Кэп и две принцессы

Глава первая. Скрытая особенность Кима Полянского

— И чего меня опять понесло в эту непонятную даль? — риторически вздохнула Ёшка. Её взгляд затуманился, в глазах появилась неопределённая рассеянность, она тянула слова нараспев по мотивам мелодичных «страданий». — Какая такая нужда выгнала меня из дома?

Что-то в рубке управления уязвлённо и возмущённо взвизгнуло Ёшке в ответ. Скорее из-за чрезмерного напряжения просто фонила обшивка, но вся команда слаженно вздрогнула. Было похоже, что корабль разозлился на скучную Ёшку, которую не прельщали ветры космических странствий. Поникли даже конопушки, щедро рассыпанные по её нежному фарфоровому лицу. Маленькая рыжая Ёшка тоскливо вглядывалась в огромную вязкую тьму за безмолвным лобовым экраном. Словно надеялась увидеть там что-то иное, а не ставшую уже привычной мутную пустоту.

Лаборатория, официально именуемая «Коммуникативная экспедиция предконтакта», сокращённо — «КЭП», вчера вышла из гиперканала. И хотя государственной исследовательской конторе не пришлось несколько дней томиться в очереди частников у горлышка канала, до пункта назначения оставалось лететь «своим ходом» ещё больше земных суток. Что касается даты возвращения, то она вообще, как всегда, таинственно мерцала в неопределённом будущем.

Ренета с пониманием и даже некоторым сочувствием посмотрела на свою левую. У Ёшки дома осталось двадцать четыре кошки.

— Нет, конечно, — продолжила та разговаривать как бы исключительно с собой. На самом деле посыл этих «страданий» предназначался для кэпа, который не может в Управлении настоять на менее сбивчивом графике и более удобных маршрутах, — Маиса может сварить курицу, и посолит она нормально, но вот часто забывает дать «Очагу» команду на отключку. Конечно, тут же срабатывает регулятор, но я боюсь, что у неё начинается склероз. Старенькая она уже со всей кодлой без меня управляться...

Рене сделала вид, что не заметила упрёка в голосе Ёшки. В конце концов та была права. В Управлении к их команде из-за мягкотелости капитана относились без всякого пиетета. Честно сказать, в центре вообще особо ни с кем не считались, хоть ты лаборант, хоть разведчик, гоняли специалистов в соответствии с необходимостью. В общем, куда надо, туда и гоняли. В рамках контракта. Только их КЭП всё-таки посылали хоть чуть-чуть, но дальше и неопределённее, чем других.

— Ты меня слышишь? — Ёшка не выдержала виноватого молчания Рене.

— Я знаю твою Маису, — ответила та уклончиво, — исключительная кошка…

Маиса жила у Ёшки, кажется, с начала времён. Именно она была в числе первых подопытных животных, с которыми синхронисты установили безусловный контакт. Ёшка возглавляла группу практиков, объявивших дрессировку вне закона и начавших эксперименты по общению с братьями нашими пушистыми на равных. В результате многочисленных усилий любимая кошка руководителя группы первой (и пока единственной) перестала косить под ничего непонимающего дурака и вышла на разумную связь.

И тут-то обнаружилась её страсть к кулинарии. Маиса оказалась настоящей жрицей кухонного храма. Как только Ёшка смогла объяснить ей действие виртуального комбайна под названием «Очаг», кошка тут же освоила принцип его работы. Правда, пришлось переделать экран, который не воспринимал касание кошачьих лап, и сложные композиции у Маисы вызвали трудности, но зато она с большой ловкостью и воодушевлением научилась сбивать в густую пену яйца. Четыре лапы и хвост: кошка скакала во время процесса по сенсору как сумасшедшая и вышла на уровень виртуоза по взбиванию белка.

Тем не менее любимым блюдом у кошки оставалась варёная курица. У остальных двадцати трёх питомцев Ёшки — тоже. С тех пор, как Маиса научилась готовить и взяла в свои лапы управление «Очагом», все попытки Ёшки ублажать свою банду специальным кошачьим кормом, терпели полный крах.

