Работодательница мне не понравилась сразу. Она еще ничего не сказала, а у меня словно ударило волнами ее неприязни. Смотрела она на меня как на безродную шавку.
— Я бы не согласилась на, — короткий презрительно оценивающий взгляд, — Лимиту деревенскую… Но за тебя поручились хорошие люди. Дам шанс, — сказала таким тоном, будто меня озолотить собирается. — Смотри, не потеряй моего доверия. Иначе тебя и сортиры не возьмут драить в городе.
Так хотелось ей ответить в ее же тоне. Что-то колкое сказануть. Я даже прикусила язык, чтобы этого не сделать. Очень уж деньги были нужны. А перспектива получить еще клиентов, дарила надежду на исполнение моих желаний.
Потому я лишь коротко кивнула, разулась и прошла за женщиной в квартиру. Молча слушала ее требования. Ее хоромы состояли из пяти комнат. Глаза слепило от безвкусной позолоты, различных статуэток и ваз. Все безумно дорогое, коллекционное, по ее словам. А на мой взгляд, жутко страшное.
Но мое дело, смахивать пыль со всего этого «великолепия». Остальное не имеет значения.
На удивление, хоть и с выражением высшего превосходства, но все же работодательница согласилась на уступки по графику.
— Ой, какая учеба? Упаси Боже, к такому врачу безродному попасть. Бросай ты это дело! — машет рукой. — Швабра твой удел. Смирись.
Как же хотелось плюнуть ей в рожу. Ответить, пару ласковых. Но я снова прикусила язык. Нельзя. Слишком хорошую зарплату стерва предлагает.
Первую неделю моей работы, женщина ходила за мной по пятам. Контролировала каждое движение, при этом едко комментировала, придиралась к любой мелочи. Я терпела, стиснув зубы. Потом научилась абстрагироваться и просто выполняла свою работу.
Ко второй неделе, ей это надоело, и я уже работала спокойней. Муж у нее был нормальным мужчиной, даже несколько раз одергивал жену и говорил, чтобы она угомонилась. Я любила, когда глава семейства был дома, значит, уборка пройдет гораздо легче.
С их сыном я познакомилась только на третью неделю своей работы. Я видела парня на фотографиях, издали наблюдала в институте, но лично мы не были знакомы. Да и не хотелось. У меня была слишком нагруженная жизнь, чтобы думать о парнях.
А отпрыск моих работодателей вечно где-то пропадал. И по обрывкам разговоров, которые я слышала, они называли его несносным и неуправляемым. Сокрушались, что придется договариваться за экзамены, ведь он совсем не учится. Отец был более строг, мать же говорила, что это у него возрастное, все пройдет и очень скоро Сереженька возьмется за ум.
В тот день стервы не было дома. Отец семейства работал в своем кабинете. А я спокойно убиралась. Хлопок входной дери услышала, но не отреагировала, желая скорее закончить работу.
— Ого, — раздался свист в гостиной, в которой я убиралась. — Какие формы! Что у нас за прелестница дома.
Обернулась. Сергей стоит, опершись спиной о дверной косяк, в правом уголке губ травинка.
— Добрый вечер. Я у вас тут убираюсь. Скоро закончу, — сказала вежливо и продолжила.
— Не спеши, крошка. Ничего себе глазищи! — снова присвистнул. — Помочь надо?
— Спасибо. Нет, — вежливо улыбнулась.
Его общество раздражало даже больше, чем его мамаша.
— Давай помогу. Быстренько закончим и пойдем гулять, — подмигнул мне.
— Извините. У меня еще дела. Не смогу, — краска залила щеки. Я стала усиленно протирать вазу.
— Я Серега. И как звать тебя, крошка? — подошел ближе.
— Мария, — как же хотелось сбежать. Спрятаться от его настойчивого взгляда.
— Зачетная у тебя фигурка, Мария. Не на то ты свою молодость тратишь, — вырывает у меня из рук тряпку.
— Это моя работа.
— Знал бы, какая у нас уборщица, — причмокивает. — Заглянул бы раньше.
Я не знала, что на это ответить. Неловкость, отторжение, желание больше никогда его не видеть — это все бушевало во мне.
— Еще и скромница, — смеется. — Машуля, если мы подружимся, то работать тебе вообще не надо будет, — говорит тоном, так похожим на его мать.
— Спасибо, но меня устраивает моя работа.
Беру новую тряпку и тяну руку к вазе, но он перехватывает мое запястье. Его ладони липкие от пота, вызывают дикое чувство омерзения. Дергаю руку, неловкое движение и ваза летит на пол.
В ужасе смотрю на осколки… В голове набатом звучае слова матери Сергея:
«— Эту вазу мы с мужем приобрели на аукционе в Милане. Невероятно дорогая, уникальная, единственная в своем роде».
Далее была длинная и скучная история безвкусной и жутко дорогой вещицы.
А теперь я наблюдала ее осколки на полу…
Страх сковывает. Не знаю, что делать… как себя вести…
Кадр за кадром перед моими глазами проплывают все возможные ужасы, которые посыплются на мою голову из-за этой вазы.
— Упс, — говорит Сергей и начинает заливисто смеяться. — Неужели эта дрянь разбилась. Как же она меня бесила.
— Что тут происходит?
В гостиной появляется отец.
— Петр Степанович… я… это… — слов у меня нет.
Как объяснить произошедшее? И как расплатиться? Что будет с мамой, братьями? Мне дико страшно…
— Я разбил ее, бать, — Сергей загораживает меня от родителя.
— Неужели? — мужчина выгибает бровь и косится в мою строну.
— Ага. Специально разбил. Она меня давно раздражала, — кивает Сергей.
— Эта ваза была дорога твоей матери!
— Пофиг! — пожимает плечами. — Убери тут все, — оборачивается ко мне, тон приказной, а сам мне подмигивает.
— Да, конечно! — тут же принимаюсь за дело.
Через пятнадцать минут появляется мать. От ее визгов закладывает уши. Достается и мне.
Но Сергею каким-то чудом удается убедить женщину, что именно он разбил вазу.
— Послезавтра, как обычно, — говорит мне работодательница на прощание.
И выдыхаю с облегчением. Неужели реально не придется расплачиваться и я не потеряла работу! Вот так удача!
— Будешь должна, — шепчет мне на ухо Сергей, когда я стою уже на пороге.
Рано я радовалась благополучному исходу. Ох, рано…