Королевская кровь-13. Часть 2

Глава 6

21 мая, Тафия, Четери

Четери нашел Юнеди тогда, когда дворец только-только просыпался. Он мог бы приказать ученику явиться к себе в кабинет или разделить утреннюю трапезу, но сейчас Чет использовал любую возможность потренироваться ориентации в пространстве.

И эти тренировки были едва ли не сложнее, чем те, которыми он ранее закалял свои тело и дух. Окружающий мир благодаря им с каждым днем становился все глубже: мозг привыкал улавливать мельчайшие потоки стихий, обучался и творил для Чета новый, объемный мир, яркий и текучий. От него к вечерам начинала болеть непривычная к нагрузкам голова, и не отменило стихийное зрение ни темноты, в которой текли потоки, ни отчаяния после пробуждения: когда Мастер открывал глаза, ему на мгновение казалось, что сейчас он все увидит, что тьма, в которую он погрузился — это сон.

Но истина была в том, что именно во снах он жил теперь в мире, к которому привык. А дни он переживал. Пережидал. И понимая, осознавая, что нужно выбираться из тоски, осознанно пестовал минуты радости — теплые объятья Светы, ощущение солнца на лице, нежное гуленье малыша Марка — то ли сын, то ли равновесник в нем приносил Чету такое успокоение, как никто и ничто другое.

Тьма была вокруг и тьма затапливала изнутри, и Четери не знал, удастся ли ему справиться с этим давлением. И не наступит ли время, когда ему не захочется справляться.

Чет знал, что Мастера и их ученики занимаются в глубине парка, у большого пруда, дабы потом, разгорячившись, поклониться матушке-Воде, упасть в ее объятья как в руки любимой, искупаться, набраться сил. Тренировались они рано утром и поздно вечером, потому что дни были заняты насущными делами. Воины облетали поселения Тафийской ольче — области, центром которой был Город-у-реки, узнавали, не нужна ли жителям помощь и не замечали ли они инсектоидов.

Это было не лишним — единичные стрекозы и охонги все же ухитрились сбежать в леса, и могли бы натворить бед, если бы их не выслеживали и не уничтожали. Иногда жители сами слали гонцов с известием, что в лесах по соседству замечена тварь или найдены растерзанные, перемолотые чудовищными челюстями останки крупных животных.

Заодно драконы восстанавливали русла ручьев, порванные трещинами, открывали источники. Тех жителей, кто потерял жилье, звали в Тафию, где пустых домов было довольно — и нередко случалось, что возвращались воины с многочисленными семьями на спинах.

Но все же большинство жителей деревень-корелей предпочитали оставаться на месте, пасти свои стада и возделывать землю.

Четери остановился меж деревьев, глядя, как слаженно двигаются силуэты бойцов под короткие команды Юнеди: теперь Чет замечал мельчайшие особенности в аурах окружающих его людей и мог отличить одного соплеменника от другого. Он смотрел и понимал то, что понимал и во время почти медитативных занятий с Алиной — сейчас он не способен учить. Он может показать движения, но не способен поправить и направить: не видит движения мышц под кожей, не видит, где жила напряжена, а где слишком расслаблена, не понимает, на своем пределе делает воин движение или нет. Он не сможет больше растить Мастеров.

Если только мозг не перестроится еще сильнее и Чет, будучи не в состоянии замечать одно, будет замечать другое.

Юнеди, судя по почтительному движению головой, увидел его, увидели и другие драконы, но не остановились — все знали, что Четери против остановки занятий. Владыка сделал знак рукой, мол, продолжай, и прислонился к стволу дерева.

Воины занимались, и ему было хорошо смотреть на них. В Юнеди чувствовалась еще скованность после заключения в горе, но как понять, что за мышца спазмирована, какие тут движения нужны для растяжения и разогрева? Только если проминать руками, как он сделал это с Алиной. Но Четери выбросил это из головы, любуясь движениями ученика и сына и других Мастеров — самому Юнеди достаточно будет еще лет двадцать работы над телом и, возможно, он сможет достичь уровня Чета.

Чет любовался, но не напрягалось тело как прежде, когда он видел добрый бой или тренировки, не хотелось присоединиться и душа не загоралась веселым азартом в предвкушении того, как разогреется тело.

Драконы закончили, и уже после этого повернулись к Четери и склонили головы в знак приветствия. А после его ответного знака начали раздеваться — снимать короткие шельвары, в которых занимались, и прыгать с гиканьем и хохотом в воду.

Юнеди, ополоснувшись, вышел из воды, натянул на влажное тело одежду и подошел к Чету.

— Мастер, — склонил он голову.

— Мастер, — ответил, улыбаясь, Четери и тоже склонил голову. — Ученик. Сын.

От Юнеди потянуло удивлением, но сдержанность его взяла вверх, и он только соединил руки за спиной и выпрямился. В воде продолжали резвиться воины-драконы — и правда как дети в гостях в матери. Чет едва заметно улыбнулся и жадно вдохнул запах близкой воды и сочной зелени, смешанный с запахом пота и металла.

— У меня есть для тебя дело, — продолжил Четери. — Случилось так, что я дал слово помочь тем, кому очень нужна помощь. Но не могу его выполнить из-за увечья. Остается просить тебя.

— Долги учителя — долги учеников, — серьезно ответил Юнеди. — Расскажи, что нужно сделать… отец.

И Четери, вновь шагнув к дорожкам парка — сейчас, после стольких прогулок, он чувствовал себя на них гораздо уверенней, — начал свой рассказ. Про свое путешествие по Лортаху, про три сопки, под которыми скрываются поверженные боги, о двух лунах в небе, которые никак не могут вернуться в лоно матери-Хиды, про озеро испытаний, и о том, что дал он слово, и богиня, возможно, ждет сейчас помощи. Потому что Ренх-сат на вчерашней встрече никак не упомянул, что наблюдал какие-то божественные явления, значит, богиня либо мертва, либо не смогла освободиться. И нужно знать, что с ней, а если она жива — узнать, что ей может помочь и как.

Пока они говорили, обошли едва ли не весь огромный парк, заглянули к сияющему лазурью и перламутром во тьме терновнику, который деликатно и уважительно пощекотал руку Чета усиками, и вернулись ко дворцу, который был уже шумен и деловит и пах сладкими лепешками, молоком и мясом.

— Я все сделаю, учитель, — сказал Юнеди так, будто ничего сложного ему не предстояло. А Чет вновь затосковал — и тут же обрубил себя. Хватит.

— Я хотел, чтобы ты пошел один, но сейчас думаю, что разумно тебе взять с собой Или и Киноли, — проговорил Четери. — Там водятся разные твари, есть и те, которые могут заставить и нас вспотеть. Да и пусть мне обещали, что тебя пропустят. Мало ли кто захочет пустить вам стрелу в спину, нужно, чтобы были те, кто прикроет.

