Короли Бурбона

11.

Лейн ушел из оранжереи, и мысль о возвращении к вечеринке его отца была совершенно непривлекательной, особенно когда он услышал тихий гонг, призывающий к столу. Он рассматривал другой вариант — повидаться с Эдвардом, он…

— Лейн?

Посмотрев в направлении голоса, он увидел через арку в столовой высокую брюнетку в бледно-сером платье, стоящую перед одним из антикварных венецианских зеркал, ее обнаженные плечи, настолько же были прекрасными, как и сам вид спереди.

«Помяни черта», — подумал он. Но улыбнулся, направляясь к ней и поцеловал ее в гладкую щеку.

— Саттон, как ты?

Его слова больше походили: «Что ты здесь делаешь?» Она и ее родственники были «врагами», владельцы «Sutton Distillery», создатели знаменитого бренда «Саттон бурбон и ликеры»… лично он ничего не имел против этой женщины, но это был бизнес. Традиционно, тем не менее, люди из рода Саттон были персонами нон грата в Истерли... в разговорах... и в вечерних молитвах.

И они были поклонниками Канзасского университета, поэтому во время игры одевали синие цвета, не красные.

На данный момент это было именно тем, из-за чего он мог почувствовать себя на взводе.

Они обнялись, она пахла богатством, ее тонкий аромат проник ему в нос, он отступил назад, ее совершенное тело, обтянутое платьем от кутюр, поблескивало, он моргнул.

Он не был увлечен ею, поскольку скорее она напоминала музейные картины голландцев.

— Я не знала, что ты приехал на эти выходные, — она улыбнулась. — Хорошо встретить тебя, после стольких лет. Ты хорошо выглядишь.

Это было забавно, поскольку он чувствовал себя слишком дерьмово.

— И ты прекрасна, как всегда.

— Ты останешься на Дерби?

Поверх плеча Саттон он увидел Шанталь, входящую в зал столовой, ее длинное до пола блестящее желтое платье двигалось в такт, соответствуя ее выражению лица «на козе не подъедешь».

«Слишком долго затянул с подписанием бумаг», — подумал он.

— Лейн? — окликнула его Саттон.

— Прости. На самом деле, я должен вернуться в Нью-Йорк в ближайшее время. — Ведь покер не играет сам с собой. — Я рад тебя видеть… удивлен, что ты пригашена на ужин к отцу, но рад.

Саттон кивнул.

— Это для меня тоже немного неожиданно.

— Здесь по делам?

Она сделала глоток из своего бокала с вином.

— Мммм.

— Это шутка.

— Скажи мне, ты виделся...

Она замолчала, специально не произнося имя, ей и не нужно было, поскольку и так было понятно, что она имела в виду Эдварда. По ряду причин его имя не произносилось.

— Нет еще. Но я собираюсь сходить на ферму.

— Знаешь, Эдвард никогда не приходит в город, — Саттон сделала еще маленький глоток, опуская утонченно обведенные губы на край бокала. — Я привыкла встречаться с ним, прежде чем он... ну, мы вместе были в университетском совете Чарлмонт, несмотря на то, что я фанатка Канзасского университета, и...

Женщина все продолжала говорить, и у Лейна появилось ощущение, что она не столько сообщала ему о том, что он и так уже знал, сколько рассказывая, переживала определенный период своей жизни, потерю которого сейчас оплакивала. Не первый раз он задумался, а что же на самом деле произошло между золотым сыном его семьи и любимой дочерью их конкурента.

— Ба, неужели блудный сын вернулся.

Голос отца прозвучал, как предупредительный выстрел через зал, и Лейн прикрыл свое отвращение, взяв стакан бурбона.

— Отец.

Уильям Болдвейн остался таким же высоким, каким и был, с такими же темными волосами и голубыми глазами, волевым подбородком и широкими плечами. Но было несколько деталей, отличающих его, от того, два года назад — седина на висках, черепаховые очки с бифокальными стеклами, больше морщин на лбу от привычки десятилетиями хмуриться. Правда, все эти пенсионные изменения не умаляли авторитета отца, казалось, они еще больше увеличивали его ауру власти.

— Мне нужно найти для тебя место за столом, — глаза отца из-за очков рассматривали одежду Лейна с таким пренебрежением, словно он был испачкан в собачьем говне. — Или ты уходишь?

