Кэп и две принцессы

Глава девятая. Дведик получает имя

— Вау! — опять не смогла сдержать восхищение Ёшка, в который раз пересматривая трехсекундное видео. В отличие от синхрониста, Ким наблюдал за явлением «медведя» с довольно кислой физиономией. Впрочем, возможно эта печать обречённости осталась на его лице ещё с момента вынужденного лицезрения морды существа республики Лься. Полянский явно подавлял все нарастающее раздражение, затем отвернулся и буркнул:

— Не нравится мне это. Он не может существовать. Это нереально.

— Ким, ну что ты, в самом деле! — Ёшка потянула его за рукав. — Посмотри, какой чудесный медведик! Ах, меня там не было. Я бы не позволила ему испариться.

— Н-е-е, — опять протянул Ким нудным голосом. — Чудный?

А потом забормотал быстро и едва разборчиво:

— Лучевая в условиях давления даже в одну целую две сотых джи не может быть такой длины, а тут один и три…. Угол тазобедренной…. Это сколько он может весить? При таком развороте кость должна быть плоской. Нереально. Мираж. Химера.

Рене оторвала взгляд от пола, посмотрела на недовольного Полянского:

— Датчики Ю Джина показывают присутствие реальной материи. Мы проверили на десять тысяч раз. Никакого сбоя, ошибка исключена.

Она сидела, обхватив голову двумя руками, пытаясь одновременно решать все свалившиеся проблемы разом.

— Я же говорила! — Ёшка воодушевилась сверх всякой меры. — Наконец-то! Новая форма жизни, которую открыли мы, да ещё материальная! Я горю от нетерпения встретиться с Дведиком-медведиком. Он милый, чрезвычайно милый.

Синхонисты ещё в самом-самом начале специализации заряжались невероятной эмпатией ко всему живому на Земле и в космосе. Поэтому не было ничего удивительного в энтузиазме, который охватил Ёшку при одной только мысли, что они не одиноки на этой планете.

— Только не начни прямо тут вылизываться от восторга, — заметил Ким.

Все сделали вид, что не услышали его несмешную шутку.

— И ещё…

Рене выдержала эффектную паузу. На пороге кают компании очень вовремя появился Ю Джин. Он, конечно же, услышал последнюю фразу Рене, и вместе с лаборантами весь обратился в слух.

— Результаты проб на месте предполагаемого возникновения объекта, — она пыталась подавить волнение, но не смогла. Почувствовала, что краснеет, и разволновалась ещё больше. — В общем, субстанция, которую я взяла в пробы с экспериментальной площадки, явно органического свойства. И по всем показателям это один в один то, что мы называем биопленкой.

— Что? — подался вперед Ю Джин.

— Многие земные одноклеточные прокариоты склонны к образованию клеточных агрегатов, часто скреплённых выделяемой ими слизью. Это и есть так называемая биоплёнка. Чаще всего это лишь случайное объединение отдельных организмов, но в ряде случаев…

У Рене перехватило дыхание:

— Я могу ошибаться, но, кажется, мы имеем дело с огромной колонией примитивных организмов, умеющих мгновенно создавать «сцепки» — сложные структуры, и так же мгновенно распадаться на составляющие.

— То есть этот Дведик — молекулярный биоконструктор? — Ким шумно сглотнул.

— А это вообще возможно? — недоверчиво спросил Ю Джин.

— Вообще-то, насколько мне известно, — ответила Рене, — подобных форм жизни нигде не зафиксировано. И… Фактов пока очень мало. Не успели мы собрать достаточно фактов.

— Ещё успеем, — машинально сказал Ю Джин, и вдруг понял всё, что имела в виду Рене.

В кают-компании воцарилось молчание. Каждый задумался о чем-то своём.

— В любом случае, мы обязаны установить с ним контакт, — Ёшка твердо рубанула ребром ладони воздух. Ким, сидящий рядом, даже вздрогнул от неожиданности. — Чего бы, миленькие мои, это ни стоило. В конце концов, это самая главная задача, не забыли, ребятушки? Много лет мы шли к этому. И ещё …

Они разом подумали об одном и том же, но озвучила мысль Ёшка. У неё было изумительное качество — синхронист никогда не боялась показаться смешной или глупой, и поэтому часто произносила вслух гениальные вещи.

— Кажется, он…. Кажется, Дведик, — сказала она, уже официально нарекая странное явление, — связан с болезнью этих бедных мальчиков, которых мы закрыли в изоляторе. А им становится все хуже и хуже, хотя они сами не понимают этого. Так что задача для начала: как можно быстрее определить, где обитает этот биоконструктор. У нас нет времени ждать, когда он опять нам покажется. С чего начнем?

— Я думаю, он приходит откуда-то снизу, — сказал Джин, — но мы не можем спуститься. По объективным причинам. Физически не можем.

