здесь делать нечего. Пожалуй, я сразу возьмусь за работу, чтобы подготовить все к вашему приезду прибраться и наколоть дров.

– Где ты остановился?

– На плантации мистера Макрея, в одном из домиков для слуг. Кстати, они построены на славу. В каждом есть камин, а в некоторых даже плиты. Забавно, что теперь все называют их домиками для слуг, а не хижинами рабов.

Оба подняли глаза на Дульси, которая вернулась в комнату с ребенком на руках. Китти взяла у нее сына и прижала его к груди, глядя с восторгом и нежностью на свое сокровище.

– Какой красивый! – прошептала она. – Совсем как его отец.

– Скоро у него тоже будут темные волосы, – произнес Джекоб, из-за ее плеча любуясь крошечным младенцем. – О, мисс Китти, он просто прелесть. Вам, право, есть чем гордиться. И капитан тоже будет гордиться им, когда вернется.

– Я написала генералу Шерману. – Китти качала на руках малыша, улыбаясь ему. – Известила его о рождении ребенка и попросила либо самому связаться с Тревисом, либо дать знать мне, где я могу его найти. Дульси отнесла письмо в город. Мы наверняка услышим что-нибудь со дня на день. Как ты полагаешь, Дульси?

Дульси ничего не ответила, и Китти бросила на нее строгий взгляд:

– Ты ведь отослала письмо, не так ли? – Ей не понравилось выражение лица негритянки.

– Да, конечно, мэм. Я отдала его кому нужно. Честное слово, отдала!

Китти заметила, что девушка взволнована. Она даже забыл о безукоризненной речи, которой Кори требовал от своих слуг. Китти заподозрила, что письмо не было отослано. Что ж, она сама займется этим. Как только Джекоб доставит ее и ребенка домой, она напишет другое письмо и отправит его через Джекоба, которому, разумеется, полностью доверяет. На этот раз она попросит его передать письмо генералу Скофилду или какому-нибудь другому лиц из высшего командования оккупационными войсками в Голдсборо. И все же ей была неприятна мысль о том, что она не может больше полагаться на Дульси.

Джекоб смотрел с сияющим лицом на малыша, и Китти радостно засмеялась, когда маленький Джон проснулся и стал с любопытством осматриваться вокруг, поджав ротик в ожидании, когда его покормят.

Никто из них не слышал, как Кори Макрей зашел в комнату. Только Дульси заметила его и поспешно отступила, стараясь проскользнуть мимо него в дверь.

– Что здесь происходит? – гневно спросил он, стиснув зубы при виде картины, представшей его взору.

– А, Кори! Доброе утро и с Рождеством вас. – Китти лишь на одно мгновение подняла на него глаза, после чего снова перевела взгляд на своего сына. – Джекоб принес подарок, и он еще ни разу не видел малыша. О, Джекоб, ты только взгляни! Снова закрыл глазки и как будто улыбается.

– Моя матушка всегда говорила, что когда ребенок улыбается во сне, сами ангелы ведут с ним беседу, – заметил старый негр, совершенно очарованный малышом.

– Прекрасно сказано. – Китти взглянула на него в восхищении. – И думаю, что в этом есть доля правды. Разве дети не приходят к нам с небес?

– Китти, ужин готов, – снова раздался голос Кори, на этот раз громкий и резкий, словно удар кнута. Он не на шутку разгневался. – Я был бы вам крайне признателен, если бы вы переоделись. Вы знаете, что ребенок должен придерживаться режима дня, как советовал доктор. Сейчас не время возиться с малышом. По-моему, ему уже пора спать. Что до Джекоба, то, полагаю, вам обоим известны мои правила касательно полевых работников в доме…

– Джекоб не ваш полевой работник, – ответила Китти, кипя от негодования. – Он мой друг и пришел сюда, чтобы поздравить меня с Рождеством. А насчет так называемого режима дня, Кори: Джон – мой сын, и, хотя я ценю все то, что вы сделали для нас, я одна вправе принимать решения, когда речь идет о нем.

Джекоб попятился к двери, чувствуя себя крайне неловко. Китти сказала ему, что он может идти.

– Я пришлю за тобой завтра утром. А пока займись приготовлениями.

Слуга кивнул и поспешно вышел из комнаты, старательно обходя Кори Макрея.

Кори захлопнул дверь ногой.

– Какими такими приготовлениями должен заняться этот черномазый, Китти?

