Королевская кровь-13. Часть 2

Глава 11

30 мая, Дармоншир, Люк

Чем можно заняться двум змеям, у которых и так немало дел, чтобы задолбаться окончательно?

Люк с матерным шипением обвил торчащий свечкой небольшой корабль и потащил его в сторону. Рядом с ним Тамми рывками двигал обломок сухогруза. Синяя, сияющая на солнце вода становилась мутной, прыскали прочь стаи рыб, обосновавшиеся в пробитых трюмах кораблей. В полукилометре отсюда, качаясь на больших волнах, ждали несколько мелких катеров береговой охраны из тех, что во время великого шторма, поднятого боем богов, находились на суше. Они ждали на случай, если при передвижении кораблей обнаружатся тела погибших моряков, чтобы достать и захоронить по-человечески.

Люк искренне надеялся, что им повезет и ни с чьими останками они не столкнутся.

Пахло морем, рыбой и разогретым на солнце старым железом. То и дело меж кораблями, веселясь, пролетали воздушные мелкие духи — они играли рядом с большими собратьями.

Маль-Серена готова была предоставить еще больше продовольствия, но эмиратские листолеты, и так летавшие туда-сюда без передышки, все равно не могли быстро перевезти объем, нужный для посевной и кормления людей на освобождаемых территориях. У Маль-Серены сохранилась часть флота, которую успели увести в закрытые бухты, которые сделала безопасными защита великого духа Ив-Таласиоса. Воды вокруг острова очищали сейчас по просьбе царевны Агриппии морские духи.

Но нужно было ускорить процесс и для Инляндии. Поэтому Люк вызвал Тамми, и сейчас они чистили проход к порту Виндерса. Часть тяжелых кораблей сдвинуть с места было невозможно, но змеи, покружив сверху над заливом, обнаружили, что проход, пусть кривой, к берегу меж застывшими затонувшими гигантами можно проложить. А заодно и оттащить до сих пор лежавшие на боку, но каким-то чудом не затонувшие на глубинах суда на отмель к одному из островков залива — чтобы их штормом или ветром не пригнало на освободившийся проход.

Люк собирался попросить о помощи воздушных духов. Но их ему предстояло спрашивать и о другом, и он трусливо откладывал это несмотря на то, что ему то и дело казалось, что за ним выжидательно, забавляясь, следят множество глаз. Иногда он, поднимая лицо к небу, даже замечал росчерки перламутра в небе — но то ли они были слишком быстры, то ли Люк не хотел, чтобы они узрели, что он видит их и понимает, что его ждут в гости.

«После дня рождения Марины», — пообещал он себе.

Да, до ее праздника оставалось чуть больше недели, а он, бесконечно занятый делами, перелетами, снабжением территорий, которые освобождала инляндская армия, помощи в поиске и зачистке отбившихся инсектоидов, делами Нижнего мира и контактами с Ренх-сатом все никак не мог заняться подготовкой.

Ну конечно же, она поймет, и конечно же, он найдет, что ей подарить — помимо обязательных драгоценностей. Но время летело со свистом, армия приближалась к Лаунвайтскому Великому графству — области, расположенной вокруг столицы. По сведениям разведки, иномиряне из столицы ушли полностью, и на зачистку ее оставалось две-три недели. Люку казалось, что он не успевает ничего, что стоит решить одно большое дело, как на него сваливаются еще десять.

Благо, Майлз из своих подчиненных выделял на военное управление городками толковых людей. Это снимало часть нагрузки с Люка. Быть Венсану министром обороны, однозначно, кого бы ни выбрала корона. Тамми вон тоже говорит о нем с восхищением и бесконечным уважением.

Разве что сам Майлз не захочет.

«Ты не же хочешь», — пронеслось у Люка в голове, и он, уныло мотнув головой, приноровившись, подхватил вместе с змеистым лордом Робертом длинное судно и потащил его к мели.

«Потому что я ничего не успеваю. Потому что даже не успеваю искать людей, которые возьмут на себя часть работы. И гребаный Лортах… заложники, которых надо вернуть, а ответственность за этот пласт работы лежит на мне».