— Значит нужно как-то выманить Дведика-медведика, — решительно произнесла синхронист. — Взять инициативу контакта в свои руки. Ошеломить напором.

— У меня есть одна идея, — улыбнулась Рене. Неистовый энтузиазм Ёшки всегда казался глупым и наивным, но… таким симпатичным. И он придавал сил даже в самой безнадёжной ситуации.

Ёшка с горящими от нетерпения глазами уставилась на Рене.

— Не смотри так на меня, — засмеялась Рене. — Ничего сейчас не скажу. Я подумаю над этим ночью, а ты, Ёшка, сегодня дежуришь в медблоке. Так что, будь добра…

Синхронист обиженно мяукнула и вышла из кают-компании.

— Ты тоже… Ты тоже думаешь, есть какая-то связь между этим самым Дведиком и сумасшествием экипажа «Иллюзиона? — за спиной Рене раздался голос Кима.

Она вздрогнула от неожиданности. Повернулась к своему правому.

— По крайней мере, у меня нет оснований думать, что это не так.

Ёшка натянула изолирующий костюм, прежде чем войти в палату к бессознательному льсянину. Особой нужды в этом не было: датчики исправно выводили на экран общего наблюдения все жизненные показатели и его, и пострадавшей части экипажа «Иллюзиона».

Индикатор отклонения от нормы выделял красным тревожным светом только изолятор, на полу которого скорчились два разведчика. Тот самый рывок, который они с Кимом наблюдали утром, оказался последним для Кравеца и Смита. Он забрал все оставшиеся у них силы, и это было очевидно даже без всякого индикатора.

«Серьезные нарушение», — словно выбивал на пульте тревожный мерцающий огонёк, и Ёшка нисколько не была удивлена этому. Всё те же отклонения, что и вчера вечером, когда они только доставили экипаж на борт «Иллюзиона». И никакой возможности им помочь.

Лаборанты залечили глубокую ссадину на щеке Кравеца, и даже переломанные костяшки пальцев потихоньку начали срастаться, когда Смит обессилел настолько, что уже не мог биться руками о стены. Было ясно: внешние повреждения поддаются лечению, но что-то, изменяющее биохимию организмов, не пускает даже самые умные препараты в головы разведчиков. Оставалось только поддерживать в относительном порядке их тела и наблюдать неуклонное замедление жизненных функций.

— Бедные мальчики!

Ёшка вздохнула и издалека приветливо помахала рукой разведчикам, обессиленно прикорнувшим на полу изолятора. Может, они где-то в глубине душе осознают её заботу и тревогу о них. Может, этот простой жест сочувствия успокоит и поддержит.

— Вы ещё немножко продержитесь, — прошептала она в прозрачную стену изолятора, — Рене обязательно найдёт то, что вас гложет изнутри. Она такая… Если вцепилась в какой-то вирус бульдожьей хваткой, то, пока не обезвредит, не отпустит…

Впервые Ренету Гомес Ёшка встретила не в самый лучший момент своей жизни. Накануне в её дом неожиданно нагрянула психокомиссия. Ёшка никогда не могла бы и подумать, что высокие баллы статуса «полезно занятой», не являются достаточной гарантией для избавления от подобных процедур. Очевидно, обеспокоенные соседи сообщили о третьем флайкаре, который Ёшка приобрела после очередного сенсационного доклада на XII гуманоидной конференции синхронистов, нейрокогнитологов и психолингвистов.

Она ещё даже ни разу не брала флайкар, только часами любовалась на белые, ещё не тронутые дорожными испарениями бока. Курлыкала вокруг него, гладила блестящий корпус, выискивая на нём несуществующие царапины. Две другие её «леталки» ревниво посматривали на эти проявления нежности, щурились недовольно узкими прожекторами, прикрытыми противотуманками. Как оказалось, не только её обиженные невниманием флайкары не одобряли такого поведения.

В общем, комиссия заявилась в один совсем не прекрасный вечер. Их было двое: естественно седой мужчина с военной выправкой, который так и не сказал ни единного слова, и невысокая, полноватая женщина с едва заметным шрамом возле правого глаза. «Вживлённый сенсор», — сразу поняла Ёшка. В её среде многие соглашались на эту операцию, обостряющую органы чувств и интуицию, которая достигала своего пика при возможности подмечать ранее скрытые детали обстановки. Разрешение давалось только в профессиональных целях, и последствием вживления было быстрое выгорание. Пользовались ей, как правило, специалисты, не уверенные в своём природном таланте. Гореть не долго, но ярко…

