Измена. Я только твоя. Лирическое начало (СИ)

Глава 25. Аня

В день премьеры, с утра я была уже в театре. Мы повторяли свои монологи, тяжёлые сцены. Целовались с Антоном опять и опять! Всего в постановке было семь разных актёров. Я, Тоха, Дана, Кирилл, Эдуард, Антонина и Петя. Дана была моей матерью, яркой брюнеткой с губами кровавого цвета и взглядом, подёрнутым дымчатой пылью теней.

Кирилл с Эдуардом, что были моложе её лет на десять, играли клиентов. Она же была проституткой, которая жить не могла без мужчин. И сцены порочного толка давались ей с лёгкостью. Притом, что, раздевшись в гримёрке, она представала обычной, нормальной и даже излишне культурной особой. А я?

Меня называли «Аннета», и мне это льстило. Все парни, а их было четверо, из дам выделяли меня. Тонька, ровесница Тохи, играла подругу, мою. Мы с ней курили, менялись трусами и бусами. Петька был её парнем, но, по сюжету, пытался меня соблазнить.

В целом, в массовке ещё появлялись актёры. В момент похорон, когда мой «обожаемый» Тоха почил смертью храбрых от хвори земной. А я проливала солёные слёзы, укутавшись в тёмную шаль. А потом в этой шали попёрлась сводить счёты с жизнью…

— Боже, Боже, я не справлюсь! Я всё испорчу, — твердила упрямо, а Тонька поила меня валерианкой.

— Дура! Ты что, обалдела? Заснёшь и забудешь слова! — утверждала «порочная мать».

Я шмыгала носом:

— Я и так их забуду.

Дана присела на корточки возле меня:

— Если забудешь, импровизируй. Говори от себя, поняла?

— От себя? — прошептала я глухо.

Дана кивнула:

— Да, да! Главное, с чувством. Уверенно.

В гримёрке мы красились сами. Здесь, в небольшом закутке находились палетки теней, парики и костюмы. Мой костюм состоял из трёх разных нарядов. Сперва белый верх, чёрный низ, на манер юной школьницы. После — порочное платье с акцентом на бюст. А в конце — чёрный саван, в котором меня и встречает кончина. Женщина Лида, гримёр, костюмер и художник, мастерила из локонов Даны «гнездо».

— Эй, дочурка, нос выше! — подмигнула мне в зеркало Дана.

Я вздохнула, в который уж раз повторяя дебютный момент. Я появлялась на сцене, громко крича:

— Ма! Презик дай!

В зрительном зале собралась толпа. Среди них был и ты. Я теребила тяжёлую штору, кусала губу и настойчиво портила грим. Я изучала глазами собравшихся. В щели среди полотняных кулис было видно партер. Нащупала взглядом ваш ряд и на душе потеплело.

Женёк «доставал» Веронику. Та закатила глаза, представляя себя светской львицей. Билеты служили ей веером, а он то и дело подсовывал потный анфас под «струю». Лёлька читала программку, её больше всех увлекали мои монологи о том, как обстоит закулисная жизнь театралов. Ты разделял эти парочки, парни сидели с обеих сторон от тебя. Саня втирал тебе что-то занятное! Ты увлечённо смотрел, хмурил брови, держал на коленях букет. Нежные шапочки белых ромашек с вкраплением ярких мазков.

Вдруг у прохода, на первом ряду, я разглядела мужчину. Марат Даниярович собственнолично сидел, уложив ногу на ногу. Брюки лоснились на острых коленях, от туфлей исходил блеклый свет. Рядом с ним восседало ещё двое рослых мужчин. Одного я узнала! Это был тот здоровяк, с которым он вечно обедал в «Астории».

Второй же был мне не знаком. С видом рассеянным и отрешённым он сжимал ярко-алые розы. В его загребущих руках букет выглядел меньше, чем в жизни. Я подумала: «Кто он такой?». И решила, они не знакомы. До тех пор, пока «благодетель» не обратился к нему…

Я так сильно вцепилась в кулису, что Антоха сказал:

— Оторвёшь! Ты чего тут стоишь? — от него пахло куревом.

— Блин! Я же просила тебя не курить, — осуждающе бросила я. Спустя столько интимных моментов, мы стали значительно ближе друг к другу. И я упрекала его, как сестра.

Тоха достал из кармана жвачку:

— Так я зажую, — бросил в рот белый кубик и сунул мне, — Будешь?

— Отстань, — передёрнула правым плечом, на которое он положил свою руку.