«Тебе же это нравится», — словно услышал он ироничный голос Марины и хмыкнул, признавая ее правоту. Но это не меняло его целей — жить свободной жизнью и дать такую жизнь ей.

Мысли его вернулись ко вчерашнему дню — вчера он лично наведался в Тафию, чтобы убедиться, что собранные для возвращения заложников жрецы будут переданы Ренх-сату. Туда же прилетел Нории.

Тафия спешно готовилась к приему туринцев, угнанных в другой мир. Люк и Нории стояли у колонны разрушенной обители и смотрели вниз — на развертываемый международными силами лагерь и полевой госпиталь с кухнями, на волонтерские палаточные городки. Пахло травой из трех чанов, кипящих на кострах на склонах холма, землей и человеческим потом.

Жители города, который возвращался к обычной жизни, уже, похоже, привыкли, что из портала то и дело появляются группы пленных туринцев, а туда уходят отряды пленных лорташцев. Сейчас же на склоне холма сидело несколько десятков иномирян в темных жреческих одеждах. Заросшие, исхудавшие, но с посохами в руках — посохи изымали при пленении, как вероятное оружие, но теперь для достоверности их вернули владельцам.

За пленными следили несколько драконов и служителей Триединого, тафийская стража, а также пара десятков нейров-иномирян. Ренх-сату через связного, исправно появлявшегося тут каждый день, было отправлено сообщение, что жрецы все собраны. И он в тот же день вместе с ответом прислал два мешка сильно пахнущей чем-то, похожим на липу и дурман, травы. И велел остаться в Тафии Арвехши, который знал, как ее варить.

Сейчас связной, уже освоившийся, ходил меж чанами с кипящим зельем, и на выкрики в его адрес со стороны жрецов внимания не обращал.

— Можно пить! — крикнул он, и к нему пошли иномиряне. Те, что должны были поить жрецов травой.

— Шей тими хешосиз! — пытался было крикнуть кто-то из старших жрецов и выплеснул кружку, но его скрутили и заставили выпить под ропот и проклятия — было понятно, что это проклятия — остальных.

Жрецы пили. Кто с покорностью, кто со злостью — но пили. И один за другим валились на землю, засыпая. И затем их, подхватывая под локти, поднимали двое иномирян и уносили в портал.

В здании ниже проходил последний инструктаж почти сотенный отряд спецназа и наблюдателей. Он был собран из военных разных стран, которым пришлось экстренно, за семь дней, выучить с помощью бывших дар-тени основы языка, чтобы не только мочь общаться с норами, которые знали туринские языки, но и самим понимать, что говорят простые жители и наемники. Обучение должно было продолжаться и в твердыне Ренх-сата. С ними же шли несколько финансистов и советников по разным сферам — от земледелия до скотоводства и добычи полезных ископаемых. Были там и разведчики, конечно же — куда без них.

Отряд двинулся в портал сразу после того, как занесли в него последнего жреца и как нейры перенесли на Лортах еще два ящика с оружием и боеприпасами — договоренности следовало выпонять. Люк смотрел на проходящих мимо него собранных людей — были там и мужчины, и с десяток женщин, — на то, как они увешаны оружием, и желал им удачи.

Теперь все зависело от того, сможет ли Ренх-сат задурить жрецам головы так, чтобы они не вспомнили о проигрыше своих богов, а помнили только о бое, который якобы продолжался до сих пор и требовал новых жертв из жителей Туры.

Несколько жрецов из переданных сегодня должны были оставаться у Ренх-сата в замке до той поры, пока не выйдут на Лортах отряды Вечного Ворона, направляющиеся за жителями его долин. Эти жрецы должны были сопроводить будущих подданных Ворона по прокнесии Волаши, убедив его кнеса, что это тоже жертвы для богов. А для отвлечения Волаши Ренх-сатом готовились диверсии.

Дар-тени должны были прибыть сразу после того, как Ренх-сат сообщит, что внушение жрецам удалось.

Последние туринские бойцы тащили за спинами несколько плотных сумок, набитых золотом для Ренх-сата. Золото для него дали Пески. Нории предложил это Люку сразу после переговоров с генералом.

— Мы же притягиваем золото, — объяснил он, — у нас его очень много. Так много, что Ангелина требует выводить его на рынок постепенно, чтобы не обесценить. Поделиться с нашим врагом, если это будет на пользу ему, я смогу.