Юнеди кивнул. Давно уже он перестал вскидываться «я сам все могу», давно уже поселилась в нем степенность и спокойствие. Иногда Чету казалось, что старший из его учеников-Мастеров уж слишком контролирует себя. Уж слишком старается быть достойным отца. Может, будь Чет с ним ближе в его детстве, сейчас Юнеди был бы посвободнее?

— Мне что-то передать ей от тебя? — спросил Юнеди.

— Да, — кивнул Четери. — Я дам тебе с собой подарок для Хиды. Если она жива, то ей он придется по сердцу, а если нет — пригодится ее людям. И если нет ее, если не дождалась она освобождения, позови людей тимавеш к нам, Юнеди. Проводите их сюда. Раз я из их племени, я обязан о них позаботиться, тем более что, — тут он снова усмехнулся, — их благословения вполне могли помочь мне победить врага.

— Молитва добрых людей делает клинок острее и щит крепче, — с пониманием повторил Юнеди слова Мастера Фери, которые Чет передал своим ученикам.

— Сильнее только материнская молитва, — продолжил Четери и хлопнул сына по плечу.

— Возьми, — он протянул ему свиток. — Я записал вопросы, которые нужно задать, если богиня жива и сможет поговорить с тобой. Самое важное, что нужно узнать — все ли тени чужих богов мертвы и что мы можем сделать, если нет. Затем — почему она не освобождается и не возвращает своих детей, если ее враги ушли из ее мира. Как ей можно помочь? Есть вопрос от моей сестры по оружию, жены моего ученика Макса Алины Рудлог — есть ли возможность вызволить ее мужа, растворенного в божественной стихии. Еще скажи, что бог, которому богиня дала кров, тоже помнит о своем слове и все сделает для его выполнения. И скажи, что верно было предсказание — я больше на Лортах не вернусь. Но готов выполнить данное ей слово руками своих учеников. А еще, — он усмехнулся, — расскажи ей то, что было здесь, как проходил бой. И позволь посмотреть на это через твою память. Ей будет интересно, она любит хорошие истории и хороший бой. И ей будет приятно знать, что ее враги побеждены.

— Мне самому уже интересно, Мастер, — признался Юнеди. В нем чувствовалось то самое нетерпение, которое было так знакомо прошлому Чету — нетерпение перед путешествием и приключениями.

— Сейчас зайдем в кабинет, я покажу тебе, куда идти, — произнес Четери. — Я говорил с военачальником иномирян Тмир-ваном, и он знает, что тебя надо не только пропустить, но и показать, где находится убитая огромная многоножка. Но если он обманул меня и вам придется уходить от преследования, ты будешь знать ориентиры.

Утреннее солнце уже начало накрывать Пески волнами жара, когда Мастера ступили на прохладный мрамор дворца и поднялись по сияющей зеленой стихией земли лестнице на второй этаж, с одной стороны которого находились покои Владыки и всех домочадцев, а с другой — бывший гарем, помещения которого сейчас использовались как рабочие залы и кабинеты.

Когда они дошли, Четери взял лист бумаги и наощупь начал чертить.

— Вот здесь портал, — проговорил он, — но ты помнишь, что неизвестно, в какую сторону ты выйдешь. Ориентиром вам будет служить сгоревший лес за рекой. Встаньте к нему лицом: по правую руку за краем горельника будут земли тимавеш. Дойдете до него, переплывете через реку, подниметесь на высокий берег и пойдете дальше направо, пока не наткнетесь на каменные выходы и столбы. Там увидите дохлую гигантскую многоножку с выколотыми глазами. Ну, даже если ее сожрали крысозубы, это такая мелочь типа крупных крыс, оболочка останется. И от нее дальше иди вправо, углубившись в лес метров на двести-триста. Ты поймешь, что пришел, когда заметишь, что встал в полосу блуждания. И жди. Тебя точно найдут. А там уж, увидев людей, крикни, что ты от меня. Я записал тебе, как звучит приветствие на языке тимавеш.

— Когда нам выходить, учитель? — спросил Юнеди, выслушав Чета. От него веяло собранностью и предвкушением.

Четери бы сам с радостью сходил в новый мир — сколько еще нужно было править в нем, сколько там было чудовищ и людей, не лучше чудовищ, и скольким людям нужна была помощь! Но ему путь туда был закрыт. И Четери ждал и понимал, что должен открыться ему какой-то иной путь. Какой-то иной, которого он пока не видит.

— Закончите здесь дела и идите. Туда с вашей скоростью идти не больше суток, а если Тмир-ван отнесет вас на стрекозах к мелькодере, то и того меньше. Но не показывай иномирянам земли тимавеш.Через трое суток я надеюсь видеть тебя здесь, Юнеди.

Ученик склонил голову и ушел искать Ити и Киноли, которые должны были вернуться с юга области. А Четери запрокинул голову к небу.

— Надеюсь, ты все слышал, Великий, — проговорил он, — дело движется. Скоро мы все будем знать. Скоро и ты сможешь отправить своих людей — как только мои ученики проверят, что враги наши держат свое слово.

Легкий холодок коснулся его лба. Ворон слышал и одобрял.

А еще через полчаса из телепорт-портала шагнул молодой темный с военной выправкой. Его, представившегося бароном Дугласом Макроутом, посланником Корвина Гёттенхольда, привели к Четери.

— Владыка, — сказал барон, поклонившись, — мой повелитель послал меня с письмом, которое просит передать великой Хиде. Герцог Дармоншир, который ведет переговоры с кнесом Ренх-сатом, написал моему повелителю о том, что кнес готов отдать нам женщин за продовольствие, подтвердив слова нашего наблюдателя. На Тидуссе нет излишков продуктов, однако Йеллоувинь обещал поделиться. Но мой повелитель решил, что великой Хиде, если она еще жива и ждет освобождения, будет полезно узнать о потребностях кнеса и его отчаянном положении. Мой повелитель считает, что она сможет извлечь из этого выгоду для себя и народа тимавеш.

— Твой повелитель прав, — ответил Четери. — Я отдам письмо своему ученику. Великой Хиде нужны силы, а кто дает сил больше, чем верные последователи?

Через два часа трое Мастеров шагнули в дымку портала, а Четери, ощутив, как сильно ослабели нити, соединяющие учеников с ним, едва удержался, чтобы не пойти за ними.

Нет, этот путь для него закрыт. У него впереди другой. И он его найдет.

21 мая, Вейн, Дармоншир, Мартин фон Съедентент

Давненько барон фон Съедентент не брался за выполнение защитных артефактов. И потому, что квалификация его была уже слишком велика для этого, и потому, что других задач, более интересных и важных хватало. Да и для создания отличного артефакта хватило бы любого профессионала с двадцатилетним опытом.