— Дай подумать, — Лейн прищурился. — Поскольку я имел уже унизительное удовольствие сидеть с тобой за столом в рубашке, застегнутой на пуговицы доверху, и находиться рядом в течение смены трех блюд, я предпочитаю взять отгул.

Лейн поставил свой бурбон «Family Reserve» на ближайший буфет и поклонился Саттон, которая выглядела так, словно предпочитала лучше уйти с ним, нежели остаться.

— Саттон, как всегда приятно было тебя видеть, — он взглянул на отца. — Отец, пошел ты.

С этой брошенной гранатой, он направился сквозь прибывающую толпу, кивая политикам и светским персонам, и тем двум актерам из сериала, который ему нравился, и Сэмюэлю Ти. с его наносекундной подругой.

Лейн добрался до холла и почти схватился за великолепную ручку входной главной двери, когда рядом с ним застучали каблучки.

— Куда ты идешь? — зашипела Шанталь, схватив его за руку. — И почему ты не одет?

— Не твое дело, — он стряхнул ее руку. — Причем в обоих случаях.

— Лейн, это недопустимо…

— Эти слова никогда не должны срываться с губ женщины.

Шанталь закрыла свой глянцевый рот, сделала глубокий вдох, словно у нее была проблема заснуть в кровати со своим гневом.

— Я хотела бы встретиться с тобой на некоторое время сегодня вечером, поговорить и обсудить... наше будущее.

— Единственное твое будущее — сколько чемоданов Luis Vuitton у тебя есть в наличии, чтобы упаковать свои вещи и съехать отсюда.

Шанталь вздернула подбородок.

— Ты не представляешь, что говоришь.

Он наклонился и понизил голос до шепота.

— Я знаю, что говорю. Я знаю, что ты не «потеряла» ребенка. Если бы ты хотела сохранить свой аборт в тайне, тебе не стоило брать шофера моей семьи, чтобы он отвез тебя в Цинциннати в эту клинику.

Она побледнела, он точно помнил, где находился, когда шофер, который вез ее туда, все выяснил и сообщил ему.

— Нечего ответить? Ничего не будешь отрицать? — напустился Лейн. — Или это придет позже после шока разоблачения, что совершила такой промах.

Они молчали оба, и он видел, что она обдумывала все варианты, пытаясь найти к нему подход, который бы сработал в ее интересах.

— А что мне оставалось делать? — наконец, приглушенным голосом накинулась она. — Ты оставил меня здесь без объяснений, без поддержки, без денег, без возможности связаться с тобой.

Он кивнул головой в сторону картин и восточных ковров.

— Да, ведь это чертовски убогая пустыня.

— Ты бросил меня!

— Поэтому ты приняла решение, привести свою фигуру в норму и попробовать соблазнить кого-то еще, верно? Я могу предположить зачем ты это сделала… тебе необходимо снова влезть в свой четвертый размер, не так ли, моя дорогая жена?

— Лейн, ты говоришь такие вещи, но на самом деле так не думаешь…

— Ты убила невинного…

Реджинальд вышел из кабинета с серебряным подносом, заполненным стаканами, бросив на них взгляд, сделал шаг назад, скрывшись в комнате.

Ах, да, такова жизнь в Истерли. Видимость частной жизни была настолько мизерной, по сравнению с количеством бриллиантов, существующих в этом доме. Но, по крайней мере, он точно знал, что может доверять этому человеку больше, чем даже своей семье.

И это был не пафос, поскольку на самом деле было так.

— Я не собираюсь жить с тобой здесь, — прошелестел Лейн. — Ты уедешь из этого дома, как только начнется Дерби, твой фрирайд здесь закончился.

Шанталь приподняла одну из своих идеальных бровей.

— Разводись со мной, если хочешь, но я никуда не уеду.

— Ты не имеешь права находиться под этой крышей, после того как снимешь кольцо с пальца.

Ее улыбка леденила кровь.

— Это мы еще посмотрим, — она кивнула на входную дверь. — Иди куда хочешь, беги… по своим делам. Однако можешь быть уверен, что я буду здесь, когда ты вернешься.

