Хозяйка Его Виноградников-2

Глава 16

Глава 16

На следующий день, спускаясь в погреб, и Виктория, и Рэй дали себе слово, что сегодня они оставят неловкость и неуверенность за дверью и сосредоточатся только на работе. Но как только их глаза встретились в полумраке прохладного погреба, оба тут же вспомнили их поцелуй.

Виктория мгновенно вспомнила, как замерло её сердце, когда она под влиянием момента первой коснулась его губ. Как вся она внутренне сжалась от ужаса, слишком поздно осознав, что творит! Что уже натворила! И какое она испытала сначала облегчение и радость, когда Рэй вдруг ответил на её поцелуй, а затем шок, когда поцелуй ещё мгновение назад казавшийся ей нереальным, вдруг оказался настолько решительным, отчаянным, бескомпромиссным и невыразимо упоительным, что она, в прямом смысле слова, потеряла голову вместе с роящимися в ней сомнениями, опасениями, условностями, благоразумием, чувством неправильности происходящего, гордостью и даже самоуважением. При ней остались только ощущения и чувства. Она ощущала его жадные, уверенные губы на своих, его крепкое, мускулистое тело, его сильные руки, скользящие по её спине и прижимающие её так близко, что она могла своим сердцем слышать удары его сердца. Она чувствовала, как всё её существо сотрясается от страсти, налетевшей на неё ураганом и сокрушившей все до единого барьеры, которые до этого существовали между ними в её мыслях.

Рэю же память непроизвольно подкинула воспоминание о мягкости, коснувшихся его губ, об исходившем от них едва ощутимом вкусе вина, о легком трепете прижавшегося к нему девичьего тела. И сильном, остром желании, которое пронзило его, словно током. Таком остром и сильном, что у него, кажется, даже в глазах потемнело и колени подогнулись и поэтому он не оттолкнул, а схватился за плечи прижавшейся к нему искусительницы. Да, именно поэтому. Чисто инстинктивно. Не то, чтобы он боялся упасть, просто так вышло. Что б их, эти инстинкты! Они же, собственно, и заставили его ответить на поцелуй! Да, именно они. Потому что он мужчина! А у мужчин, он слышал, такое бывает! Ну вот и у него случилось. Даже, когда они не под приворотом! А он ещё и под приворотом был! Иначе б откуда взялось такое сильное желание?!

«Если бы был! Я и сейчас явно под приворотом!» – мысленно зло подумал Рэй, отводя глаза в сторону от приоткрытых губ коварной искусительницы. Что же касается, призывно вздымающейся груди… О ней он вообще не хочет думать. Не хочет и не будет! Ишь раздышалась! Не иначе как специально!

Тем временем Виктория, дыхание которой, как только она встретилась глазами с Рэем, и в самом деле, участилось, тяжело вздохнула, дабы нормализовать сердцебиение.

Лишнее и говорить, что и в этот день тоже их общение нельзя было назвать ни непринужденным, ни легким. Что, к сожалению, снова отразилось на результате. Точнее, на полном отсутствии оного. И что обескуражило обоих настолько, что, если бы не пример первого дня, когда им всё уже удалось совершить чудо, они вряд ли бы дали себе и купажу еще один шанс в последний, оставшийся перед презентацией, день. Немаловажную роль сыграло также и то, что они знали в чем причина их неудач. Вернее, надеялись, что причина именно в этом и поэтому решились на последнюю попытку…

На кону стояли не только более пятнадцати тысяч бутылок дорогого, премиального вина, общая стоимость которого превышала семьсот пятьдесят тысяч золотых, но и вложенные в каждую каплю вина годы труда, и репутация винодельни, и, в целом, честь торговой марки Сангедор-Луссильон.

Да, у них было что предложить клиентам, но, во-первых, доля забарренного «Туманного рассвета» в новом купаже была слишком незначительной по сравнению с имеющимися у них запасами, потерявшего свои вкусовые качества вина, а во-вторых, созданный ими новый купаж – хотя и был великолепен и не уступал по качеству «Туманному рассвету», имел слишком отличные от него вкусовые характеристики, чтобы его можно предложить как замену «Туманному рассвету».

Понимание цены вопроса заставило и Викторию, и Рэя мобилизоваться, оставив все их личные чувства и эмоции за дверью погреба и забыть обо всём, кроме вина.

Встретившись утром в погребе, они не сказали друг другу ни слова о важности этого последнего дня… О том, что или сегодня, или, возможно, уже никогда. Они просто посмотрели друг на друга и всё поняли…

Как понимают друг друга защитники города, за спиной которых уже, собственно, сам город и отступать им больше некуда. Еще день назад, в мирное время они могли быть конкурентами и спорить или даже судиться из-за клиентов, из-за куска земли или лучших местах на рыночной площади. Они могли быть соперниками в любви, скрытно или явно добиваясь внимания одной и той же женщины, бросая друг на друга ревнивые взгляды, смертельно ненавидя друг друга. Могли сплетничать о друг друге, обсуждая промахи другого, радуясь его неудачам и завидуя его удачам. Но перед лицом общего врага всё, что, казалось, им жизненно важным вчера, более не имело значения. Перед лицом общего врага они были единым целым, едиными фронтом, братьями по оружию!