— Тебе нужно расслабиться, Нютка, — добавил Антон.

— Не называй меня так, — попросила я мягче. А сердце забилось так сильно, как будто меня за плечо держал ты…

Когда прозвучала команда и занавес съехал, то я позабыла о том, кто я есть. Как советовал преподаватель на курсах. С момента начала спектакля до самых финальных аккордов я не была той, которую ты полюбил. Я превратилась в другую.

Есть такое негласное правило. Нельзя фокусировать взгляд! Ты должен скользить им по залу, иногда обращаясь к кому-то, но притом оставаясь «в себе». Свет софитов меняет пространство, оставляет галёрку в тени. Но первые кресла видны для актёров. И, чтобы не сбиться, бывалые люди советуют чаще смотреть в темноту. Я нарушила этот закон! Я отыскала тебя накануне той сцены.

Это тебе посвящала я фразы. Это тебе признавалась в любви.

— Катерина, Кати! Я хочу тебя, слышишь? — прошептал мой «возлюбленный», прежде, чем впиться губами в мой рот.

Я откинула голову, пальцы мои поползли по предплечью. Он был таким же высоким, как ты. И, как ты, норовил подчинить…

В финале, когда моё сердце, пронзённое смертью любимого, мучилось пыткой, я взбиралась наверх, по «утёсу», который являл собой лестницу. Но для стороннего зрителя выглядел, как настоящий. Я представляла разлуку с тобой. Я рыдала взаправду! Хотя ты, живой, невредимый, сидел всего в нескольких метрах от сцены.

Ты, наверное, злился? А, может быть, даже ушёл! После того поцелуя с другим. Я не смотрела, специально, на зрительный зал, не пыталась увидеть. Мне было проще представить, что вокруг пустота. Ни тебя, ни других. Только море и скалы. И ветер, холодный, пронзающий! Его имитировал «фен». Так назывался в актёрской среде вентилятор, гоняющий воздух по сцене.

Я взобралась наверх, посмотрела на небо. Зал застыл, замолчал, ожидая финал.

— Если ты здесь, дай мне знак! — отчаянным голосом крикнула вверх.

И улыбнулась, увидев в сценической тьме светлячок ярко вспыхнувшей лампы.

«Витенька», — вырвалась мысль. Я лишь надеялась, что не озвучила вслух твоё имя. Ведь героя спектакля, который погиб, звали Дмитрий…

Матрац, огороженный ширмой, заботливо принял меня в свой пуховый удел. И в тот же момент из клетушки, снабжённой будильником, вылетел голубь. Я, повернулась на спину, наблюдая его торопливый полёт. Финальный аккорд нашей драмы с надрывом закончил спектакль. Свет погас, воцарилось молчание. Я лежала и слушала, как зарождаются аплодисменты. Их гул нарастал постепенно. И вот! Уже весь окружающий мир преисполнен хлопками и криками.

— Браво! — кричал вдохновлённый увиденным зритель. Может быть, это был ты…

Занавес скрыл декорации. Работники сцены взяли́сь убирать. А я всё лежала на мягком матрасе. И плакала. Этот звук, словно манна небесная, лился потоками громких оваций, проникал, вынуждая меня замирать. Это был мой дебют! Оглушительный, невероятный. И знаешь? Как много я после играла. Огромное множество раз слыша: «Браво!» и «Бис!». Но только в тот день, лёжа на маленькой сцене, ощущала себя настоящей звездой.

— Ты живая, Ловыгина? — неизвестно откуда возник режиссёр.

— Даниил Владленович, — всхлипнула я.

— Поднимайся, давай! Разлеглась! Нам ещё кланяться! — он силой меня приподнял.

Я одёрнула чёрное платье. Шаль сползала с плеча, а подводка, скорее всего, потекла. Я смогла различить её пятна на пальцах, когда снова врубили софиты. Вокруг меня собралась наша труппа. Все уже вышли из роли и сцепились ладонями, словно готовясь принять на себя этот шквал.

Занавес снова уехал, и мы оказались лицом к изумлённому залу. Зрители встали. Оглушительный свист перекрыл крики: «Браво!». У меня зазвенело в ушах.

— Актёры современного театра молодёжи, — закадровый бас объявил, — Данара Захарова!

Дана умело отвесила низкий поклон. Ей долго хлопали, с рядов потянулись цветы.

— Кирилл Исаев, Эдуард Сорокин, Антонина Малахина, Пётр Тапчинский, — озвучивал голос. И каждому было дано получить свой кусочек любви.