Два сундука с золотом уже унесли на Лортах нейры, и чтобы поднять каждый, понадобилось восемь человек. И теперь вот несли ему еще монеты и слитки.

— Почему у меня такое ощущение, что мы ему платим дань? — с иронией спросил Люк у Нории, провожая взглядом широкоплечего йеллоувиньца с заплечной опечатанной сумкой.

— Мы платим за спокойствие, — качнул головой Нории. — Нам проще заплатить одному врагу, который готов быть заплаткой на портале и защищать эту местность от остальных, чем решать вопрос со всеми тха-норами.

— Ты прав, — признал его светлость. — И я надеюсь, что все это не зря, Нории.

— Мы всегда можем прийти туда армией, — напомнил дракон. — И, возможно, из-за того, что одна из теней богов жива, нам придется прийти.

Люк поморщился. Он уже узнал про то, что ученики Владыки Четерии вернулись из Лортаха и принесли от местной богини весть, что враги Туры не добиты. Его светлость очень не любил незаконченные дела. Но тут, то ли к его облегчению, то ли, к сожалению, от него ничего не зависело.

Проход к порту расчищался бодренько. В Виндерсе ждал Майки с докладом. Инженеры прямо сейчас осматривали разрушенные причалы порта, с которых смыло все оборудование, решая, что надо сносить окончательно, а что можно срочно отремонтировать и пустить в дело. На берегу то и дело образовывались стайки зевак, подбадривающих хвостатых герцогов криками и аплодисментами, шумели толпы ребятишек, прибежавших посмотреть на двух чуд небесных, и полиция вынуждена была поставить заграждение, потому что волны от движения судов (или их падения, когда они выскальзывали из колец и рушились всей массой в воду) вполне могли перемахнуть через набережную и смыть кого-нибудь в море. Виндерс оживал, почти во всех домах уже дали электричество, ударными темпами восстанавливались водопроводы и канализация, и люди, выдохнув, снова выходили на работу, а в обед и вечерами прогуливались по набережной, на которой о прошлых катастрофах напоминали только клинья трех широких трещин, уже подсыпанных гравием до уровня тротуара.

А Люк думал о том, что вечером вернется домой, к Марине, и будет неплохо полежать в горячей ванной, слушая супругу — ей в горячее уже было нельзя, — и хотелось бы выпить стопку доброго коньяка, но и ее нельзя. Но ему все равно будет хорошо, в том числе и потому, что время еще есть. Что только после ее дня рождения он полетит наверх, к перламутровым рекам и вечным ветрам, и будет пытаться вернуть свою жизнь, которую задолжал. И, возможно, вернуть ее не удастся — а тогда честно будет предупредить Марину.

Но только после ее праздника. Она так спокойна сейчас и так расслабленна, что он многое бы отдал за то, чтобы не нарушать ее покой.

Ему, конечно же, не верилось, что великий дух на самом деле заберет его жизнь, и с небес Люк уже не вернется — зачем тогда спасать было, когда умирал? Да и казалось ему, нет, он четко ощущал, что вечные ветра относились к нему с симпатией и любопытством, как к забавному младшему брату. Но мало ли, что взбредет в голову непостижимому тысячеглавому духу. Распоряжаться своей жизнью Люк предпочитал самостоятельно.

«Лукассс! Перехватиссс!»

Люк метнулся к Тамми, которого пузатенький рыбацкий корабль, перевернувшись, придавил ко дну, обвил корпус хвостом, потянул на себя, и снова вдвоем они кое-как отволокли его, наполовину заполненного водой, на отмель, под подбадривающие крики с берега.

«Давай последний, — проговорил Люк собрату по хвосту, — и полетим поохотимся. Иначе сил до вечера растащить все не хватит».

«Прекрассное предложение, — ответил лорд Таммингтон и неаристократично облизнул раздвоенным языком морду. — Я, признаться, и медузу бы сейчас съел, Лукас».

«Попробуем найти что-то более питательное», — проворчал Люк. И они вновь взялись за дело.

