Искупление злодейки

Глава 6

Элиза

Смыв под ледяной водой кровь, я натянула поглубже рукава, чтобы скрыть вспухшие предплечья. Зашла за порцией гнили для пленника, привычно уже заменила наши тарелки.

Поблагодарив повариху, вышла с кухни… Меня качнуло.

Больно было даже просто держать тарелку, больно нести…

Но эта боль была освобождающей.

Меня высекли за разговор с демоном. За дрянную работу. И за то, что проспала утреннюю службу. Всё это было правдой — я стала работать хуже. Клевала носом и постоянно хотела есть, из-за чего порой еле-еле тянула тряпку по полу. За это мне и досталось.

… хотя на самом деле я ощущала наказание иначе — будто оно не за грязный пол, не за долгий сон, а за мою никчёмность. За глупость. За то, что я недостаточно стараюсь изменить грядущее.

За то, что не могу найти решения!

Я потратила неделю впустую и чувствовала, что всех подвожу. Не справляюсь. Не знаю, как быть! Если бы Морелла не высекла меня сегодня, я бы сама себя как-нибудь наказала — за чрезмерную гордыню, за то, что думала, будто легко подружусь с ирбисом.

Но вместо дружбы — лишь подкармливала его ненависть.

Моя болтовня его раздражала. Попытки угодить — злили. Он гнал меня прочь, угрожая «сломать птичке крылышки».

«А что, если отпустить его? Как-нибудь вскрыть кандалы?» — бродила в уме безумная мысль.

Даже если бы я смогла — как знать, не бросится ли он рвать стражников, что причинили ему боль? А затем — расправится и с сёстрами обители, потому что он зверь — а мы его враги. Я не могла так рисковать. К тому же я не знала способа справиться с замком на антимагических цепях.

Еда тоже не помогла сблизиться.

Как и лекарства.

Сегодня я несла в карманах бинты. Но с чего бы ирбису принимать их? Надежды не было. Зато в груди росло отчаяние. Оно ощущалось как камень, который засел под рёбрами. С каждым днём он разрастался, давил на грудину изнутри, царапал острыми гранями.

Я уже не была уверена, что сумею вынести его тяжесть.

«А может, просто упасть ирбису в ноги и умолять пощадить обитель?» — думала я. Но тут же отмела эту идею. Молитвы и мольбы ничему не помогают — я знала это как никто. Сколько бы не молилась лику Ньяры, она никогда не отвечала, никогда не помогала. Так с чего бы это делать жестокому монстру пустоши?

Просить бесполезно.

Спастись можно только приложив собственные силы.

Но я не знала, куда именно их прикладывать.

У входа в темницу сегодня дежурили обортни-волки, их имён я не знала. Зато они знали меня. Сморщили носы и отвернулись. Но так даже лучше. Я поскорее спустилась по ступеням к сырым холодным камерам. Сразу же пошла к дальней.

Вдохнула тяжёлый металлический запах.

Пронзительно скрипнули петли, когда я вошла внутрь.

— Ккар! — раздался вороний крик. Снаружи за решёткой крохотного окна, нахохлившись, сидел угольно-чёрный ворон. Моргнув глазом, он вспорхнул, столкнув внутрь камеры снег.

И снова установилась звенящая тишина.

Дейвар сидел, согнув ноги и привалившись к стене. Дыхание было рваным, глаза — закрыты. Он спал? Или притворялся спящим?

Чёрные волосы прядями спадали на обострившееся лицо мужчины, и было не разглядеть его выражение.

Изменив своему правилу, я не стала приветствовать ирбиса. Это всё равно не работало… Ничего не работало. Я чувствовала себя такой измотанной и подавленной, что даже язык не желал шевелиться. Раненые предплечья, прикрытые рукавами — ныли и дёргали.

Но это ничего.

Это терпимо.

Я присела возле «границы» и положила на прямоугольный камень тарелку с репой, а рядом бинты… Они ярко белели на тёмном полу, и я замерла, слепо глядя на них.

«Что мне делать? Что делать? Что?!» — стучало в уме.

«Может, рассказать кому-то? Может, Фаире? …или Янтару? Нет, ему нельзя… Он воин, он предпочтёт убить ирбиса. …я не хочу ничьих смертей. Через зло искупление не получить… Да и поможет ли это? Соклановцы Дейвара всё равно могут прийти и отомстить. Но что тогда делать?»

Ирбис страдает.

И поэтому заставит страдать других.

Но как я могу помочь, если он не принимает помощь?

