Искушение для ректора

ГЛАВА 1

ЕКАТЕРИНА

Рассматривая в окно автомобиля высокую стену академии, освещенную розовыми лучами солнца, я даже не думала, что так скверно начавшийся день к вечеру станет еще хуже.

— Екатерина Снежина, — опустив стекло негромко произнесла мама.

Только мое имя, и больше ничего.

Ответа не последовало, но тяжелые ворота, не дрогнув, плавно открылись, пропуская нас на огороженную территорию. Камеры слежения повернулись за нашей машиной. Железные створки сомкнулись, пропустив нас.

Я обернулась, чтобы увидеть КПП с территории и сразу обратила внимание на колючую проволоку над забором.

Надпись над въездом гласила «Добро пожаловать в академию Шереметьева», а изнутри звучала иначе. «Вернись очистившимся». Глупо как-то. Не мешало бы им хорошего бренд-менеджера нанять.

Шины шуршали по щебню дороги, пахло цветами, хвоей и отчетливой вонью несчастья.

Рука привычно дернулась сделать селфи, но я сжала-разжала ладонь и положила кисть на колено. Успею еще поснимать. Судя по настроению мамы, отговорить ее у меня не получится.

Я еще надеялась, что скандал замнется, что папа в конце концов запретит ей запирать меня в стенах интерната... Но похоже вся моя жизнь — псу под хвост.

— Катюша, сядь прямо. Не крути головой, — сухо выговорила мать. — И помни, здесь по тебе будут судить о всей нашей семье. Всегда смотри в будущее. Ты не знаешь, кто еще здесь учится. А простых детей сюда не принимают...

Я нехотя кивнула, потому что успела подслушать разговор между мамой и папой, когда они выбирали дыру, в которую меня засунут на ближайший год. Эта дыра оказалась самой престижной.

Дорога все никак не кончалась.

Длинная аллея, стволы деревьев толстые, кроны — высоко. Между деревьями отлично просматривается здание, но не видно ни одного студента.

Хотя в такую-то рань все наверняка еще спят. Возможно в кельях. Вдали мелькнули какие-то одноэтажные строения.

— Чем это воняет? — чуть было не зажала я нос от резкого запаха.

— Видимо, конями, — ответила мама. — Или коровами.

— Дерьмом! — подытожила я, а мама лишь передернула плечами.

— Не бойся, общение с животными пойдет тебе на пользу. А если ты продолжишь заниматься конным спортом...

— Спортом? Здесь? Ты шутишь?!

Наконец аллея вывела нас к главному зданию в три этажа. Но я обратила внимание на левое крыло с конусообразной стеклянной крышей.

Машина остановилась у крыльца, с которого сошел мужчина и поприветствовал маму. Охранники вышли первыми, оглядываясь. Встречающий помог матери выйти из машины. Они о чем-то быстро и тихо переговорили.

Улыбка на его лице появилась и пропала. Он посмотрел на меня. Как препарировал. Он мне категорически не понравился. Блин, что за упырь? Неужели ректор?

— Мама, пожалуйста, — попросила я в последний раз, глядя на суровые железные решетки на окнах.

Но вместо этого она жестом просит охранника достать мой багаж, и сумка падает к моим ногам.

— Александр проводит тебя, — произносит мама и отступает перед упырем. — Он… — щелкает пальцами, пытаясь вспомнить, кем он представился.

Надо сказать, мне тоже стало интересно!

— Отвечаю за безопасность, — негромко дополнил тот.

Значит, не ректор. Жду не дождусь встречи с ним.

Из двери показалась девушка. Посмотрела словно сквозь меня. Два жидких хвостика, кремовая жатая блузка, юбка в складку и коричнево-зеленую унылую клетку, вышитая на жилетке эмблема. И туфли. С носками.

И правда, жизнь — дерьмо.

Не могу вообразить, что буду сидеть среди таких же девушек в одинаковых юбках со складками, жаждущих очищаться и исправляться.

Какой-то… пиздец.

Я хочу носить нормальную одежду и жить нормальной жизнью. Разве я прошу многого?

— Мама! Мама, постой! Мне все это кажется глупой идеей...

А мама стоит и чего-то ждет. Чего? Мне кажется я достаточно напугана, чтобы выучить урок, что до своей свадьбы я не то что минет никому не делаю, я даже не целуюсь ни с кем!

Ок! Урок усвоен. Пора домой. Я напугана до чертиков.

— Мам, мне кажется это слишком. Это не элитное заведение. Это... Это тюрьма! Вы с папой даже не поговорили со мной, не посоветовались, — я всплеснула руками, выражая свою досаду и готовность сотрудничать. — Я все поняла. Можно не продолжать. Скажи, что это шутка, мам? Я не могу поверить, что ты готова так издеваться надо мной из-за попытки минета!

