Кэп и две принцессы

Глава тринадцатая. Первые встречи, последние встречи

«Перчатки придётся выкинуть», — с досадой подумала Рене, созерцая на пальцах сгустившиеся в сверхпрочную плёнку ошмётки раствора. «Восстановлению они не подлежат».

Но и края плато схватились прочно. Ю Джин немного сомневался, что при таком составе окружающей атмосферы субстанция сгустится, как положено (всё-таки воздух здесь был плотнее), но — опля! — огромная импровизированная чашка Петри высилась перед ними во всем своём великолепии. Скреплённые сверхплотной плёнкой «пол» и «потолок» плато как бы входили друг в друга, словно два плоских сосуда, составляющие древние лабораторные чаши. В закрытом от внешнего мира пространстве чуть слышно гудел стерилизатор, очищая воздух до состояния операционной. На подпитку для выращивания бактериальных культур Рене извела не только спрессованный порошок, но и все водоросли из лабораторной оранжереи.

Может и зря она впала в неистовство, за один присест уничтожив все запасы, но дело было сделано. Прокипячённый агар остывал в стерильном, прозрачном куполе, покрывая поверхность плато равномерной вязкой субстанцией. Оставалось только вскрыть импровизированную чашу и ждать, когда невидимые человеческому глазу аборигены планеты устремятся на лакомство. Если это бактерии (а у Рене были основания полагать, что это так и есть), то они непременно осядут на питательный бульон. Чтобы это случилось уже совсем наверняка, вирусолог щедро сыпанула в мешанину из водорослей мясного концентрата. Она не представляла себе бактерию, которая по доброй воле может отказаться от такого пиршества.

Рене не могла больше ждать. То, что ей пришло в голову, выглядело несерьёзным и беспомощным. Собственно таковым и являлось, и Рене почти совсем не надеялась на вменяемый результат от дурацкой затеи, но как она могла сидеть сложа руки, когда все потихоньку сходили с ума?

Начиная от неразумных робомоев, которых какая-то неведомая сила загнала в машинное отделение и заставила набиться в него так плотно, что они всем экипажем не могли выковырять из этой спрессованной уборщико-кучи даже самый крошечный пылесборник.

— Думаешь, сработает? — с изрядной долей скепсиса спросил Ким. Получилось даже смешно, потому что гигантолог говорил в нос и звучал гнусаво. «Дудаешь сдабодает?», так слышалось на самом деле.

— Дудаю, да, — передразнила его Рене и уже серьёзно добавила:

— По крайней мере, я попыталась. Если все пойдёт по известной нам схеме, то через несколько дней мы узнаем, из какого «вещества» состоит Дведик.

Она была почти уверена, что не сработает, но другие не должны были усомниться в этой идее ни на секунду. Огромная чашка Петри сейчас высилась как их единственная надежда. Стелла в честь устойчивого психологического климата на этой непонятной и ставшей неприятной Пятой.

Ю Джин передёрнулся. С отвращением передёрнулся, как показалось Рене.

— Не проще ли было раскидать какую-нибудь еду по плато? — спросил он хмуро.

Рене засмеялась:

— Проще. Только как ты вступишь в контакт с гниющими кусками мяса? Наша Ёшка, конечно, и кусок гнили разговорит, если очень будет нужно, но с жизнеформами удобнее общаться в заданной нами же системе координат.

Она повернулась к остальным членам команды:

— Готовы?

Ёшка нажала на кнопку пульта, прерывая поток антисептика, наполнившего нижнюю часть чашки Петри. В тот же момент неслышный, но мощный удар из бластера Ю Джина пробил отверстие в сверхпрочной плёнке. Ким чихнул. Во всех шлемах эти два звука раздались одновременно, как двойной удар грома, и на несколько секунд заложило уши.

— И что теперь? — спросил Ю Джин, пряча бластер.

— Затемняем плёнку и ждём несколько дней. Если бы у нас была возможность держать постоянную температуру в чашке плюс тридцать семь градусов, то результат был бы уже через два-три дня. А так…

Рене точно не знала:

— Думаю, неделя — полторы. Так было бы с земными бактериями, но эти штаммы в лаборатории вели себя точно так же, как наши родные. На Земле. Так что думаю, да… Дней восемь-десять.

— Долго, — покачал головой Ю Джин. — Это так долго.

Рене промолчала. Она старалась сейчас не думать о запертых в изоляторе капитане «Иллюзиона» и его левом. О том, что они не смогут им помочь. Пока всё, что можно было сделать, это вводить умирающим счастливчикам глюкозу. Единственный состав, который худо-бедно принимал их организм. И то — не сразу и не в полном объёме, но это позволяло поддерживать в них еле теплящееся поскрёбыши энергии.

Рене так и не установила, связано ли так же всё происходящее на «Иллюзионе» с этой предполагаемой колонией бактерий. Не факт, а только одна-единственная хрупкая зацепка.