Но Бермонту не нужен был отличный, ему нужен был превосходный.

В маленьком пузырьке у барона было несколько капель крови короля-медведя, а в платке лежал золотой волос Полины-Иоанны, которая и не подозревала, что он попал к магу в руки.

Для исполнения заказа Мартину нужны были и драгоценные камни-накопители, на которых можно было вырезать знаки, и специальные инструменты. С камнями вопрос решился — Бермонт предложил выбрать любой камень или драгоценность из королевской сокровищницы, и барон, подумав, попросил найти ему чистейший изумруд — чем крупнее, тем лучше, но, главное, без включений. Изумруды считались идеальными камнями для защитных заклинаний, а уж крупные естественного происхождения накапливали стихийные силы самостоятельно и могли подпитывать вязь заклятия вечно.

Через несколько дней ему прислали телепорт-почтой не просто изумруд — украшение-подвеску. Посередине — чистейший ограненный камень размером с плоский орех, вокруг него — рубины-лепестки высочайшего качества, образующие лепестки изысканного шиповника. Барон, разворачивая пакет, присвистнул и показал украшение Виктории. Встретить чистый, прозрачный изумруд крупнее трех-четырех карат было почти невозможно, а он держал в руках самоцвет карат в двадцать, и он был идеален.

— Твоя защита работала бы и на медной пластине,- заметила волшебница.

— Вики, ты же моя жена, в тебе должна была уже прорасти блакорийская практичность, — потешно изумился Мартин. — Внимай и запоминай: если есть возможность поработать на уникальном материале, а заказчик от его стоимости даже не почешется, надо ее использовать.

Виктория, которая разгульный образ жизни, в отличие от него, не вела, и за время работы в Эмиратах приобрела состояние побольше его собственного, снисходительно взглянула на него поверх книги «Экстремальные каркасные плетения» — монографии Таис Инидис. Ее она взяла в их блакорийском доме, когда они ходили туда за одеждой.

— Что-то мне кажется, ты уже заскучал, — проговорила она.

— С чего ты взяла? — Мартин с невозмутимым лицом принялся рассматривать украшение и править на чертеже набросок рунной защиты. Потом вычертит все точно, высчитает до миллиметра, перенесет на камни и напитает силой. Такая работа займет недели две минимум — потому что знаки вырезались поэтапно и стихийными потоками напитывались тоже, запечатлевая ауру защищаемой и кровь того, от кого требовалась защита.

Сложная работа. Но Мартин не на шутку увлекся ею.

— Ты всегда начинаешь шутить как заведенный, — усмехнулась она. — И потом предлагаешь что-то этакое.

— Ты права, — вздохнул он. — У Марины тут, конечно, славно. Я тут как на отдыхе у сестры, болтаю с ней, обнимаю тебя, уничтожаю запасы алкоголя ее мужа. Мы с тобой заслужили этот отпуск, да? — Он посмотрел на Вику, которая выглядела уже почти как раньше, и только едва заметные морщины на шее, у глаз и рта да седые короткие волосы, уже начавшие отрастать у корней темным, напоминали о том, какими они были недавно.

— Однозначно, — ответила она. — Тут хорошо. Но тебе тяжело прохлаждаться, потому что ты думаешь о том, что еще ничего не закончено?

— Как будто ты не думаешь о том же, — проворчал он. Дочертив эскиз, вскочил. Мартин теперь постоянно использовал возможность двигаться — после старческой немощи, боли в суставах и тремора, ощущение молодого тела вызывало у него почти экстаз. А Вики и вовсе радовала его утренней гимнастикой так, что кровообращение усиливалось как у подростка.

Мартин фотографировал их вдвоем каждый день.

— У других пар есть альбом старения вместе, — объяснил он, — а у нас будет альбом наоборот. Да и в принципе я хочу запомнить себя старым хрычом. Очень мотивирует к дальнейшему развитию резерва, знаешь ли.

Вики не была против. Им вообще оказалось очень комфортно вдвоем и в безделье — они отсыпались, занимались любовью, как только тела позволили это делать (Мартин, признаться, испытал в первый раз огромное облегчение), переписывались с Сашей, у которого на носу был восемьдесят первый день рождения, обсуждали возможности вернуть Макса, иногда приходили на военные позиции — Вики к инляндской армии, Март — к блакорийской, — но там активно справлялись без них. Они гуляли, с большим теплом общались с четой Дармонширов, помогали леди Лотте с детьми и виталистам в лазарете, обсуждали все на свете, обследовали морское побережье и заросшие трещины, ходили купаться на Маль-Серену, чье побережье было защищено огромным духом океана. Даже сходили на могилу к Михею в Верхолесье, до которого иномиряне дойти не успели, и долго бродили по улицам городка, вспоминая, как тут все было в тот раз.

О прошлой трагедии напоминал только скромный черный обелиск у восстановленного храма, на котором было написано «Жертвам прорыва темного стихийного духа» и перечислены фамилии. «Михей и Анна Севастьяновы» — было написано в самом верху, и на обратной стороне — «Дух был побежден благодаря самоотверженной жертве полковника Севастьянова Михея Вальдемаровича, боевого мага, который силой своей сковал его, что позволило выиграть время до прибытия магов для зачистки».

Короткое и лживое резюме той истории. Но единственно правильное.

Пахло тут хорошо — цветами и кошеной у дорожек травой, — низкие домики веселили распахнутыми резными ставнями, солнце сияло радостно, будто и не случалось тут ничего плохого.

— Хотел бы я знать, кем он переродился, — проговорил Мартин тяжело. — Похож ли на себя. Как и кем живет сейчас.

— Он все равно нас не вспомнит, — качнула головой Вики.– Так что пусть будет так. Пусть живет в нашей памяти таким, каким был.

Они еще постояли у мемориала. На него уселась птаха, разглядывая их глазками-бусинками. И запела, засвистела, фьюить-фьюить-фьють, задирая головку и пуша крылышки.

Со всех сторон раздались ответные трели. Праздник жизни на месте смерти.

— А ведь уйдем мы, и не останется людей, которые будут знать, как все было на самом деле, — задумчиво сказала Виктория, глядя и на храм, у которого их чуть не поубивал все Михей, и на вход, у которого рыдал Макс, обхватив голову руками. Внутрь зайти она так и не решилась, а Мартин не стал настаивать, потому что где-то там, на месте алтаря, были камни, пропитанные кровью друга. — Представляешь, сколько таких тайн в истории мира?

— И мы, похоже, гостим в замке одной из них, — хмыкнул Мартин, и Вики кивнула. Они, не сговариваясь, отвернулись и пошли прочь. — Мне вот безумно интересно, как же так получилось, Вик. Думаешь, узнаем?