Он добрался до главных актёров.

— Антон Волецкевич! — услышав себя, Тоха вышел вперёд, поклонился кричащему залу и развёл руки в стороны, будто желая обнять.

Я затаила дыхание…

— Анна Ловыгина! — мне показалось, что это мираж. Я продолжала стоять, ни живая, ни мертвая, пока остальные участники драмы не «помогли» мне сойти с пятачка.

Стоя у самого края подмостков и глядя на зрительный зал, я не видела лиц. Только руки, поднятые кверху. Словно море, людская толпа восторгалась моим выступлением. Именно мне приносили охапки цветов. Я брала, улыбалась взволнованным людям, искала тебя среди них.

Вдруг мужская рука протянула огромный, в прозрачной обложке букет. Ярко-алые розы, их было так много, что я, принимая их, чуть не упала. Мужчина, который вручал их, ни словом, ни взглядом, не дал осознать свой восторг. От его равнодушия дрожь пробежала по телу! Но я благодарно кивнула. Взяла. И, встав в полный рост, попыталась увидеть тебя и ребят… Увидела маму, бабулю, махнула рукой.

Тут меня сзади одёрнул Сперанский. Актёры собрались в цепочку вокруг.

— Режиссёр, заслуженный артист России, лауреат международных фестивалей и конкурсов, Даниил Сперанский!

Зрители слаженно хлопали, кричали всем нам:

— Мо-ло-дцы!

А я всё смотрела туда, на ваш ряд. Ни тебя, ни ребят. Только руки и лица чужих, незнакомых людей.

«Ты ушёл», — промелькнула больная догадка. И овации стихли в моём подсознании. Я сжимала букеты, стараясь не плакать. Стараясь дожить до того, как опустится занавес. И как только случилось, я тут же хотела сбежать…

— Ловыгина? — крикнул Сперанский.

— Да, Даниил Владленович, — ответила я.

Он приблизился, сжал мои плечи:

— Поздравляю тебя! Молодец!

— С-пасибо, — я опустила глаза, уткнулась лицом в ярко-алые шапки бутонов.

Парни резво метнулись в гримёрку, мы с девчонками тоже пошли. Уже в коридоре я вдруг различила знакомые фразы:

— Тихо, ты!

— Да нормально держи! Ты бухой?

Подойдя, я увидела нечто. В тусклом свете подсобки стоял весь наш «личный состав». Женька и Саня держали большой транспарант, на котором была нарисована я и написано «Анька Forever». Ника и Лёлька запрыгали, точно кузнечики. А ты… Ты протянул мне букет! Тот самый, с ромашками, где между зелёных стеблей затерялись анютины глазки.

Я прослезилась. Сгрузила букеты девчонкам. Коллеги по цеху, Данара и Тоня стояли и молча смотрели на наш неземной поцелуй.

— Нет, ну ты видишь? Я уже пять лет в театре, а эта ссыкушка первую роль отыграла, и столько поклонников! — произнесла Антонина.

Дана сказала с прищуром:

— Сама удивляюсь! И что они все в ней нашли?

Они говорили с улыбкой, беззлобно. Но я всё равно не ответила им. Я обнимала тебя…

— Ты не злишься?

— За что? — ты обхватил мои влажные щёки.

— Ну, за тот поцелуй, — я покосилась на сцену.

Ты усмехнулся:

— Конечно, злюсь! Я потом накажу тебя.

— Точно?

Мы вновь принялись целоваться:

— Эй, ну харе! — послышалось Женькино.

— А можно автограф? — Лёлька метнулась к актрисам, а Ника, державшая мой ярко-алый букет, увлечённо считала бутоны.

Вдруг она вынула карточку:

— Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе, — уже приоткрыла её, только я не дала прочитать.

— Поклонники?

— Признания в любви от фанатов? — прозвучали догадки, одна за другой.

— Да ну вас! — язвительно бросила я, удаляясь в гримёрку. И только лишь там, за спасительной ширмой, прочла этот тайный посыл.

«Анна, с дебютом! Пускай это станет началом большого пути. М.».

Он подписался всего одной буквой, но я догадалась, о ком идёт речь.

«Марат», — дописала я мысленно. И снова услышала, как ускоряется ритм. Сколько роз было в этом букете? Сорок пять, я потом сосчитаю. В твоём было девять стыдливых ромашек, пять анютиных глазок и один ярко-жёлтый ирис.