Кэп и две принцессы

Глава первая. Первый день на Лься

Когда Рене очнулась, то не сразу поняла, что она всё ещё находится в звездолёте Лься. Лицо стягивала какая-то маска, и как бы ни хотелось чисто автоматически и сразу её сорвать, она с трудом, но удержалась от этой глупости. Маска была кислородной, с фильтром. Сбивали с толку непривычные звуки, которые постепенно наплывали со стороны клёкотом и шипением. Незнакомые, но не пугающие.

Камни, давящие на веки, постепенно превращались в песок, сквозь багряную пелену медленно проступали очертания окружающего мира. Это было всё то же льсянское, полое изнутри яйцо, которое ей осточертело своим неуютом в первые полчаса, как они покинули атмосферу Второй. Но сейчас в нём было достаточно… Многолюдно?

Вокруг Рене, потеряв опору под мощными лапами, летали размноженные копии Кена. Она поняла это сразу, хотя морды у крысо-кенгуру были скрыты под такими же кислородными масками, как и у неё. Рене шевельнулась и даже от этого незначительно напряжения едва не закричала. Она словно превратилась в медузу, насаженную мягким, студенистым телом сразу на несколько острых штырей. Рене пересилила боль и всё-таки обратилась к присутствующим:

— Эй, братья-республиканцы, что случилось? Где мой экипаж?

Вернее, она пробовала закричать, но только что-то еле прошелестела сквозь маску. Удивительно, но льсяне её услышали. Ах, да, у них слух очень чутко настроен на звуковые волны. Рене вспомнила, что много-много часов пробыла в сознании Кена, и пусть немного, но кое-что узнала о этих созданиях. Но что случилось? В голове было непривычно пусто. Неужели им удалось «разъединиться»? Или… Полянский и Кен всё ещё без сознания, поэтому она их не слышит? Странно, но без доводящих до истерики чужих мыслей в голове, Рене вдруг почувствовала себя одинокой.

Копии Кена в кислородных масках тут же подплыли, плотно обступили её, обволакивая своим присвистывающим клёкотом. Их хвосты, распластавшись, регулировали баланс тела, республиканцы рулили ими, как если бы двигались под водой. Рене же просто болталась в какой-то дырявой авоське, подвешенной к невидимому на пологой стене яйца креплению. Мельтешащее вокруг неё мышино-масочное сборище пыталось что-то выяснить, но Рене их совершенно не понимала. И это было вдвойне обиднее, потому что у неё-то тоже были к ним вопросы.

Во-первых, в яйце никого, кроме неё и кучи незнакомых республиканцев не было. И ничего не было. А ведь они с таким трудом и осторожностью загрузили реанимационную капсулу из КЭПа в льсянский звездолёт! Рене, возмущённая отсутствием элементарных бытовых и необходимых медицинских приборов, пробовала возмутиться, но бронебойные доводы Кена отбили тут же эту охоту.

— С республиканцем Лься не может случиться ничего непредвиденного, — пронеслось у них с Кимом в головах в окружении таких бредовых подтверждений, что сразу же хотелось поверить во всё, лишь бы он прекратил что-то доказывать.

— Ну его, — неожиданно примиряюще сказал Полянский. Неужели он преодолел свою патологическую боязнь маленьких существ, похожих на республиканцев Лься? — Ты же знаешь, что всё равно ничего ему не докажешь. И знаешь, почему…

Да, она знала, и поэтому сейчас тревожилась за своего с таким трудом отбитого у Госпожи Смерть пациента. Куда они утащили «Лихого Стрелка» и реанимационную капсулу? Между прочим, являющуюся собственностью Управления и находящуюся на финансовом балансе непосредственно центра КЭПа. То есть — Рене.

Зависшие вокруг верёвочного кокона, в котором боялась шелохнуться Рене, эти несносные республиканцы непрестанно что-то ей втолковывали, тянули свои маленькие, цепкие лапки сквозь дырки «авоськи» Сейчас, когда она увидела их так много сразу, то вдруг поняла, что они очень напоминают детей. Младших школьников, которых привели «позырить» на современный звездолёт.

Рене испугалась, что эти «дети» сейчас из своего любопытства сделают с ней что-нибудь непотребное, а может и опасное для здоровья и жизни. Конечно, льсяне не были злонамеренными. Они просто не понимали многих вещей в своей непосредственности. У них не было сопереживания, как у младенцев лет до трёх. Рене закрыла лицо руками. Не хватало, чтобы они поковыряли ей «глазки» из любопытства, как у неё всё «устроено».