— Узнаем, — пообещала она как-то уж слишком уверенно. — Вот коронация пройдет и узнаем. А если и нет — ты же не зря дружишь с Мариной и помогаешь Дармонширу в герцогстве? Не узнаем сами, так он тебе расскажет.

— Или нет, — пробормотал Мартин.

— Или нет, — усмехнулась Виктория.

В храм они все-таки вернулись. Поставили свечи в чаши, заполненные зерном, склонили головы и пожелали Михею — хорошего посмертия, а Максу — поскорее вернуться на Туру.

Сейчас Вики, вновь попытавшаяся читать, наблюдала за мужем, который разминался после сидения над чертежами.

— Что? — фыркнул барон, перехватив ее заинтересованный взгляд. — Любуешься прекрасным мной?

— Это тоже, — усмехнулась Виктория. — А еще жду, пока ты выскажешь свое заманчивое предложение.

Барон широко улыбнулся.

— Все-то ты знаешь, родная. Ну хорошо. Давай снова сходим домой? Я пошуршу по своим записям, мне нужны мои инструменты, пару своих наработок найду, освежу кое-что в памяти. Сварю тебе какао, хочешь? Заодно посмотрим, что там в городе делается.

Вики засмеялась.

— Тебя тоже попросили заглянуть в Рибенштадт для получения развединформации?

— Тоже, — не стал отрицать барон. — Но я пока не собирался. Мне сказали, что это терпит. Однако почему бы не совместить полезное и полезное?

В блакорийском доме фон Съедентентов было темно и тихо. И зябко, несмотря на май — толстые стены долго хранили сырость и холод. И пусть дом был накрыт щитом, Мартин не стал растапливать камин — чтобы не привлекать лишнего внимания. Он отобрал свои записи, подготовил чемоданчик с инструментами и окуляры, позволяющие даже обладателям слабого дара видеть токи стихий в нанесенных знаках. И действительно сварил какао, запах которого словно рассеял темноту в доме.

И затем они с Вики, накинув полог невидимости, пошли в город.

В ноздри тут же ударила вонь старых пожарищ и муравьиной кислоты, влажности, помоев и плесени. Старинная брусчатка покрылась мхами — раньше здесь сновали местные жители, ездили автомобили, ходили толпы туристов. Сейчас шмыгали только крысы.

— Ты слышишь? — удивленно прошептала Виктория: Мартин видел, как ее силуэт сделал жест усиления зрения и слуха, и сам повторил его. В уши ударили крики, звуки выстрелов, рев инсектоидов, грохот. Супруги переглянулись и, не сговариваясь, поднялись в воздух на воздушных досках.

И там, с высоты, они увидели кварталы выгоревших без хозяев домов, провалившиеся крыши и зияние на месте старого дворца Гёттенхольдов. Увидели на площадях и в парках богатых домов пустые загоны для инсектоидов и мечущихся в воздухе стрекоз со всадниками.

На их глазах из одного из домов выстрелили из гранатомета, и атаковавшая этот дом стрекоза рухнула на землю. Неподалеку сшибались с треском, ломая жвала и лапы, охонги с всадниками. Стреляли на земле — иномиряне в иномирян, кое-где шли рукопашные схватки, повсюду валялись трупы, в том числе в одеждах жрецов. Видно было, что бои идут не первый день.

— Да что тут за херня происходит? — изумленно выругался Мартин.

— Выясним, — коротко ответила Вики, активируя на себе доспех.

Они облетели весь город и убедились — Рибенштадт разделился на две части, в одной из которых приказы отдавали жрецы, в другой — военные. Столкновения шли в центре, и каждая из сторон пыталась вторую уничтожить с особым остервенением.

Через полчаса Мартин выхватил взглядом раненого иномирянина, по богатству доспеха — кого-то из командиров, ползущего к дому. За ним оставалась полоса крови, ноги были явно прострелены.

Спустившихся невидимых магов он принял за галлюцинацию, видимо. Вики остановила ему кровь, вкачала виты. И вместе с ним ушла в расположение войск Инляндии.

Мартин еще часа полтора наблюдал за боями, а затем, вернувшись в свой дом и захватив подготовленные инструменты и материалы, тоже переправился к Вики. Там он доложил о ситуации и узнал, что принесенный тха-нор, подлеченный супругой, оказался подчиненным тиодхара Виса-асха.

И рассказал он удивительную историю, которая очень порадовала и инляндское командование, и блакорийское, которому радиосвязью были переданы все подробности. Очень обнадеживающие подробности.

Тиодхар Виса-асх почти физически ощущал, как сжимается на его горле удушающая рука. И не в том, что армия Лортаха была разбита и считанные декады отделяло его армию от уничтожения, было дело.

Почти декада прошла с явления ему чужого бога, который хотел, чтобы Виса-асх и его люди признали его своим богом. Вернулись измотанные лазутчики, ночами гнавшие раньяров на юг Руд-лога и восток Йел-лоу-виня, вернулись не все — часть стрекоз не выдержала гонки. Но главное они разузнали: вместо одних Врат была перепаханная, растрескавшаяся земля, вокруг которой с трудом угадывался стертый с лица земли лагерь и останки дохлых тха-охонгов и раньяров, вместо других — золотой купол, рядом с которым стоял курган из павших инсектоидов.

Виса-асх не был самым умелым из генералов императора, но самым изворотливым, способным приспосабливаться и продуманным — безусловно. Он не жалел ни местных, ни своих воинов, когда нужно было добиться победы, но умел останавливаться и разумно оценивать свое положение. Сложись его жизнь иначе, он стал бы прекрасным интриганом при дворе императора, но все мужчины в его роду служили Войне, и он не стал исключением.

Он послал десяток раньяров в обе стороны не только для того, чтобы быть уверенным, что кто-то да долетит и вернется, но и затем, что рассказ одного нейра не произведет такого впечатления, как рассказ десятка.

Сейчас по армии без его участия расходились слухи, что все врата закрыты, а, значит, возвращения на Лортах можно не ждать. И пусть Виса-асх со слов местного бога знал, что есть еще возможность вернуться на Лортах, он пока молчал. Опасался за свою голову — а потому люди должны были созреть. Они должны были устать от неизвестности и страха и быть готовыми пойти за тем, кто покажет им выход. И кто позволит выжить.

Нет, душила его вовсе не необходимость решить, что делать дальше. Он опасался потому, что в армии оставалось много жрецов — в том числе и Сатхи-ша, старший жрец, наблюдатель из самого храма четырех богов. Наемники боялись жрецов как огня, их влияние было сильно, значительная часть нейров и норов слушалась их из страха, и нужно было действовать осторожно и тонко, чтобы перебить этот страх. И так, чтобы жрецы не захотели убить самого Виса-асха слишком рано.