Вечером этого же дня, когда он летел над морем к Вейну, мечтая о горячей ванной, его взгляд выхватил на мелководье знакомые очертания. Люк, не веря своим глазам, спустился ниже. И да, это была она. Его яхта. Полузасыпанная песком, воткнувшаяся носом в дно, полузатопленная — торчала лишь часть кормы с винтом, рулями и ярко-красной площадкой для ныряния, по которой он ее и узнал.

Люк, хотя натрудился сегодня до тумана в глазах, поддел ее клювом, выковыривая из песка — и, конечно же, наглотался его. Отплевываясь, обхватил яхту хвостом — после здоровенных кораблей она показалась легкой, как перышко, — подождал, пока из разбитых иллюминаторов вытечет вода с песком, — и потащил к Реджтауну, курортному небольшому городку, расположенному в паре километров от Вейна, в котором действовал лагерь для беженцев.

Он опустил ее на берег там, где раньше были причалы для яхт, и обернулся человеком, вдыхая свежий запах моря, водорослей, горячего песка и зелени. Старый дом сторожа причала был на месте, хотя граница стены, удерживаемой Ив-Таласиосом, прошла в паре метров от него, и море, смывшее пляж, плескалось совсем близко, упираясь в каменное основание. Но Люк не успел к дому подойти — дверь открылась, и старый моряк сам, прихрамывая, направился к яхте.

— Ха. Ха. Нашли свою девочку, ваша светлость? — спросил он, приближаясь. Протянул руку, и Люк пожал ее.

— Как видишь, ждала меня, — с нежностью ответил Люк, разглядывая цифры на потертом, треснувшем борту. — А ты что же, уже вернулся, Пьер?

Они закурили.

— Да ну. Да ну. — Привычно проворчал старик, выпуская дым и тоже рассматривая яхту. Он еще постарел, но глаза светились счастьем человека, давно нашедшего свое дело и обретшего покой. — Я и не уезжал, ваша светлость. Старый я уже уезжать, а если бы море меня взяло, так душа моя давно в нем, значит, судьба такая. Зато на волну посмотрел, — и он показал рукой куда-то высоко в небеса. — Такая волна была, что неба не видно было. Когда бы я еще такую увидел? Да. Да.

Покурили еще, глядя то на яхту, но на море с торчащими остовами кораблей.

— Возьмешься? — спросил Люк и кивнул на яхту, из иллюминаторов которой продолжала течь по бортам вода пополам с песком.

— Да уж руки чешутся, — хохотнул старый моряк и показал те самые руки, морщинистые, крепкие, с желтоватыми от табака ногтями. — До завтра позову кой-кого, мы вам опоры соорудим. А уж там залетите, поставите нам ее, будем колдовать. Сделаем лучше, чем была. А вы, — он хитро покосился на Люка, — имя-то не придумали?

— Имя есть, — усмехнулся Люк и с наслаждением выпустил дым в небеса. — Марина.

— Самое то имя для яхты, — одобрил Пьер. Похлопал ладонью по корме, как по крупу лошади, послушал звук. — Почистим, ваша светлость. Имя выпишем, как для любимой женщины, не беспокойтесь. А вы летите, не волнуйтесь. Наслышан я… да все тут в Реджтауне наслышаны, что дел у вас много.

Люк опустился перед замком Вейн уже в сумерках. Здесь морем пахло едва-едва, зато сильно — теплым камнем и деревом, травой и цветами. Снова закурил, оглядывая свои владения. Замок жил: горели окна и на кухне, и в библиотеке — возможно, там засела Рита с книгами по медицине, — и в госпитале на втором этаже слева, и в «детском саду» справа. Покои врачей, драконов и отдел безопасности Леймина находились на втором этаже с обратной стороны стороны. Темно было в покоях матушки и Риты на третьем этаже, зато светились покои Берни — неужто братец вернулся погостить? — и Мартина с Викторией. И на четвертом было темно — значит, Марины либо нет, либо спит.

Где-то в стороне садовники поливали цветочные клумбы и кусты, те, которые стоило поливать не в дневную жару, а в ночь, когда становилось прохладнее. Было тихо и мирно.