И где-то такое же настроение было и у Виктории с Рэем. Оба понимали, что отступать им некуда. Они либо выиграют вместе, либо вместе потерпят поражение. А вместе с ними потерпит поражение и Дэвид.

Их настрой на работу, только работу и больше ничего, кроме работы, был столь всепоглощающ, что они перестали существовать, как живые люди. Не было больше мужчины и женщины. Не было больше Рэя и Виктории. Они действовали как слаженный механизм, понимая друг друга с полуслова и полувзгляда. Их внимание сконцентрировалось исключительно на бочках, пробирках, винах и их пропорциях. Все их сомнения, душевные терзания, надежды, чаяния и желания были связаны только с купажом. А воспоминание о поцелуе… если и всплывало, то всего на мгновение. Потому как какие поцелуи перед лицом почти неизбежных уже репутационных и финансовых потерь?! Вот именно. Поцелуи, как и любовь, приходят и уходят, а кушать хочется всегда!

И в двенадцать лет тоже. Вот только «несчастье» двенадцатилетних в том, что у них нет таких важных дел как у взрослых. И посему избавиться от мыслей о поцелуе им куда сложнее. Точнее, просто невозможно!

Особенно, если этот поцелуй снится им каждую ночь во снах. И случается это с ними впервые в жизни.

Ну вот как тут не поверить в судьбу? В судьбу в лице той, которая приходит к тебе во снах и дарит тебе свои поцелуи. Даже, если в реальной жизни, она и о твоём существовании-то, возможно, не знает.

«Не возможно, а точно не знает», – припоминая все их встречи, поправлял себя Михеле.

Каждый раз, когда они случайно или неслучайно встречались, её взгляд скользил по нему с таким равнодушием, словно он пустое место.

«Это потому, что она ещё не знает, что мы с ней созданы друг для друга, – оправдывал свою любимую Михеле. – Да и откуда ей знать. Кто я, а кто она!»

Сияющая, как далекая звезда, в платьях, переливающихся при каждом её движении, Розалина казалась ему принцессой из сказки. У неё были, словно бы сотканные из солнечных лучей длинные светло-русые волосы. Они каскадом спадали ей на плечи, мягко обрамляя её нежное, чуть округлое лицо с нежным румянцем. А огромные, цвета утреннего неба, глаза с искорками озорства и жизнелюбия действовали на него столь же гипнотически, как и её пухлые губки.

Когда она проходила мимо него, он ощущал исходящий от неё аромат полевых цветов и тёплого лета. Её смех, звонкий и беззаботный, звучал для него колокольчиком. В её присутствии время для Михеле, словно бы останавливалось, а мир становился ярче и насыщеннее.

Дочь одного из самых влиятельных знатных сеньоров в округе, Розалина всегда появлялась в сопровождении целой свиты подруг, таких же юных и нарядных, но все же не таких. Ни у одной из них, по мнению Михеле, не было и десятой доли той притягательности и естественного обаяния, которыми обладала его любимая. И подруги, опять же, по его мнению, это понимали: они смеялись, шептались и следовали за ней повсюду, неосознанно подражая её манерам.

В знатную красавицу Михеле был тайно влюблен уже несколько месяцев. Ну как влюблен. Когда видел, вспоминал, что влюблен. А, как только, с глаз долой, то и из сердца вон. Потому как сердце это принадлежало не ей одной, а ещё и чернявой и голубоглазой красавице Бьянке. Причем Бьянке оно принадлежало намного-намного дольше, поскольку он знал её с детства. И Бьянка, хотя и была врединой и воображалой и характер у неё был такой, что не только себе, врагу не пожелаешь: острая на язык, упрямая и вспыльчивая, как порох, была настоящей, в то время как Розалина была чудесным сном.

И, возможно, так продолжалось бы и далее, если бы на Михеле не произвел такое впечатление поцелуй Виктории и Рэя, и ему не приснилось землетрясение и как он спасает Розалину (не Бьянку, а именно Розалину) из-под обломков и как она его, истекающего кровью, целует в знак благодарности.

И ладно бы один раз приснилось. Так нет же… Приснилось и на следующий день, и на следующий…

И вот уже третье утро он просыпался с поцелуем солнечной Розалины на губах, пытаясь удержать воспоминание о нем, словно тёплую искру в ладони. Но оно ускользало, как только он открывал глаза, оставляя лишь смутное, щемящее ощущение – смесь восторга и легкой, светлой грусти. Весь день он снова и снова прокручивал этот сон в голове, смакуя каждую его секунду, оживляя образ любимой в памяти.

И вот как, как ему было не задуматься о том, что ТАК БОЛЬШЕ ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ!!! Розалина его судьба! И она должна знать это! Вот только…

Как помочь ей это понять? Не может же он подойти к ней и просто сказать ей об этом! Да она просто засмеет его!

«Нет, просто сказать нельзя, – размышлял он. – Она должна увидеть меня! А для этого я должен произвести на неё впечатление! Я должен сделать что-то смелое, что-то такое, что вызовет её восхищение и уважение! Что-то такое, на что кроме меня никто другой не отважится!»