— Лься! — выкрикнула она сквозь плотно прижатые ладони. — Мырск!

Это был весь запас её знаний, ведь она не учила язык, а просто подцепила несколько рванных образов, побывав в голове у Кена. Но этого, кажется, оказалось достаточно. По крайней мере для того, чтобы сетку с Рене отцепили от невидимого крепления и поволокли к выходу. Болтаясь в тесной авоське, центр КЭПа думала о том, что вся эта ситуация очень мало напоминает дипломатическую встречу.

Вывалившись кочаном капусты в сетке из входного шлюза, Рене на секунду перестала дышать. Её сразу же оглушила непривычная смесь ароматов. Сладковато пахло начинавшим бродить солодом и чем-то остро-пряным. Иван-чай, аммиак, куркума, корица, окись азота, какой она подаётся в ингаляционном наркозе. Она, Рене, и в самом деле на другой стороне Северного Креста, области, куда не ходили звездолёты галактического содружества, манящей и опасной, незнакомой, но этого ещё более привлекательной.

Следом за одышкой от непривычных запахов резануло глаза. Из мягко-бежевой «внутренности» яйца бедный организм Рене выпал без всякого предупреждения в фиолетово-бордовую внешнюю действительность. Цвет лепестков земных анютиных глазок отражало небо, затянутое плотными тучами спрессованной пыли, сквозь которую небольшим, но пронзительным голубым пятнышком просвечивался белый карлик Лься.

Повышенная активность электромагнитных волн фиолетового и ультрафиолетового диапазона? В атмосфере может быть биопыль, комбинация органических и неорганических молекул… Без исследований проб воздуха, осадков сказать что-то конкретно, значит просто предположить. На всякий случай Рене плотнее натянула полученный респиратор на нос.

Она показала знаками окружившим её плотной стеной льсянам, что хочет освободиться. Особо в успех этого предприятия не верила, но маленькие республиканцы её послушались. Они заклёкотали снова, подняв жуткий гвалт, от которого по новой разболелась голова, и распустили сетку. Так же, как жуткий защитный костюм Кена на Дведике, сетка осела и, коснувшись земли, растеклась вязкой жижей. Рене отпрыгнула, чтобы не попасть в ядовитую лужу, а льсяне заклёкотали ещё громче и одобрительней. Кажется, им понравился её кульбит.

Очутившись на твёрдой земле, Рене вспомнила. Голова гудела, как и прежде, но сквозь эту нудную, ввинчивающуюся боль стали продираться важные воспоминания. Они… Да, в них врезался астероид. Эта глупость случилась, когда звездолёт Лься вышел из гиперканала и уже приближался к планетарной системе Лься. Рене и Ким не придали особого значения приближающемуся объекту. Силовое поле для отклонения предметов в звездолётах Управления включалось автоматически.

Это было нечто элементарное, такое же как иммунитет к опасным болезням, который вводили всем людям с эмбриональным нано-чипом, и ни у кого не возникало сомнения, что в случае угрозы столкновения с космическим мусором, нужно просто лечь в медицинские капсулы и довериться суперинтеллекту. Но в этот раз… И звездолёт, и планетарная система были чужими, незнакомыми, хотя Полянский и в этом случае справился бы, он хороший бортинженер, только… Только если бы они хоть на мгновение могли подумать, что в льсянском звездолёте нет элементарной «противометеоритки»…

Удар был такой силы, что Рене тут же отбросило на противоположную стену яйца. Всё, что она успела заметить, прежде чем потерять сознание: вздувающийся на глазах ком прямо в центре оболочки между относительными верхом и низом. Впуклая опухоль тут же шла чёрными, паучьими трещинами.

«Дед бил-бил — не разбил», — пронеслось в голове у Рене, и наступила темнота…

Теперь наступило самое время впасть в панику по поводу отсутствия Полянского и Кена, как в обозримом пространстве, так и в голове, но почему-то этот вопрос не вызывал тревоги. Казалось, они в порядке, просто спят: такое же ощущение во время полёта приходило к Рене, когда она оставалась нести вахту, а экипаж отдыхал.

Плотное кольцо мельтешащих перед Рене республиканцев немного рассредоточилось, и она наконец-то смогла рассмотреть местность, куда, несмотря на бессознательное состояние экипажа, всё-таки прибыл звездолёт.

— Красота-то какая, — буркнула сама себе Рене, оглядываясь.