Александр вздернул бровь. Я закатила глаза. Не удивлюсь, если в этой глуши он не знает значения слова.

— Это не тюрьма, — торопливо ответила мама, что-то набирая в телефоне. — Академия Шереметьева вызывает только два чувства. Уважение и восхищение — те два качества, которых тебе в последнее время крайне не хватает.

— Потому что я пыталась отсосать у парня? Это проблема? Хорошо, я осознала… Все отсасывают, а мне нельзя. Хотя, можешь мне поверить, я сосала бы со всем уважением и восхищением, какое мне присуще.

Александр отвернулся, чтобы не выказать эмоций, но мне было насрать на него.

— Вот в этом и проблема, Катюша. Твое будущее как наследницы нашей фамилии, расписано и предрешено. Мне жаль, что ты этого не понимаешь сама. Я переживаю, что мне в очередной раз приходится разжевывать тебе самые простые вещи. Теперь этим займется Шереметьев.

Я закашлялась, с трудом удерживаясь, чтобы не скорчить рожу и не закатить глаза. Я знала, что ничего не выйдет. Когда это мама отказывалась от своего слова?

Светлана Снежина оказалась сторонница браков по расчету. Она не просто поддержала отца в части договорного брака, но и всячески убеждала меня, что чувства — это глупые эмоции, которые с возрастом обязательно пройдут. А вот связи и влияние останется.

Такого предательства я от нее не ожидала.

Меня с детства воспитывали как «драгоценную принцессу». Отличница школы, первая красавица каждого бала, прекрасная Снежинка.

Никто не догадывался, что у меня есть хребет.

ГЛАВА 2

ЕКАТЕРИНА

Александр довел меня до конца правого крыла и остановился у длинной скамьи у стены, тянущейся вдоль всего темного коридора.

— Екатерина, вам придется подождать здесь.

— А у меня что, есть выбор?

— Это ненадолго.

— Угу, — я села на лавку, наблюдая, как Александр ставит рядом мой самый огромный чемодан, какой я только смогла разыскать в закромах своего гардероба.

Когда безопасник ушел, я выглянула из окна и сквозь решетку разглядела машину, в которой осталась мама.

Она все же решила дождаться ректора, а если так, то у меня еще есть шанс свалить отсюда вместе с ней на чартере.

Бесконечно долгие десять минут я прислушивалась к гулким звукам эха в академии. Создавалось ощущение, что тут кроме меня и летучих мышей нет ни одной живой души. Ведь Александр не может считаться живой душой. Он же упырь.

Я прыснула, представив как безопасник возглавляет полчища летучих мышей и служит своему графу Дракуле. И конечно роль графа в этом склепе отводилась ректору. Уже предвкушаю, как буду сдерживать тошнотворные позывы от знакомства с ним.

Внизу хлопнула дверь, и звук разнесся по гулким коридорам с высокими сводами.

Я снова выглянула в окно.

На крыльце академии появился мужчина, одетый с головы до пят во все черное.

Он словно поглощал тень. Мрачность его одежды лишь подчеркивали серо-серебристый воротничок и рукава, что на сантиметр выглядывали из пиджака.

Я прищурилась, пытаясь его разглядеть через решетку. На мое счастье, он огляделся, позволив себя увидеть во всей красе.

И это стало потрясением для моих чувств.

Судя по поспешности, с которой выскочила из машины моя мама, к ней вышел ректор.

Я думала, он старый извращенец, с торчащими вперед клыками...

Господи, этот человек сломал все мои стереотипы.

Хорошо сложен, но при этом не являлся горой мышц. Рукава облепляют скульптурные предплечья. Я попыталась представить его тело. Через сшитую явно на заказ одежду можно разглядеть очертания крепких ног, плоский живот и широкую грудь.

Ректор, который любит тренироваться? Ничего себе. Ради кого так стараться в этой глуши?

Он что-то сказал матери, но я не слышала слов.

Мама отвечала, но я тоже не слышала. Она протянула свою руку, как всегда делала, ожидая галантного светского поцелуя. Я закатила глаза. Да она флиртовала! С моим ректором! Нормально вообще?

Но он как-то ловко перехватил ее, превратив движение в рукопожатие. Потом снова что-то спросил и повернулся в мою сторону.

Я отвлеклась на вопиющее совершенство его лица. Скульптурная лепка каждой черты, резкой и совершенной.

Ровный нос, пронзительные глаза, выразительные скулы, точеная линия сильного подбородка с ямочкой посередине. На щеках намек на тень, которую не может стереть самая острая бритва.

Темно-каштановые волосы подстрижены так, чтобы выглядеть неопрятно, и при этом четко продуманный стилистический образ.