Лейн прищурился. В Шанталь было много понамешено всего и разного, но она никогда не была дурочкой, парящей в мечтах. Она была слишком реалистичной.

И сейчас она смотрела на него так, будто что-то знала такое, чего не знал он.

Что еще произошло за то время, пока он отсутствовал?

За пределами Red & Black, Эдвард сидел в старом кожаном кресле перед телевизором, который был настолько древним, что V-образная антенна торчала с обеих сторон от экрана размером с коробку воздушных хлопьев. Он находился в полутемной комнате, но она вся была заполнена призами за бесчисленное количество скачек, набитыми во все книжные полки от пола до потолка, и именно они создавали своеобразный отблеск.

Коттедж у конюшен имел одну спальню, ванную комнату с ванной, стоящую на декоративных ножках, мини-кухню и вот эту комнату, которая могла быть библиотекой, кабинетом, гостиной, столовой одновременно. Здесь не было второго этажа, только чердак, заполненный старыми конно-спортивными памятными вещами, а также не было гаража. Общая площадь всего помещения была меньше, чем обеденный зал в Истерли… с тех пор, как он переехал сюда, он понял значение маленьких помещений — можно слышать и видеть почти все. В особняке никогда не знаешь, кто еще находился вместе с тобой в этом «пустом» доме, где конкретно и чем занимались там эти люди.

Для теперешнего него, преследуемого ночными кошмарами и пытающегося сохранить его мозг от себя самого на голодном пайке, ограниченное, маленькое пространство было гораздо проще в обращении особенно в это время года. Он был похищен, и это был жуткий позор, в Южной Америке, прямо перед началом Дерби. И празднование фактически было разрушено из-за выкупа, который заплатил холдинг, омрачив тем самым самые приятные выходные года.

Он посмотрел на часы и выругался. Солнце садилось и вечерние часы были одурманены дымкой, минуты казались веками, также, как и секунды. Хм, какова его ночная работа? Дотянуть до рассвета, не заорав от боли и от кошмаров.

У его локтя стояла почти пустая бутылка водки. Он начал пить с пятью кубиками льда в стакане, но сейчас они уже давно растаяли, и он пил чистую водку. Прошлой ночью был джин. А два дня назад он выпил три бутылки вина: две красного и белого, чередуя между собой.

В начальной, самой острой стадии, его «выздоровления», ему пришлось освоить все тонкости управления болью, принимая еду и таблетки в строго определенное время, чтобы нервные импульсы его разрушенного тела были не хуже, чем пытки, которые он перенес, заслужив такие увечья. И Мастерами Медицинского Лечения он был красиво переведен мгновенно в хронику его «реабилитации». Благодаря методу проб и ошибок, принимая таблетки, он сумел наконец добиваться оптимального седативного эффекта: каждый день днем он подкреплялся около четырех часов, и к шести часам, чем пугал своих работников конюшни, поскольку мог начать пить по сути на пустой желудок.

Ничто не могло еще большего вызвать его раздражения, нежели какой-то мешающий гулкий стук…

Стук повторился громче, он схватился за пистолет рядом с «Серым гусем» и попытался вспомнить, какой сегодня день. Дерби должно быть после завтра... в четверг. Значит, сегодня вечер вторника, всего лишь час после захода солнца.

Это не должна была быть проститутка, которым он платил, чтобы они приходили к нему. Они бывали у него по пятницам. Или он назначил другой день на этой неделе…. Нет не назначал.

Правильно...? Или назначил.

Потянувшись за своей тростью, он поднялся со стула и шмыгая ногами направился к окну, выходящему к двери. Он раздвинул шторы, держа пистолет наготове, сердце бешено колотилось. Логически он понимал, что здесь не может быть наемников в Огдене, пытающихся его выследить, но несмотря на то, что он понимал, находясь в безопасности за всеми замками и системой безопасности, которую он установил, и несмотря на сорока миллиметровый револьвер, сжатый в пальцах... его мозг отказывался в это верить.

Увидев, кто стоял за дверью, он нахмурился и опустил оружие. Подойдя к двери, он снял цепочку, открыл три засова и защелку, распахивая дверь, на которой заскрипели петли, словно мыши в норе — еще один механизм предупреждающий его.

— Ошиблась клиентом, — пробормотал он сухо невысокой блондинке в потертых джинсах и майке. — Я заказываю брюнеток в изящных платьях.