Это, без всякого сомнения, была одна из трёх обитаемых планет, вращающихся вокруг звезды Лься. Которая из них, Рене было сложно понять, потому что искин звездолёта был настроен изначально на точку старта, а Кен сообщил только, что они вернутся на «центральную». Какую из планет, вращающихся по орбите белого карлика, республиканцы выделили, как «центральную», логике Рене было неподвластно. Но хозяин — барин. Раз уж они решились на посещение галактики по чужую сторону Креста, значит, должны соблюдать правила игры.

На самом деле рано или поздно это должно было случиться. И по ту, и по иную сторону вытянутой оси Лебедя две обитаемые стороны Галактики спешно выстраивали пограничные кордоны на территориях, где собирались выбирать полезные ископаемые и прочие ценности. Но не только в этом было дело. Галактическое содружество, в которое входила Земля, видела угрозу своему существованию с неизведанной стороны Креста, которая по неясным причинам не изъявляла желания влиться в дружелюбные ряды организации. Холодная война происходила по древнему, как сама Вселенная закону: кто не с нами, тот против нас. Редкое и непродуктивное общение происходило только с представителями Лься, которые так же имели виды на ось Лебедя.

Итак, что мы имеем «по ту сторону»? Рене, преодолевая резь в глазах и затруднённость дыхания, осмотрелась. Звездолёт опустился (а судя по тому, что врылся скруглённым концом в нехилую воронку, — рухнул) в широкий круг низины, похожей на вдавленный кратер вулкана. Это «блюдечко» простиралось утрамбованной площадкой почти до самого горизонта, где заканчивались его «края». По всей правой скруглённой стороне каменистое плато вырастало в жёлтые валуны, словно в беспорядке просыпанные по периметру гигантской рукой. Слева, не очень далеко от упавшего звездолёта, тянулись тёмные, кажется, обгоревшие развалины каких-то строений совершенно невозможной архитектуры. Они цеплялись друг за друга вразнобой, но шли одной стеной. Абы как сколоченные между собой доски, в спешке залитые разномастными скрепляющими веществами. Из дыр и щелей крошился, ссыпаясь на площадку материал, похожий на бетон, следом ползла застывшая строительная пена, куски пакли, торчавшие из растрескавшихся стен этой сплошной постройки, делали её ещё больше похожей на какое-то нескончаемо-сюрреалистическое воронье гнездо.

Нет, никто бы из землян не рискнул назвать архитектурой этот бред, словно сошедший с полотен подсознательников (группы модных ныне художников, переносящих на холсты символы, спонтанно возникающих во время сна или глубоко погружения в транс). Беспорядочная рукотворная масса — чёрная гарью наверху и светлеющая до пепла к основанию, уходящая к горизонту, насколько хватает зрительного фокуса. Потянуло едким дымом.

Горелый чад проник сквозь защитную маску, и Рене закашлялась. Межзвёзднику нельзя быть таким впечатлительным и превращать ощущения в фантазии. Или… Рене не показалось, что от стен тянет копотью?

— Мырск, Лься, — сказал один из одинаковых на взгляд Рене республиканцев, и осторожно, словно опасаясь прикасаться, потянул её за рукав мягкого костюма для отдыха в сторону, откуда шёл удушающий запах горелого масла.

— Мырск, — подтвердила Рене и сделала несколько шагов к прибывшему только что транспорту. Механизм, похожий на старинный земной автомобиль, был грубо сколочен из каких-то брёвен и плоских листов металла и нещадно чадил.

Когда они проехали на вонючей тарантайке несколько километров вдоль нескончаемой стены, которая, вильнув лентой по приподнятому краю кратера, перевалила на другую сторону, состав воздуха явно изменился. Льсяне, набившееся вместе с Рене в механическую коробку, сняли маски и показали знаками, что она тоже может это сделать. Рене маску снимать не стала, но липучки, служившие застёжками, на висках ослабила: жёсткий неизвестный материал натирал переносицу и неприятно цеплял нежную кожу нижних век. Но здесь даже пахло как-то получше, хотя чёрный дым из-под «капота» авто валил всё с той же интенсивностью, вместо раздражающе-химического оттенка в воздухе появился привкус очень жирного масла. Этот запах было сложно выразить привычными словами, и это определение, пришедшее ей в голову, показалось Рене довольно близким к тому, что она ощущала.

Сидеть в авто было не на чем, все стояли, набившись в короб, и в местах, где дорогу подбрасывало, с восторженным клёкотом хватались за стенки и друг за друга. Скоро Рене показалось, что у неё всё тело в синяках от хватки цепких, сильных пальчиков.