Специально? Модный стиль? Или косит под молодого?

Но ректор не молод. В его глазах сквозила скрытая боль, и зрелость, отражающаяся в его чертах. Вот тот магнетизм, который приходит только с жизненным опытом и возрастом.

Я бы резюмировала, что он выглядел соблазнительно и пугающе. Но по факту, в этой глуши, с такой харизматичностью и таким телом мог прятаться только старый извращенец…

И мама отдает меня ему как ягненка на жертвоприношение! С ума сошла?

Я отпрянула от окна, надеясь, что он не видел, как я нагло подглядываю. Но краем глаза, я увидела его приглашающий жест и нереально широкий разворот плеч.

Мама прошла мимо него… О нет, мама проплыла мимо него! Она тоже заглотила удочку этого бабника.

К его появлению в коридоре я была готова. Слышала эхо твердых шагов, которое приближалось ко мне. Я встала со скамьи за секунду до его появления из-за угла. Но мамы рядом с ним не было.

— Екатерина Снежина? Рад вас приветствовать в нашей академии, — Ректор сам протянул мне руку, я, немного потрясенная его напором, пожала в ответ, все еще заглядывая за плечо в ожидании мамы.

— А вы?..

— Ректор академии — Шереметьев Игорь Александрович.

Он резко кивнул, не отрывая от меня взгляда. Ни намека на сочувствие или тепло.

— Не думала, что жду здесь именно вас.

— Я всегда встречаю каждого из моих студентов лично.

Его невероятной глубины синие глаза прищурились.

И я буквально утонула в его глазах. В них плескалось что-то дикое и древнее, чего боишься и невольно тянешься, рискуя жизнью.

Если это и правда тот человек, который будет контролировать мою жизнь в течение следующего года, я в более глубоком дерьме, чем думала.

Неужели мама, отдавая меня этому престарелому ловеласу, думает, что здесь я буду в большей безопасности, чем дома?

Надеюсь, теперь, увидев ректора, она передумает и заберет меня обратно.

— Где моя мама?

Я не могу остаться здесь, просто не могу!

Я готова упасть перед ней на колени, лишь бы вернуться обратно. Но что-то подсказывало мне, что ректор не должен видеть мой страх или слабость.

Руки дрожали, и я нелепо цеплялась за полы пиджака, чтобы скрыть трясучку. Это нервное, или холод? Но я надеюсь, что не страх.

— Сейчас мы вернемся к ней, — он не терял самообладания ни секунды, зато тщательно ощупал меня глазами, отчего дрожь в теле усилилась, а соски бесстыже выделились под топиком.

Я поспешно соединила полы пиджака, скрываясь от его взгляда. Но подозреваю, моя реакция на него не осталась незамеченной.

— Можно звать меня Катей, — сообщила я. — Меня сюда отвел ваш помощник. Но я буду даже рада вернуться домой.

Я наклонилась, выдвигая у чемодана ручку, чтобы откатить его обратно к выходу из академии.

— Разумеется, — он перехватил у меня ручку чемодана, соприкоснувшись с моими ледяными пальцами.

Я вздрогнула и отдернула руку. Все же я замерзла, а ректор был неприлично горячим. По другому объяснить собственную реакцию трудно. Взрослые мужчины никогда не были моей слабостью.

ГЛАВА 3

ШЕРЕМЕТЬЕВ

Я размашисто шел вперед по коридору, не поворачиваясь и не дожидаясь новенькой.

Еще одна упрямая и своевольная студентка.

Екатерина Снежина.

Я не слышу ее шаги, но она придет. Ей некуда бежать отсюда. Родители подписали за нее бумаги и заплатили. Вокруг академии леса и глушь на ближайшие пятьдесят километров в округе. Поэтому она послушается. В конце концов, все они слушаются.

Предсказуемые, скучные, титулованные детки. В первый день им особенно сложно.

Сложно, когда они выходят из привычного мира комфорта и попадают в выставленные границы, которые блюдут все служащие академии.

Сложно, когда грызет обида на предков.

Еще сложнее простить их за лишение своей обеспеченной жизни, свободы, друзей, наркотиков, вечеринок и алкоголя.

У меня непосильная для многих работа — возвращать падших ангелов на истинный путь, тот, который запланировали для них родители.

Найти в них что-то хорошее, и научить это ценить. Найти болевую точку, давить безжалостно, закрепляя инстинкт отторжения от пагубных привычек. Любишь выпить? Но за один глоток пива придется потерпеть боль. Хочешь раздвинуть ноги? Сможешь ли это сделать после унизительного наказания?

Одному достаточно кнут, другому — пряник. Наш психолог утверждает, что многим достаточно просто общения со мной. Но это самый крайний случай.

