История одной страсти

1.

Фэнси Марш заботливо кормила лиса сквозь проволочную ограду вольера, наблюдая, как зверек с аппетитом поедает кусок оленины. В блестящей шубке, с пушистым хвостом, лис уже подрос и окреп, а раны его затянулись. Скоро придет время отпустить зверька на волю.

Заметив нахмуренные брови семилетнего сына, сидевшего рядом с ней возле вольера, она поняла, что Ноэль тоже думает об этом. Ноэль и Фортуна, младшая сестра Фэнси, подобрали крошечного лисенка, когда ему было всего несколько недель. Он лежал, прижавшись к мертвой матери, не сумевшей выбраться из капкана. Несчастный зверек умирал от голода, раны на его лапах загноились. Как и тетя Фортуна, да и сама Фэнси, Ноэль испытывал сострадание к попавшим в беду существам и всегда стремился им помогать. Доброе сердце не позволило им обречь зверька на верную гибель, и Ноэль принес лисенка матери, в надежде, что та спасет его.

Фэнси не раздумывала ни минуты. От своего отца она унаследовала любовь к животным. Она не смогла бы отказать в помощи раненому зверьку.

И вот тщедушный лисенок превратился в великолепного рыжего лиса. Закончив трапезу, он довольно потянулся и лег. Фэнси протянула руку сквозь прутья ограды и ласково потрепала своего питомца по пушистой шерстке. В ответ лис лизнул ее руку и, положив голову на лапы, заснул.

— Его уже пора отпускать, да? — встревожено спросил Ноэль.

Фэнси взглянула на сына и улыбнулась:

— Да, уже пора. — И, увидев его приунывшее лицо, добавила: — Подождем еще пару недель, пока окончательно не убедимся, что он сможет позаботиться о себе.

Мальчик кивнул. Раньше он умолял мать оставлять зверей, которым они давали приют у себя. Но, повзрослев, понял, что диким животным лучше на свободе, в лесу, вдали от людей. Да и отец ни за что не позволил бы им этого.

Джон со снисхождением относился к увлечениям жены, но беспокоился, что звери, которых она приручала, могут покусать ее, а Ноэль и его трехлетняя сестренка Эми слишком привяжутся к животным, никогда не знавшим жизни в неволе.

Дети действительно близко к сердцу принимали судьбу зверей, нуждавшихся в помощи, поэтому на ферме постоянно обитали пушистые четвероногие питомцы.

Джон обычно покорялся неизбежному, ворча под нос, и никогда всерьез не упрекал Фэнси. Но оставить в доме лиса? Нет, он никогда не согласится на это, и Фэнси признавала, что в этом случае муж будет прав. Она была благодарна и за то, что он позволил ей ухаживать за лисенком так долго и даже построил ему вольер у задней стены дома.

Джон Марш был хорошим человеком с великодушным и добрым сердцем. Фэнси знала об этом с самой первой их встречи, когда, после смерти отца, он спас ее и шестилетнюю Фортуну от ужасной участи. Она была всего лишь пятнадцатилетней дикаркой, выросшей в лесной глуши, но он не колеблясь предложил ей выйти за него замуж, понимая, что это ее единственный путь к спасению.

Фэнси страшило замужество, сомнения одолевали ее. Джон был намного старше ее, да и сама мысль о браке откровенно пугала ее — особенно о браке с незнакомцем. И все же она никогда не жалела о случившемся. Джон был великодушен и щедр, хотя иногда и нетерпелив, у него было доброе сердце, которое, как она недавно начала понимать, было слишком добрым для жизни в диких лесах Мэриленда.

Благодаря материнским инстинктам Фэнси и мягкому характеру Джона за девять лет совместной жизни «семейство» сильно разрослось. Помимо их двоих детей и Фортуны, в доме жили енот Бандит, бельчонок Рыжик, пестрый кот Непутевый, упорно отказывающийся ловить крыс; Счастливчик, трехногий полукровка, помесь собаки и волка, вызволенный из капкана; и ворона Непоседа, которую Фортуна подобрала едва оперившимся птенцом со сломанным крылом.

