Хозяйка Его Виноградников-2

Глава 36

Глава 36

Кристиан, само собой разумеется, не остался в стороне. Он тоже побежал «спасать» детей. И «совершенно случайно» вдруг оказался рядом с Викторией.

– Я с вами, – сказал он, перехватывая её за локоть чуть крепче, чем того требовал этикет, с жадным интересом заглядывая ей в лицо, следя за его выражением.

В ярком свете солнца напряжение и тревога читались в её чертах столь ясно, что даже самый рассеянный наблюдатель понял бы: бегущая рядом с ним женщина на грани срыва: она тяжело, надрывно дышала, плечи её были опущены, руки прижаты к груди, искусанные губы дрожали.

«Похоже, она и в самом деле обеспокоена» – удивленно подумал он.

Они вместе миновали очередной поворот, едва не сбив несущего в зал чистые бокалы ничего не понимающего лакея, о ногу которого споткнулась Виктория, но, к счастью, Кристиан был тут как тут и поддержал её за локоть.

Он держался рядом – ровно настолько, чтобы демонстрировать заботу, но при этом не показаться назойливым.

– Эти дети… они вам дороги? – продолжая внимательно следить за её лицом, спросил Кристиан, делая вид, что запыхался. (На самом деле он бежал даже не напрягаясь, но ведь надо же поддерживать образ обеспокоенного и изнемогающего, верно?)

– Очень! – ни секунды не задумавшись выдохнула Виктория. – Алессия и Михеле… они… я их знаю всего несколько дней… но они… Если с ними что-то случится, я…

Её голос сорвался, она на миг прикрыла глаза и закусила дрожащую нижнюю губу. Кристиан отметил также, как мелко подрагивают её пальцы, которые она прижимает к часто вздымающейся груди.

– Понимаю, – сказал он, выражая сочувствие, а не потому, что понимал. Не понимал, он как раз ни гракса[1]. Бежащая рядом с ним женщина не играла. Она, в самом деле, была на грани истерики от переполнявшего её беспокойства. При этом она не изображала истерику, а изо всех сил старалась держать себя в руках. – Не переживайте, мы успеем! Мы спасём их! – сказал он, постаравшись, чтобы голос его звучал, как можно убежденнее.

– Да, мы успеем! Мы спасем их! Просто не можем не спасти их! Мы обязательно успеем! – повторила она за ним, но не убежденно, а как молитву. Истовую молитву. – Мы обязательно успеем! Мы спасем и малышку Алессию, и балбеса Михеле, – И столько в звучании её голоса, в том, как были произнесены слова: «малышку Алессию» и «балбеса Михеле», было надрыва, боли, отчаяния, но и веры, и надежды, и ярких, светлых нот любви и нежности, что в самом Кристиане что-то дрогнуло.

– Надо просто поспешить! Надо просто быстрее бежать! – продолжала тем временем успокаивать себя Виктория. И не только успокаивать – она-таки нашла в себе силы, и в самом деле, побежала быстрее.

Кристиан в очередной раз удивленно посмотрел на бегущую рядом с ним женщину…

Внешне это была всё та же Виктория, которую он хорошо знал – утонченная красавица с упрямо вздернутым подбородком и отточенной до совершенства грацией. И все же он её не узнавал.

Та Виктория, к которой он привык, была эгоисткой и интриганкой, для которой чувства были лишь инструментом достижения цели и которая привыкла просчитывать все ходы заранее. Та Виктория, которую он знал, была себе на уме и для неё окружающие были не более, чем пешками в разыгрываемой ею партии.

А эта… В её голосе звучала неподдельная тревога, а в глазах стояла такая боль, что даже он верил: эта женщина готова отдать всё, и свою жизнь, в том числе, лишь бы с детьми, которых она знает всего несколько дней, ничего не случилось.

Внешне она оставалась той же, но от прежней высокомерной надменности не осталось и следа. Женщина, которую он видел перед собой, дрожала от ужаса и с ума сходила от беспокойства.

Завидев вход в подвал, она снова ускорилась и, в прямом смысле слова, ледоколом врезалась в бежавшую впереди них толпу.

– Осторожнее! – предостерёг он, когда, не вписавшись в один из поворотов, она чуть не впечаталась лбом в бочку.