Высшие слои общества живут в мире зеркальных поверхностей и лицемерных отношений, в которых нет никакой человеческой ценности. Цена определяется должностью, капиталом и связями, а люди не значат ничего.

А я верю, что если человека научить видеть свою ценность, то даже избалованные богатые дети станут умнее, сильнее и приспособленные к обществу в целом.

И этих пропащих отпрысков не откачать уроками доброты, или положительным примером для подражания.

У родителей остается единственный выход — отдать их мне.

Когда ни одно средство больше не работает, не способно вернуть их детей в человеческий облик, они зовут меня, соглашаясь на все условия, на любые затраты, лишь бы их наследник получил шанс снова стать хорошим человеком.

Вернуть утраченную ценность.

Я тот, кто на себе проверил свои методы и создал академию на трех основах.

Это режим, дисциплина и отказ от слабостей.

— Где моя мама? — догнала меня новенькая студентка.

Она пыталась говорить уверенно, но ее голос дрожал:

— В-вы прогнали ее?

Кто бы мог подумать, что эта избалованная девчонка способна заботиться о ком-то другом, кроме себя.

Я удержал смешок, когда она шарахнулась от пролетающей мимо летучей мыши. Пока догоняла меня, пыталась так или иначе задеть, ранить словами. Она еще не знает, что ранить меня невозможно.

Ни один студент уже через неделю не был таким смелым.

Пока она шла за мной, ожидая моего ответа, ее враждебность даже воздух сделала густым.

Огромные выразительные глаза блестели, губы кривились, обнажив острые, почти кошачьи клыки. Каштановые волосы растрепались, а руки до побеления сжались в кулаки.

Она меня уже ненавидела и презирала.

Это тоже было нетипично.

Меня боялись. Все мои студенты испытывали тревогу в моем присутствии, потому что только я умел находить их слабости и давить на них без жалости и послабления.

Но меня никто не презирал. Наоборот. Слишком часто я становился объектом их нежелательного флирта или, что еще хуже, безумного влечения.

Я подозревал, что с Екатериной Снежиной в скором времени произойдет то же самое. Она, как и любая другая богатенькая наследница с целевым фондом, личным водителем и шкафом, полным дизайнерской одежды и обуви, решит, что влюбилась в меня и хочет прожить со мной в глуши долго и счастливо.

Это одна из стадий принятия и привыкания к новым более жестким условиям существования.

Я еще не сказал ей правду о матери. Она хотела уйти не попрощавшись. Но я приказал ей ждать. Приказал, когда вышел, чтобы перехватить ее дочь. Мне нужно было кое-что прояснить для них обеих, прежде чем они разойдутся на длительное время.

Я остановился у своей аудитории и жестом указал внутрь.

— Она там. Светлана Снежина ждет тебя.

Екатерина подошла, надменно посмотрела. Решила, что я уступлю ей дорогу? Но я стоял на месте, заставив ее изогнуться и проскользнуть мимо. Гибкость — крайне полезное качество. Его лучше освоить сразу при поступлении.

— Козел, — еле слышно пробормотала она себе под нос и прошла в аудиторию.

Я оставил дерзость без внимания. В ближайшие месяцы у меня будет достаточно времени и поводов, чтобы наказать ее. И это оскорбление я тоже припомню.

Я последовал за ней и закрыл дверь.

— Почему так долго? — женщина, давно уже готовая уйти, шагнула ко мне с первого яруса аудитории.

Высокий куполообразный потолок пропускал дневной свет, делая аудиторию открытой, но тяжелые деревянные столы, темное дерево стен и потускневшие латунные перила добавляли мрак старинной атмосфере. А преподавательский стол из цельного массива дуба придавал еще и солидности. Как будто моя академия была основана не менее ста лет назад.

Вид у матери Снежиной был настороженный и измученный.

— Присаживайтесь, — я щелкнул пальцами. — Вы, обе.

— Я так рада, что ты все еще здесь, — Екатерина упала на стул и скрестила руки. — Спасибо, что дождалась. Здесь так страшно. Я видела летучую мышь!

— Да, мы уже попрощались, и я хотела уехать, но… — Светлана перевела взгляд на меня.

— В каком смысле ты хотела уехать? А как же я? Ты собиралась оставить меня тут? С ним? — Екатерина сделала шаг к выходу, указывая на меня.

— Девочка моя, так будет лучше. Господин Шереметьев обещал нам помочь…

— Госпожа Снежина, — я прервал ее и кивнул на сиденье позади нее. — Мы еще не закончили. Садитесь.

Студентка возмущенно вздохнула, и жилы на ее шее натянулись. Безупречная кожа. Тонкие кости. Она так красиво будет таять в мужских руках, когда созреет.