Неспроста он предпочитал ограничивать себя.

Она нахмурилась.

— Простите?

— Я заказываю только брюнеток. И они должны быть одеты в изящные платья.

Он заказывал девушек с длинными темными волосами, вившихся на концах, в платьях, доходивших до пола, и от них должен был исходить «Must de Cartier». Да, и им следовало держать язык за зубами. Они не имели права открывать рот, пока он их трахал: и неважно, что шлюхи потом тут же оказывались за его дверью, но хрупкая иллюзия нарушилась бы тотчас же, скажи они хоть слово, а так она сохранялась — о той женщине, которую он хотел, но не мог теперь иметь.

Ему было достаточно сложно сдерживать эрекцию, пока все это происходило… поскольку только так он мог получить эту женщину теперь, и считал, что испывать оргазм он может только благодаря этой лжи.

Женщина, стоящая на пороге его дома, уперла руки в бедра.

— Нет, я знаю, что вы имеете ввиду. Но я знаю, что пришла правильно. Ты Эдвард Болдвейн, и это Red and Black.

— Кто ты?

— Дочь Джеба Лэндиса. Шелби. Шелби Лэндис.

Эдвард закрыл глаза.

— Черт побери.

— Я прошу не упоминать имя Господа всуе в моем присутствии. Спасибо.

Он приоткрыл один глаз.

— Чего ты хочешь?

— Мой отец умер.

Эдвард посмотрел над ее головой на луну, которая была высоко над конюшнями.

— Ты хочешь войти?

— Если вы уберете оружие, да.

Он спрятал пистолет под ремень джинсов и отступил в сторону.

— Хочешь выпить?

Как только она вошла, он увидел насколько она маленькая по росту. И, наверное, весила девяносто фунтов, как мокрый тюк сена.

— Нет, спасибо. Я не употребляю алкоголь. Но я хотела бы воспользоваться вашими удобствами. У меня была длинная поездка.

— Туда.

— Благодарю вас.

Он выглянул за входную дверь. Пикап, на котором она видимо приехала сюда, откуда Богу только известно, был припаркован слева и двигатель по-прежнему пофыркивал, несмотря на то, что она его выключила.

Он захлопнул тяжелую дверь и все процедуру закрытия проделал сначала, свет в туалете вспыхнул в задней части дома и послышался звук спускаемой воды. Мгновение спустя, девушка появилась в комнате и стала разглядывать награды и кубки.

Эдвард вернулся к своему креслу, морщась от боли с трудом сел.

— Когда? — спросил он, выливая остатки водки себе в стакан.

— Неделю назад, — ответила она, не глядя на него.

— Как?

— Затоптали. Врачи сказали, что у него сердце не выдержало. Ты тоже так покалечился?

— Нет, — он сделал большой глоток. — Ну и что ты тут делаешь?

Теперь она обернулась к нему.

— Отец всегда говорил, что если с ним что-нибудь случится, я должна найти тебя. Он сказал, что ты его должник. Я никогда не спрашивала в чем.

Эдвард молчал довольно-таки долго.

— Сколько тебе лет? Двенадцать?

— Двадцать два.

— Господи, ты молодо...

— Не говори мне об этом.

Он не смог не улыбнуться.

— Ты прямо как твой старик, знаешь ли?

— Люди так говорят, — она опять уперлась руками в бедра. — Я не ищу никаких подачек. Мне необходимо где-то остановиться и найти работу. Я хорошо лажу с лошадьми, как и мой отец, и плохо с людьми… поэтому предупреждаю тебя об этом, на всякий случай. У меня нет денег, но я физически крепкая и ничего не боюсь. Когда я смогу начать?

— Кто сказал, что мне нужна помощь?

Она нахмурилась.

— Папа сказал, что она тебе понадобится. Он сказал, что тебе нужно много помогать.

В Red & Black было много работы, и всегда были открыты вакансии. Но Джеб Лэндис был непростым призраком из прошлого… и его родственница бросала тень на его бизнес.

И еще...

— Что ты умеешь делать?

— Это же не ракетостроение, чтобы вычищать стойла, держать лошадей в форме и наблюдать, как проходит беременность…

Он отмахнулся от ее слов.