То, что его захотят убить, было предопределено. Уж слишком Сатхи-ша жаждал власти. А армии требовалась жертва, тот, на кого переложат вину за поражения.

Говорили жрецы о том, что их боги сильны и жестоки, и просто не могли быть побеждены, что им наверняка пришлось отступить обратно на Лортах, чтобы набраться сил, и обязательно откроются новые врата, а задача армии — продержаться до тех пор. И их слушали. Не все, но слушали. Они врали, но давали хоть какую-то надежду.

Тех нейров, кто слышал слова служителей местных богов о том, что боги проиграли и смели сказать об этом, попросту убивали. Но слухи шли — на пользу Виса-асху, — и армия постепенно раскалывалась пополам. На тех, кто верил своим глазам и тех, кто верил жрецам.

Подкрепляло надежду верящих жрецам и то, что враги начали разбрасывать на подступах к лорташским отрядам листовки, где было написано «ближайшие к вам врата закрыты». «Значит, какие-то да остались открыты?» — шептались нейры.

Виса-асх выжидал. Он знал, зачем враги выбрали такие слова — отсутствие определенности изматывало хуже безнадежности. Он ждал, но не бездействовал, и постепенно, одного за другим, оповещал о разговоре с богом этого мира тех тха-норов, которые казались ему наиболее разумными и наименее подверженными истерии. Тех, кто бежал с ним с Севера Рудлога, тех, кто устал и хотел лишь покоя. Тех, кому, как ему, возвращение на Лортах могло стоить и положения, и жизни.

У Виса-асха не было прокнесии с войсками, способными защитить и прокормить его, а твердыня его без воинов, полегших здесь, на Туре, легко станет добычей соседа, если уже не стала. А ему самому на Лортахе, если его пощадят, в лучшем случае придется служить жрецам или Манк-тешу, ежели тот все же добрался до внучки императора Анлин-кас и взял ее в жены, утвердив себя императором.

До него доходили слухи, что жрецы недовольны им — особенно после того, как сам он сходил в храм местных богов и общался с местным священников. Верные люди и норы, которые жрецов опасались больше, чем Виса-асха, но не могли промолчать, предупреждали его, что его будут или заставлять подчиниться Сатхи-ша, который назначит себя правителем этой земли, либо уберут.

Знал бы Сатхи-ша, что Виса-асх еще раз ходил в тот храм за помощью. Ожоги его на голове и плечах, полученные еще при бегстве с Севера Руд-лога, заросли и перестали болеть после явления чудесных лечащих шаров, но часто ему теперь снилось, что он горит, и проклятые ожоги пекли во сне так, что он просыпался с криком. Медовая настойка с туманящими голову травами уже не помогала. Тогда он и решился пойти во второй раз в храм, хотя и страшился, что чужой бог сразу стребует с него ответ.

Но от бессонницы и кошмаров хотелось уже иногда влететь головой в стену или вспороть себе горло.

Служитель шестиугольного храма вышел ему навстречу, когда тиодхар шагнул на песок внутреннего двора. Выслушал просьбу, более похожую на приказ, потому что просить сильные мира Лортах не умели. И не стал торговаться, не стал ставить условия — просто возложил на лоб и плечо Виса-асха руки и зашептал свои молитвы.

В голове словно холодком помазало и отпустило.

— Расскажи мне про своих богов, жрец, — сказал тогда Виса-асх, глядя на статуи местных господ — такие простые, не страшные, не внушительные. — Что требуют они за поклонение? Как наказывают непокорных?

И почти до утра слушал он рассказ, а под утро, вернувшись в дом, который сделал своим, заснул сном без кошмаров.

Бог этого мира предлагал ему служить только себе, и тогда Виса-асх будет проводником его воли, а не тем, кто подчиняется проводникам. И он принял решение.

Через несколько дней, вновь ночью, пока верные ему люди отвлекали внимание соглядаев жрецов, он прошел в храм местных богов. И там, глядя на статую бога с вороном на плече и черепом в рукаве, поклонился ему и сказал на местном языке:

— Я хотеть остаться здесь, господин Корвин. Хотеть быть тебе помощник. Но как мне убедить в этом мои воины?

Статуя поплыла и на землю шагнул рыжебородый мужчина в темных одеждах.

Виса-асх в прошлый раз осторожно спрашивал у жреца, почему вживую бог так не похож на свое изображение. Служитель, видимо, удивившись тому, что какому-то иномирянину являлся их бог, внимательней посмотрел на иноземного командира и проговорил:

— Кто знает помыслы богов, воин? Возможно, ему просто надоел старый облик…

В туманности ответов жрецы двух миров были удивительно похожи. И не поймешь, знают они, и не могут сказать, или просто не знают.

Под руку шагнувшему к генералу богу тут же поднырнула какая-то тварь, похожая то ли на местную пузатую и крылатую змею, то ли на змееголовую птицу, и бог ласково потрепал ее по голове. И от него, и от нее шел смертный холод, но Виса-асх не ощущал того подавляющего ужаса, который испытывал всякий раз при контакте со своими богами.

— Ты быстро принял решение, — одобрительно сказал бог, — значит, ты и вправду умен. Ты же понимаешь, что будет дальше?

Виса-асх понимал. Он достаточно воевал, чтобы видеть наперед.

— Даже если мы стоять до конца, нам не получиться удержать эта земля, — ответил он, старательно подбирая слова. Бог смотрел сияющими зеленым глазами, но Виса-асх опять поймал себя на мысли, что не боится сказать что-то не то и быть убитым. — Армия уже сейчас начинать голодать. Нас воевать большая армия, нас уничтожить. Из десять нейры в живые остаться один, который избежать смерть от оружие или голод, — он говорил и осознавал, что так и будет. Ярость от осознания давно прошла, оставив желание, чтобы все скорее закончилось. — Нас сейчас сотня тысяча, останется десять тысяча. И те, кто остаться в живые и попасть в плен, сначала все равно заставить работать на эта земля. Лазутчики наши говорить, что в страна Инляндия пленные нейры работать от восход до закат. А затем нас либо отправить на Лортах, либо отдать ты. Так зачем люди умирать, если конец один?

— Все так, воин, — ответил бог с оценивающим взглядом. — А тебя лично что заставило встать под мою руку?

Виса-асх склонил голову. Они стояли во тьме внутри храма, освещаемой лишь одним факелов в глуби двора, и из песка то и дело выныривали темные твари, тоже ластящиеся к богу.

— Мы все быть верный император, — сказал он, — иначе он бы убить нас. Мы все быть верный боги, иначе участь наша стал бы страшный. Сейчас нет ни император, ни боги, и я больше не хотеть бояться. Ты не стать мучить меня и дать мне боль, чтобы добиться своя нужда. Не стал рассыпать в прах мои солдаты. Я видеть, что ты быть господин добрый и терпеливый. А я привычный подчиняться и мочь стать твой верный солдат и выполнять твои приказы.