Джон всегда мог догадаться, что в доме появился новый жилец, по лукавому выражению на лицах детей. Он качал головой и со вздохом спрашивал:

— Ну, кто же на этот раз? Лев? Тигр? Слон?

Ноэль и Эми разражались заливистым смехом и уютно устраивались у отца на коленях. Поздно вечером, лежа в постели с Фэнси, Джон допытывался, не собирается ли она облагодетельствовать всех обитателей окрестных лесов.

В последнее время Фэнси с трудом сдерживалась, чтобы не сказать, что она была бы счастлива, если бы ей удалось помочь ему. Они оба знали, что его доброе сердце начало сдавать.

Фэнси поднялась с земли, отправила Ноэля поиграть, а сама пошла в дом. Джон повез на аукцион в соседнее графство одного из своих призовых двухлеток. Она понимала, что вернется он очень утомленным, и хотела встретить его как следует. До его приезда нужно было успеть многое сделать.

Джон плохо себя чувствовал уже около года, и особенно в последние несколько месяцев. А посев должен начаться с приходом дождей — со дня на день. Чтобы пережить следующую зиму, им нужно было собрать по крайней мере бочку табака и вырастить несколько акров кукурузы. На их маленькой ферме работы всегда хватало. Джон был полон решимости добиться успеха в разведении лошадей, однако эта изнурительная работа, вкупе с возделыванием плантации, была не под силу одному человеку, даже сильному и здоровому.

Казалось, они постоянно находились на волоске от разорения, сколько бы сил и старания ни вкладывали в хозяйство. Фэнси приходила в ярость, думая о том, что Роберт, старший брат Джона, только и ждет, чтобы, как коршун, накинуться на их владения и забрать себе. Он всегда пугал ее, но в последнее время она просто содрогалась от страха при одной мысли о нем. Он был против женитьбы Джона, но теперь, овдовев, бросал на Фэнси взгляды, в которых она читала вожделение.

Отмахнувшись от тревожных мыслей, Фэнси взялась за метлу и принялась подметать большую комнату, служившую им одновременно столовой и гостиной. Джон пристроил по обе стороны от нее по маленькой комнате — одну для них и вторую для Фортуны с Эми. Их дом был больше, чем дома окрестных фермеров. Но Джон был не обычным фермером, а младшим сыном крупного плантатора и землевладельца. В отличие от Роберта, устремления Джона были скромными — он хотел иметь семью и маленькую ферму, чтобы разводить лошадей. Он не мечтал стать хозяином тысяч акров и многочисленных рабов для возделывания своих земель. Джону была не по душе сама мысль об этом.

Фэнси надеялась, что мужу придется по вкусу яблочный пирог, который она собралась испечь. В большой кастрюле на плите уже вовсю шипело и булькало мясное рагу, источая дразнящий аромат. Несомненно, душистое рагу и сладкий пирог пробудят его угаснувший аппетит.

Покончив с уборкой, Фэнси направилась к столу, отмерила муки, немного драгоценного масла, сахара и сушеных яблок. К возвращению Джона все будет готово для маленького семейного пиршества.

Он приехал затемно, когда дети уже спали, и без сил опустился на стул.

— Завтра я еду в Честертон, — сказал Джон, едва притронувшись к заботливо приготовленному женой ужину. — Я слышал, что туда приплывает корабль с иммигрантами.

Окинув мужа быстрым взглядом, Фэнси отметила сероватую бледность его лица и затрудненное дыхание.

— Я думаю, что тебе следует пару дней отдохнуть, прежде чем снова уезжать из дома, — сказала она, пытаясь унять закравшуюся в сердце тревогу.

На лбу и вокруг глаз Джона пролегли морщины.

— Мы должны пересадить молодой табак, или нам не продержаться следующую зиму.

— Но день или два…

— Иммигрантов быстро раскупят.

Фэнси нахмурилась. Джон уже больше месяца говорил о том, что нужно взять человека для работы в поле. Однако мысль о покупке работника-иммигранта была ей не по душе. Свободолюбивая натура Фэнси противилась решению Джона, но ничего лучше она предложить не могла. Фэнси сама пыталась помогать Джону в поле, пока Фортуна присматривала за детьми, но так не могло продолжаться долго. Фортуна сама нуждалась в опеке, она не могла говорить и мало чем отличалась от ребенка. Она была похожа на застенчивого эльфа и при любой возможности убегала в лес, предпочитая одиночество или общество бессловесных существ. Часто Фортуна исчезала на рассвете и не появлялась часами.