— Хорошо, хорошо, ты принята на работу. И я веду себя как мудак, потому что такая же как и ты — больше не могу жить вместе с людьми. Есть свободная квартира рядом с офисом Мое над конюшней В. Ты можешь занять ее.

— Покажешь путь.

Эдвард зарычал, поднимаясь на ноги, и специально взял свой стакан с собой, пока шел к двери.

— Тебя не интересует, сколько я буду тебе платить?

— Ты честно заплатишь. Отец говорил, что подлости в твоем характере не было.

— Он слишком щедр по отношению ко мне.

— Вряд ли. Он просто хорошо знал людей и лошадей.

Эдвард снова начал открывать все засовы на двери, он чувствовал, что она внимательно рассматривает его и ему это совсем не нравилось, вернее он даже ненавидел эти взгляды. Свои полученные увечья, черт побери, он бы предпочел скрывать от всего мира.

Прежде чем выпустить ее за порог, он посмотрел на нее сверху вниз.

— Существует только одно правило.

— Какое?

По какой-то причине, он осмотрел ее с ног до головы. Она совершенно не походила на своего отца… ну, кроме того, что была небольшого роста. Глаза у Шелби (или как там ее звали) были светлее, не черные. Ее кожа не долго была на солнце. Пока еще. От нее также не исходил запах конского пота, хотя, это скоро изменится.

Ее голос, однако, был полностью похож на Джеба: ее выговор был подкреплен твердостью характера.

— Ты не подходишь и близко к моему жеребцу, — сказал Эдвард. — Он злой до мозга и костей.

— Нибеканзер.

— Ты знаешь его?

— Отец говаривал, что у этого коня бензин в жилах и кислота в глазах.

— Да, точно, это мой жеребец. Не подходи к нему. Ты не чистишь его стойло, не подходишь к нему, не обращаешься, если он выгуливается на пастбище и не подходишь к дверям его стойла, если хочешь сохранить работу. Вбей себе это в голову.

— А кто о нем заботится?

— Я, — Эдвард поковылял наружу в ночь, тяжелый, влажный воздух заставлял его с трудом дышать. — И никто другой.

Как он ни старался, ему так и не удалось сделать глубокий вдох полной грудью, и он задался вопросом — может все-таки врачи упустили повреждения внутренних органов. А может из-за того у него возникло чувство удушья, когда он представил эту маленькую женщину рядом с озлобленным черным жеребцом. Он мог только догадываться, что Неб бы с ней сделал.

Она направилась вперед и достала рюкзак с пассажирского сидения пикапа.

— Значит, ты здесь главный?

— Нет, Мое Браун. Ты встретишься с ним завтра. Он будет твоим боссом, — Эдвард кивнул в сторону конюшен. — Я уже сказал тебе, квартира со всей мебелью, но не знаю, когда последний раз в ней кто-нибудь жил.

— Я спала в палатках и на скамейках в парке. Наличие крыши над головой для меня вполне достаточно.

Он взглянул на нее сверху вниз.

— Твой отец был хорошим человеком.

— Он был не лучшим и не худшим, чем какой-нибудь другой.

Невозможно было не задаться вопросом, какая женщина могла достаточно долго мириться с Джебом, да еще и иметь от него ребенка: Джеб Лэндис был легендой в индустрии скачек, тренер лошадей, которые всегда побеждали, такого не под силу было осуществить никому, ни живому, ни тем более мертвому. Кроме того, он был алкоголиком, и сукиным сыном, игроком, причем очень с большой зависимостью, такой же огромной, как и его женоненавистничество.

Одна вещь беспокоила Эдварда — сможет ли Шелби справиться. Но если она могла ужиться с Джебом? То работать по восемнадцать часов в смену на племенной ферме будет плевом делом.

Они подошли к конюшне В, и тут же зажегся автоматически свет, лошади зашевелились внутри, перебирая копытами и заржали. Пройдя через боковую дверь, он обошел главный офис и направился к домикам с квартирами, подводя ее к лестнице, поднимающейся кверху и тянущейся по всей длине массивных балок крыши. Когда-то в семидесятые помещение было преобразовано в пару квартир и главное здание.

— Иди наверх и подожди меня там, — проскрипел он. — Мне нужно время.

