Короли Бурбона

10.

Это была, конечно, совершенно дурацкая идея.

Лиззи ответила на поцелуй Лэйна, который словно воронка всосал в себя два года гнева, разочарования и боли. И черт бы его побрал, но Лейн пах бурбоном, безрассудством и первородным сексом, и ей это нравилось.

Она скучала по этому.

И это заставляло ее еще больше злиться. Она хотела сказать, что это было ужасно — против ее воли, с применением силы.

Все это было неправильно. Она просунула язык в его рот, и вцепилась пальцами в его плечи, и именно она, храни ее Господь, притянула его к себе, их тела были настолько близко прижаты друг к другу.

Она даже почувствовала его эрекцию.

Его тело не изменилось, пока они были в разлуке, те же жесткие мышцы и длинные ноги. И он поцеловался так же, как и прежде — грубо, жадно, несмотря на то, что был воспитан джентльменом. И тепло, разливающееся между ними превращалось в жар.

Что еще могло бы быть хуже? Воспоминания… они вместе, кожа к коже, напряжение, движения, похороненная боль и ощущение от его предательства под лавиной эротические воспоминаний.

На долю секунды, она вдруг поняла, что собиралась заняться с ним сексом прямо здесь и сейчас.

Да, чтобы показать ему, что она говорит серьезно.

Реальный момент Глории Стайнем. (Американская журналистка, общественный и политический деятель, лидер феминистских движений, в 60-х и 70-х — активная участница Движения за освобождение женщин (Women's Liberation Movement). Как известная писательница и политический деятель, Стейнем стала основательницей множества организаций и проектов. Кроме того, она – обладательница многих наград и почетных званий.)

Что-то опрокинулось на столе и разбилось в тишине, затем послышался всплеск и ее бедра испытали шок от холодной воды. Вскочив, она оттолкнула его с такой силой, что он оступился и упал назад, приземлившись на кафельный пол.

Она подняла руку и вытерла рот.

— Какого черта ты делаешь!

Глупый вопрос. Больше похоже, что делала она.

Он поднялся на ноги.

— Я хотел поцеловать тебя с тех пор, как вернулся.

— Чувство не взаимно…

— Полное дерьмо, — он потянулся за своим стаканом и сделал глоток. — Ты все еще хочешь меня…

— Убирайся!

— Ты выгоняешь меня из моей собственной оранжереи?

— Или уходишь ты или я, — сорвалась она, — и эти цветы сами не пойдут, чтобы очутиться в этих вазах. Ты же не хочешь, чтобы половина столов были пустыми на вечеринки Дерби?

— Меня не волнует, что на них будет. И эта чертова вечеринка тоже. И все это…, — он махнул рукой, возможно, было бы более убедительно, если бы он не держал стакан с бурбоном в руке, который производила его семья. — Я оставил все это, Лиззи. Я действительно сделал так.

Мотрин. Вот что ей нужно.

Поменьше находится рядом с ним, и побольше принять обезболивающего.

— Я сдаюсь, — пробормотала она. — Ты выиграл, я ухожу.

Она отвернулась, он схватил ее и повернул к себе лицом, прижав вплотную к своему телу. Именно тогда она заметила, насколько старше он выглядит, по сравнению с тем, когда она видела его в последний раз. Его лицо заострилось, взгляд стал более циничным, и морщинки в уголках глаз стали глубже.

К сожалению, от этого он стал выглядеть еще более привлекательным.

— Никакого дерьма с Шанталь не было, о котором ты думаешь, — сказал он мрачно.

— Даже если бы была хотя бы половина…

— Ты не понимаешь.

— Я была влюблена в тебя, — ее голос дрогнул, она попыталась оттолкнуть его. — Я не думала, что мы поженимся, но не предполагала, что ты пойдешь к алтарю с другой, кроме того, которая оказалась беременной… и произошло это, пока ты был со мной.

— Я порвал с ней, Лиззи. Прежде чем вернулся сюда в апреле, я сказал, что все кончено.