Она подошла к креслу-качалке перед камином, села в него, крепко прижимая ребенка к груди.

– Я уезжаю завтра утром, Кори. – Она придала своему голосу веселое, беспечное выражение. – Я уже и так слишком долго злоупотребляла вашим гостеприимством. Джекоб подготовит все к нашему возвращению.

Усмехнувшись, Кори подошел и встал между ней и камином. Он надел красный бархатный сюртук, темно-синие брюки и белоснежную рубашку с гофрированными манжетами и воротником. Китти не могла отрицать, что он выглядел весьма привлекательным.

– И куда же вы собрались, моя дорогая? – спросил он тихо.

– Домой, разумеется.

– Разве вы забыли, что ваш дом сожгли? Вам некуда идти. Зима обещает быть суровой, и вам следовало бы принимать в расчет, что теперь у вас есть ребенок. Оставайтесь здесь, со мной, и пользуйтесь моим гостеприимством, по крайней мере, до весны, когда станет теплее.

Она энергично покачала головой:

– Нет. Я не могу больше задерживаться, Кори. Пожалуйста, не сочтите меня неблагодарной, потому что я всегда буду в долгу перед вами. Но мне и маленькому Джону пришла пора покинуть ваш дом. Все в округе станут говорить, будто я ваша любовница, занявшая место Нэнси, а я не хочу, чтобы подобные слухи дошли до Тревиса, когда он вернется.

Кори стиснул зубы, едва сдерживаясь.

– И где же вы будете жить?

– Те люди не сожгли хижины у самого края болота. Они маленькие, но вполне пригодные для жилья. Мы с Джоном поселимся в одной из них, а Джекоб – в другой, рядом. Вместе мы как-нибудь протянем до весны, да и Тревис может вернуться со дня на день.

– Тревис мертв.

Ей показалось, словно в лицо ей плеснули ледяной водой. Едва не выронив из рук ребенка, Китти с трудом поднялась на ноги:

– Как вы смеете так говорить? Тревис жив! Если бы он умер, я бы знала это. Он болен или ранен… или у него есть какое-нибудь поручение, и он не может вырваться. Должна же быть причина!

– Не может вырваться за целых девять месяцев? – съязвил он, подойдя к шнуру звонка и изо всех сил дернув за него. – Моя дорогая, будьте благоразумны! Ни одному солдату нет необходимости оставаться на службе спустя девять месяцев после того, как война подошла к концу. Если бы он хотел вернуться к вам, он бы уже был здесь. Пришло время взглянуть правде в глаза. Люди уже начинают ухмыляться вам вслед. Даже слуги шепчутся между собой, что вы, наверное, не в себе. Это становится смешным, Китти. Очнитесь, дорогая моя, и поймите: Тревис Колтрейн не вернется. Вам нужно беспокоиться о ребенке, ребенке, которого придется растить без отца. У вас еще осталась земля, но нет приличного жилья. Скоро вам нужно будет уплатить налог на собственность. Как вы собираетесь его внести?

Она смотрела на него, приоткрыв рот, совершенно ошеломленная. Тут появилась Дульси. Кори указал ей на ребенка, щелкнув пальцами, молодая негритянка поспешно приняла маленького Джона из неподвижных рук Китти и удалилась так же быстро, как и вошла.

– Итак, Китти, вы подумали обо всем этом? – вздохнул Кори, чувствуя все большее раздражение. – Как можно быть такой эгоистичной? Ведь речь сейчас идет не только о вас, но и о беспомощном младенце. Он ничего не может сделать со своей матерью, которая слишком упряма и не хочет взглянуть правде в глаза. Неужели вы готовы убить его, лишь бы настоять на своем?

– Убить? – отозвалась она, охваченная ужасом.

– Вот именно, убить. Неужели вы полагаете, что он выживет там, в лачуге на болотах? У вас совсем нет молока, и если вы уедете отсюда, вряд ли я смогу отправить вместе с вами и кормилицу. Здесь, на плантации, есть много других детей, которые нуждаются в ней. Чем вы собираетесь его кормить?

Китти осторожно дотронулась рукой до груди:

– У меня было молоко. Я сама видела. Может быть, если я попробую кормить его сейчас, оно появится… – Она говорила словно в забытьи.

Одним внезапным движением Кори заключил ее в объятия и силой привлек к груди.