Люк поднял голову — и встретился глазами с взирающей на него с высоты змеептицей, чье тело и хвост в сумерках растеклись на полнеба. Он поклонился и снова посмотрел на нее. Одна из голов великого духа клацнула клювом.

— Я прилечу, — пообещал Люк тихо. — Дайте мне еще десять дней. Я прилечу.

Птица мигнула перламутром и растаяла в серебристых потоках. Он улыбнулся, глядя туда, вверх, потому что сияли и тянули к себе они так, что заслезилось в глазах.

Открылась дверь замка. По ступеням спустилась мама, и он, затушив сигарету, подошел к ней, склонился, чтобы она поцеловала его в щеки, сам поцеловал ей руки. После смерти Луциуса ему все было страшно, что она истает, замкнется в себе, и потому он старался уделять ей время и был таким внимательным, каким никогда до этого не был. Раньше мама опекала его, а теперь он опекал мать.

— Хороший вечер, правда? — сказала леди Лотта, оглядывая и мирный лес, и мирный замок.

— Что-то случилось? — спросил он ее, потому что в тоне ее была легкая рассеянность.

— Пришло письмо от секретаря отца, — ответила она, и Люк даже не сразу сообразил, о ком она говорит. — Он ранен, находится сейчас в Стополье.

Его светлость вдохнул.

— Серьезно ранен?

— Пишет, что жить будет, — ответила леди Шарлотта и выжидательно взглянула не него. — Виталист его подлатал, на днях переправят в столицу.

— Что он там забыл вообще, в Стополье, — проворчал Люк. — Разве он не должен плести интриги у королевского трона?

Стополье было городком на Юге, в котором находилось большое поместье Кембритчей. Собственно, сам городок со всеми окружающими полями и выпасными лугами, лесами и реками принадлежал Кембритчам. Но он был захвачен иномирянами, как и все центральная часть Юга Рудлога.

— Ты же с ним не поддерживал связь? — проговорила леди Лотта. Без обвинений, как факт.

— А ты — да? — уточнил Люк, доставая сигарету. Он никак не мог понять, как ему относиться к тому, что мама, которой так тяжело было в браке, которая искренне любила Луциуса и горевала по нему, спокойно продолжает общение с Кембритчем-старшим, от которого он, Люк, ее избавил.

— И я, и Берни, и Рита, — проговорила леди Лотта рассеянно. Поймала его изумленный взгляд. — Что? Он все-таки и их отец, Люк. И они достаточно младше тебя, чтобы он постарался не настолько испортить отношения с ними, как вышло с тобой. Он всегда рвался к власти, к тому, чтобы род Кембритч блистал, и тебя он передавливал, что вкупе с его длительными отсутствиями не могло вызвать в тебе любви к нему.

— А ты, мам? — спросил он с неловкостью. — Ты любила его?

— Нет, — она пожала плечами. Повернулась лицом к цветам, вдохнула глубоко. — Но я уже говорила, он не так плох, как тебе кажется, Люк. Не хорош, это да, в нем много недостатков. Но и не плох.

— Например, чем? — скептически вопросил его светлость.

— Например, — она грустно улыбнулась, — он умеет держать данное слово. И он не виноват, что не обрел счастья со мной. У него была другая цель, ее он достиг. А плата… плата у каждого своя.

Она замолчала, и Люк ощутил, что не время сейчас для расспросов, что ничего она не скажет.

— Так что там со Стопольем? — спросил он, чтобы разбавить паузу. Он так и не закурил.

— Секретарь его пишет, что он всю войну в поместье ходил телепортом. Дал кров местному сопротивлению под щитом дома. Снабжал их, раненых велел принимать. Раз сходил, два, десяток, а там то ли решил вспомнить военное прошлое, то ли кровь Красного в жилах сыграла, подал прошение о заморозке своих должностей, да там и остался. В вылазки стал ходить с ополченцами и партизанами. И в последнюю пошел четыре дня назад — с запада наступала рудложская армия, и они решили помочь, выгнать иномирян из города. Вот и выгнал, получил арбалетную стрелу в плечо. А она с ядом, парализовало его наполовину. Пока вызвали виталиста, пока вытянули яд, чуть не умер. Вот лежит, восстанавливается. Королева ему, говорят, награду пожаловала.