Ёшка же предпочитала обходиться тем, что Бог послал. Своим собственным зрением, слухом и обонянием. Пока ей природного дара хватало и даже с избытком. Поэтому она сначала даже с сочувствием посмотрела на чипированную. А та с ужасом уставилась на кучи пакетов и коробок, которые Ёшка не успела разобрать со своей последней «пробежки» по магазинам. Впрочем, с предпоследней она тоже не успела. И с той, что была прошлой неделе…

На красивых упаковках, заполонивших дом, лежали и сидели Ёшкины кошки, словно пытались своими мохнатыми телами прикрыть её позор. Но даже двадцати четырёх кошек не хватило… Большие мягкие пакеты с новой одеждой и с ни разу не использованной по назначению обувью, маленькие коробочки с разными прекрасными безделушками и клипсами так и не просмотренных историй… Всё, что не поместилось в шкафу и на полках, было свалено прямо на кресла, а остальное громоздилось между креслами и не убранным столиком на полу. Несколько пакетов разорвались, не выдержав внутреннего напора, и присыпали всё это великолепие косметическими баночками и тюбиками. Из одного монотонно и медленно капало феромонами, по уверению производителя, вызывающими глубокую и мгновенную симпатию… Когда Ёшка купилась на эту рекламу?

Она посмотрела на эту картину глазами посторонних…

— Это не то, что вы думаете, — растерявшись от увиденного «чужими глазами», пролепетала Ёшка. Получилось, как в пошлых старых анекдотах, когда жена застаёт мужа с любовницей.

Производитель феромонов явно лгал, потому что женщина с чипом, даже спустя несколько минут не прониклась никакой симпатией.

— У вас проблема, — угрожающе ласковым голосом произнесла представительница психкомиссии. Она застыла на пороге, так и не войдя полностью в гостиную. Может, решила, что тут и так всё ясно, может, испугалась настороженных и готовых к обороне Ёшкиных кошек. — Вы сами, синхронист Бодрчкова, осознаёте ту глубокую пустоту, что заставляет вас снова и снова наполнять её ненужными вещами?

Ёшка отпиралась и не осознавала глубокую пустоту дня два. Её закрыли в палате, хорошо кормили и вели беседы профессионально ласковыми голосами. Она до сих пор не знает, и в самом ли деле прочувствовала всю бездну своего падения, или ей стало нестерпимо от мысли, что кошки переживают её неожиданный уход в пустом доме. В прямом, кстати, смысле — пустом, потому что ей пришлось подписать бумаги о добровольной передаче всех лишних вещей в Фонд распределения.

— Льдом вода обернулась,

И треснул кувшин.

Я очнулся от сна*…

Продекламировала вслух Ёшка, когда пробегала глазами вакансии класса А, настоятельно рекомендованного окончательной комиссией. Класс «А» — повышенная опасность для гражданских специальностей.

В небольшом помещении косморекрутинга было на удивление многолюдно и шумно. Никогда бы Ёшка не подумала, что столько людей по своей воле или по настоятельным рекомендациям психкомиссии, ищут подходящую работу в космосе. Хотя, собственно, чему удивляться? С определённым складом характера на Земле сегодня делать нечего. Ни агрономам, ни водителям, ни врачам, ни поэтам. Все земные специальности захватили киберы. Хочешь делать что-то своё — лети на другие планеты. Поднимай земледелие бесплодных равнин Марса, строй огнеупорные дома на Венере, устраивай шоу художественных полётов на Луне. На Земле — сытая и безмятежная безработица.

От солнца такого яркого, что оно пробивало даже антиблик на окнах, экраны с предложениями работы фонили, Ёшка не могла прочитать и половины из выставленного, она щурила то один, то второй глаз, в надежде найти нормальный фокус.

— Красивые стихи, — чуть хрипловатый женский голос заставил её вздрогнуть.

Высокая, худая девушка, на первый взгляд — ровесница Ёшки, внимательно рассматривала её, наклонив голову к плечу такому острому, что казалось: сейчас оно пропорет ей щёку.

— И костюм у тебя тоже великолепный, — некрасиво, но уверенно улыбнулась девушка, убедившись, что Ёшка её заметила.

— Я рада, что тебе нравится, — вздохнула синхронист. — Это один из двух, что мне оставили.

— Ты — зависимая? — уточнила бесцеремонно новая знакомая.

— А ты — нет? — парировала Ёшка.

— Нет, — покачала головой тощая. — Я — центр межзвёздной экзолаборатории. Ренета Гомес. Про КЭПы слышала? И ищу «лингву» себе в команду. Ты, случайно, не имеешь отношения к синхронистике?

Ёшка уставилась на Ренету Гомес с подозрением. Даже со всей своей доверчивостью и прямодушием она не могла представить, чтобы в переполненном зале косморейкрутинга кто-то вот так просто заговорил с кем-то, и оп-ля! — оказывается, мы нашли друг друга!