— Как там республиканец Ким? — спросила она Ю Джина, искоса бросая взгляд на чуть корявую, но самую огромную из всех ей виданных чашек Петри. В другом случае она бы погордилась ей.

— Я включил «липучку» на максимум, — ответил тот. — Он не сможет освободиться. И всё равно мне не нравится, что никого не осталось на звездолёте. Знаешь, он вчера во время допроса совершенно бесстыдным тоном попросил меня раздеться. У него, видишь ли, появились какие-то догадки о строении человеческого тела, которые помогут процветанию республики Лься.

— Все нужны были здесь, — пожала плечами Рене. — Ты разделся?

Ю Джин блеснул в её сторону жутко злым взглядом.

— Ой, — вдруг сказала Ёшка. Тихо сказала, но все разом почему-то посмотрели сквозь прозрачность плёнки, затвердевшей в пластик, на испытуемое поле.

На глаза у изумлённой публики чётко по линиям маркеров, любовно проведённым Ёшкой, бодро побежали цветные полосы, окрашивая бесцветную серость плато в красный, голубой, пронзительно зелёный. Линии возникали будто ниоткуда и наливались всеми цветами радуги в жизнерадостном переплёте, словно издалека приветствовали старых друзей, по которым ужасно соскучились.

— Это же… — ахнули люди разом.

Синхронист со всех ног кинулась к сваленному на краю плато личному оборудованию. Как маленький рыжий вихрь через секунду она принеслась обратно, бережно прижимая к груди потрёпанный старомодный чемоданчик. Он был рыжим, как и сама Ёшка.

— Дведик-медведик, — на мотив какой-то детской песенки лепетала она себе под нос, вытаскивая из чрева чемоданчика мембраны, похожие на колокольчики. Скоро усилитель стал напоминать голову Медузы Горгоны, весь обвитый био-проводами, настороженно развёрнутыми в сторону площадки с агаром. Мембраны трепетали, но не от ветра, а от напряженного внимания. Они впивались в малейшее изменение ментального состояния окружающей среды. В Ёшкином аппарате что-то подбулькивало, подмигивало разноцветными огоньками, недовольно шипело под пальцами синхрониста, летающими по экрану. Словно там, на голограммном мониторе, чуть прикрытый от внешнего воздействия крышкой, кипел своеобразный киберсуп.

— Это лабиринт Элджерона! — вдруг неожиданно радостно сообщила Ёшка.

Ликующие цветные линии уже крутились, вертелись, вытягивались юркими змейками, составляя красочные замысловатые узоры. В полнейшей тишине казалось, что они кричали цветом, пели узорами, ликовали, разбрызгиваясь весёлыми кляксами. Но кто был вне себя от счастья больше всех, то, конечно, Ёшка:

— Дведик демонстрирует выход из лабиринта с необычайной скоростью и точностью. Ты ж мой дорогой!

Она сбросила один из наушников, прижала руку к сердцу от переполнявших её чувств и повернулась к нетерпеливо переминающейся за её спиной компании:

— Он выходит на связь! Дведик хочет с нами общаться!

— И? — Рене подалась вперёд.

— О!

Синхронист моментально вернула второй наушник на место, уставилась на экран, вслушиваясь во что-то, понятное только ей. Подняла предостерегающе указательный палец к небу. Через минуту она опять обернулась к команде:

— Он излучает неистовое желание…

— Чего? — оторопел Ю Джин. — Какое желание?

У Рене промелькнула мысль, что правый капитана подумал о чем-то не совсем приличном, настолько ошарашенный у него был вид. Разведчик даже как-то непроизвольно подался назад, всего на полшага, но ближе к своему флаеру. Ёшка углубилась в весёлый чемоданчик, пальцы её все так же молниеносно бегали по экрану сенсора. Колокольчики датчиков трепетали чувственно, как ноздри кокаинистки.

— Он хочет… Ох, ты ж…

Ещё до встревоженного крика Ёшки Рене и сама увидела, что странные, хоть и весёлые фигуры на площадке агара вдруг прямо на глазах стали собираться в один комок, как-то подозрительно страстно подтягиваясь друг к другу.

— Мне не нравится это его желание, — тихо, но внятно пробормотал Ким, — кажется…

Гигантолога всё заметнее трясло, он старался не смотреть на шевелящуюся, на глазах растущую кучу, но не мог отвести от неё взгляд. Внезапно Полянский схватился за горло, в том месте, где шлем соединялся со скафандром, словно ему резко стало не хватать воздуха. Его руки обшаривали мягкий гофрированный пластик судорожно, рывками, словно были лапками какого-то насекомого, бьющегося в предсмертной агонии.