ГЛАВА 4

ШЕРЕМЕТЬЕВ

До спальных корпусов десять минут ходьбы и подъем на третий этаж.

Екатерина еле поспевала за моим широким шагом, выдвинув подбородок вперед в знак недовольства. Всем видом выражая обиженную девчонку.

На кого она обижена? На меня или на мать?

Черт. Но это… Это сексуально.

Я хватанул воздух. Да, в ней было и еще кое-что привлекательное.

Ее молчание.

Сладкая, славная тишина.

Когда она не разговаривала, то казалась старше. Более зрелой. Обладая гибкой фигурой и уверенной походкой, она держалась изящно и грациозно.

Она очень старалась изобразить неповиновение и враждебность, но когда теряла бдительность, ее выдала натура.

Девочка привыкла подчиняться. Покорное послушание богатым родителям и как следствие, послушная жена выбранному жениху.

— Мы вышли из главного здания, — сообщил я, помогая ей сориентироваться внутри академии. — Здесь расположены классы, офисы, библиотека и столовая. Впереди общежитие. Все студенты должны быть в своих комнатах с девяти вечера. Свет погаснет в десять. Выходить из комнат до самого рассвета нельзя.

Екатерина упрямо молчала, даже не оглядываясь, чтобы посмотреть куда я показываю.

Упрямость с покорностью — опасное сочетание, к которому в прошлой жизни я имел слабость...

— Тут есть спортивная площадка, спортзал и театр. За пределы академии студенты не выходят. Или исключительно в сопровождении.

— Ок. Поняла. Свидания запрещены, — огрызнулась Снежина.

— Есть регулярные общественные мероприятия. Есть психолог, его посещение обязательно.

— Психолог? — она остановилась, ее глаза округлились. — Опять?!

— Он следит за состоянием студентов. Часы с ним обязательны к посещению.

— Ну да, шизофрения не вера, тут выбора не оставляют… — она поморщилась, но продолжила идти. — А если психолог подтвердит, что я нормальная?

— Ты теперь студентка, Снежина. Пока являешься ей будешь следовать правилам. Психолог — часть правил.

— Все веселее и веселее!

— Девяносто процентов из студентов реагируют так, как вы сейчас реагируете. Они изменили свое отношение, и вы измените.

— А остальные десять процентов?

— Переводятся на спецрежим.

Она не спрашивала про спецрежим, а я не стал себя утруждать объяснением.

Мы вошли в общежитие. Я нечасто заходил в это крыло здания. Я избегал его — слишком много юношеских гормонов и розовых соплей с оборками. Не говоря уже о том, что я боялся пройти мимо открытой двери и увидеть что-то, что заставило бы меня принимать неудобное решение.

Личные границы остаются личными даже здесь. Комендант общежития, следил за правилами проживания, Алекс — за их безопасностью. Мне достаточно было только изредка появляться и решать внештатные ситуации.

— Твоя комната. Чемодан чуть позднее доставит Александр, когда досмотрит его.

Снежина скривила губы после нашего неприятного разговора, обошла меня и резко развернулась:

— Обещаю, что превращу твою жизнь в ад.

Я сдержал дьявольскую улыбку. Показная покорность резко сменяющаяся дерзостью меня заводили. Будет приятно следить за ее очищением и преображением.

— Круги уже смыкаются. Но не вокруг меня, Екатерина, — одернул я гордячку, но она тут же захлопнула дверь перед моим носом.

Я не успел отойти от комнаты, когда дверь снова распахнулась.

— Я буду жить не одна?

Пришлось повернуться, чтобы еще раз полюбоваться рассерженным и растерянным лицом Снежиной.

— Нет, с тобой живет Дарья. — Пока она снова не закрыла дверь, обратил внимание на вторую дверь внутри их комнаты. — Ванная одна на комнату.

Екатерина сделала шаг назад, при мне распахнула дверь в санузел и включила свет.

Она вытянула шею, вглядываясь в спартанское убранство. Две односпальные кровати, письменный стол и прикроватная тумбочка. В ванной только душевая кабина, умывальник, полка для гигиенических принадлежностей и унитаз.

— Тут все просматривается? — повернула голову Екатерина на камеру, висящую под потолком в коридоре.

— В личных комнатах нет камер, — я все еще стоял в дверях. — И нет замков.

Теперь Снежина не торопилась прерывать разговор, и я добавил:

— Справочник для студентов лежит на столе. Прочти перед сном. В нем ты найдешь правила и основную информацию, например, о дресс-коде. Общий сбор в семь утра. Будь внизу ровно в шесть сорок пять.