— Ладно, ладно, — торопливо подняла две узкие ладони вверх центровая КЭПа. — Я знаю, кто ты, Ёшка Бодрчкова. И я тебя специально искала. Мне сказали в комиссии, что направили тебя в это отделение. Скажу больше, я очень подло обрадовалась, когда услышала, что знаменитый синхронист оказалась зависимой и направлена на лечение.

Ёшка опешила от такой честности и, может, впервые в жизни не знала, что сказать. В голове вертелось только пошлое «Это не то, о чём ты думаешь». Неужели теперь всегда в неловких ситуациях у неё будет всплывать эта дурацкая фраза?

— Нам очень нужен синхронист в команду, Ёшка, — почти жалобно протянула капитан.

— Так вон их сколько, желающих, — она заупрямилась, кивнула головой в сторону гудящего, наполненного солнцем зала.

— Хороший синхронист, — подчеркнула Ренета. — Соглашайся. Нужную долю дофамина мы тебе обеспечим. А уж адреналина будет…

— Кто это — мы? — уже сдаваясь, ворчливо произнесла Ёшка. Центровая КЭПа ей нравилась. С каждой минутой, с каждым словом нравилась всё больше.

— Я и ещё… один мрачный тип по имени Ким Полянский, — засмеялась Ренета. Смех у неё был парадоксальным, как и она сама — некрасивый, каркающий, но почему-то чертовски привлекательный.

— Что они в той комиссии знают о пустоте? — пожаловалась Ёшка неподвижному льсянину. Ей ужасно хотелось дотронуться до его маленькой, скрюченной ручки, надёжно спрятанной под антисептическим покрытием-одеялом. Только что она может почувствовать сквозь перчатку?

Откуда тут взялся маленький земной паучок? Из тех, что появляются ранней осенью, когда небо уже отцвело, но ещё не заморозило. Летуны на невидимых, прозрачных нитях, едва мерцающих в лучах последнего тёплого солнца.

— Ты откуда, малыш? — спросила его Ёшка, осторожно подставляя ладонь под незримую паутину.

Какое блаженное земное тепло, не искусственное, вызванное выдуманными приспособлениями, а солнечное, исконное, правильное. Откуда тут это тепло? И паучок? И… поляна?

В голову ворвался запах чуть подпрелого под дождями, а потом враз высушенного разноцветия.

— Я сплю, — сказала паучку Ёшка. — Я вижу сон. Этот сон — про Землю.

Паучок, замерев, покачался на тоненькой ниточке, быстро побежал вверх. Ёшка с умилением проследила за ним глазами. Всё, что нужно успеть сейчас — загадать три желания. Так сказал папа: пока паучок бегает вверх-вниз по своей незримой тропке, непременно нужно успеть. Если загадаешь, и он сорвётся, полетит на тончайшем парашюте куда-то в даль, значит, всё порядке — он понёс твои желания мирозданию. Их услышат. К чувствам мироздания может пробиться только самое тонкое и хрупкое. Такое, как этот паучок — связной, курьер твоих желаний.

— Желание номер раз!.. — торжествующе выкрикивает Ёшка, придерживая паутинку в кулаке.

— Ёшка! — какой же этот крик отчаянный, от него всё замирает внутри. Она оборачивается, ненароком сминает паутину, маленький курьер отчаянно и необратимо скукоживается. Он мёртв, а Ёшка не успела даже с первой просьбой…

— Ёшка, папа умер! — кричит брат, и мир переворачивается.

— Это из-за меня, — шепчет Ёшка, и всем маленьким, пятилетним телом валится в высохшую траву. Она ищет мёртвого паучка, если оживит его, всё вернётся на свои места. Карябает обкусанными ногтями рассыпающуюся пыльную землю. Нужно просто вернутся к той исходной точке, когда брат кричит «Ёшка!». Если она найдёт паучка и вдохнёт в него жизнь, то брат просто продолжит «Иди обедать!». И она ищет, ищет невесомую пылинку.

Нельзя убивать. Даже случайно. Иначе желания никогда не сбудутся.

Ёшка видит паучка. Он вырастает из земли, заметно набухая, становится синевато-зелёным, огромным, закрывая собой поляну, брата, дом вдалеке. Ёшка наблюдает, как это нечто растёт на глазах, пульсирует, выгибает чёрную пустоту в стремительно твердеющую выпуклость. Она начинается где-то там, где правят бал неизмеримые расстояния, слепо мечется по бесконечности, распухает от невыносимого напора изнутри. Растерянное жуткое желание…

— Пссс, — говорит это нечто, выросшее из курьера мироздания, и Ёшка просыпается. Она полусидит, полулежит, навалившись на бедного льсянина, головой упирается в узкую крысиную челюсть, в горле застряли рыдания, а на глазах — слёзы.