Измена. Лёд и пепел

Глава 2

Покровский быстро пришел в себя.

Это ценное качество для управленцев и политиков. Кризис лишь этап, главное как быстро ты умеешь принимать нестандартные решения в нестандартных ситуациях.

Разбитая о телевизор ваза - как раз к ним относится.

Леша резко развернулся, прошел мимо меня, даже не удостоив взглядом. Его плечо слегка задело мое, но он не извинился, будто я была мебелью, просто взял со столика ключи, телефон, валявшийся на полу и на ходу натянул куртку.

- Куда ты? - выдохнула я, на мгновение выныривая из бездны саморазрушения.

Он уже держался за ручку двери. Обернулся. Его взгляд был пустым, как выгоревшая лампочка.

- Переждать твою историку в более спокойном месте.

- В постели своей шлюхи?

- На диване в рабочем кабинете. А ты ничего не трогай - утром вызову клининг - тут приберут . - бросил он вскользь, без интонации, словно зачитывал свой отчет о достижениях подопечных команд.

Мудак.

А потом Леша вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком, который поставил финальную точку в этом вечере.

Я не побежала за ним. Не кричала вдогонку. Не вижу смысла.

Эмоции, которые я испытывала так редко - гнев, обида, боль, негодование - которые возможно просто подавлялись из-за моего желания быть хорошей женой, полностью поглотили меня. Как цунами. Как селевой оползень.

И в конце концов не оставили ничего.

Я механически, как робот с разряженными батарейками, потянулась к выключателю и погасила свет в гостиной. Комната погрузилась в полумрак, и только бледный свет от уличного фонаря выхватывал зловещие очертания осколков на полу. Убирать их у меня не было сил.

Клининг, значит клининг.

Плевать.

Я побрела в спальню, спотыкаясь о собственные ноги. На полпути прислушалась к звукам из комнаты дочери - кажется она уже легла. Или сделала вид, что легла, чтобы не касаться родительской ссоры. Так да лучше.

Я рухнула на кровать и натянула одеяло с головой, пытаясь спрятаться от всего мира и мыслей о том, что Покровский солгал - сейчас он там, у нее. А я здесь…

Внашейкровати.

Под одеялом пахло им. Его одеколоном, его шампунем. Пахло предательством.

Но даже на это не было сил реагировать. Сознание, перегруженное негативом, просто отключилось. Как перегоревший предохранитель. Последнее, что я почувствовала перед тем, как провалиться в черную, бездонную яму небытия - это оглушительная, звенящая в мышцах усталость.

Утро не наступало кажется целую вечность.

Меня разбудил не будильник, а назойливые, дотошные трели смартфона, долбящие по вискам.

Я с трудом разлепила веки. Тяжело. Больно.

В комнате было неестественно ярко - сквозь щели в шторах бил слепящий утренний свет.

Слишком ярко для семи утра, а ведь именно в это время я должна была встать.

Телефон на тумбочке продолжал яростно вибрировать. Я подтянула его к себе - звонили с работы.

Но… почему?

Взгляд зацепился за цифры, которые показывали время. Десятый час!

Я должна была быть на смене час назад.

Паника, острая и липкая, ударила в виски. Я попыталась резко сесть, но мир поплыл, а тело ответило пронзительной ломотой в каждом суставе и леденящим ознобом. Голова раскалывалась, будто по ней били молотком. Я прикоснулась ко лбу - кожа пылала под пальцами.

Не усталость. Не стресс. Это было что-то серьезное. Грипп. Или что похуже.

“Просто великолепно! К разводу добавим увольнение за халатное отношение к работе”, - прошептала я хрипло, откидываясь на подушки. Апатия накатила следом за паникой, тяжелая и безразличная.

Я проигнорировала новый звонок, но как только трель прекратилась написала сообщение, что сегодня не выйду. Заболела.

Дома был необходимый запас лекарств на непредвиденные приступы изжоги, аллергии или температуры, но мы болели так редко, что скорее всего они все просрочены.