– Вам никуда не нужно уезжать, Китти, – с жаром прошептан он. – Выходите за меня замуж. Я хочу, чтобы вы стали моей женой. Я приму вашего сына как родного и дам ему свое имя. Все, что у меня есть, перейдет потом к вам и к нему.

– Нет! – воскликнула она в ужасе, отталкивая его обеими руками. – Тревис обязательно вернется. Я знаю, вернется! Он тот человек, которого я люблю.

– Я сумею заслужить вашу любовь. – Кори запустил пальцы в ее длинные золотистые волосы и, запрокинув ей голову, приблизил к ней свое лицо. – Моя дорогая, сколько времени прошло с тех пор, как ваши губы в последний раз обжигал поцелуй мужчины, а по вашим жилам бежал огонь неукротимой страсти? Я хочу заставить вас вновь испытать все это.

Он грубо припал к ее рту губами. Китти отчаянно сопротивлялась, била его по спине кулаками, однако не могла сравниться с ним в силе – он вынудил ее податься назад, пока колени у нее не подогнулись, и она не упала на кровать. Он тотчас же накрыл ее своим телом.

– Не пытайтесь противиться мне, – хрипло проговорил Кори. Китти все еще ощущала на своих губах его поцелуй. – Иначе мне придется сделать вам больно, а мне бы того не хотелось. Я просто хочу держать вас в объятиях, поцеловать вас … говорить о том, как я люблю и желаю вас Я знаю, вы еще не вполне оправились после родов, и потому не стану брать вас силой – во всяком случае, не сейчас. Но, по крайней мере, это я могу себе позволить. О Боже. Китти, разрешите мне любить вас!

Из глубины его горла вырвался стон, он снова прильнул к ней алчными губами. Охваченная страхом, она боролась, как умела, но он быстро схватил ее за запястья и, заломив их одной рукой ей за голову, другой распахнул ее халат и стиснул грудь – сначала мягко, затем грубо. Китти слышала его неровное, прерывистое дыхание, словно он испытывал сильнейшую боль.

Он отпустил ее грудь лишь на один короткий миг, чтобы задрать подол халата и прижаться своей разгоряченной плотью к ее обнаженному бедру. Кончики его пальцев больно теребили ее сосок, а бедра равномерно двигались. Ей оставалось лишь беспомощно лежать под ним. Движения его становились все быстрее и неистовее, и вдруг он застонал – громко и мучительно.

Кори оторвал губы от ее рта и, сделав еще несколько судорожных движений, отстранился от нее. Китти, напутанная, измученная, откинулась на подушки, стараясь отодвинуться от него как можно дальше, в ужасе глядя на пятно, расплывавшееся на его брюках. Он довел себя до высшей степени удовлетворения. А если бы она не чувствовала себя слабой после родов? Он бы просто изнасиловал ее.

Соскочив с кровати, она запахнула как можно плотнее халат и воскликнула:

– Я ненавижу вас, Кори Макрей! Вы чудовище. Делали вид, будто добры ко мне и моему ребенку, а на самом деле вам нужно от меня только одно. Теперь уже ничто не заставит меня остаться здесь. Никогда больше я не поддамся на ваши лживые уговоры. Никогда!

Его дыхание снова стало ровным, как обычно, и он еще несколько мгновений лежал, пытаясь прийти в себя. О Боже, думал он, даже это жалкое подобие было восхитительно. Он прикоснулся к душистому цветку между ее ногами, вкусил нектар… А ее грудь… как прекрасна на ощупь! Нет, он никогда не насытится ею. Он уверен в этом.

Кори встал, поправил сюртук и, увидев пятно на брюках, понял, что ему придется переодеться, перед тем как спуститься вниз. Нисколько не смутившись, он посмотрел прямо в лицо Китти и улыбнулся:

– Я твердо намерен жениться на вас, моя дорогая Вы испытываете мое терпение, но вы стоите того, чтобы ждать.

– Вы сошли с ума! – возмутилась она. – Я уезжаю отсюда сегодня, сейчас же. И не пытайтесь меня остановить.

Она в отчаянии озиралась вокруг. Заметив тяжелый подсвечник, стоявший у кровати, она схватила его и угрожающе подняла над головой.

Кори в ответ только рассмеялся:

– Не стоит прибегать к насилию, разве что когда мы окажемся вместе в постели, но это будет приятная боль, которая доставит наслаждение нам обоим, даю слово. Ну а теперь я, пожалуй, пойду, переоденусь, а вы наденьте один из тех великолепных нарядов, которые я заказал для вас в Роли, и мы приятно проведем рождественский вечер. У меня есть для вас изысканный подарок, который наверняка вам понравится.