Авто выехал на дорогу более широкую и менее замызганную. Кажется, поверхность здесь была обработана более качественным материалом. Впечатление складывалось такое, словно полотно не укладывали катком, а втаптывали лапами прямо в почву. Трясло всё так же мелко и зубодробительно, но не так часто, и стена из наспех нашлёпанных стройматериалов стала немного белее и однороднее.

Внезапно тряска прекратилась: авто остановился на месте, ничем не выделяющимся из других. Республиканцы посыпались с тарантайки, как созревшие груши, и Рене поняла, что они достигли места назначения. Выбравшись из условного транспорта, она нырнула вслед за кенгокрысами в круглый проход, очень напоминавший вход в нору, и сразу попала в довольно большой зал. Кажется, республиканцы презирали предметы быта, потому что и в этом зале из мебели находился только большой стол-тумба, раскорячившийся прямо по центру.

Под столом стояло что-то вроде огромной непрозрачной банки, из которой вверх тянулись какие-то проводки и шланги, а с поверхности внимательно и даже как-то радостно на Рене смотрел живой бюст, привязанный этими кабелями к ёмкости. И это точно был тот самый Мырск, которого она видела как-то раз в голове у Кена.

Совет. Главный. Живой бюст.

Бюст что резко проклёкотал в сторону сопровождавших Рене республиканцев, и они сразу же покинули «зал», оставив их наедине.

— Ты волнуешься за своего соплеменника, — неожиданно чётко и понятно произнёс Мырск, в упор разглядывая Рене своими чёрными глазами. И взгляд его, в отличие от остальных встреченных ею республиканцев, казался живым и осмысленным. Она отражалась во мраке бусин, окружённая ореолом сочувствия. Ошибиться было невозможно — Рене ощущала это всем своим существом.

Она кивнула:

— Не только за него. За Ке… За своих знакомых Лься я тоже волнуюсь.

— Не стоит, — бюст шевельнул вытянутой мордой. — Они все живы, если ты это хотела узнать. И спасибо тебе.

— Спасение живых существ — это мой долг, — пробормотала Рене обязательную фразу, чувствуя, что эти слова и пафосный тон здесь некстати. — Каждый член галактического содружества сделал бы это на моём месте.

— Нет, — неожиданно ответил Мырск. Он говорил не через переводчик, поэтому его слова, хоть и с некоторым характерным для Лься прихлюпывающим шёпотом, выражали интонационно и мысль, которую он озвучивал. Он и в самом деле был расположен к Рене и благодарен. — Спасти — хорошо, но приятная неожиданность в том, что ты проявляешь беспокойство за их состояние. Это требует дополнительной порции окситоцина. Представляю, как тебе тяжело расходовать драгоценный материал для инопланетников.

— Мне не тяжело, — сказала Рене. — Ни капельки. Я могу и дальше расходовать окситоцин. Сколько понадобится.

Такая форма разговора не входила в дипломатический этикет, но оказалась самой уместной в этот момент. Мырск с трудом покачал головой.

— Я слышал, что существа с той стороны Галактики безрассудно растрачивают ценный материал. Для того, чтобы понять ценность чего-то нужно это что-то потерять.

Рене внезапно поняла. Мырск был тем самым Советом, о котором с большим пиететом и не единожды упоминал Кен. И даже поняла — почему. Конечно, Рене не могла быть стопроцентно уверена в правильности своей догадки, но, очевидно, Мырск, лишённый части тела и — соответственно, части тех органов, которые участвуют в синтезе гормонов, — смог перестроить свои системы для функционирования, но без падений в этот глубокий льсянский сон. Сложно было сказать, как эндокринная система Совета подстроилась к его состоянию, но Мырску явно было знакомо и сочувствие, и ненависть, и любовь.

В глазах своих соплеменников он был особенным, ПОЗНАВШИМ, почти божеством.

— Кстати, о потерях… Я увижу своих… друзей? — немного запнувшись, поинтересовалась Рене.

Бюст кивнул.

— Непременно. Только немного позже. Когда мы найдём способ поймать Приход Разума. Хотя тебе он может быть больше известен как Странствующий Микрокосм.

— Что?! — удивилась Рене. — Мне ничего такого не известно.

— Ну как же? А феномен, который спрятался в ваших головах? Кстати, мы тут поймали кое-кое. Крутился у входа канала к Кресту. Может, ты поговоришь с этим шпионом? Кажется, он из ваших.

Рене обомлела. В зал Совета, широко улыбаясь, вошёл Ю Джин.