— Хорошо, — вновь кивнул бог. — Я услышал тебя, воин. Ты хочешь меня о чем-то спросить?

— Что ждать нас дальше? — спросил Виса-асх. — Когда мы сдаться на твоя милость?

— После того, как вы сложите оружие, мои союзники переправят вас в страну под названием Тидусс, — речь бога сыпала холодом, но это чудесным образом успокаивало. — Это бедная страна. Там вы поселитесь и будете учиться работать на земле, жить в мире с местными, изучать законы. А страна та скоро станет единой частью с огромным материком, который был до того покрыт вулканами, но на котором к тому времени будут уже леса и животные. Этот материк надо будет осваивать, и вы пойдете вперед — строить поселения и форты, прорубать дороги. Это будет тяжелая работа, вы первыми будете заселять материк. К вам прибудут женщины, будут к вам подселяться и жители Тидусса, и постепенно, шаг за шагом, год за годом там встанут новые города и закипит жизнь. И ваши потомки будут жить в мире. Расскажи об этом своим воинам, они должны быть готовы. И скажи, что я никого не неволю. Те, кто не хочет, может уйти обратно на Лортах.

— Благодарить тебя, — вновь поклонился Виса-асх. — Ты помочь мне убедить мои люди?

— Я дам знамение, — ответил бог. — Чудо, — объяснил он, увидев непонимание на лице Виса-асха. — Но я не буду убивать, если кто-то пойдет против тебя, воин. Убить я могу их и сейчас, заставив истлеть, но ты должен показать, чего стоишь. Смирить их должен будешь ты сам.

— Я сделать, — сказал Виса-асх.

В конце концов, интриги ему всегда давались лучше, чем война.

С того разговора он выжидал и готовил людей, командира за командиром, отряд за отрядом. Нужно было быть уверенным, что те, кто покорны жрецам, не сметут тех, кто пойдет за ним. Нужно было действовать тайно и тихо.

Армия иномирян бурлила, волновалась, наливалась нетерпением и отчаянием, надеждой и страхом. Но никто не знал, куда идти, к чему стремиться. Их зажимали дугой, и войска уже жались к областям около столицы, их накрывал голод и болезни — и это тоже ставило людей на грани срыва.

Инляндские отряды побежденного, бежавшего на Лортах Ренх-сата продолжали прибывать в Рибенштадт. Потрепанные, раненные, обозленные. И напуганные картинами боя своих богов с богами этого мира. Рибенштадт бои богов обошли стороной, огромные фигуры, пересекающие страну, видели лишь те, кто были ближе к границе с Инляндией, а те, кто стояли у двух врат под Лаун-вайтом, наблюдали все вблизи. И шепотом рассказывали тем, кто слушал, о мощи и ярости местных богов.

А слушали их с жадностью и страхом.

Затем в Рибен-штадт прилетели гонцы с другого края континента. С предгорий, с Юга Руд-лога, где остатки армии Тенш-мина отступали от моря к бывшим вратам, а их теснили с трех сторон, прижимая к высоким, холодным горам, безжалостно уничтожая. Слышались в речах связных, прилетевших от армии с юга, те же безнадежность, отчаяние и страх, что накрывали войско Виса-асха на севере.

Южане тоже видели бои богов — а те, кто смогли вырваться из Центра Руд-лога, рассказывали об огненной гигантской птице, что выныривала из исполинских трещин в земле, и о большом звере-мед-ве-де, что был в несколько раз выше гор и бился с богом-Маликом так, что от рева его реки вставали стеной.

От рассказов этих пошел по армии шепоток, что, может, и не стоило приходить сюда. Что это было ошибкой. Что нужно было жить на Лортахе — может и не затонул бы весь?

Шептались тихо, чтобы не слышали жрецы — они зверствовали, и это было тоже на руку Виса-асху.

Около сорока тысяч людей оставалось на Юге Руд-лога. Связные сообщили Виса-асху, что добрался до южных отрядов, чудом перелетев через горы, связной последней разбитой армии Лортаха, армии старого Тмир-вана. Связной и рассказал о том, что в белом городе, полном летучих зверей-драконов, все еще остаются открытыми последние врата на Лортах. Что войска Лортаха, вышедшие из врат в том городе, уничтожены. Рассказал о том, как сражен был бог-Нерва выросшим в гиганта красноволосым воином-колдуном, в свое время прошедшим через армию Тмир-вана на Лортахе как тха-охонг сквозь лес. Сам связной прятался с раньяром в лесах несколько дней, перелетая ночами в сторону гор, а затем уже, зная карту Туры и расположение лорташских войск за Милокардерами, пересек перевал в месте, где сходились границы трех стран, и полетел к своим в надежде, что врата под Мальвой на месте.

Но лорташского лагеря, как и врат, на месте не было, а в паре недель пешего пути и в четырех ночах полета увидел он и остатки южной армии, что должна была взять весь Юг Рудлога и столицу. И уже там рассказал об оставшихся открытыми вратах.

После нехитрых подсчетов стало ясно, что из Блакории пешему идти до открытых врат несколько месяцев, а лететь — около двух недель.

Рассказали гонцы от армии с юга, что их тха-норы решили пробиваться к перевалу, через который перелетал связной, и дальше идти в страну под названием Пески, чтобы пройти ко вратам и уйти на Лортах. Но пока даже на два дня пути к цели не приблизились, потому что бьют их жестко, и каждый день заканчивается смертью тысяч нейров. Рассказали и о том, что правительница-колдунья Рудлога тоже предлагает им сдаться и обещают жизнь, но в это не верят, а жрецы утверждают, что боги этого мира тоже требуют жертв, и всех, кто сдастся, принесут в жертву. И говорят, что никогда правители этой земли не простят тех, кто захватывали их города.

Связные улетели с информацией о том, что творится в Бла-ко-рии и Ин-лян-дии, а армия от отступающих на востоке Блакории отрядов до засевших в столице, начала волноваться еще сильнее.

Жрецы во главе Сатхи-ша подхватили то, что говорили жрецы на Юге Рудлога. Подхватили и вывернули в свою сторону.

— Сдаваться нельзя, — твердили они. — Раз теперь мы знаем, что одни врата остались открыты и наши божественные господа их не закрывают с той стороны, значит, они копят силы для скорого выхода. И выйдут, — говорили жрецы. — Нам нужно дождаться их.

А Виса-асх думал о том, на что надеются они. Рано или поздно люди поймут, что убитые боги не выйдут. К тому моменту часть войска падет от голода, часть — будет уничтожена войсками врага. Смысл сейчас сохранять власть, если завтра некем будет властвовать?