— Отец? — изумился Люк. — Ты говоришь о графе Джоне Уильяме Кембритче, матушка, о том самом, который кривился, когда видел пыль на раме от зеркала? Да он перчатки надевает, чтобы перил в общественных зданиях не коснуться!

— Он уже герцог, — сказала мама лукаво, словно поддразнивая Люка. — Королева пожаловала землями и титулом. За героическое самоотверженное участие в освобождении юга, — она вздохнула и добавила. — Исполнил-таки свою мечту.

— Да он ходил-то туда, чтобы политических очков заработать, — проворчал Люк, все не в силах справиться с услышанным. — Мам, ну ты же знаешь отца. Ну какой из него боец? Он же в Королевское Военное Училище поступил, чтобы карьеру сделать. Ты сама говорила.

Леди Лотта улыбнулась.

— Вот так бывает. Может быть, — она посмотрела на него внимательно, — я иногда бывала несправедлива к нему? Или он тоже всю жизнь был не на своем месте, сынок? Может и цель у него была ложной?

— Навестишь его? — спросил Люк тяжело.

— Да, — безмятежно откликнулась леди Лотта. — Берни с Ритой тоже хотят. Мы все-таки с ним не чужие люди, Люк.

— Может и замуж снова за него выйдешь? — буркнул он в раздражении. Мама укоризненно посмотрела на него, в глазах ее мелькнула боль, и он тут же раскаялся. — Прости, мам. Я иногда дурак. Прости.

Она поманила его, чтобы он наклонился, и потрепала его по голове, поцеловала в лоб. Никогда-то она не могла злиться на него и всегда, всегда прощала.

— И ты навести, — сказала она. — Вам нечего больше делить, Люк.

— Я подумаю, — ответил он. — Я пока не готов, мам.

Леди Лотта не стала спорить, лишь погладила его по руке, подхватила под локоть и повела к замку.

— Пойдем. Ты наверняка голодный.

— Еще как, — вздохнул Люк, которому дневная охота на косяки сельди хоть и позволила утолить голод, но уже казалась далекой-далекой. — А Марину ты не видела?

— Ирвинс сказал, что твоя жена уже спит, — улыбнулась леди Шарлотта. — Ей тяжело, Люк.

— Я понимаю, — откликнулся его светлость, который все же уже соскучился по жене, и он хотел и поцеловать ее с оттягом, и погладить налившееся тело, и погреться об нее.

— Ты где? — потормошила его леди Шарлотта. — Засыпаешь на ходу?

— Почти, — усмехнулся Люк. — Ты что-то говорила?

— Хотела поужинать с тобой, но не буду. Попрошу накрыть тебе в твоих покоях, — твердо решила леди Лотта. — Я говорила о том, что Ирвинс сообщил, что тебе письмо из Тафии. От этого Ренх-сата. Он оставил его в корреспонденции в твоем кабинете. Но сначала поешь! — строго приказала она, потому что он заспешил. — Обещай, что сначала поешь, Люк, — и она отпустила его руку, чтобы он взбежал на крыльцо. — Дел всегда будет много!

— А ты? — все же спохватился он, что ведет себя как непочтительный сын.

— А у меня все хорошо, — улыбнулась Лотта. — Все дети дома. Берни приехал, завтра навестим отца. Я прогуляюсь вокруг замка, посмотрю на розы, и вернусь. Спокойной ночи, Люк.

— Спокойной ночи, мам, — вздохнул он, прошел через дверь, которую ему открыл Ирвинс.

— Ваша светлость, — поклонился дворецкий.

— Моя, — уныло согласился Люк. — Ирвинс, велите накрыть мне ужин в моих покоях. И принесите туда корреспонденцию.

— Будет сделано, ваша светлость, — немедленно отозвался дворецкий.

Марина действительно спала. Окно было открыто — ей теперь было мало воздуха, да и так она показывала, что ждет его, если он задерживался допоздна.

Он не стал к ней прикасаться, чтобы не будить — ему все казалось, что она гораздо больше устает, чем он, несмотря на все его заботы, — и прошел в ванную. И там, лежа в горячей воде, даже чуть задремал, глядя в потолок. Курить было нельзя, пить было нельзя, и он досадливо-расслабленно шевелил пальцами, играя с ветерками.