Всё, что приносила ему — лежит на этом камне… Камне, за который я даже не могу ступить! Иначе…

Что? Умру?

Я подняла глаза, впившись взглядом в неподвижное лицо Дейвара.

Всё же, не похоже, что он притворялся. Скорее, был без сознания. Рельефная грудь вздымалась от дыхания. Руки безвольно лежали на бёдрах… И именно на животе и ладонях самые страшные раны.

А если всё же, пока он не очнулся, обработать раны?

Может, это что-то изменит?

Что мне терять?!

Я глубоко втянула стылый воздух.

И осторожно протянула руку, пересекая «границу».

Я была готова отдёрнуть её, если ирбис проснётся. Но он не шевелился. Только пар рваным дыханием вырывался из его рта.

Оперевшись кончиками пальцев на стылый пол, я чуть подвинулась вперёд.

Тук-тук-тук — испуганно стучало в моей груди. Но ничего не происходило. И я уже было двинулась дальше, как вдруг раздался глухой хрипловатый голос:

— Что ты делаешь?

И ирбис открыл глаза.

Не важно, как сильно он ранен, как долго голодает, его глаза оставались яркими, как синее пламя во тьме. Этот взгляд, казалось, мог вынуть из человека душу — подцепить крючком и дёрнуть. Щёлк! И нет души.

— Разве я не предупреждал тебя, птичка? Вернись назад.

— Мне надо… обработать ваши раны, — выдохнула я со свистом. — Пожалуйста.

Это было самое отчаянное «пожалуйста» за всю мою жизнь.

И мне даже показалось, что оно сработало. Это ведь волшебное слово — иногда так бывает, что и слово может стать магией — так Тия говорила.

Ирбис чуть повёл носом, будто принюхиваясь, но возражать не стал. Тогда я двинулась к нему. А в следующий миг зазвенели цепи — это Дейвар метнулся от стены, крепко обхватил моё запястье и дёрнул на себя.

Боль пронзила руку до плеча.

Я вскрикнула. Слёзы брызнули из глаз. И одновременно с этим я упала на горячую грудь мужчины. Но этого я почти не заметила — всё затмила боль. Ирбис держал моё запястье прямо поверх ран, и теперь они горели огнём.

— Эй, ты чего? — в рычащем голосе мелькнула растерянность. И пока я пыталась выдавить ответ, пока пыталась отстраниться, он сдёрнул рукава моей мантии, обнажая предплечья.

Алые росчерки на коже уродливо вздулись. Кое-где засохли бурые пятна крови.

— Нет, не смотрите! — я отпрянула, и Дейвар позволил. Но в его лице и взгляде полыхнула такая ярость, что у меня заледенела душа.

— Это что? Кто это сделал?! — рявкнул он, и я задрожала от силы его голоса.

— Меня наказали… з-з дело, — я отступила, упёршись спиной в противоположную стену. А Дейвар, наоборот, шагнул ко мне, натянув цепи. Свет из окна упал на его обострившееся от голода лицо. Сейчас оно выглядело ещё более хищным, чем обычно.

— За что вообще можно так иссечь кожу ребёнку?

— Я не ребёнок, — шепнула, прижимая раненые руки к груди. — И я ослушалась… Дурно выполняла работа…

— И за такую малость тебе изранили руки, и даже не оказали помощи? Вот оно — ваше хвалёное милосердие! — зло выплюнул ирбис, обнажив удлинённые клыки. Его резкий голос эхом разлетелся по стылой камере.

Я лишь сжалась сильнее. Мне хотелось защитить обитель и её сестёр, но прямо сейчас я не находила слов.

— Неужели… — сощурив глаза, Дейвар окинул меня пронзительным взглядом, — тебя наказали за то, что таскаешься сюда?

Я отрицательно замотала головой, но получилось слишком испуганно и поспешно.

Дейвар хищно наклонил голову, будто читая меня, как раскрытую книгу.

— Все эти бинты… лекарства… Сомневаюсь, что кто-то разрешал тебе, пытаться меня лечить.

— Н-но и не запрещал.

— Кто тебе даёт эту дрянную репу, птичка?

— …повариха.

— Для меня?

Я шире распахнула глаза, не решаясь врать напрямую.

— Значит, не для меня? Ты свою что ли носишь, птичка?

— …

— Зачем тебе это?! — снова этот тон-приказ, который будто хватает мою волю за горло.

— Я п-просто… п-просто хочу… чтобы вы не страдали. Ньяра учит милосердию к каждому, я лишь следую её учению, — влага снова подкатила к глазам, защипала веки.