— Это не верность, это было…

— Я три месяца с ней не встречался, Лиззи. Ну, посчитай сама. Накануне вечером я приехал домой на мамин день рождения в конце марта, и это был последний раз, когда я виделся с Шанталь. Ты и я... Мы были весь май, в конце июня я узнал о ее беременности. Если ты вспомнишь, я не оставлял Истерли все это время. Ты знала, где я был каждую ночь и днем, потому что я был с тобой рядом. — Он смотрел на нее сверху вниз. — Три месяца мы были вместе. Не два месяца, не один. Три, Лиззи.

Она обхватила свою лицо руками, борясь с логикой.

— Пожалуйста, прекрати.

— Прекратить что?

— Повторять мое имя. Это придает тебе иллюзию правдивости.

— Я не вру. И я хотел сказать тебе это в течение двух лет, — он снова выругался. — Еще больше, но я не хочу углубляться в это. Это не влияет на то, что происходит между нами.

Прежде чем она приняла осознанное решение, чтобы присесть, она обнаружила, что уже сидела на кресле на колесиках. Уставившись на свои руки, согнула пальцы, чувствуя скованность в суставах и почему-то вдруг вспомнила идеально ухоженные, гладкие руки Шанталь, не испещренные линиями жизни на ладонях. Она же была полной противоположностью ей. Ее руки были руками труженицы, поцарапанные шипами роз и с грязью под ногтями, которую она уберет только, когда окажется дома сегодня вечером, покрытые веснушками, от копания на солнце без перчаток… и она была абсолютно уверена, что на пальцах не красовались бриллианты в миллион долларов.

— Я женился на Шанталь в здании суда после того, как ты бросила меня, — резко сказал он. — Ребенок не виноват и не должен расти без родителей, я не собирался делать что-то подобное со своим ребенком… независимо от того, какие чувства я испытывал к его матери. Мне пришлось уехать из города. Брак с Шанталь всего лишь назывался браком, поэтому я отправился на север в Нью-Йорк и остановился у своего приятеля из Университета Виргинии. Прошло совсем немного времени, и Шанталь позвонила и сказала, что потеряла ребенка.

Горечь в его голосе понизила его тембр, заставив глухо произносить слова, она едва могла их расслышать.

— Она не любила меня, — пробормотал он. — Не тогда, не сейчас.

— Как ты можешь так говорить, — услышала Лиззи себя.

— Поверь мне.

— Похоже, она очень рада, что ты вернулся.

— Я вернулся сюда не из-за нее, и я ясно дал это понять. Эта женщина способна привязаться только к источнику дохода.

— Я думала, что у нее есть свои деньги.

— Ничто по сравнению с моими.

Да, она могла себе представить — это было действительно правдой. Существовали европейские страны с меньшим годовым доходом, чем Брэдфорды.

— Ты любовь всей моей жизни, будешь ты со мной или нет, — она в шоке смотрела на него, он просто пожал плечами. — Я не могу изменить того, что случилось, и я знаю, нет пути назад... единственное, что я прошу — не поддавайся тому, что ты видишь, иногда это значит совсем другое, хорошо? Ты провела только десять лет с моей семьей, я же был с ними и людьми, которые окружают нас, всю жизнь. Вот почему ты мне нужна. Ты настоящая. Ты не такая, как они и это очень, очень хорошо.

Она думала, что он скажет что-то еще, но он молчал, и опять посмотрела на свои руки.

По какой-то причине ее сердце колотилось так, словно она стояла на краю обрыва. Она подумала, что скорее всего он говорил правду, его слова просто впечатывались ей в мозг и сносили «крышу».

Все это нисколько не помогало ей.

— Я так боюсь за тебя, — прошептала она.

— Почему?

Потому что она хотела поверить, что он говорил от сильного желания, а не от безысходности.

— Не бойся, — сказал он, когда она не ответила. — Я никогда не хотел, чтобы так все случилось. И я давно уже хотел все исправить.

И казалось вполне уместным, что они находились в окружении ваз с цветами, над которыми она трудилась. Доказательством ее работы в поместье, единственной причиной, почему она находилась здесь, напоминающей о пропасти, которая всегда будет удерживать дистанцию между ними.

И потом она вспомнила боль, когда увидела статью и фотографии в «Charlemont Herald» о женитьбе, двоих наследников Юга, достигших договоренности семьями. Она вспомнила свои дни и ночи, когда узнала о Шанталь, наполненные часами страданий, и у нее было такое чувство, что она умирает.