— Не кажется, а точно! — быстро ответил Ю Джин. — Дведик принимает свою медвежью форму. Вот же…

Среди разноцветных сияющих огней росла бурая куча, на глазах выращивающая из своей неоформленности лапы, голову и кургузый, но довольно симпатичный хвост. Рене показалось на мгновение, что в бугре промелькнул образ шишковидной головы, весёлый блеск маленьких, пронзительных глаз. Она увидела, как в этом невнятном взгляде просыпается всё понимающая мысль. Ощущение заботы, пришедшей извне, охватило Рене полностью, убаюкивая и рождая желание, чтобы это никогда не заканчивалось. Ей захотелось раствориться в чем-то большом, гораздо больше, чем Рене могла себе представить. Словно каждая клетка её организма наполнилась пузырящимся, приятно щекочущим газом и все они, эти клетки, рванулись навстречу познанию истинного бытия.

Рене, наверное, смогла бы голыми руками порвать сверхпрочную плёнку, настолько в ней бушевало озарение, что ни в чём нет границ. Она не увидела, ей не нужно было видеть, она знала, что и Ёшка, и Ю Джин, и Ким всем своим существом рвутся к незнакомому доселе чувству полноты и единства. «Молекулярная мимикрия», — словно что-то чужеродное простучало у неё в голове, и тут же съехало с её гладкого и свободного сознания куда-то вниз, в ненужный шлак, который отныне не имел абсолютно никакого значения.

Где-то на периферии сознания Рене отметила, что Полянский всё-таки сорвал свой шлем, и тот покатился звонким мячиком по заляпанному агаром плато, так мило подпрыгивая на ухабах.

Неизведанное ей доныне чувство невероятного блаженства щекотало где-то в корне затылка и потоком накатывающих волн уносилось в безбрежный космос, туда, где тёмной засасывающей тайной сияло вечное единство. Рене рванулась, схватилась руками за поддавшуюся её движениям плёнку, хотя знала уже, что в этом нет никакой нужды, так как счастье не знает преград, и эти внешние барьеры были такой условностью, что стало смешно.

Что-то внезапно взорвалось в темени, ударило в затылок. Рене схватилась за голову и упала на каменное плато, не понимая, как её могло так далеко отбросить от прозрачной стенки, через которую ещё мгновение назад на неё нисходило блаженство. Ощущения безмятежности и всепоглощающей радости не стало резко, его словно выключило одним движением руки. Она с трудом повернула голову.

Ёшка и Ю Джин, схватившись друг за друга, барахтались довольно далеко от неё. Ким устоял на ногах, облокотившись на затвердевшую плёнку, и с ужасом вглядывался внутрь импровизированной чашки Петри. Что-то невидимое, но стремительное, ластиком стирало яркие линии, с упоением наступало на развалившуюся бурую массу. Дведик осыпался кусками, от которых даже на расстоянии веяло смертельным отчаянием, некоторые из них ещё чуть пылали изнутри малиновым светом. Но свет этот становился все глуше, сходил на нет, и комья того, что ещё совсем недавно было Дведиком, пытались уползти, увернуться от невидимого ластика.

Ким наконец-то оторвался от жуткого зрелища, обернулся к ошалелому экипажу. Он что-то крикнул, Рене, у которой все ещё гудело в голове, не расслышала.

— Что? — громко переспросила она.

— Я чихнул, — повторил Ким громко и отчаянно. — Я только чихнул…

На остывшей площадке с перебуровленным агаром корчились в предсмертных судорогах клочья умирающей почерневшей материи. Ким схватился за горло, которое больше не скрывал обод шлема, лицо его больше обычного налилось краской, и казалось, что он сейчас, вот прямо сию секунду задохнётся, но Полянский продолжал дышать — тяжело, со всхлипами, и все старались не смотреть на него. На его лице боролись два противоположный чувства — ужас от того, что он натворил, и торжественное удовлетворение от того же.

Ёшка не отрывала взгляда от спёкшихся клочков агара, она моментально почернела от горя, словно сама сейчас корчилась в последних муках, разрываясь на миллион умирающих Ёшек.

Ю Джин, схвативший бластер, застыл с ним в руке, как монумент «Отважный разведчик покоряет инопланетного монстра».

— Объявляю контакт несостоявшимся, — Рене взяла себя в руки, но голос её в конце фразы предательски сорвался. — По трагической причине. За случившееся беру ответственность перед комиссией Центрального управления на себя.

Протокол был соблюдён, и регистратор на её запястье сыто пискнул, заканчивая процедуру и унося в свои секретные закрома окончательную запись процесса под кодовым названием «Дведик».

Они все продолжали стоять на плато Пятой, в одну секунду превратившемся в кладбище, вкопанными столбами, но скорее — памятниками своей тупости.

— А чего он хотел-то? — вдруг растерянно спросил Ю Джин.

Ёшка, очнувшись от поглотившего её горя, посмотрела в сторону базового корабля разведчиков, где пребывали закрытые члены его экипажа. И вздохнула:

— Дать счастья. Полного и неотъемлемого. Всем нам. Из полного дружеского расположения. Чего же ещё?