Я закрыла лицо руками.

Вся тяжесть последних дней вдруг навалилась разом. Почему-то у меня при всех получалось держать лицо, но при Дейваре — что во сне, что наяву — я становилась как оголённый нерв.

Я пыталась сдержать всхлипы, но не получалось.

— Простите, — шептала я, сквозь слёзы. Дейвар молчал, и когда я всё же успокоилась и опустила руки, обнаружила, что он снова сидит у стены и задумчиво смотрит на меня.

Прежде я не встречала такого его взгляда.

— Птичка, давай-ка ты перестанешь сюда ходить.

— Нет, я не перестану.

— Я почему-то так и думал, — мрачно усмехнулся мужчина. — Тебе есть кому обработать раны?

— Они не настолько серьёзные…

— Так не пойдёт, птичка, — совсем по-звериному рыкнул он. — Бери-ка мазь и займись своими руками.

— …я не могу. Это лекарство ваше. Для вас.

— Хах, — он с усмешкой оскалился. — Ничего глупее в жизни не слышал. Но раз оно моё, то могу делать с ним что хочу?

— Д-да.

— Тогда я хочу, чтобы ты взяла её. И обработала свои предплечья.

Я хотела отказаться, но в голову вдруг пришла отчаянная идея. Я сцепила перед собой пальцы.

— Х-хорошо, но… но только если вы позволите позаботиться и о ваших ранах тоже! — выпалила я, и голова закружилась от собственной смелости.

Дейвар раздражённо скривил губы, но потом его взгляд упал на мои руки, и между тёмных бровей мужчины прорезалась суровая складка.

— Ладно, — низким голосом сказал он. — Покажи, свои лекарские способности, птичка. И постарайся не грохнуться в обморок.

Первый миг я не могла поверить, что он согласился. А потом, когда смысл слов дошёл до разума, не сдержала счастливой улыбки. Чувство было такое, будто в кромешной тьме вдруг забрезжил луч света. Это был мой шанс!

Я подхватила с пола лекарства и шагнула к пристально следящему за мной Дейвару. Хотя он казался спокойным, но я ясно видела, как напряглись его мышцы, как ещё сильнее обозначился рельеф пресса и окаменели плечи.

Я словно приближалась к дикому зверю, поэтому старалась двигаться плавно, без резких движений.

— Я буду осторожна, — шепнула, придерживая подол зелёной мантии и присаживаясь на колени рядом с пленником.

От страха у меня дрожали пальцы.

Сердце колотилось как бешеное.

В памяти снова и снова возникали картины из сна.

Образ Дейвара слишком слился для меня с ожиданием смерти. С неизбежностью печального конца. Поэтому я невольно ждала нападения. Ждала, что он сейчас рассмеётся — оттолкнёт или вовсе схватит за шею. Но ирбис не делал ничего опасного, только протянул мне свои ладони, в центре которых темнели уродливые раны.

Правая рука выглядела лучше — там шло заживление — из-под бурой корки просвечивала новая кожа. А вот с левой всё было куда хуже. Там рана воспалилась и вспухла по краям. Я решила начать с неё.

Осторожно положив мужскую руку на своё колено, я смочила бинт водой из фляги и стала аккуратно промывать рану. Я видела однажды, как это делает Фаира, заботясь об Янтаре. И сейчас старалась повторять её движения, только действуя ещё мягче, ещё медленнее.

Ладонь мужчины была горячей, я ощущала её жар даже через грубую ткань своего одеяния. Я смотрела только на рану, но каждой клеточкой ощущала взгляд Дейвара.

Волоски на шее у меня встали дыбом. Но я упрямо продолжала протирать руку мужчины, игнорируя сигналы собственного тела.

По правде, я ещё никогда сама не касалась мужчины.

Да и почти никого не касалась (если не считать случаев, когда Морелла хватала меня и куда-то тащила)… Разве что маленькую Тию иногда гладила по ушастой голове. И поэтому сейчас сосредоточиться было сложно, эмоции качались от ледяного страха, к жаркому смущению и неловкости.

Что, если Дейвару неприятно то, что я делаю?

Вдруг, слишком больно? Или невежливо — вот так трогать, вот так сидеть совсем рядом? Что, если я оскорбляю его?

— Ты так до завтрашнего утра рану не очистишь, — неожиданно рыкнул Дейвар.