Он был прав по поводу одного. Гордость вынуждала ее продолжать работать в Истерли, и так было каждый день, кроме воскресенья и прошедшие двадцать четыре месяца. Лейн не вернулся. В течение двух лет... он не возвращался к Шанталь.

От брака не осталось ничего.

— Пусть мои поступки говорят за себя, — сказал он. — Позволь мне доказать тебе, что я говорю правду.

Она вспомнила про его беспрерывные звонки по телефону. Сразу после расставания, он звонил ей раз сто, иногда оставлял сообщения, но она не слушала их и не отвечала. Она взяла две недели отпуска после оглашения их свадьбы, спасаясь на ферме у себя в Индиане, вернувшись на северо-восток в Платтсбург к яблоневым садам ее молодости. Ее родители были так рады увидеть ее, и она скучала по тем временам, стремясь к деревьям Мекинтош и другим работникам.

Когда она вернулась, он уехал.

Телефонные звонки через некоторое время прекратились. И в конце концов, она перестала вздрагивать каждый раз, когда автомобиль подъезжал к главному зданию поместья.

— Пожалуйста, Лиззи... скажи что-нибудь. Даже если это совсем не то, что я хотел бы услышать…

Звук тихого женского смеха прервал его и заставил их автоматически повернуть головы к двери, открывающейся в сад. Когда Грета уходила одна из створок не закрылась до конца, и через отверстие Лиззи увидела двух людей, идущих по дорожке к бассейну неподалеку.

Даже в этом маленьком отверстии наполненным угасающим солнечным светом было видно, что на женщине было яркое красное платье все в складках из органзы. Рядом с ней шел высокий мужчина в костюме, галантно предложивший ей свою руку, и смотрящий на нее сверху вниз с таким выражением на лице, словно она была самым изысканным блюдом.

— Моя сестра, — без надобности пояснил Лейн.

— А это Сэмюель Ти? — спросила Лиззи.

— Кого это волнует.

Она посмотрела на Лейна.

— Ты разбил мне сердце.

— Мне очень жаль, я не хотел этого, Лиззи, не в коем случае. Клянусь Богом.

— Мне казалось, ты атеист.

Он некоторое время молчал, его глаза просто бродили по ее лицу.

— Я покрещусь сто раз, если это потребуется. Я выучу Библию, буду целовать чашу, я сделаю все, что ты захочешь… только, пожалуйста…

— Я не могу вернуться к прошлому, Лейн. Прости. Я просто не могу.

Он замолчал, спустя долгое время, кивнул.

— Хорошо, но могу я попросить тебя об одной вещи?

Нет.

— Да, — произнесла она.

— Просто больше не презирай меня. Я сам презирал себя ту уйму свободного времени, которое у меня было.

Сад был благоухающим, как женщина только что вышедшая из ванны, аккуратно скомпонованный и укомплектованный, как кабинет или как личные комнаты, или как университетская библиотека.

Можно сказать, что он был не совсем скрытым местом, поскольку многие окна Истерли выходили на тщательно ухоженные клумбы, ненавязчиво освещенные подсветкой, с белыми и кремовыми цветами.

К счастью, Джин не испытывала смущения занимяться сексом в общественных местах.

Она повисла на мощной руке Самуэля Теодора Лодж III даже не утруждая себя скрыть свою улыбку.

— Итак, как давно ты с ней?

— Когда мы прибыли сюда. Может быть час назад?

Она рассмеялась.

— Ну, почему, дорогой Самуэль, ты возишься с такими женщинами?

— А есть другие?

Трудно было сказать, кто кем управлял в этих темных закоулках самого дальнего уголка сада, где кирпичные стены подходили к задней стороне дома с бассейном. Но они оба главенствовали в своей перепалке.

— Я не знала, что ты придешь, — сказала она, коснувшись бриллиантов на шее... а потом приведя пальцем вниз по лифу. — Я удосужилась бы одеть трусики.

— Пытаешься начать все с чистого листа?

— Мне нравится, когда ты срываешь их с меня. Особенно, когда расстроен и рвешь их.

— Я не в твоем клубе для избранных, хотя, и состою там.

— Нельзя ли без похабщины!

— Ты единственная, кто обсуждает нижнее белье. Ты так же хотела, чтобы я пришел сюда с тобой. Неужели тебе на самом деле нужен свежий воздух?

