Инфорсер

ЭПИЛОГ

Толпа взревела, когда мы покинули лед, прожекторы вращались в хаотичном порядке, ритм музыки пульсировал вместе с кровью в моих венах. В этом сезоне было большое давление, и мы только, что выиграли нашу первую игру. Как действующие чемпионы Кубка Стэнли, нам было что терять.

Но у меня было все, чтобы выиграть.

Например, контракт на восемь с половиной миллионов долларов в год, который я подписал этим летом с "Акулами", который гарантировал мне пребывание в Сиэтле в течение следующих пяти лет и сделал меня девятым самым высокооплачиваемым игроком во всей НХЛ.

Я быстро справился со своей рутиной в раздевалке, шутил с парнями и мучил новичков, чьи глаза были большими, как блюдца. Больше никаких глупостей, никаких проволочек перед тем, как отправиться в бар. Игра закончилась, и у меня были дела поважнее, чем торчать в раздевалке.

— Эй, ты приедешь на эти выходные? — Спросил Гейдж, пока я застегивал сумку.

— Барбекю у тебя дома? Мы приедем, — сказал я ему. Черт, мы стали такими чертовски домашними.

Выйдя из раздевалки, я сразу же подвергся нападкам прессы. Я ответил на два вопроса, оба из которых касались нашего нового новичка Джентри и того, как он вписался в команду в качестве нашего вратаря. Одного взгляда на Рыжую, через плечо репортера было достаточно, чтобы пожелать им всем хорошего вечера и уйти.

Я протолкалась сквозь небольшую толпу, чтобы увидеть, Пейдж, прислонившуюся к стене, ее волосы собраны в пучок, майка с моим номером прикрывает ее великолепный, набухший живот. Исчезли сексуальные туфли — лодочки, по крайней мере на следующие — пару месяцев ее беременности, а на их месте были очаровательные чаксы, которые я завязывал каждое утро, так как она не могла дотянуться до пальцев ног.

— Добрый вечер, мои леди, — сказал я, целуя живот Пейдж, и получая пинок за мои усилия от нашей маленькой девочки, которую мы решили назвать Дафной.

— Привет, незнакомец, — сказала Пейдж с улыбкой.

Нежно обхватив ладонями ее лицо, я поцеловал ее в губы, слегка потянув за нижнюю. Она тихонько всхлипнула, выгибаясь для более глубокого поцелуя, и я на мгновение подчинился. Пресса уже давно перестала фотографировать наш КПК, а поскольку сразу после того, как мы выиграли Кубок, я надел ей на палец кольцо, для них мы были старой новостью.

Это был я: Рори Джексон. Старый, женатый, домашний, будущий отец.

И я никогда не был так счастлив.

— Ты сегодня сделала в офисе все, что собиралась? — спросил я, держа ее за руку и ведя к нашей машине. Она отказывалась от всех предложений касательно работы, чтобы управлять своей собственной некоммерческой организацией. Теперь "Jackson Squared" стал ее детищем. Мы запустили этот проект благодаря моему бонусу за подписание контракта, финансируя не только приют в Сиэтле, но и приют в Орегоне. Теперь Пейдж проводила свои дни и отдавала всю свою энергию тому, что она любила — сбору средств и принятию разумных решений, которые меняли жизнь бездомных к лучшему. Я знал, что однажды она захочет вернуться в корпорационную среду, где она блистала, но сейчас она была счастлива и процветала, ожидая нашу дочь, ради которой она уже отказалась от нянь.

— Я просмотрела чертежи нового приюта в Портленде и место для предполагаемого в Сакраменто. О, и мне позвонил Мэтт Дональдсон, который хочет помочь со спонсорством одного из них в Лос-Анджелесе, — дьявольский блеск промелькнул в ее зеленых глазах, когда она прислонилась к моему очень новому, очень безопасному, очень семейному Рендж Роверу. Он соответствовал гаражу нашего очень большого, очень подходящего нового дома по соседству с Гейджем. Наши дети будут расти вместе, и у них будет такая дружба и поддержка, о которых я только мечтал. — Он заявил мне, что не может дождаться встречи со мной в следующем месяце, когда прилетит, и что фотографии, которые он видел, показали, что еебеременность заставила меня сиять…

Я завладел ее ртом, осторожно держа нашу дочь между нами, когда прижимал жену к своей машине. Мы переплели пальцы, прижимая ее руки к стеклу, когда я завладел ее ртом так, как мне не терпелось овладеть ее телом — полными, размашистыми движениями моего языка. Черт, эта женщина сводила меня с ума.

Месяцы консультаций по управлению гневом окончательно обуздали мой темперамент, но ревность всегда вспыхивала, и она это знала. Она наслаждалась тем, как сильно я любил ее, боготворил, и какую власть это давало ей надо мной. Поскольку я обеспечивал около девяноста пяти процентов мощности в спальне — как ей нравилось, — я позволял ей дразнить меня, когда она хотела.

Черт, она могла делать все, что хотела, пока любила меня.

— Скажи Мэтту Дональдсону, что ты замужем и беременна моим ребенком. И как только ты исцелишься и окрепнешь, ты снова будешь подо мной, надо мной, склонишься передо мной, так, что у нашей дочери будет брат или сестра. Не пройдет и дня, чтобы я так или иначе не был внутри тебя, так, что у тебя действительно нет времени на голливудских благодетелей. Кроме того, ты слишком занята тем, что делаешь добро сама.

Ее улыбка осветила ночь, когда она коснулась своими губами моих.

— Мне вроде как нравится, когда ты становишься похожим на пещерного человека.

— И я прекрасно в этом осведомлен.

Ее руки обвились вокруг моей шеи, ее запах и то как она ощущалась уже делали меня тверже, чем машина, к которой она прислонилась.

— Сегодня я сделала кое-что еще, — сказала она с ухмылкой.

— О? Обязательно расскажи.

— Номер семнадцать? — застенчиво спросила она, прикусив губу.

— На качелях? — мой голос чуть не сорвался на последнем слове, но я держался за свое мужское достоинство на волоске.

— Их уже установили сегодня в нашей спальне.

— Святой. Ад. — Качели. В нашей спальне. Никакого давления на ее живот, никаких опасений, что мой вес раздавит ее… просто чистый, простой доступ к моей жене и возможность заставить ее кричать.

— Как насчет того, чтобы отвезти меня домой, мистер Джексон?

— Для вас все, что угодно, миссис Джексон.

Боже, я любил эту женщину. Ее разум, ее сердце, ее душу. Она была бы матерью нашей дочери, которой не было у меня. Я был бы отцом, который раздавил бы любого, кто косо взглянул бы на мою малышку. Мы были бы семьей — и у нас была бы вечность.