Измена. Он не твой

Глава 27

Спустя неделю.

На телефон падает сообщение: “Добрый день! На юбилей мамы нужен торт на 15 порций, тема – “Париж”. Вы свободны? – Ирина К."

Словно кто‑то сунул мне в руки спасательный круг. Я живу у родителей, мама кормит, но колготки Кате, лекарства, проезд – все равно деньги. Деньги от Ярослава не беру.

Печатаю: "Свободна. Обсудим дизайн? Аванс 30 % – СБП подойдет?"

Через минуту деньги приходят – смешные шесть тысяч, но для меня они звенят золотом.

У мамы в квартире мы сбились в тесную стайку: я – птица с подбитым крылом, Катя – не выросший воробей, родители – воркующие голуби.

А мне, чтобы сделать торт, нужен размах.

Придется возвращаться домой, в свою кухню‑мастерскую.

Катю утром отвожу в сад. Сама еду в магазин за продуктами.

Выбираю нужные. Муку свежую, масло, сливки, "Маршмеллоу для облаков над Эйфелевой башней". Набираю целую корзину.

– Даш, привет, – окликает знакомый голос на кассе.

Рома.

– Привет, – складываю продукты по пакетам.

– У тебя праздник?

– Попросили торт сделать.

– Ммм… судя по продуктам это что-то очень вкусное будет. Помочь тебе?

– Справлюсь, – ворчу, поправляя сумку, но она скользит и больно дергает плечо.

Рома без лишних слов перехватывает пакеты. Его ладонь широкая, грубая от рукояти автомата, – мои пальцы рядом кажутся детскими кисточками.

– У меня багажник пустой. Давай подброшу до дома, а то растеряешь свой Париж еще на пешеходке.

Париж… Слово звучит почти насмешкой на фоне моей личной "разбитой Луврской пирамиды", но я киваю.

Рома ставит пакеты на заднее сидение своего УАЗ‑"Патриот".

Черный салон пахнет кожей и хвойным одеколоном.

В зеркале заднего вида я вижу свой закусивший губу профиль – все еще та же студентка, только с кольцом на пальце, которое кружит, как спутник, не зная, падать или нет.

Роман включает радио. Из динамиков льется что-то на французском.

– "Это знак", – подмигивает.

– "Это издевательство", – отвечаю, но губы непроизвольно улыбаются.

Он ровно держит руль, а я считываю в этих прямых плечах надежность, которой мне так сейчас не хватает.

Роман плавно выводит "Патриот" на проспект. Стекла ловят теплый солнечный свет. Салон становится похож на аквариум с золотистой водой – тихий, отрезанный от суеты.

– Знаешь, Даш, – он бросает взгляд в мою сторону, – ты сегодня выглядишь… хрупко, но так женственно.

– Комплимент от офицера? – улыбаюсь краем губ.

– Это… у меня, вообще-то, набор слов не большой.

– Но очень… тонкий и душевный. Твоя девушка, наверное, купается в комплиментах.

– Купалась, но… мы расстались.

– Почему?

– Два года вместе, а потом выяснилось, что я – запасной аэродром. Пока служил в гарнизоне, она построила полетный план с другим. Вернулся – а место занято.

– Прости, – я машинально кладу ладонь на подлокотник между нами, но тут же отодвигаю назад. – Тяжело, наверное.

– Прошло уже. – Он жмет плечами. – Сначала хотелось выдать по уставу: "Беспорядочные связи в строю – нарушение дисциплины". А потом… Знаешь, приходит тишина. И в этой тишине слышно, чего на самом деле хочешь. Обычный дом, не казарма. Жена, которая ждет, а не проверяет твой счет. Дочка, которая залезет с книжкой под китель. Чужая – не чужая, какая разница. Лишь бы глаза светились.

Слова оседают во мне теплом, как плед из старого детства.

– Хочешь дочку? – тихо улыбаюсь.

– Да, это так, к слову. Дочка, сын. Кто-то, кто будет ждать с работы и встречать, пробегаясь босыми пятками по коридору.

Я втягиваю воздух; грудь подается вперед – будто мое сердце уперлось в ребра и спрашивает: "Слышишь?"

"Патриот" Ромы мягко тормозит у подъезда. Я уже тянусь к ручке двери, как замечаю Ярослава, что выходит из подъезда и идет к нашей темно‑графитовой бмв.

Я сижу и жду чего-то. Неловко получилось.

Ярослав садится в машину, заводит и замечает меня.

Дверца седана распахивается. Ярослав резко выходит. Плечи напряжены. Пиджак расстегнут, ладони в карманах брюк, но в каждом жесте пружина. Его взгляд скользнул по Роме, по мне.

Рома выходит из машины, открывает мне дверь и подает руку.

– Даша?