– Я уезжаю, Кори.

Он пожал плечами, на губах его играла улыбка.

– Что ж, превосходно. Я передам Джекобу, что вы и ребенок уезжаете сегодня, и прикажу Дульси упаковать вещи. Я даже дам вам один из своих экипажей, чтобы отвезти вас в лачугу на болотах.

Она смотрела на него недоверчиво, прикусив нижнюю губу и в задумчивости прищурив глаза. Потом она поставила подсвечник на столик рядом с кроватью.

– Вы не проведете меня, Кори.

– Я же дал вам слово. – Он отвесил ей изящный поклон. – Вы вольны уехать в любое время, когда пожелаете. Не нравится ваш пылкий нрав, Китти, и я надеюсь, что доживу до того дня, когда смогу испытать его в постели.

– Этот день никогда не настанет. – Она повернулась к нему спиной. – Пожалуйста, уходите сейчас же. Пошлите кого-нибудь известить Джекоба и позовите сюда Дульси, что она мне помогла. Я не возьму ничего, кроме одежды, которая была на мне, когда я попала сюда.

– Те лохмотья? – презрительно усмехнулся он. – Я приказал их сжечь. Нет, Китти, вы заберете с собой все, что я вам подарил. Можете швырнуть эти вещи в костер, если вам угодно, но вы возьмете их с собой. Я наведаюсь к вам через несколько дней, чтобы посмотреть, как вы устроились.

– Я больше не хочу вас видеть.

– Разве можно так говорить с человеком, который спас жизнь не только вам, но и вашему ребенку? И это у вас на Юге называется благодарностью? Ах, Китти, ваша грубость меня просто поражает!

– Я благодарна вам за помощь, но теперь вижу, что все это было лишь уловкой. Вы просто выжидали, пока я оправлюсь, чтобы подчинить меня своей воле.

– Если бы это было правдой, я бы овладел вами в ту первую ночь, когда вы, умоляя о помощи, случайно попали на мой порог. Очнитесь, Китти, и постарайтесь кое-что для себя уяснить. Я мог бы взять вас прямо тогда, но я предпочитаю подождать, пока вы, наконец, не образумитесь.

Она уставилась на стену перед собой, вся кипя негодованием. Наконец дверь захлопнулась, и, стремительно обернувшись, она, к своему облегчению, убедилась, что он ушел.

В ярости шагая по комнате, она то и дело подходила к шнуру и дергала за него что было сил проклиная про себя Дульси за то, что она не отвечала на ее зов. Теперь, когда Кори показал свое истинное обличье, ей нужно было во что бы то ни стало поскорее выбраться из этого дома.

Раздался робкий стук в дверь.

– Войдите! – воскликнула Китти, и в комнату медленно вошла Дульси, опустив плечи и понурив голову.

– Слава Богу, ты здесь, – обратилась к ней Китти встревоженно. – Я хочу сейчас же уехать, Дульси, взяв с собой как можно меньше вещей.

– Умоляю вас, мэм, постарайтесь меня понять. – Девушка глубоко вздохнула, все еще не поднимая глаз. – Я служу у мистера Макрея и обязана подчиняться его приказам. Он распорядился, чтобы я проводила вас в детскую и принесла туда поднос с рождественским ужином. Он сам займется упаковкой ваших вещей вместе с Гертрудой. Когда будет готов экипаж, мы проводим вас с ребенком вниз. Пожалуйста, не возражайте! Мистер Макрей не простит, если я не сделаю все так, как он велел.

Китти вся тряслась от гнева. Она не собиралась брать с собой все платья, которые приобрел для нее Кори. Когда он дарил их ей, она пыталась протестовать, но он не стал слушать. Ей от него ничего не было нужно, и она больше всего сожалела о том, что необходимость заставила ее воспользоваться его гостеприимством. Она желала лишь одного – забрать с собой маленького Джона и уйти, но, глядя на Дульси, по щекам которой текли слезы, Китти поняла, что молодая негритянка до смерти боится своего хозяина.

– Хорошо, Дульси. – Китти, вздохнув, направилась к двери. – Только ради тебя я согласна поступить так, как настаивает мистер Макрей, но все же прошу тебя: не надо укладывать много вещей. Мне от этого человека ничего не нужно.

– Он велел мне упаковать все, – прошептала она, направившись к огромному платяному шкафу орехового дерева. – Придется исполнить его приказ.