Шелби Лэндис ступала по лестнице, и каждая ступенька поскрипывала, он даже не мог вспомнить, когда пользовался этой лестницей, казалось, прошло сто тысяч лет, прежде, чем он поднялся на верхний этаж к ней.

И он так запыхался, что хрипел, словно застрял в шине.

Отвернувшись от нее, он увидел свет, пробивающийся из-под двери офиса Мое, но он не собирался докучать ему, знакомя с вновь прибывшей. С Дерби, которое должно было состояться менее чем через сорок восемь часов, Мое явно предполагал, что он был дома в отключке.

Особенно, если учесть, одного из двух его коней, которого придется снять с дистанции в гонки.

Эдвард пошел вперед и дернул дверную ручку квартиры, он не знал, чтобы сделал, если бы она была заперта. Он понятия не имел, где искать ключи…

Дверь широко распахнулась, напомнив ему, что он единственный параноик на ферме. Выключатель был слева на стене, на который он нажал и испытал радость, что в помещении не пахло плесенью, и здесь находился стол, диван, кресло, столик, крошечная кухня, как в камбузе.

— Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе, за что я ему должен? — спросил он, хромая в следующий затемненный дверной проем.

— Нет, но Джеб был не из болтливых.

Дотронувшись до второго выключателя, он обнаружил, что это была спальня и дальше ванна.

— Это твое, — сказал он, разворачиваясь и чувствуя себя полностью истощенным, проделав расстояние назад, поэтому прислонился спиной к двери.

Пятнадцать шагов.

А такое впечатление будто он прошел милю.

Она подошла к нему.

— Спасибо за предоставленную возможность.

И протянула руку, заглянув в глаза… и на мгновение, он ощутил другую эмоцию, чем червь гнева, который жег его кишечник в течение последних двух лет. Он не знал, как ему отреагировать… досадно, поскольку он не был уверен, что ему стоит приветствовать такие появившиеся изменения.

Его механизм выживания работал в одностороннем порядке — иметь перед собой противника.

Он оставил ее руку, так и висеть в воздухе, и потащил свое тело к выходу.

— Посмотрим, будешь ли ты благодарить меня позже.

Внезапно, он подумал, что скорее теперь не стоит материться и пить.

— О, еще одно правило. Если мои шторы задернуты, не беспокой меня.

Последнее, что ему было необходимо, чтобы она засекла его веселье со шлюхами и, что он платил им за эту привилегию. Он мог только представить, что бы она ему сказала.

— Да, сэр.

Он кивнул и закрыл дверь. Потом медленно, осторожно, стал спускаться вниз.

Правда заключалась в том, что Джеб Лэндис был единственный, кто смог достучаться до него и более или менее вернуть его к жизни, каким бы он там не был. Без этого мужчины и пинка под зад, только небу известно, где бы Эдвард был сейчас. Господи, он совершенно отчетливо помнил, как тренер пришел к нему в реабилитационный госпиталь. Несмотря на запрет посещений к Эдварду, без исключения из правил, Джеб миновал сестринский пост и двинулся в его комнату.

Они знали друг друга уже более десяти лет, перед тем, как он без приглашения вломился к нему, заинтересованность Эдварда иметь своих собственных лошадей, участвующих в скачке, в сочетании с его предыдущим стремлением быть лучшим во всем, означала, что есть единственный человек, который научит его всему, связанному с лошадьми.

Он никогда не мог даже представить, что этот мужчина окажется спасителем для него.

Джеб говорил коротко и по делу, заставил задуматься о масштабах и это было лучше всех уговоров и наставлений. Через год после того, как Эдвард переехал сюда, выкинув все свои деловые костюмы и решив окончательно, что теперь это будет его жизнь, Джеб сообщил, что уходит из Red & Black и отправляется в Калифорнию.

Наверное, потому, что букмекеры в Чикаго хотели получить этого парня.

За все эти годы, до и после похищения, Джеб ни разу не говорил ни о какой дочери. Но, да, конечно, он возьмет его дочь на работу.

И к счастью, выглядит она так, словно может о себе сама позаботиться.

«Поэтому погашение долга Джебу будет легким».

По крайней мере, именно так он сказал себе в ту первую ночь.

Получилось не так, как хотелось бы... абсолютно, совершенно не так.