Я испуганно замерла, а он вдруг накрыл мою маленькую руку своей большой. Обхватил горячими пальцами мою кисть, в которой я держала бинт. Надавил им на собственную рану. Провёл, стирая грязь.

— Вот так, — пар дыхания коснулся моей щеки.

Я судорожно вздохнула и подняла глаза, встретившись с горящим взглядом Дейвара. Его чёрный значок расширился, будто пытался охватить меня так же, как мужская кисть охватила мою ладонь.

В отражении глаз ирбиса я увидела себя — бледную, с рваным алым румянцем на щеках — таким, будто свекольным отваром брызнули. Пятна этого румянца стекали за ворот моей зелёной мантии.

— Давай сюда лекарство, — скомандовал ирбис, отпустив мою руку.

Ещё прежде чем я задумалась, тело послушно исполнило приказ, и я протянула ему баночку. Взяв её, мужчина в пару движений нанёс немного пахнущей мятой мази на свою прочищенную рану. И болезненно нахмурился — видимо, щипало.

Я тут же — не задумавшись — подула на его открытую ладонь. А про себя шепнула маленькое заклинание: «Боль искала-искала, а тебя не нашла. И поэтому боль восвояси ушла».

— Эй, ты что творишь?

Я смущённо ответила:

— Так боль снимают. Прошло?

Дейвар шевельнул пальцами, потом покрутил ладонью. И сощурился, глядя сверху вниз. Взгляд у него был страшный — как лезвие, от которого отражается луч северного солнца. И Дейвар будто решал, пустить ли ему лезвие в ход или ещё подождать, ещё немного последить за столь странной зверюшкой, что дрожит перед ним. Дрожит, но не убегает.

Его лицо было близко, и его могучее тело тоже — руку протяни и коснёшься. Мой нос щекотал мятный запах вперемешку с мужским терпким. Я старалась не смотреть на подрагивающие развитые мышцы мужской груди и пресса — не потому что не хотела, а из-за собственной непонятной реакции. Сердце почему-то начинало стучать чаще, а щёки будто кипятком ошпаривало.

Сидеть рядом так близко было страшно, но ещё страшнее становилось от мысли, что если отсяду хоть на полпальца, то хрупкий контакт, что установился между нами, раскрошится, как сухой лист.

— И правда… не болит, — рычаще произнёс Дейвар. — Это какой-то заговор? Кто научил тебя снимать боль, пташка?

Я робко пожала плечами. Я не была уверена, кто именно… Кто-то очень далёкий в моём детстве, о котором я ничего не помнила. Правда, метод редко работал для меня самой.

— Знаешь, ты очень странная…

— Почему? — шепнула я.

Не то чтобы я не знала, что странная, но мне было интересно, что я сделала неправильно именно сейчас. Ирбис мрачно хмыкнул, будто говоря: «Ну вот как раз из-за таких вопросов!» А вслух спросил:

— Сколько тебе лет?

Простой вопрос… Но я облизнула пересохшие губы, не уверенная в ответе. Однажды Морелла сказала, что мне восемнадцать. А в другой раз, что двадцать… Пока я думала, вдруг заметила, что Дейвар опустил взгляд и пристально смотрит на мои губы.

— …восемнадцать, — торопливо ответила я, чувствуя, как подпекает щёки.

— А где родители? — снова взгляд в глаза, и вопрос прозвучал куда более резко.

Тяжёлая аура оборотня давила на плечи, воздух казался совсем густым. Я каждой клеточкой чувствовала, что сейчас всё внимание мужчины направлено на меня, и он будто вглядывается в каждую мою чёрточку. В каждое крохотное движение. И даже принюхивается.

— Я сирота.

— Погибли здесь, на границе?

— Нет… Это было не здесь. Точнее… я не уверена, что они погибли. Я их не помню.

Я росла сначала в трущобах, потом в приюте. Мне так говорили.

«Может быть, они бросили меня из-за того, что я такая странная. Или потому что сердцем почуяли, что стану злодейкой».

— Что ж… — произнёс вдруг ирбис. — Иногда отсутствие родителей лучше, чем их наличие. Никогда не знаешь, выиграл или проиграл оттого, что они ушли.

Я моргнула.

Мне показалось, или он меня сейчас попытался утешить? Пока я искала ответ, ирбис без перехода взял мою кисть в свои горячие пальцы. Откинул рукав зелёной мантии…

— Не надо! — очнулась я дёрнувшись.

— Сиди тихо, — рыкнул он. — Или вместо мази использую язык. Тоже помогает.