Внезапно Китти топнула ногой, и служанка, резко обернувшись, испуганно уставилась на нее.

– Почему ты ведешь себя так? Почему остаешься с тираном? Он приходит в бешенство, стоит тебе произнести хоть слово не так, как он требует. Если бы он слышал сейчас, как ты говоришь, то, наверное, очень бы рассердился. Ведь есть же другие места, куда ты можешь пойти, Дульси, и получить работу. Ты теперь свободна, ведь война уже кончилась. Тебе никогда больше не придется быть рабыней. Ты получила волю, так прими же ее и живи так, как хочешь. Многие достойные люди погибли, чтобы ты обрела эту свободу. Не забывай об этом, не подчиняйся человеку, который обращается с тобой как с бессловесным животным.

Дульси медленно покачала головой, слезы по-прежнему текли по ее смуглым щекам.

– Вы не понимаете, мисс Китти. Я не… я хотела сказать: нам всем сейчас нелегко. Белые люди, по всей округе ненавидят нас, потому… потому что мы не… – От огорчения ее охватила дрожь, рыдания сотрясали все ее тело.

– Прошу тебя, Дульси, не волнуйся, объясни – Китти мягко коснулась рукой ее плеча.

– Они ненавидят нас, потому что мы больше не рабы. Хотят видеть нас умирающими от голода, чтобы они могли сидеть и показывать на нас пальцами. «Вот видите? Хотели быть свободными? Были рады до смерти, когда янки дали вам волю? Теперь вот подыхаете от голода, потому что вы слишком глупы, чтобы самим о себе позаботиться Вам куда лучше жилось, когда вы были рабами» Мисс Китти, они сидят в сторонке и смеются над нами. Вот так-то! Потому-то я и стараюсь. Мистер Макрей платит больше, чем любой другой во всей округе. Иногда он бывает злым, но они все злые – все белые люди, кроме таких, как вы, но их очень мало. Я должна делать то, что велит мне мистер Макрей. Должна!

Дульси припала к груди Китти, судорожно рыдая.

– Когда капитан Колтрейн вернется, – прошептала Китти, сама с трупом удерживаясь от слез, – мы подыщем для тебя какое-нибудь место. С его помощью наша ферма станет преуспевающей, и тогда, обещаю, мы заберем тебя отсюда. Я взяла бы тебя с собой прямо сейчас, но не уверена, сумею ли прокормить себя и своего сына, а тем более Джекоба. Я не вправе просить тебя жить вместе со мной в нищете.

Дульси выпрямилась, смущенная тем, что позволила себе поддаться слабости.

– Со мной все будет хорошо, мисси, – всхлипнула она, вытирая глаза подолом фартука. – Не беспокойтесь, я справлюсь. Мистер Макрей, он добрый, пока кто-нибудь не встает у него на пути, а уж я и все остальные позаботимся о том, чтобы этого не случилось. Он сейчас вышел из себя, потому что вы уезжаете, так что разрешите мне поскорее покончить со всем этим и проводить вас, пока он совсем не потерял голову. Он пугает меня, когда сердится.

– Ну, я его совсем не боюсь. – Китти взглянула на девушку с улыбкой, которая, как она надеялась, ее ободрит. – И ты тоже не давай ему запугивать себя. Помни, наступит день, и ты будешь жить в одном доме со мной. А пока терпи и старайся держать голову выше. Рано или поздно наша жизнь образуется, вот увидишь. Сейчас делай то, что тебе приказали, а я пойду в детскую и буду ждать там с Джоном, пока ты не приготовишь все к отъезду.

Дульси не сводила глаз с прекрасной золотоволосой женщины, пока та не покинула комнату. Она очень жалела ее. Китти заметно воспрянула духом, уверенная в том, что ее возлюбленный, капитан, обязательно вернется, и Дульси уповала лишь на то, что Китти никогда не узнает о том, как Кори Макрей, заподозрив, что Китти написала генералу Шерману, приказал служанке отдать письмо ему. Дульси втихомолку плакала, видя, как письмо на ее глазах превращается в пепел в камине гостиной, а Кори стоял рядом и торжествующе ухмылялся. Если капитан Колтрейн и жив, до него не дошло ни слова о появлении на свет сына. Кори Макрей позаботился об этом.

Дульси молила Бога простить ей обман. Ведь у нее не было иного выхода – приходилось думать о том, как выжить самой.