Она осмотрела комнату рассеянным взглядом, все еще не двигаясь с места. Затем вздохнула и посмотрела на меня иначе. Вздрогнула и произнесла, мило покраснев:

— Прошу прощения за высказанное неуважение. Я не специально. Это все от страха.

Даже руки на груди сложила и ресницами хлопнула.

Я молчал, ожидая, чем закончится это представление.

— А теперь можно мне вернуть телефон, пожалуйста? — она снова взмахнула ресницами, и я уверен в прежней жизни ей это всегда помогало.

— Можно.

О, как же она обрадовалась!

— Но не сегодня, — подчеркнул я. — Теперь ты можешь закрыть дверь с той стороны. Сегодня ты останешься там до утра.

Ее челюсти сжались.

— Это значит сейчас, — я использовал тот едкий тон, который раньше очищал конференц-зал менее чем за три секунды.

То же самое произошло и с Екатериной: все ее тело пришло в движение прежде, чем я прорычал последний слог.

Я постоял еще с минуту, ожидая, что Снежина снова откроет дверь и выдаст новую порцию вопросов. Но нет.

Зато с лестницы раздался гул голосов возвращающихся из столовой студентов.

Я чертыхнулся и быстро пошел в противоположную сторону по коридору, к тайной лестнице, которой пользовался только я и моя служба безопасности в лице Александра.

К счастью, здесь меня защищать не требовалось. А от взбалмошных и избалованных девчонок я отбивался без посторонней помощи.

Но уже скрываясь за панелью на дополнительной лестнице, я не мог унять какое-то неприятное беспокойство.

С чем оно связано?

ГЛАВА 5

ШЕРЕМЕТЬЕВ

Я вышел из темного коридора и сразу наткнулся на стайку студенток.

— Доброго вечера, Игорь Александрович!

Я повернул в другую сторону от них, не отвечая, а они пошли дальше, привыкшие к моей угрюмости.

Я вышел из академии и обогнул главное здание. В отличие от нанятых преподавателей, я не жил в основном здании академии.

Гравий хрустел под моими туфлями, ночной воздух охладил мою кожу. Чистый, свежий, горный. Так непохоже на вонь выхлопов и тяжкой жары асфальта столицы. Мне нравилось это спокойствие.

Свернув с тропы, я пересек ухоженную лужайку и последовал к каменной стене, огораживающей территорию академии. Над ней шла колючая проволока с током, о чем каждые два метра висели предупреждающие знаки.

Прикосновение к проволоке не убьет человека, но может сбить с толка и деморализовать.

Каждый год это проверял на себе как минимум один идиот.

Я подошел к воротам — единственному входу и выходу с задней стороны академии — и ввел свой код на клавиатуре. Замок зажужжал, и я покинул территорию.

Трехминутная прогулка по тихой тропинке вниз принесла меня к знакомому дому. Большинство служащих жили в здании академии. Я тоже держал там за собой комнату, но Алексу требовалось выделенное пространство. К тому же моему другу я мог предоставить все, что он пожелал. Поэтому этот дом мы делили на двоих.

Я на секунду замер перед дверью, вспоминая события сегодняшнего дня, ярко-голубые глаза Екатерины, отчего-то по-прежнему тревожащих даже при воспоминании.

Все, пора идти.

Я отложил свои мысли и сосредоточился на повестке дня завтрашнего дня — планировании учебной программы, беседе с психологом и тестах Екатерины.

Дверь скрипнула, когда я вошел в одноэтажный дом. Большая комната была совмещена с мини-кухней и составляла гостиную. Короткий коридор вел в спальни и ванные комнаты.

На голых стенах висел портрет девушки, о которой я ничего не знал. Узнал бы, если бы захотел. Но я не хотел нарушать личное пространство Алекса.

На окнах — темные шторы. Потертый кожаный диван. Дровяной камин. И ничего больше.

Скромно. Непритязательно.

Незаменимо.

Здесь я ночую чаще, чем в личной комнате в академии. С Алексом меня не достают мои черти.

В Академии я делаю то, что приносит мне искупление. Но прегрешения прошлого так просто не отпускают из своих загребущих лап.

Я вынул из кармана телефон и уставился на него. Я не собирался его проверять. Отчет моего безопасника предоставил все, что мне нужно знать о Снежиной.

Я уже знал, что они сколотили свое состояние в те времена, когда рейдерские захваты считались законными, когда воровство было нормой, а на переговоры вместо ручек брали автоматы.

Девяностые, что сказать. Кто прошел мимо из тех, кто сейчас богат и знаменит?

Даже я этого не миновал, хотя потом тщательно подчистил все хвосты.

Как и большинство нынешних влиятельных семей, уцелевших в период перехода в легальный бизнес, Снежины были вовлечены во многие темные дела, в том числе в давнюю вражду с другой богатой семьей с еще более грязной изнанкой.