Компания рассаживалась вдоль окон в одно и то же время, с нетерпением ожидая доставки. Кошки пытались держаться с достоинством, но срывались каждый раз, как только фура «Едим дома» (в просторечии — «Едом») подъезжала к небольшому палисаднику Ёшки. Неспешное выгибание спин быстро превращалось в страстные скачки, а затем — во всеобщую кучу-малу, которая становилась всё запутаннее и громогласней по мере того, как два студента, подрабатывающие в «Едоме», раскладывали заказ по отсекам «Очага». Как только дело доходило до пузатых розовых тушек, кошачья бесформенная куча начинала непотребно орать, выражая таким образом то ли восхищение, то ли нетерпение, то ли просто воспроизводила на свой манер бетховенскую «Оду к радости». Кстати, Ёшка пыталась так же дать своим питомцам и классическое образование. Только при виде куриц вся непрочная печать человеческой цивилизации слетала с прайда, как парашютики вызревшего одуванчика при слабом порыве ветра.

Ёшка, конечно, как квалифицированный синхронист могла бы расшифровать их вопли, только не видела в этом надобности, так как кошки и сами не понимали, что они выражают в этот момент.

— Счастье не требует анализа, — как-то сказала Ёшка Рене. — Более того, анализ счастью прямо противопоказан.

И, скорее всего, она была права.

В общем, основным блюдом у Маисы числилась курица, сваренная по старинке целиком. Но, кажется, кошка-кулинарка начала практиковаться и в выпечке, по крайней мере, Ёшка недавно жаловалась Рене, что пирог, которым встретили её из очередной экспедиции кошки, оказался недопечённым. Синхронист не могла показать своим хвостатым домочадцам, что они крупно облажались, и давилась, но доела печево до последней крошки. В результате чего у неё потом сутки болел живот.

— Ёшкин кот, — внезапный хрипловатый бас прервал паузу. Затянувшуюся, а от того многозначительную.

Они совсем забыли про Кима, только что вышедшего из глубоких раздумий. Полянский обладал странной особенностью: при своих внушительных размерах, он становился совершенно незаметным, когда уходил в традиционную меланхолию. В такие моменты он словно растворялся в окружающем пространстве, становился невидимым.

Второй особенностью Полянского была страсть к поддразниванию Ёшки, которая большую часть времени находилась в благостной расположенности ко всем тварям живым. Только произнесённое с чувством «Ёшкин кот», — единственное ругательство, на которое Ким был способен, — могло вывести Ёшку из себя и заставить ненавидеть разумное существо. Единственное существо — Кима Полянского.

— Ёшкин кот, — с удовольствием повторил Ким. — Это единственное, что тебя сейчас волнует? Посолила ли курицу твоя кошка?

— Ну, ты-то явно переживаешь о чем-то глобальном, — огрызнулась Ёшка. — И не о «посолила» я переживаю. Слушать лучше нужно, а не витать в гипере.

Ключевым в её ответе являлось слово «глобальный». Третьей особенностью Кима Полянского была слава (в узких профессиональных кругах) уникального специалиста по особо крупным жизненным формам. Проще говоря, Ким был гигантологом.

С одной ма-а-аленькой тайной, о которой знали только самые близкие люди. А так как Рене, Ёшка и Ким по специфике своей работы тёрлись бок о бок в ограниченном пространстве межзвёздной лаборатории неделями или даже месяцами, то знали друг о друге тысячу таких мелочей, которые возводили их в ранг родственников. И Рене, и Ёшка были в курсе ещё одной особенности Кима, которую он тщательно скрывал.

Специалист по великанам впадал в панику от всего, что едва заметно ползало, мелко мельтешило, тонко пищало или слабо потрескивало. Насекомые всех видов, мыши и крысы, червяки и пауки, едва появившись на горизонте, тут же превращали жизнь Полянского в сущий ад. Сейчас Ёшка умудрилась протянуть слово «глобальный» с такой интонацией, что каким-то невероятным путём, но сразу становилось ясно: она имеет в виду его главную постыдную слабость.