– Живы… – облегченно выдохнула она, вцепившись в косяк, дабы затормозить. Плечи её вздрогнули, а по щеке скользнула слеза. – Живы… – прошептала она, теперь уже цепляясь за косяк, чтобы не упасть. – Слава богу! Спасибо тебе, Господи!

Этих её последних слов, не услышал никто кроме Кристиана.

«Слава богу? Спасибо тебе, Господи?» – мысленно озадачился он, прекрасно помня, что Виктория, как, впрочем, и он, и все остальные, говорила в таких случаях: «Слава Эржине!» или «Слава святому Августину!»

Дэвид с Рэем тем временем сняли со стены «морской пейзаж» и отодвинули диван, чтобы обнаружить за ними потайную дверь, ведущую, как выяснилось, в контрабандный винный погреб.

Толпа инстинктивно подалась вперёд – народ жаждал знать, что происходит. Словно живое, многоголовое существо, она (толпа) тянулась, извивалась, пыталась вытолкнуть своих представителей поближе к источнику сенсации. Те, кто был выше ростом, подпрыгивали, вытягивая шеи, стояли на цыпочках и хватались за косяки, чтобы заглянуть внутрь. Те же, кто пониже… Этим не оставалось ничего другого, кроме как…

– Что там? – спрашивали те, кто поскромней да нерешительней.

– Потайной погреб, кажется, – отвечали им счастливчики с передних рядов.

– Я ничего не вижу! – жаловались менее скромные.

– И что там в этом погребе? – спрашивали скромные.

– Вино, кажется и бумаги какие-то… – отвечали им счастливчики.

– Да дайте же пройти! – требовали те, что понаглей да решительней.

– Ага, щчас! – насмешливо-возмущенно хмыкали им в ответ (те, что по смелей – вслух, остальные мысленно) и враждебно интересовались (опять же кто-то вслух, кто-то мысленно): – С какой это радости?!

Стоявший в первых рядах Кристиан разделял их мнение: «Ага, щчас! С какой это радости!» Он, наоборот, такой бы, чтоб ещё ближе подойти, но…

Он видел, каким взглядом одарил его в бальном зале Рэй и потому был уверен: стоит ему только сделать шаг из толпы, как этот деревенщина обязательно воспользуется поводом продемонстрировать свою власть, чтобы «поставить его на место».

Потому он стоял, прислонившись плечом к стене, рядом с Викторией, и наблюдал за происходящим с ленивым, но внимательным интересом.

Увидев открывшийся погреб и аккуратные ряды бочек, Кристиан мысленно восхищенно присвистнул.

«Под самым носом у хозяев! Талант! Жаль, что попался! – была следующая его мысль. – Мне бы такой человек пригодился. Это ж какие у парня нервы были! И терпение! И организованность! И умом явно не обделен. И мыслил масштабно! Эх, Нино, Нино! Что ж ты так…»

Ещё больше он «расстроился», узнав про неудавшуюся аферу «таланта» с накладными.

«Эх, Нино, Нино… Поспешил. Они ж карман не тянули. И вино за год не испортилось бы… Да, заработал бы, возможно, меньше, а, возможно, и нет... Накладные с подписью управляющего винодельни и совладельца компании, в целом… да, имея их на руках, можно было такую аферу провернуть, что… Эх, Нино… Мелкий ты всё же жулик в итоге оказался. Крупный по замыслу, а по сути своей – до великих дел так и не дорос!»

Он покосился на Викторию и… с удивлением увидел, что её взгляд прикован не к потайному подвалу, а к отцу обнимающему сына.

Левой рукой Лоренцо осторожно поглаживал мальчика по голове, а правой обнимал его за плечи, прижимая к себе так бережно, будто тот был хрустальной статуэткой, которую стоило лишь чуть сильнее сжать – и она расколется. Оба они при этом жадно следили за тем, что происходит в подвале.

Виктория смотрела на них, нежно улыбаясь. Улыбаясь так, как ни улыбалась ни разу за всё время, что Кристиан её знал.

Мягко, чуть грустно, с теплом, каким улыбаются, когда вдруг видят нечто невыразимо прекрасное. Глаза её, в прямом смысле слова, лучились…

Кристиан нахмурился. Он даже взгляд подольше задержал, чтобы убедиться, что видит то, что видит.