Джин прищурилась на него.

— Ты ублюдок.

— Неправильно. Мои родители на самом деле были женаты, когда я был зачат, — он наморщил лоб. — Но ты тоже самое не можешь сказать о своей дочери, не так ли?

Она остановилась, отходя на шаг, поскольку не намеревалась это обсуждать.

— Это закрытая тема, Самуэль. И ты это знаешь.

— Немного странно, слышать от тебя о приличиях. Ты трахаешься с женатым партнером моей фирмы? Я недавно где-то слышал об этом.

Ах, так вот почему он вел себя таким образом.

— Ревнуешь? — нараспев проговорила она с улыбкой.

— Он не в состоянии удовлетворить тебя. По крайней мере не долго, и не так, как я.

Он придвинулся и схватил ее, она позволила ему… ей нравилось, когда его руки опускались на ее талию и его губы накрыли ее. У него не заняло много времени приподнять вверх ее юбки, несмотря на все пышные складки.

Он пролез под ярд тонкой ткани, а может и все четырнадцать юбок.

Самуэль Ти застонал, осознав, что она не лгала — она действительно не надела нижнего белья, его пальцы грубо толкнулись внутрь нее. Жар и нужда, давали такое блаженное облегчение от всего того, о чем она не хотела думать, секс смывал ее сожаления и грусть, даря ей удовольствие и больше ничего.

У нее не было причин имитировать оргазм, поскольку она на самом деле была близка, ее ногти впивались в широкие плечи его смокинга, она ахнула, чувствуя запах его старомодного одеколона Bay Rum, который был таким атавизмом, намного опередивший его время.

Она отдалась ему, он был единственным, кого она любила… и она была такой же единственной, никогда реально не способная получить его. Самуэль Ти был настолько похож на нее, только еще хуже… его душа не могла успокоиться в семейной жизни, даже когда он прогуливался по кирпичной дорожке общественного общества в ожидании.

— Трахни меня, — потребовала она ему в губы

Он тяжело задышал, его тело стало жестким в дорогом костюме, выполненным на заказ... но вместо того, чтобы доставить ей удовольствие, которое она так хотела… он отошел на шаг, опустил ей юбки и отстраненно уставился на нее.

— Самуэль? —позвала она.

Нарочито медленно он поднес пальцы ко рту и начал сосать их. Затем облизал языком, слизывая все ее соки со своей кожи.

— Нет, — сказал он. — Не думаю.

— Что?

Самуэль наклонился к ней.

— Я собираюсь вернуться на вечеринку твоего отца и сесть с ним за стол. Я договорился и переделал рассадку, так что Вероника будет сидеть рядом со мной. И ты увидишь, когда я просуну руку ей между ног… ты увидишь, как она напряжется и попытается сохранить спокойное выражение на лице, пока я буду трахать ее пальцами, также, как только что проделал с тобой. Наблюдай за ее лицом, Джин. И также я уверен, что как только мы уйдем, я оттрахаю ее на переднем сиденье своего Ягуара.

— Ты не посмеешь.

— Как я сказал, смотри на меня, Джин.

Он отвернулся, она хотела чем-нибудь запустить в него. Вместо этого она скрипнула зубами и проговорила:

— Разве она не Саванна?

Он оглянулся через плечо.

— Тебя не все равно, как ее зовут? Единственное, что важно... она — не ты.

С этими словами, он зашагал к двери, его прекрасные лакированные туфли стучали по кирпичной дорожке, плечи были развернуты, подбородок направлен вверх.

Обхватив себя руками, она впервые заметила, что вечер был прохладным, хотя и восемьдесят градусов по Фарингейту. (270C)

Она подумала, что должна была рассказать ему про юриста, что она снова выбрала придурковатого маленького человечка именно потому, что прекрасно понимала — рано или поздно Самуэль Ти разоблачит ее.

По крайней мере, одно было ясно. Сэмюель Ти вернется, поскольку эти двое не могли долго оставаться в стороне друг от друга.

И в конце концов, она собиралась сообщить ему об Амелии, решила для себя она. Но не сегодня. Только не сегодня... когда-нибудь в другой раз.

Если этот мужчина узнает, что она скрывала его собственную дочь все эти годы...

Он может просто ее убить.