Могучая шея Кима налилась кровью. Багряный цвет пошёл на подбородок и в ближайшем будущем грозил залить белки глаз. Накаченные плечи буграми вздулись под белоснежной курткой: казалось, мягкая, но прочная ткань костюма (такие лаборанты носили в звездолёте во время переброски) не выдержит подступающего гнева и вот-вот порвётся от напряжения. Рене показалось, что она уже слышит подозрительный треск.

— Вам делать нечего? — она поднялась с кресла, потянулась, разминая предплечья. Уже не новый пластик кресла скрипнул, с напряжением пытаясь загнать в свою память все изгибы её тела. Если на оборудовании для лаборатории центральное управление не экономило, то мебель подбирали по остаточному принципу. То, что не касалось исследований, было уже не один год бывшим в употреблении.

Рене встала между этими двумя. Уже привычным, надо сказать, жестом, развела руки в стороны, пытаясь закрыть Кима и Ёшку друг от друга. Убрать, так сказать, из поля зрения раздражающий фактор.

— Так нечего же, — удивилась Ёшка. Она оживилась прямо на глазах. — Что ещё делать?

А Ким ничего не сказал, но подозрительно быстро успокоился и снова притих. Напряжение, грозившее перерасти в ссору, просочилось сквозь сверхпрочную панель лаборатории и отправилось очередным сгустком негатива блуждать в немыслимых просторах.

Ну и пусть его. Там столько пространства, что одна из многочисленных недоссор Кима и Ёшки особой погоды не сделает. Хотя Управлением настоятельно рекомендовалось в неосвоенных секторах держать все свои эмоции глубоко в себе, уподобляясь роботам, экипажи иногда потихоньку сбрасывали напряжение в привычном диапазоне чувств.

Ненависть, зависть, страсть, ревность… Почти всегда по возвращении на Землю эти трагедии рассасывались сами собой, исчезали, словно ничего такого и не было, но иногда чувства переносились и на последующие рейсы. Такие случаи сенсоры Управления тщательно отслеживали, и, если они замечали нечто подобное, экипажу грозило переформирование. Сработавшиеся годами команды изо всех сил старались избежать позорного клейма «распущенных», и на сенсорных комиссиях всячески скрывали произошедшее во время задания. Поэтому, несмотря на потенциальную реакцию неизведанного пространства на человеческие пароксизмы, во время полёта просто по-быстрому «спускали пар», не давая эмоциям накапливаться.

— Для разнообразия можешь разобраться в новом усилителе, — кивнула Рене тут же опять резко погрустневшей Ёшке. — Я с таким трудом его выбила, а ты даже и не посмотрела в его сторону.

— Да знаю я эти новые усилители, — синхронист с досадой махнула рукой. — Одни понты, а принцип тот же. Всё самое главное здесь, Кэп!

Она смачно постучала маленьким кулаком в крапинку по своей рыжей голове.

— Вот сейчас ты, Ёшка, — сказала Рене, усаживаясь обратно в кресло, — совсем не похожа на принцессу. Жаль, что никто, кроме нас с Кимом, не видит, как ты колотишь себя по голове. А то бы сразу прекратили насмехаться над нашим экипажем.

Полянский грустно кивнул, соглашаясь с её словами. Их экипаж в профессиональных кругах прозвали «Кэп и две принцессы», и под «кэпом» — увы! — подразумевался совсем не Ким. Олицетворением мужественности в их команде, как ни печально ей это осознавать, считалась она, Ренета.