Или они на самом деле верят, что говорят правду, обманывая и себя, и других?

С прибытием разбитых отрядов из Инляндии уже более ста тысяч нейров было сейчас под командованием Виса-асха, несколько тысяч раньяров и охонгов, почти две тысячи тха-охонгов. Армия растянулась на полстраны и сейчас собиралась в кулак, готовясь ударить по наступающим врагам. Но противники планомерно уничтожали их, и если раньше боевая сила лорташцев восполнялась через врата, то сейчас она таяла — и все больше случалось прорывов в сторону столицы, все больше поселений отбивал противник, все больше наемников погибало, стараясь задержать неумолимое наступление. Жрецы взвинчивали истерическую уверенность в победе до небес, но реалии пробивались в головы и самых упорных.

И вот после возвращения связных от закрытых врат и прилета гонцов с юга наступил день, когда напряжение достигло предела. Армия была уже в двух неделях отступления от столицы, и новости приходили самые тяжелые. Виса-асх вылетал туда на раньяре, чтобы подбодрить тха-норов и нейров, пару раз попадал в гущу сражения и чуть не потерял голову, едва увернувшись от заклинания кого-то из вражеских магов.

Времени стоить линии обороны не было — а те, что успели построить, враг перемахивал по несколько за день. Шли слухи, что при захвате деревень, в которых оставались отряды Лортаха, нейров казнили прямо там — за то, что использовали местных, как рабов. Слухи шли ужасающие, и жрецы только раздували их.

Армия сыпалась, армия голодала и болела от усталости и истощения, и в столицу неслись связные с просьбой помочь. Сатхи-ша через представителя своего, тоже, очевидно, опасаясь прийти к Виса-асху лично, потребовал собрать советом всех тха-норов, чтобы решить, что делать дальше.

Так много пришло на совет тха-норов и норов, прилетев с окраин, что пришлось занять центральную площадь города рядом с закрытым прозрачным куполом королевским дворцом. Все расселись по кругу в несколько колец, и первым стал говорить Сатхи-ша, который, в отличие от многих бойцов, истощенным не выглядел — щеки его лоснились, бритая голова сверкала на солнце, да и сам он, невысокий, возрастом не старше самого Виса-асха, не более пятидесяти лет, был грузноват и двигался степенно, важно.

И начал он с обвинений.

— Не хотел я говорить этого, но скажу, — звучал его вкрадчивый голос над площадью. И говорил он ожидаемое. — Ты плохой тиодхар, Виса-асх. Ты приносишь неудачи. Ты проиграл свою войну и пришел сюда, и сейчас проигрываешь войну Манк-теша.

Виса-асх молчал и слушал его. Крикливому ящеру нужно было дать выговориться.

— Сколько у тебя было войск, сколько охонгов и раньяров! — воскликнул Сатхи-ша. — Любой бы победил с такой мощью. Но что сейчас происходит? Нас давят к морю! Еще несколько декад, и мы вынуждены будем прижаться к воде, в которую нас и скинут, и не дождемся мы возвращения наших господ. Как дождались бы с более умелым тиодхаром! Зря император Итхир-Кас, пусть его имя будет звучать в веках, поставил тебя командовать храбрыми нейрами и искусными норами!

Виса-асх выдохнул, снова ощущая удушающую руку на горле. Над городом заморосил мелкий холодный дождь, и он вдруг понял, как ему надоел местный холод и сырость.

— Признаю справедливость твоих речей, Сатхи-ша, — сказал он, и жрец, не ожидавший покорности, изумленно поджал губы. — Наша армия не смогла того, чего не смогла ни одна армия великого императора, и сами боги не смогли.

По кругу покатился шум — где-то одобрительный, где-то возмущенный.

— Да как ты смеешь! — крикнул жрец. — Как смеешь ты хаять наших богов! Они вернутся и накажут тебя!

— А если они не вернутся? — очень громко ответил Виса-асх. И сейчас замолчали все. — Знайте же, — продолжал он, — что ко мне являлся бог этого мира. И сказал он, что наши боги побеждены. И что висят они над нами черной луной. Все мы помним, что ее раньше не было!

Вокруг снова зашумели и взоры обратились туда, где тьмой виднелась луна.

— Это ложь! — крикнул Сатхи-ша, и жрецы гулом поддержали его. — Враг сказал это, чтобы мы сложили оружие! А ты пустил в уши ложь чужого бога! Ты, кто клялся поклоняться нашим господам!

— Может уста твои говорят правду, — так же послушно согласился Виса-асх. — Никто из нас не может ничего против бога, жрец, своего или чужого. Но что ты предлагаешь, Сатхи-ша? До открытых врат нам не дойти. Они очень далеко, мы рассеемся по пути, нас перережут по отряду. Оставаться здесь мы тоже не можем, как бы ни были сильны и отважны наши бойцы — наши армии во всех странах разбиты или добиваются, и нас тоже добьют.

— Ты предлагаешь сдаться? — презрительно выплюнул жрец. — Стать рабами местных правителей и выносить навоз за их этими… ко-ро-вами?

— Нам обещают жизнь, — напомнил Виса-асх. — И возвращение на Лортах. А может нам даже позволят остаться здесь, что скажешь, жрец? Если они выполнят свои обещания?

— Если и выполнят, то это будет жизнь рабов, — зычно повторил жрец. — Презренных и жалких. Вы хотите быть рабами? — обратился он к окружающим, и вокруг вновь раздался гул несогласия и ярости.

— Так что же предлагаешь ты? — спросил Виса-асх льстиво. — Осени нас своей мудростью, Сатхи-ша, и пусть твоими устами говорят боги, ежели они живы!

— Нужно схватить всех тех жителей, кто живет еще здесь, — ответил жрец. Он не поверил ни льстивому тону, ни покорности, это было очевидно. — Местные правители мягкосердечны и трусливы. Нужно послать в наступающую армию гонцов с головами десяти из местных. И потребовать отдать нам эту землю и этот город, и все города и поля, и леса вокруг, иначе мы каждый день будем убивать по тысяче местных. Признать это государство нашим. Они дрогнут. А не согласятся — начнем убивать их жрецов.

— Наши боги запрещали трогать их храмы и их жрецов, — возразил кто-то из второго круга. — Да и жрецы у их богов сильные, никто их пальцем тронуть не может.

Люди согласно зашумели.

И было с чего — за многие декады боев здесь и жизни в захваченном городе нейры и норы уже знали, что вражеские жрецы помогают всем, и чужим и своим. И многих они лечили, и нежить упокаивали. А заодно прятали на территории своих храмов и монастырей сотни и тысячи людей по всей Блакории.