О самой Екатерине не было известно ничего непристойного. Она была единственной дочерью в семье — воспитанной, милой и готовой к брачному союзу по выбору родителей.

Несомненно, они выбрали наиболее подходящую партию для дочери, которая максимально укрепила бы их бизнес.

От этой мысли меня тошнило. Никого нельзя использовать таким образом, но это случается. Черт, это происходило веками и происходит теперь.

Кто я такой, чтобы судить?

Мне только надо подшлифовать поведение Екатерины, вытравив из нее пороки.

Я подошел к шкафу, достал стакан и бутылку коньяка. Когда я начал наливать, в дверь постучали.

— Открыто, — я взял второй стакан.

— Думал, тебе может понадобиться компания, — тихий голос Алекса с легким прибалтийским акцентом разнесся по комнате.

— Еще бы... Ты здесь, чтобы получить пикантные подробности?

— Разумеется, — подтвердил он. — Расскажи мне все. Кстати, я видел ее, мой друг. И готов побиться, тебе придется нелегко.

Я повернулся, чтобы передать ему стакан. Сегодня он был одет в повседневную одежду, сменив строгую форму Академии на футболку и джинсы. Белый цвет футболки подчеркивал его смуглую кожу и черные волосы.

Мы со школы были лучшими друзьями. Практически неразлучны, пока не закончили учебу. Потом он поступил в военное училище, а я пошел своим путем.

Я потерял его след, и он не давал о себе знать, но провидение, в которое я верю, столкнуло нас снова. Он вернулся другим.

Я сразу узнал его, хотя он изменился. Я рассказал ему о своем убийстве, он мне — о своих... Между нами была разница только в количестве жертв. Но он был солдатом и убивал по приказу, а я одержимым. И мой грех ничто не способно оправдать.

Я отнес свой стакан к креслу, уселся и отпил, смакуя каждый глоток и глядя в огонь.

— Встреча прошла, как и ожидалось. Новенькая со строптивым характером, и теперь мои надежды на спокойный год разбиты.

— В последний раз, когда у вас был легкий год, ты был невыносим, — Алекс устроился рядом со мной. — Тебе было скучно до безумия. Ты превратился в настоящего ворчуна.

— Я не ворчал! Я просто мог оценить кто и как работает! Что сложного в том, чтобы хорошо исполнять свои обязанности? Пусть спасибо скажут, что я никого не уволил.

— И я об этом же, — тихо рассмеялся Алекс. — Тебе не нравится, когда все легко, Игорь. Это не твой стиль.

Я откинулся назад, пил, в голове вертелось все то, что мне нужно будет сделать завтра.

— Она тебе дерзила? — спросил Алекс.

— Кто? Светлана?

— Нет, идиот, — он закатил глаза. — Ее дочь.

Я прищурился, чувствуя, что с характером девчонки столкнулся не я один.

— Она соплячка, — я расстегнул верхние пуговицы на рубашке. — Несговорчивая, непочтительная, острая на язык.

— Да, да… Ее язык еще задаст жару, — качнул бокалом Алекс.

ГЛАВА 6

ЕКАТЕРИНА

Я сильно нажала ладонями на веки, чтобы остановить слезы.

Не дождутся.

Никто не знает меня настоящую. Даже мои друзья. Они видели только то, что я им показывала. Мой светский образ и ничего больше.

Я была дочерью своей матери. Она воспитала упорство в моих жилах и сталь в моих костях. Я всю жизнь наблюдала за ней, училась у нее.

Дверь в комнату неожиданно открылась и на пороге застыла девушка.

Я шмыгнула в последний раз и развернулась к ней с самым невозмутимым видом, на который была способна.

— Ты кто?

Девица по-хозяйски прошла в комнату и села на одну из кроватей.

— А ты та самая Дарья? — догадалась я.

Она склонила голову набок, прищурившись и нагло разглядывая меня. У меня для всех был только один тест.

— Я Снежина.

Проговорила и внимательно следила за ее реакцией. Если ей незнакома наша фамилия, то мне нечего делать в этой комнате.

Но девица сразу изменилась в лице.

— Привет. От тебя предки тоже решили избавиться?

Я приподняла бровь. Что она имела в виду? Я вообще-то единственная наследница.

— Нет. Мне просто нужен свежий воздух и некоторое уединение.

По лицу Дарьи я поняла, что мазала на хлебушек она мою ложь, но вслух ничего не сказала, а я не стала настаивать.

— Ты что-нибудь знаешь об этой академии? — вместо допроса уточнила она.

— Не интересовалась. Но если ты можешь поделиться, я буду признательна.