Ёшка изначально не тянула на центрового, а что касается Кима… Несомненно сенсорные комиссии не могли не знать об его фобиях. К исследованиям в рамках научной практики его допускали, ведь и в самом деле, редко встретишь человека, который абсолютно ничего не боится. Но вот принять на себя ответственность в непредсказуемой ситуации, которые, как известно, бывают всякие…

Хотя вся слава первого контакта, как правило, доставалась разведчикам. Лаборатория добросовестно отправлялась в экспедицию, когда авангард на какой-либо планете обнаруживал нечто интересное. «Кэп и две принцессы» муторно добирались до «среды естественного обитания объекта», а затем, обследовав камешек, который показался разведчикам дышащим, или кишащую микроскопическими организмами каплю жидкости, рапортовали, что «ступень разумности не обнаружена». И возвращались обратно, честно выполнив свою задачу. Потенциально разумная форма жизни кишмя кишела на необъятных просторах Вселенной, но всё, с чем сталкивалась лаборатория, оказывалось настолько потенциальным, что говорить с ним было вообще не о чем. Даже вирусологу Ренете.

— Кто-нибудь в курсе, куда и зачем нас на этот раз? — спросил почему-то вдруг Ким. Рене показалось, что он выглядит рассеянным больше, чем обычно. Кажется, его тоже тревожило что-то, оставленное на Земле.

— Так они прямо сразу и сказали, — пробурчала Ёшка.

Лаборантов всегда держали в неведении о месте исследования для чистоты экспериментов. Чтобы предвзятость не мешала анализу и выводам. Такие экспедиции назывались «холодными». «Кэп и две принцессы» были просто флагманами по «холодным» экспедициям.

Ким завёлся ещё больше:

— Не, ну понятно, что на Земле нельзя сказать во избежание утечки информации, но сейчас-то почему? Почему сейчас-то нельзя? Как всегда, узнаем только, когда попадем на очередную нежилую почву? Они с нами вообще не церемонятся.

Он и в самом деле казался странным сегодня. В густом баритоне прорезались визгливые нотки. Даже где-то истеричные. Рене успокаивающе помахала ему рукой:

— К Лебедю мы летим, к Лебедю… Восьмая от него…

— Экзо? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Ёшка.

— А ты как думаешь?

Ким посмотрел на неё, хотел что-то сказать, но вдруг оглушительно чихнул.

— Ты чего? — Рене стало тревожно. — Заболел?

— Ну… — Ким театрально приложил ладонь ко лбу и откинулся на спинку кресла. — Кажется, у меня поднимается температура.

— Не валяй дурака, — Ёшка посмотрела на него с тем самым снисходительно-усталым видом, с которым женщины смотрят на умирающих от лёгкого недомогания мужчин. — Две минуты по старинке на аппарате Тишинского, и ты снова как огурчик.

— Я уже, — с досадой ответил Ким, — видишь, не помогло.

— Добавь время или концентрацию.

Ким взорвался:

— Вы меня совсем за идиота держите?

Он, конечно, собирался сказать что-то ещё, но Рене уже с обречённостью во взгляде опять встала между ними и подняла руку:

— Всё, ребята. Брейк! Ким, чего это ты разошёлся сегодня?

Она с удовольствием сделала несколько шагов по тесной кают-компании.

— Можно подумать, если бы ты знал заранее, куда нас отправят, это что-нибудь изменило. Держу пари, будет, как всегда. Прилетели, разумную жизнь не обнаружили, улетели. Так какая тебе разница?

Ким насупился, но ничего не ответил. Только засопел с особым значением. Рене, как центр их экипажа, всегда знала немного больше, чем он и Ёшка. Это как бы возводило барьер между ними. Киму не хотелось находиться по сторону этой условной стены вместе с рыжей Ёшкой, пахнущей кошками и ещё какими-то омерзительно мелкими существами даже после многократной дезинсекции.

Ренета догадалась, о чём в данный момент обиженно сопит Ким, добавила уже мягче и доверительнее:

— Там, на месте, ещё разведчики работают, которые послали сигнал «био». Они всё от первого лица и расскажут. В любом случае от них мы узнаем больше, чем из сухих отчётов. Не думаю, что будет какая-нибудь необычность. Даю девяносто девять процентов, что не будет. Расслабься. Ещё несколько часов лететь. А там посмотрим….