И все же, привести в дом человека, который не волен распоряжаться собой…

— Ты уверен в своем решении? — спросила она, и в голосе отразились ее сомнения.

— Это единственный выход для нас, Фэнси, — объяснил Джон с тяжелым вздохом. — Иммигранты сами соглашаются на работу, чтобы попасть в Америку. Это не рабство, а всего лишь наемный труд. Кроме того, если мы не выручим достаточно денег за табак, то не сможем прокормить лошадей зимой. Мне же одному засеять поле не под силу. Ты же знаешь, как жаль мне было продавать Смельчака, но у нас не было выбора. Нет его и сейчас.

Смельчак, двухлетний породистый жеребец, подавал надежды на славное будущее и был любимцем Джона. Но сохранение племенных лошадей было важнее обладания призовым скакуном, и поэтому Смельчак был продан, чтобы на вырученные деньги приобрести работника на ферму. То, что Джон решился на такой шаг, лишний раз подтверждало, как сильно пошатнулось его здоровье.

Фэнси подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Его бледная кожа, давно не знавшая румянца, в последнее время приобрела сероватый оттенок. Джону исполнилось сорок четыре года, но выглядел он старше на десяток лет.

Фэнси захлестнула волна нежности. Она никогда не понимала, как Джон и Роберт могли появиться на свет у одних родителей. Алчный, жестокий, честолюбивый Роберт был полной противоположностью брату. Роберта переполняла жгучая обида на то, что не ему, старшему сыну, а Джону отец оставил лучший участок земли у реки и самых ценных породистых лошадей — гордость семьи. Роберт получил почти всю семейную недвижимость, но та часть наследства, что уплыла из его рук, до сих пор не давала ему покоя.

«Роберт никогда не забывает обид», — с внезапной вспышкой гнева подумала Фэнси. Он мог бы помочь брату, если бы захотел. Но вместо этого он использовал все свое огромное влияние, чтобы никто из местных фермеров не предложил Джону свою помощь, с тех пор как тот заболел. А если бы Роберт знал, насколько болен брат, он… возможно, с радостью занялся бы подготовкой его похорон.

Фэнси стиснула зубы, не позволяя гневу вырваться наружу. Если бы она могла получить волшебное снадобье, которое исцелило бы ее мужа! Она заваривала особый чай и готовила Джону настои из лечебных трав, но не знала, что еще можно сделать, чтобы поддержать его. Доктор, осмотрев Джона, подтвердил, что его сердце ослабело, но и он не смог предложить действенное лекарство. Наверное, лучшим — и единственным — выходом станет покупка работника-иммигранта. Это позволит Джону переложить львиную долю работы на чужие плечи и сбережет его силы.

Фэнси обхватила плечи руками.

— Разве мы с детьми не поедем с тобой?

Джон покачал головой:

— Ты бы все равно не смогла присутствовать на торгах. И потом, меня не будет несколько ночей. Кто-то должен позаботиться о лошадях, а Фортуна… — Он запнулся и умолк.

Фэнси поняла, что муж не желает плохо отзываться о Фортуне. Он относился к ней с добротой и снисходительностью, скрывал свое недовольство, когда оно возникало. Фэнси и сама понимала, что на Фортуну не всегда можно положиться.

Тревога за здоровье Джона не отпускала ее — Фэнси беспокоило, что ему придется проделать долгий путь в Честертон в одиночестве. Еще меньше ей хотелось, чтобы он возвращался домой в обществе иммигранта неизвестного происхождения и моральных устоев. Но, конечно же, Джон достаточно умен, чтобы не покупать каторжника.

— Может быть, ты найдешь кого-нибудь, кто умеет читать и писать, — нерешительно произнесла она. — Кто сможет… научить детей грамоте.

— Я постараюсь, — откликнулся он устало. — Но главное для нас — найти сильного человека, который будет возделывать кукурузу и табак.