Набрала Варю, чтобы предупредить, что мама дома, и что она больна и мне нужны лекарства. Даже подумала скинуть ей список, но дочь не взяла трубку. Уроки. Телефон должно быть на беззвучном. Такие там правила.

Я бросила аппарат на одеяло, чувствуя, как накатывает новая волна тошнотворной слабости и абсолютного, всепоглощающего одиночества. Я была беспомощна и никому не нужна. И кажется снова начинала проваливаться в спасительную дремоту.

Сквозь нее услышала как в прихожей щелкнул замок. Четкие, уверенные шаги. Сердце бешено заколотилось, предчувствуя новую бурю.

Это Леша.

Он зашел в спальню и замер на пороге, его взгляд скользнул по моей беспомощной позе, по мокрым от пота волосам, прилипшим ко лбу. Его лицо, напряженное и настороженное, вдруг смягчилось.

Уголки губ дрогнули в подобии улыбки. Ижалости.

- Как я вовремя. Ты простыла, любимая? Еще бы, столько времени болтаться под дождем! - произнес он голосом, густым от фальшивой нежности.

Покровский подошел ближе, сел на край кровати. Его пальцы, холодные от уличного воздуха, прикоснулись к моему пылающему лбу. Я невольно вздрогнула.

- Ты горишь. Кажется, ты серьезно заболела. Сейчас закажу лекарства и вызову врача, - констатировал он, и в его тоне не было ни капли настоящей тревоги, лишь деловой подход для решения проблемы.

Конечно он будет ухаживать. Зарабатывать звездочки в подпорченную карму.

Но все это просто притворство. Он даже не спросил, как я себя чувствую. Он просто констатировал факт - я заболела. Надо помочь.

Во рту было горько и мерзко - не только от болезни. От этой внезапной, ядовитой и фальшивой заботы, в которую я не верила ни на секунду.

***

Кажется я снова заснула на некоторое время.

До этого успела выпить таблетку жаропонижающего, которую мне принес Покровский.

Разбудил меня звук посуды, которую Леша… мыл? Вода шумела, и происходило что-то совершенно не похожее на то, что он может сделать.

“Оль, если это поможет мне продвинуться как кандидату в кресло главы администрации я и корову подою и даже навоз лопатой в тачку буду собирать. Для достижения цели все средства хороши.”- говорил Леша.

Но пользовался он конечно не только широкими общественными жестами, но и вполне приземленными.

Не самыми честными.

Мысли о том, что во время развода тоже все средства хороши, в том числе и шантаж мужа, были нагло стерты запахом малины.

Я повела носом.

Пахло как детстве, когда мама заваривала самый вкусный чай, когда я болела и поила меня, продрогшую после свидания на катке с… так, стоп! Еще этих мыслей не хватало.

Как раз в этот момент в комнату с чашкой горячего чая и зашел Леша.

- Твой любимый.

Я сморщила нос. Нужно было выдавить из себя хотя бы “спасибо”, но играть по его правилам я не хотела. Не сейчас. Не сегодня.

И больше никогда.

Покровский наклонился, достал из-под меня подушку, помог мне удобно на них облокотиться и протянул чашку с напитком богов прямо в руки.

- Пей, - коротко сказал он, кивнул на меня. - Потом таблетки. Я проконсультировался с нашим терапевтом. У тебя все симптомы простуды. Правильный прием медикаментов, еды и уход быстро поставят тебя на ноги.

Он уселся на край кровати, пружины прогнулись и заскрипели под его весом. Леша вздохнул, глядя куда-то мимо меня, в стену.

Все его действия сейчас - эта та же необходимость как подоить корову или месить силос навоз. Неприятно (написано на лице), но надо (улыбка настолько фальшивая, что по ней можно лекции читать).

- Я все утро занимался твоей машиной, - продолжил муж. - Вызвал эвакуатор, отвез на проверенный сервис. Ребята уже посмотрели - ничего критичного. Грязь, отложение солей в узлах. Почистят, промоют, все смажут. Я все оплатил. К вечеру, максимум завтра утром, будет готова.