Я сжалась, приготовившись к боли. Но когда мазь коснулась кожи, почувствовала лишь прохладу и лёгкое жжение. Всё же мои раны не были такими серьёзными, как у ирбиса.

Яркий запах мяты щекотал нос, заполнял лёгкие. Дейвар неожиданно умелыми движениями распределил мазь по моим раненым предплечьям. Сверху перетянул бинтом — крепко, но не так чтобы сдавило кровоток. Ему явно было не впервой обрабатывать раны — действовал он куда увереннее, чем я.

Вскоре он уже обработал обе моих руки. Я смотрела на свои предплечья с чувством, будто меня по затылку ударили. Оказывается — это так приятно, когда заботятся о твоих ранах, даже таких незначительных. Тепло коснулось сердца, будто и о нём позаботились тоже — перебинтовали и затянули — бережно и крепко.

— Спасибо…

— Где там твои овощи? Неси, — приказал Дейвар, будто ничего такого сейчас не сделал. Будто это в порядке вещей.

Отодвинувшись, я послушно подтянула тарелку, чиркнув железным бором по камням пола. Ирбис прямо пальцами выгреб из посуды половину порции и закинул в рот, проглотил почти не жуя.

— Остальное твоё, пташка.

— Но…

— Не спорь.

Я не стала.

Послушно потянула в рот кусочки еды. Они уже остыли, но всё ещё приятно хрустели на зубах. Ирбис следил за мной, будто ждал, что я вот-вот выплюну еду, признавшись, что там отрава. Но я жевала кусочек за кусочком, будто это такая моя работа — жевать репу под пристальным взглядом снежного барса.

В мыслях я радовалась произошедшим изменениям, но не понимала до конца, почему вдруг Дейвар переменился и чего ждать дальше. Тишина загустела.

— А раньше была говорливая… — заметил Дейвар.

— Я хотела подружиться, — призналась я.

— Зачем?

— Чтобы вам не было здесь грустно.

— Значит, это были не пытки, а рука дружбы?

Он явно смеялся надо мной, но синие глаза оставались серьёзными и будто смотрели в самую глубь. Дейвар по-кошачьи плавно отклонился к стене. Звякнули цепи. Снаружи взвыл ветер, забрасывая в камеру снежинки.

У меня затекли и замёрзли колени, но уходить не хотелось.

— Зря ты всё это затеяла, глупая пташка. Лечение, еда, дружба… Мы из разных лагерей. Мы враги. И врагами останемся.

— Тогда почему вы обработали мои раны?

— Мне стало скучно, — Дейвар насмешливо ухмыльнулся, показав звериные клыки, — сколько бы ни просил стражников станцевать, они почему-то отказываются. Волки не умеют веселиться. А ещё… — Его ухмылка превратилась в агрессивный оскал, — я терпеть не могу лицемеров под маской святости. А нет ничего лицемернее, чем когда в обители милосердия избивают ребёнка.

— Я не ребёнок.

— Вижу, — он окинул мою фигуру пристальным взглядом. — Но ты беззащитна как ребёнок. Недоедаешь. Подвергаешься насилию. Даже смерть милосерднее такой жизни.

— Нет, — я отрицательно мотнула головой. — Вы не правы. Всё не так плохо. Но знаете… даже если жизнь такая, я всё равно хочу прожить её до самого конца. В ней столько всего, что хочется узнать. Попробовать. Увидеть. Почувствовать. И… и я уверена! Другие думают так же. Поэтому… вы могли бы… не забирать жизни других?

— Это что, попытка завербовать меня в свою веру? — усмехнулся Дейвар, но взгляд его стал острым как клинок. — Говоришь, как настоящая сестра обители. А я думал, бывают только липовые.

— Разве, чтобы ценить жизнь, нужно обязательно верить в Ньяру?

— И то верно… Но извини, птичка, я поклоняюсь другим богам. А им по вкусу смерть врагов. К тому же здесь приходится выбирать. Ты или они. Твоя семья или их. Твой клан — или их замок.

— Можно же договориться!

— Нельзя, — произнёс он уже без улыбки. — Нельзя договориться.

— Но почему?!

— Элиза, ты там? — вдруг раздался мужской голос из коридора. Это был Янтар!

Я тут же вскочила, едва не перевернув тарелку с остатками репы. Отскочила от Дейвара, чтобы нас не увидели рядом.

— Мне нужно идти, — зашептала я. — Но я вернусь.

Я думала, он скажет своё привычное «Не стоит».

Но он сказал:

— … я буду ждать.