Она подавила в себе порыв упрашивать и умолять его, используя все мыслимые доводы. Джон так и не научился читать, хотя в детстве им с братом давал уроки домашний учитель. Однако буквы и цифры, которые Роберт запоминал с легкостью, для Джона навсегда остались лишь путаницей знаков. Сознание неудачи и собственного бессилия преследовало его, омрачая жизнь.

Фэнси догадывалась о чувствах мужа. Она тоже не умела читать, что было предметом ее самых горьких сожалений. Больше всего она хотела, чтобы ее детям удалось то, что не удалось ей. Хотя в окрестностях не было никого, кто мог бы научить детей грамоте, Фэнси все же надеялась, что они получат образование. И она тоже.

На каминной полке в столовой уже теснились книги, которые Фэнси покупала при каждой возможности, мечтая когда-нибудь их прочесть. Эти фолианты в кожаных переплетах олицетворяли все ее надежды на будущее.

Джон отставил тарелку и поднялся из-за стола.

— Я, пожалуй, пойду спать.

Фэнси кивнула, и он направился к их комнате, потом внезапно обернулся и взял ее ладонь в свои.

— Я скучал по тебе, — тихо произнес он.

От его признания у Фэнси защемило сердце. Джон почти никогда не проявлял своих чувств открыто. Даже наедине она никогда не слышала от мужа слов любви. Его женитьба на ней была актом милосердия. Они начали делить супружескую постель лишь спустя год после свадьбы, поскольку Джон считал, что Фэнси еще слишком молода. Хотя Фэнси всегда ощущала заботу Джона, за все годы их брака он никогда не демонстрировал свою привязанность к ней.

Так почему же сейчас?..

Наиболее очевидный ответ на этот вопрос заставил ее содрогнуться и крепче сжать руку мужа, еще недавно излучавшего силу и уверенность. Фэнси не могла и представить, что потеряет его.

— Я тоже скучала по тебе, — откликнулась она, не отводя от него взгляда.

Он кивнул и помедлил, словно собираясь сказать еще что-то, но слова всегда давались ему нелегко.

— Спокойной ночи, милая.

— Отдыхай. Я тоже скоро приду, — ответила Фэнси, стараясь выглядеть беззаботной.

После ухода мужа Фэнси убрала со стола почти нетронутый ужин и отдала еду Непутевому, Счастливчику и бельчонку. Довольные питомцы беззлобно толкались, отвоевывая лучшее место у кормушки. Фэнси с улыбкой наблюдала за их возней, но мысли ее витали далеко.

…Вероятно, новый работник мог бы спать в амбаре. Нужно будет расчистить там угол и соорудить нечто вроде лежака с матрасом…

В ней медленно зарождалась надежда. Фэнси давно обнаружила, что многое в жизни происходит к лучшему — как, например, ее замужество. Если иммигрант, которого Джон собирается привезти с торгов, возьмет на себя часть работы в поле, Джон обязательно поправится. А может, ему посчастливится найти образованного человека, который научит ее детей читать и писать. Она слышала, что среди людей, решивших попытать счастья в Америке, есть и учителя. Это было бы настоящим подарком судьбы.

Йэн потерял счет дням, проведенным в трюме корабля, направлявшегося в Америку. Не знал он также, сколько времени просидел в тюрьме до отплытия в далекие колонии. Дни и ночи смешались в один непрекращающийся кошмар. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз наслаждался свободой. Теперь же он выживал, а не жил. Выживал ради Кэти.

Воздух в трюме был спертым, удушливым, тяжелым. Хотя в начале плавания на корабле нередко раздавались стоны и жалобы узников, по мере приближения к Америке состояние товарищей по несчастью стало столь плачевным, что едва ли они могли издавать какие-то звуки. Постоянные штормы не позволяли выводить каторжников на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха и размять затекшие мышцы.

Моряк, принесший узникам воду и хлеб, сообщил, что до прибытия в порт Балтимор осталось два дня пути.

Каким бы ужасным ни было путешествие за океан, весть о его окончании не принесла Йэну облегчения. В Балтиморе он будет выставлен на торгах в качестве живого товара и станет собственностью своего покупателя на четырнадцать лет — таков был приговор, вынесенный Йэну. Его осведомили о последствиях побега: продление срока каторги, телесные наказания, даже смерть. Британские солдаты выжгли на большом пальце его руки клеймо в виде буквы «П» — предатель, означавшее, что он был осужден за измену Британской Короне. Преступникам с таким клеймом было запрещено возвращаться в Шотландию под страхом смерти.