Класс.

Давай поговорим о машине. О той самой машине, в которой я застряла в грязи, пока он… Пока он предавал меня. Он произносил это так буднично, так обыденно, как будто вчера не было ни моего открытия, ни его лжи, ни моего крика, ни разбитых телевизора с вазой. Как будто все это - просто небольшая техническая неполадка, которую он, великий и могущественный, уже устранил.

- И пока ты спала в квартире все прибрали. Приходил клининг. К сожалению телевизор восстановлению не подлежит, но я уже заказал новый.

Он вел себя так, словно стёр вчерашний день ластиком. Нарисовал новую реальность, в которой он - заботливый муж, решающий проблемы, а я - его глупая, простуженная жена, устроившая истерику.

И теперь он великодушно все исправляет.

Гудвин, бля*ь!

Я смотрела на его спокойное, деловое лицо, отпила немного обжигающего чая с привкусом малины, а еще манипуляции и лжи и почувствовала как горят уши. Не от температуры. От его чудовищного, оглушающего лицемерия.

Он помолчал, давая мне «оценить» масштаб его благородства по спасению моего «Хёндэ». Потом его рука потянулась ко мне. Пальцы коснулись моего лба, влажные и прохладные. Я внутренне вся сжалась, мышцы напряглись, но не было сил отшатнуться. Его прикосновение было таким же фальшивым, как и вся эта сцена.

- Олечка, - его голос стал тише, мягче, натренированно-убедительным. Идеальный голос для предвыборных дебатов или для того, чтобы усыпить бдительность. - У нас все будет хорошо. Я обещаю.

Он наклонился чуть ближе.

- Забудь вчерашний бред. Да, я был не прав, признаю. Но это был всего лишь поцелуй. Одна минута слабости. Она сама меня спровоцировала, ты же понимаешь, какая она… - он сделал многозначительную паузу, давая мне мысленно дорисовать образ бесстыжей соблазнительницы, с которой он, бедный, ничего не мог поделать. - Я уже уволил ее. С сегодняшнего дня ее нет в моей команде - Он сказал это с такой легкостью, с какой отмахнулся бы от надоедливой мухи. - Ты - моя жена. Я люблю только тебя. Давай не будем больше разрушать то, что мы строили столько лет.

И вот он — финал. Апофеоз его манипуляции.

Я лежала и слушала это, и сквозь жар и туман в голове меня пронзила ледяная, абсолютно трезвая мысль. Я видела это с кристальной ясностью, доступной только тем, кого отравили и кто это понял.

Он не просто врал. Онпереписывалреальность, рассчитывая, что болезнь затронула не только мое физическое состояние, но и превратило меня в имбицила, неспособного мыслить критически. Стирал факты и вставлял на их место удобную ему версию.

Не измена, а “минуту слабости”.

Не секс в машине, а “поцелуй”.

Не его вину, а “провокация бесстыжей соблазнительницы”.

Он не был любящим мужем.

Покровский был пиарщиком, защищающим репутацию своего главного клиента - самого себя. Он вжился в роль политика, для которого не существует ни закона, ни совести - только интересы дела. И наш брак, его сохранность и нерушимость - его прямой интерес.

И я бы с радостью поверила в эту ложь, если бы ничего не видела.

Но видела же! Достаточно видела, чтобы знать, что Леша врет!

А пока он улыбнулся мне - усталой, но любящей улыбкой “образцового семьянина”. Поправил одеяло, как заботливая сиделка.

- А сейчас еще поспи. И выздоравливай.

Я закрыла глаза, не в силах больше видеть это актерское мастерство. Я проваливалась обратно в сон, но на этот раз меня лихорадило не только от температуры. Меня трясло от леденящего ужаса перед тем, с каким мастерством и цинизмом человек, которого я любила, мог подменить всю нашу жизнь на ядовитую, красивую подделку.