Свет от ламп колебался в подвале, мерцал, отбрасывая тени на лицо Виктории. И в этом мягком колеблющемся свете она казалась иной. Трепетной. Уязвимой. Беззащитной. Совершенно непохожей на ту женщину, которую он знал. Ни намёка на холодную надменность, с которой она обычно взирала на окружающих или хищный блеск в глазах, который всегда появлялся, когда она просчитывала очередной ход.

Заметив, что он на неё смотрит, женщина с удивлением посмотрела на него. И снова – ни намёка на столь привычную ему игривость и лукавство во взгляде. Ни полуулыбки с подтекстом, ни прищура. В смотрящих на него глазах было лишь чистое, почти детское удивление – как у человека, внезапно пойманного на том, чего он не собирался показывать.

Они смотрели друг на друга всего лишь секунду, но для Кристиана эта секунда растянулась в десятилетие…

Он никогда не относил себя к натурам тонко чувствующим, скорее к проницательным и внимательным, но в эту секунду он не понял, а именно почувствовал, что перед ним совершенно другая, неизвестная ему женщина. Его Виктория просто не умела так смотреть. Он видел её смеющейся. Радующейся. Только что проснувшейся. Стонущей в его объятых. Изнывающей от страсти. Мечтающей. Напуганной. Рассеянной. Взволнованной. Насмешливой. Холодной. Надменной. Пронзающей взглядом. Торжествующей. Рыдающей. Злящейся. Спокойной. Утомленной.

Но вот такой – никогда.

Его Виктория не была уязвимой. Не была наивной. Не была непосредственной. Не была мягкой.

У его Виктории была нерушимая броня. Из стали, холода и огня. Из остроумия, дерзости и идеально выверенных пауз. Её невозможно было застать врасплох. Она не уязвлялась – она уязвляла. Он восхищался хваткой своей Виктории, опасался её ума, наслаждался её страстью.

Эта же… Эта была лишь бледной её тенью.

Размытой, дрожащей, слабой.

Словно отблеск свечи на мутном стекле – без формы, без чётких границ.

Он смотрел – и чувствовал, как разочарование сжимает его грудную клетку.

Похожая на Викторию женщина тем временем, сделав вид, что заинтересовалась происходящим в подвале, отвела взгляд.

Торопливо. Почти суетливо. Смущенно.

Не так как это сделала бы ЕГО Виктория.

В движениях ЕГО Виктории никогда не было ни суеты, ни торопливости, ни смущения. Она все делала грациозно, уверенно и величественно.

По спине Кристиана пробежал холодок.

Эта женщина не была ЕГО Викторией.

«Она не лжет», – без тени сомнения понял он и вдруг почувствовался себя так, как если бы он оказался на театральной сцене, забыв не только положенные ему по роли реплики, но и вообще о чем пьеса.

Его пугала эта беззащитная женщина с чистым, открытым взглядом. Он знал, как вести себя со своей Викторией. Но вот как вести себя с этой? С этой, которую он совершенно не знает?

Он отвернулся и шумно выдохнул, пытаясь избавиться от захлестнувшего его раздражения!

Ну Виктория! Ну даёт! Он снова её недооценил! Из всех подлых подлянок, которые она могла ему устроить, эта – САМАЯ ПОДЛАЯ!!!

Ну это ж надо! Взять, и на самом деле, потерять память! Ну, Виктория! Ну вообще совести у тебя нет!

Злость искала и не находила выход. Разве что в сердцах бочку с вином пнуть?.. Ага и привлечь к себе внимание, которым он и так не обделен. Деревенщина этот, который Виктории сводным братцем приходится, только делает вид, что документы просматривает, а, на самом деле, с него глаз не сводит.

Чисто волком смотрит!

Кристиан усмехнулся краешком губ и чуть, склонив голову, кивнул Рэю, мол, ты что-то хотел мне сказать?

Рэй в ответ угрожающе прищурился.

– Да расслабься ты, – пробормотал себе под нос Кристиан. – Я ж просто стою рядом. Не кусаюсь. Не соблазняю. Пока…

Он даже руки демонстративно сцепил за спиной – мол, смотри, братец, я весь такой безопасный. И к сестренке твоей отношусь почти как музейному экспонату. Руками не трогаю. С рук не кормлю. Последнее, правда, немного с другой оперы, но надеюсь, ты понял посыл?

Рэй «поиграл» желваками на скулах и отвел взгляд, вновь углубившись в изучение накладных.

[1] Гракс – бес, черт и т.п.