Впрочем, это не имело значения. Йэн Сазерленд, благородный лэрд, наследник Бринера, не будет ничьим рабом.

Он с трудом перевернулся на другой бок. Любое движение причиняло боль. Каждому каторжнику в трюме отводилось два с половиной фута. Кандалы на ногах узников были скованы тяжелой цепью, которая удерживала их на месте.

Большинство осужденных пассажиров корабля были приговорены к ссылке в колонии за браконьерство и воровство. Только двое, как и Йэн, были мятежниками, плененными в битве при Каллоден-Мур.

Йэн избежал виселицы благодаря вмешательству клана Макра, в котором он воспитывался в детстве. Макра встали на сторону Ганновера, поэтому смогли сохранить свои титулы и земли. Воспользовавшись своим влиянием при дворе, они просили короля даровать Йэну жизнь. Таким образом, казнь была заменена ссылкой в американские колонии сроком на четырнадцать лет и пожизненным изгнанием из Шотландии.

Йэн проклинал помилование и непрошеных избавителей, которых он когда-то считал друзьями, а теперь обвинял в предательстве. Он хотел разделить печальную участь своих товарищей, но глава английского трибунала лишь рассмеялся ему в лицо, сказав, что карибские плантации самое подходящее для него место.

Позже Йэн узнал, что они направляются в североамериканские колонии. Эта новость не обрадовала его. Йэна жестоко терзало чувство вины перед Дереком и Кэти. Для него невыносима была мысль, что в Шотландии не осталось никого, кто мог бы заботиться о его маленькой сестре. Если она еще жива.

Если она жива… Йэн нашел бы способ свести счеты с жизнью за время долгого путешествия, если бы не этот огонек надежды, едва теплившийся в его измученной душе.

Четверо узников умерли в пути, не выдержав тягот плавания. Сам Йэн страдал от голода, приступов лихорадки и всепроникающей грязи. Его щеки и подбородок покрывала темная борода, а густые волосы, всегда ради удобства коротко стриженные вопреки моде, теперь достигали плеч.

Боже, как он мечтал о горячей ванне. Йэн привык принимать ванну ежедневно, что было предметом постоянных насмешек братьев — старшего Патрика, названного в честь их знаменитого предка, и младшего Дерека.

Йэн мрачно усмехнулся — похоже, ему не суждено умереть и обрести покой.

Раздался звон цепей — один из узников неловко повернулся. Этот звук был невыносим, он кинжалом вонзался в сознание Йэна. Кожа на руках и ногах, натертая кандалами и наручниками, превратилась в сплошную кровоточащую рану. Йэн приподнялся на локтях, пытаясь унять пульсирующую боль, пронизывающую все тело.

Чтобы забыться, он погрузился в воспоминания о Шотландии, о родном доме, сладком воздухе горных пастбищ, смешавшимся со свежим морским бризом. Горы, водопады — все в Шотландии дышало свободой…

Он думал о Кэти, ее пышных рыжих локонах, рассыпавшихся по плечам, о ее сияющих глазах, в которых отражалось солнце. По вечерам они любили сидеть на парапете замка в Бринере, любуясь закатами и мягкими бархатными красками неба. Сестренка всегда упрашивала Йэна рассказать ей легенды их клана, передаваемые из поколения в поколение. Особенно ей нравилась история о рыцаре Патрике по прозвищу Ловец Звезд, давшем начало роду Сазерлендов. Затаив дыхание, Кэти слушала, как Патрику удалось объединить два враждующих клана и завоевать любовь дамы своего сердца. Кэти обожала эту легенду.

«Я тоже хочу встретить своего Ловца Звезд», — говорила она.

«Ты обязательно его встретишь, обещаю», — заверял ее Йэн.

«Кэти, где же ты?» — шептал Йэн, с каждой минутой все дальше уносимый от родных берегов к неведомой, чужой земле.

Он найдет ее. Чего бы это ни стоило.

Но сначала он должен найти способ сбежать.