Дарья кивнула на кровать напротив, на ту, которая станет моей на некоторое время. Но присесть я не успела. В дверь раздался короткий стук и вошел Александр, внося мой чемодан.

Дарья напряглась, но никак не поприветствовала безопасника. И я не стала ничего говорить. Это его обязанность, он за это деньги получает.

— Доброй ночи, — скупо бросил он и вышел.

— Твой?

Я кивнула.

— Бесполезно. Здесь тебе выдадут уродскую форму, которую будешь носить двадцать четыре часа в сутки.

— Даже спать в ней буду? — удивилась я.

Дарья скорчила рожицу:

— О нет, в постели ты можешь отрываться сколько угодно. Меня ничем не шокируешь.

Мы засмеялись, и это заметно растопило атмосферу. Мне бы теперь узнать кто такая Даша и из какой семьи. Но рано или поздно она все равно захочет поделиться.

— Ну давай, рассказывай. Начни с ректора. Кто он?

— Шереметьев? О, это наш местный кумир. Если ты как и все купишься на его смазливую мордаху, то вставай в очередь, подруга. По нему не ссат разве что парни. И то не все. У него известная фамилия, заметила?

Я кивнула. Что-то про Шереметьевых я слышала.

— Так он из них? Не однофамилец?

— Нет! Он тот самый Шереметьев! Миллиардер, сделавший себя сам. Видный холостяк. Большинство мамочек суют сюда дочерей как раз в надежде заполучить его в зятья.

Я удивилась, а Дарья снова внимательно следила за моей реакцией.

— Я не из этих, — уверила я, хотя сама задумалась, могли ли у моих родителей быть причины отправить меня к тому самому Шереметьеву?

Вряд ли…

Они же уже выбрали мне партию!

— Зачем миллиардеру прятаться в глуши? — спросила я.

— Никто не знает, почему девять лет назад он вдруг обменял свои дорогие галстуки на строгую одежду ректора. Всем интересно, но никто не знает. Ему всего сорок, и он не женат. Но достаточно молод, чтобы остепениться и вернуться в бизнес. Просто еще ни одна студентка не смогла покорить его настолько. Если повезет, он станет золотым билетом для кого-то.

— Как интересно, — пробормотала я, досадуя, что ректор все же старше, чем мне показалось вначале, — Что за женщину он ищет?

— К сожалению, он ее не ищет, — расстроенно протянула Дарья, — но это совершенно точно должна быть умная женщина. С безупречной репутацией. И мне кажется, опытная. Я с прошлого года здесь и обратила внимание, что Шереметьев гораздо эмоциональнее реагирует на матерей, чем на их дочек. Игорь Александрович явно предпочитает женщин постарше.

— Ну ничего себе!

Я пыталась вспомнить наш разговор в аудитории под стеклянным куполом и вынуждена была признать, что в глазах ректора определенно был огонек, когда он общался с моей матерью.

Но руку он ей все же не поцеловал… Она не в его вкусе? Ха, вот мамочке облом то вышел.

— Я не… думаю, что кому-то удастся обломать его. Он уже десять лет живет в глуши и ни одной интрижки со студентками. Вообще. Но…

— Что?

— Знаешь, эти странные правила… И запреты… Ну и то, что Шереметьев живет в одном доме с Александром.

— С этим?

Я по тону поняла, на что намекает Даша. Та кивнула и поджала губы… Я сощурилась: ей что безопасник нравится? Этот упырь?!

— А что за правила? Расскажи. Читать я эту брошюру точно не стану.

— Нельзя покидать академию. Нельзя приглашать в комнату парней, и никого из педсостава, как ты понимаешь. Не ходить в личные покои преподов, какой бы ни была причина. Не трахаться, не ширяться, не пить, не драться и еще двадцать один пункт “не”.

Ее слова застряли у меня в горле. Я тупо не выучу столько правил!

А потом соседка по комнате добавила:

— Но главное не нарываться на скандал. Особенно с Шереметьевым.

— Почему? — спросила я в недоумении.

— Тебе лучше не знать, — закатила глаза Дарья, ушла и закрылась в ванной комнате.

Что ж, я услышала достаточно.

Все здесь вертится по желанию Шереметьева. Он один тут царь и бог.

Почему миллиардер стал ректором?

Счастье за ​​деньги не купишь, но деньги, черт возьми, поддерживали работу этой академии. Сейчас он жил за счет взносов за обучение таких богатых семей, как моя.

Итак, здесь элитная академия для богатеньких наследников, родители которых отправляли их исправляться или окручивать ректора и бывшего миллиардера, который практиковал телесные наказания.

У Шереметьева было прошлое, которое он скрывал. Он что, действительно был извращенцем? Или геем?

Я вздрогнула, запуская руки в волосы.