– Привет, – натягиваю улыбку. - А я в магазин заехала. Встретила Рому, помнишь его?

– О, Ярослав, рад видеть, – Роман добродушно протягивает руку, Яр жмет. На лице ноль эмоций.

Голос ровный, но внутри слышна военная выправка: "не отступлю ни на шаг".

Рома вытаскивает мои пакеты, Ярослав выдергивает их без единого слова. Руки встречаются на пластиковой ручке; короткая стыковка – и мой муж забирает "груз", будто вытягивает знамя из чужих пальцев.

– Доброе утро, – отвечает Яр, коротко, как щелкнуть затвор. Глаза его темные, нордически холодные: за стеклом ледяного щита плещется ревность, но наружу – ни искры.

Пауза распахивается, как дверца холодильника. Пакеты покачиваются у бедра Ярослава: бутылка молока глухо стукается о коробку с мукой – глухой удар, будто сердце ударилось о грудную клетку.

– Я подвез Дашу из магазина, – снова говорит Рома, делая полшага, чтобы встретить взгляд. – Тяжело таскать одной.

– Благодарю, – Яр кивает, чеканя каждую букву. – Дальше я сам разберусь.

В его "сам" – стенка из бетона. Рома с пониманием вскидывает руки – нет причин драться за территорию, если хозяин обозначил границы.

– Даша, до связи, – он поворачивается ко мне, теплый, как костерок в лесу. – Если что – позвони.

– Спасибо, Ром, – шепчу. Тревожно, будто отпускаю спасательный круг, а волны еще бушуют.

Ярослав смотрит, как Рома уходит к джипу, пока тот не растворяется в тени деревьев. Только тогда поворачивается ко мне. Голос тихий, но металл под бархатом:

– Помощники нашлись. Почему мне не позвонила? – провожает меня до подъезда.

– Меня попросили торт сделать, у мамы это сложно, там ничего нет. Поэтому я только на день сюда.

– Можешь оставаться, сколько надо, это твой дом. И следующий раз звони мне, – коротко. – Не хочу видеть, как кто‑то таскает пакеты моей жены.

Он берет меня под локоть – бережно, но твердо – и направляется к подъезду. Кожа под его пальцами жжет, будто клеймо.

В зеркальном стекле входной двери отражаются наши силуэты: Ярослав с моими сумками – тяжелые, почти смехотворно бытовые знаки права собственности – и я рядом, как тень, разрываемая между благодарностью и немым вызовом: "Что ты ревнуешь, если сам предал?"

В лифте Ярослав нажимает кнопку этажа и, не отпуская моего локтя, поворачивается вполоборота:

– Кто он?

Голос глухой, будто камень катнул по трубам. Дыхание – через нос, короткими порциями, как у человека, который сдерживает взрыв.

– Рома. Одноклассник. Подвез пакеты, вот и все, – отвечаю спокойно, хотя внутри разливается теплая дрожь – на самом деле приятно, что он ревнует.

– Мне показалось, он слишком рад помочь замужней женщине.

– Показалось, – улыбаюсь уголком губ, – он вообще-то рассказал, что девушка его изменила и он теперь один. Вдруг я заразная?

Ярослав криво усмехается, но глаза по‑прежнему темнеют:

– Один или не один – мне все равно. Мне не все равно, что он смотрит так, будто имеет право.

– А ты не думал, как я смотрела на Марину, когда она "имела право" на твою кровать? – тихо бросаю.

Лифт дергается, начинает подниматься. Я вижу, как его пальцы белеют, сжимая сумку:

– Не начинай здесь. Я сказал, мы выясним. Но других мужиков возле тебя я видеть не хочу.

– Ни одного? – с иронией поднимаю бровь. – Может, и кассира заставишь отвернуться?

Он близко наклоняется, горячий выдох касается моей щеки:

– Кассир не смотрит на тебя, как на спасательный круг. И уж точно не возит по магазинам.

Кровь легким ударом приливает к лицу; эта ревность колется, как морозный воздух, но в глубине – странное тепло: он все еще называет меня "своей".

– Ярослав, между мной и Ромой ничего нет. Даже намека, – мягче говорю. – Мне приятно, что ты ревнуешь, но повода нет.

Лифт останавливается. Двери раскрываются. Он выдыхает, будто выпускает пар из котла:

– Хорошо. Я поверю… если в следующий раз пакеты подождут меня.

– Договорились, – шепчу и прохожу в коридор.

Шаги гулко стучат по лестничной площадке. За спиной слышу, как он перекладывает тяжелые сумки в одну руку, а свободной касается моей талии – жест едва‑едва, словно боится, что я исчезну. И ревность, как острый лимонный привкус, все еще щиплет губы, но где‑то глубже теплеет мысль: "Может, не все потеряно".