— И секса тоже скоро не будет, — проворчал он, но так, для порядка. С занятиями любовью приходилось быть все осторожнее, и скоро, пожалуй, придется вообще от него отказаться. — Останутся только дела, — и Люк прикрыл глаза. — Черт бы их побрал, эти дела.

Давно ли он так же лежал в этой ванной, в первый раз приехав в Вейн после шестилетнего отсутствия? Давно ли он был глупцом, который считал, что герцогство отнимет у него свободу? Сейчас он все бы отдал, чтобы остаться просто герцогом. Дармоншир он потянет, однозначно. Дармоншир его не поглотит. А Инляндия — да.

Люк махнул рукой, отсылая ветерки, встал и, накинув халат, отправился в гостиную. Там было уже накрыто: нежнейший сливочный лососевый суп пах божественно, отбивная под соусом из шпината истекала паром, на кофейном столике стояли чайнички с кофе и чаем, сливки и сладкое. На столике для корреспонденции лежал свиток от Ренх-сата и еще несколько писем.

Люк сел, налил себе кофе, откинувшись в кресле, взял свиток и принялся читать.

'Сообщить тебе, колдун Дармоншир, что все семь десятки жрецы, что вы найти, я смочь заставить поверить, что боги еще биться. Они считать, что боги требовать вернуть люди с ваш мир, чтобы взять их в жертва. Среди те, кого прислать вы, быть семнадцать старший жрец, и это есть хорошо, ибо им вера больше. Я отправить в разные стороны семнадцать раньяр, каждый несет старший жрец и один-два младший жрец как его свита, и мой верный нор с три нейры, чтобы следить за жрец. Они облететь по несколько прокнесия каждый, а в ближайший они быть уже сегодня. Все они сказать веление богов и про то, что боги велеть мне вернуться сюда, чтобы подготовить переход жертв для них. Вы быть готовы, что кнесы и старшие жрецы здесь мочь послать проверка, потому что есть среди них подозрительный и не верящий? Вы сделать, как мы договориться, что каждый, кто выйти к вам, быть тоже напоен травой хешозис и направлен ко мне?

Жрецы, что летать в прокнесия, должны вернуться в моя твердыня. Так я быть уверен, что действие трава не закончиться и они не вспомнить все.

Твое золото я получить. Военные люди прийти. Сегодня же в города моей прокнесии пойдут мои люди искать лазутчики, купцы и музыканты, которые будут искать ваши люди в маленькие поселения. Повторить, что мне нужна пища, колдун. Без пищи я не удержу твердыня и вы не увидите свои люди'.

Люк перечитал письмо и взял второе — оно оказалось от Нории.

«Сегодня, — писал брат по воздуху, — драконы, что охраняют портал, поймали уже двоих жрецов-разведчиков, что вылетели сюда на раньярах. Их, как мы и оговаривали, напоили травой и передали иномирянам. Полагаю, это только начало, Люк».

Его светлость, оставив ответ на завтра — потому что глаза уже слипались, и ничего вразумительного он написать уже не мог, — поужинал и нырнул в постель к горячей Марине. И рядом с ней, так и не проснувшейся, привычно быстро расслабился и заснул.

Не бывает облачных гор, по которым можно ступать ногами. Если ты не ветер, конечно.

Люк в человеческом обличье поднимался по гигантскому облаку вверх, а внизу, далеко под ним расстилалась Тура. Иногда подъем шел легко, иногда приходилось карабкаться, цепляясь за выступы в туче, и он выдыхался, отдыхал, глядел вниз — там, внизу у кромки синего-синего моря стоял в сумерках крошечный замок Вейн, в котором спала — Люк точно знал, что спала, — Марина.

Ему показалось даже, что он видит крошечный пульсирующий огонек — ее яркое страстное сердце, — как вдруг в голову пришла отрезвляющая мысль.

А что, собственно, он тут делает? И вообще делает?

Не успел он додумать эту мысль, осознать, что он гол, как младенец, и что руки его подозрительно светятся, как гора под ним шевельнулась, вытянулась, свилась гигантскими кольцами — и он, оставшись на одном из колец, увидел, как смотрит на него сверху гигантский серебристый змей с сияющими голубым глазами.