— Наших богов тут нет, да и они одобрили бы любое действие только чтобы мы дождались их, — крикнул Сатхи-ша, потрясая посохом, и Виса-асх подумал, не сошел ли он с ума. — Не сможем трогать жрецов — сожжем их монастыри. Многое ли они смогут против огня?

— А если нас накажут местные боги? — спросил еще кто-то.

— Местные боги давно бы вмешались, если бы могли, — жрец продолжал кричать фанатично, яростно. — Да и остались ли они тут? Может, наши боги их убили и ушли накопить силы? Может, Виса-асх, ты врешь о явлении бога? Я говорю вам — за головы своих людей они отдадут нам эти земли!

Жрец был прав. Местные правители действительно были мягки и могли пойти на переговоры ради жизней простых людей. А в стране оставалось еще достаточно жителей. И значительная часть норов кивала, слушая эти речи. А другие тревожно переговаривались, находясь в тех же сомнениях, что и Виса-асх.

И он решился.

— Тогда нас точно вырежут, как ящеров, — громко вмешался Виса-асх. И встал, чувствуя, как холодный пот страха льется по его спине. — Послушайте меня, благородные тха-норы и норы, послушайте, жрецы и простые нейры. Я говорю вам, что жрецы лгут — наши боги точно мертвы.

— Ложь! — взвизгнул Сатхи-ша, и завопили жрецы на все лады «Ложь, ложь!!!».

— Это правда! — заорал Виса-асх, стараясь перекричать жрецов и думая, с какой стороны прилетит стрела или нож. — Но у нас есть спасение! Сильный бог, который пришел ко мне, сказал, что мы можем воззвать к нему. Поклониться ему, и он поможет нам! Даст выбор — вернуться обратно на Лортах в услужение к нынешнему императору, или стать людьми этого бога на свободной земле. Он оставит нас в живых и даст нам ту землю, за которой мы сюда шли. Не богатства, не рабов — только землю, на которой придется тяжело работать. Но разве не за этим мы сюда шли?

— Предатель! Продался чужим богам! — взвизгнул Сатхи-ша.

— Работать, как крестьяне? — сплюнул кто-то из тха-норов.

— Но мы будем жить, — говорили другие.

— Почему же бог не заставил нас, если он бог? — спрашивали третьи.

— Какой же он бог, если согласен, чтобы мы вернулись на Лортах? — твердили четвертые. — Слабый бог? Не обманывает ли он?

Шум раздавался ужасный, шум расходился кругами по площади, а потом и по городу. Норы и нейры обсуждали, спорили, ругались.

— Предатель! — кричал жрец, и жрецы, достав ритуальные кинжалы, несколькими десятками черных птиц вставали за его спиной. Вставали рядом и тха-норы, и простые нейры. — Ты, еще не зная, живы наши боги или нет, уже продал свою верность другому богу!

— Они мертвы! — крикнул громко Виса-асх. — Наши боги — мертвы! И я говорю вам — хотите остаться в живых — поклонитесь богам этого мира. Не трогайте местных людей, если хотите, чтобы вам позволили вернуться на Лортах или жить здесь. Наши армии разбиты, нас давят со всех сторон. Не пройдет и четырех декад, как и инляндская армия будет здесь!

Свистнул нож, ударился о доспех Виса-асха. Засвистели стрелы — и он, падая на землю, чтобы увернуться, ощутил, как одна входит ему в шею под визг жрецов: «Предатель! Смерть этому ящеру!!»

Он захрипел и, корчась, рухнул на брусчатку.

На площади замерли — страх перед жрецами и вид пролитой крови остановил тех, кто поверил Виса-асху. Заставил отступить, затаиться.

— Он предатель! — орал Сатхи-ша. — Он заслужил смерть тем, что смущал своей ложью воинов, проливших кровь, чтобы стать хозяевами на этой земле. Кто еще думает, как он? А? Кто из вас хочет лечь рядом с ним?!!

И тут дневной свет померк, и на город опустилась ночь, темнота такая плотная, что заглушила звуки и сдавила грудь. В этой темноте над городом стала видна гигантская фигура бога с черными крыльями и в темных одеждах, а на лицо его было так невыносимо смотреть, что оно казалось темной маской.

Кто-то тоненько завизжал, заорали норы и нейры, запахло страхом, кто-то обмочился.

— Вы принесли сюда смерть, — прогрохотал бог, — и повинны смерти! Но я дам вам три дня выбрать! Кто будет служить мне, будет спасен. Кто встанет против меня — будет проклят!

Он протянул руку вперед, и полилось с его ладони вниз ядовитое сияние. Оно окутало содрогающегося в агонии Виса-асха, и растворило стрелу, и залечило рану.

Виса-асх поднялся. А бог взмахнул крыльями, обернувшись гигантской птицей, и улетел ввысь, забрав тьму с собой.

— Убить! Убить! — визжал жрец. Теперь он точно сошел с ума — изо рта его шла пена. — Что это за бог, что не стер нас в труху⁈ Бог-слабосилок? Ха! Ха!

К Виса-асху ринулись нейры, так привыкшие слушаться жрецов, что и явление бога не могло их переубедить — но против них встали те, кто был на его стороне и кто впечатлился знамением. Завязался бой. Верные ему норы, согласные на службу местному богу, выводили на улицы своих людей, жрецы — своих. Сатхи-ша, как оказалось, тоже готовился, и у него сил оказалось не меньше, чем у Виса-асха.

Столкновения в городе продолжались несколько дней, после чего ополовиненные сторонники жрецов были вынуждены отступить на север, прижимаясь к горам так же, как на юге прижимались остатки армии Тенш-мина. Армия, не понимающая, что происходит, бросала позиции и бежала к столице.

Отряды, что пытались спастись от инляндской армии в Блакории, метались. Кто-то прятался в лесах, кто-то вставал под руку Виса-асха, кто-то присоединялся к жрецам, которые были теми, кому люди привыкли верить.

Ежедневно заглядывавшие в столицу Мартин и Виктория через три дня после обнаружения раскола в рядах иномирян, доложили, что столица успокоилась, и от еще захваченных иномирян узнали, что воевать они больше не собираются, а вот к горам уходит армия жрецов, которая будет стоять до последнего.

Трупы скармливали охонгам: иномиряне продолжали опасаться нежити, и за сутки о прошедшей бойне стали напоминать только размываемые дождичком пятна крови.

Виса-асх, у которого под рукой оставалось около пятидесяти тысяч человек, пошел в храм местных богов. И там вместе с другими тха-норами поклонился статуе мужчины с птицей на плече и черепом в руке.

— Мои люди готовы исполнять твоя воля, господин Корвин, — сказал он. — Но многие хотеть вернуться на Лортах. Мы же хотеть служить тебе и твоя мощь. Исполнить ли ты теперь свое обещание?