— Зачем пришшшел, змеенышшш? — прошелестело вокруг и в голове Люка. — Хочешь знать, когда и как умрешшшь?

— Не хочу, — честно ответил Люк. — Тем более, что сначала надо бы понять, как я родился, — змей засмеялся, и Люк попятился. Попробовал взлететь, но его швырнуло обратно на облако-кольцо. И он понял, поклонился прямо в змеином обличье.

— Кто ты, великий змей? Я не видел таких, как ты прежде.

— Это потому, что меня не сущшшествует, — ответил змей так снисходительно, будто Люк задал дурацкий вопрос. — Я — ментальная категория. Я — род Инлия Белого. Ты — во мне, и я — это ты.

Люк начал раздражаться.

— Никогда нельзя сказать прямо, да? Зачем эти намеки?

— Потому чтошшш всссе уже сссказано, — так же снисходительно пояснил змей. — Но чтобы усслышшшать, надо принять сссвою судьбу. — Он поддел носом Люка и поднял высоко-высоко, снова обращаясь в гору, вокруг которой разливалось серебристое сияние.

Люк обернулся.

За его спиной стояло зеркало. А в нем отражался не он, Люк, а Луциус Инландер. Молодой, с прямой спиной, без складок у опущенных уголков рта, с рыжиной поярче, чем помнил Люк. Он смотрел на Люка и Люк смотрел на него. Шагнул вперед — и Луциус шагнул вперед, протянул правую руку — и Луциус протянул левую к нему. И вдруг сквозь его черты проступило Лицо его, Люка, и стало очевидно, насколько же они похожи.

— Да ну нет, — тоскливо сказал Люк.

— Прими свою судьбу, — эхом откликнулся Луциус и рассеялся серебристым сиянием. Оно подступало со всех сторон, окутывая Люка, а изнутри он был и зол, и азартен, и возбужден.

— Прими! — зашелестело со всех сторон.

— Да как же вы досстали! — оскалился Люк и зашипел в ответ. — Как же вы меня вссссе досссстали! — И он, шагнув к краю пропасти, раскинул руки и упал вниз, в бесконечное серебристое сияние.

…и проснулся в своей постели рядом с Мариной. Успокоенно нащупал ее рядом, не удержался, погладил по налитой груди и встал, чтобы подойти к окну.

Голубоватая луна пряталась в едва уловимой серебристой дымке, стояла глубокая ночь. Неудержимо захотелось покурить и он тихо вышел из спальни. И долго курил, стоя на балконе в пижамных штанах.

Когда он вернулся, проснулась Марина.

— Полетать захотелось? — спросила она сонно. Он, чуть озябший, нырнул к ней и сразу согрелся.

— Покурить, — ответил он. — Детка…

— Ум?

— Мне надо на пару дней сходить в свой дом в Иоаннесбурге. Доделать кой-какие дела. Решить, что будет со слугами. Хочешь со мной?

— Почему бы и нет, — улыбнулась она ему в грудь. — Я бы сходила туда, где все началось. А к Милокардерам мы сможем выйти? Там нет сейчас иномирян?

— Попрошу проверить, — пообещал он. Он ей все бы пообещал.

— К Василине загляну, Катю навещу, позову на день рождения…

Люк напрягся, и Марина подняла глаза к нему.

— Что такое? — сказала она тем самым нежным голосом, которым она когда-то спрашивала у него, как его сломанная ею нога. Глаза ее в темноте словно наливались грозой.

Боги, сказать или нет. Сказать или нет. Да он лучше будет пятью странами управлять, чем решать сейчас, как лучше сделать.

Она тихо засмеялась и едва заметно вонзила в его спину свои коготки.

— Спи, — попросила она и поцеловала, чуть прикусив губу.

Знает или нет? Сказать или нет?

Она заснула, закинув на него ногу — ей так было легче спать на боку, иначе мешал живот, — а он, несмотря на усталость, долго не мог еще заснуть. И не из-за чудесного сна, а из-за того, что его любимая женщина, сама не ведая этого (или ведая?), в очередной раз провела его опасной и крутой тропинкой адреналина.

За это он ее и обожал.