Саттон зажмурилась, пока ее глаза привыкали к полумраку интерьера бизнес-центра Уильяма Болдвейна.
— Я удивлена, что вы так непринужденно себя ведете.
Уильям закрыл дверь и включил свет.
— Мы конкуренты, но это не значит, что мы не можем быть вместе.
Оглядевшись вокруг она поймала себя на мысли, что овальная приемная напоминала ей Овальный Кабинет, что было характерно для такого высокомерного мужчины. Только Болдвейн мог выставить национальные иконы в виде флагов в месте, где его ожидали посетители.
— Пройдем ко мне в кабинет? — произнес он с улыбкой мужчины, которые Cialis рекламировало по ТВ: в возрасте, седовласый, но по-прежнему сексуальный.
— С удовольствием.
— Документы у меня на столе.
— Прекрасно.
Они направились к стеклянному кабинету его личного секретаря, Саттон пожалела, что они здесь одни. Хотя, они оба хотели уединения для подписания бумаг.
Они вошли в кабинет Уильяма.
Господи, он представлял из себя копию Букингемского дворца, весь декорированный королевским пурпурным дамаском, золотые листья на зеркалах и столах, и кресло в виде трона, представляло из себя настоящее произведение искусства — чудо, мужчина, восседавший на нем, среди этого убранства, словно был в каких-то заоблачных высотах.
— Не возражаешь, если я закурю сигару? — спросил он.
— Нет, нисколько, — она оглянулась и заметила, что он оставил дверь открытой, отчего ее пребывание здесь становилось менее жутким, но вокруг не было ни души.
— Итак... где бумаги?
Он обошел свой огромный письменный стол, открыл из красного дерева коробку для сигар и достал одну, несомненно, кубинскую.
— Я хотел бы предложить тебе одну, но это не для леди.
— Хорошо, что мои деньги не носят юбку, верно? — он взглянул на нее, она мило улыбнулась. — Мы пришли сюда, чтобы подписать документы.
— Хочешь пойти со мной вечером на прием? Моя жена не здорова, — он отрезал конец сигары. — Ей придется остаться дома.
— Я пойду с моим отцом, но спасибо.
Глаза Уильяма прошлись по ее телу.
— Почему ты не замужем, Саттон?
«Потому что я влюблена в вашего сына, — подумала она. — Но его это мало заботит».
— Я предана своей работе и мне не нужен муж, который бы ревновал меня к ней. Скорее это отголосок восьмидесятых, но правда состоит в том, что со мной тоже когда-нибудь такое случится.
— У нас так много общего, знаешь ли? — он взял тяжелую хрустальную зажигалку и прикурил. — Мы оба чувствуем громадную ответственность.
— Мой отец до сих пор руководит корпорацией «Ликеро-водочные заводы Саттон».
— Конечно, руководит, — Уильям наклонился к пламени и запыхтел. — Но это продлится не долго с его болезнью.
Саттон молчала. Семья еще не была готова объявить о ее повышении — председателя и генерального директора, но Болдвейн не ошибся. Отец страдал болезнью Паркинсона, которую три года пытались контролировать медикаментозно, но болезнь прогрессировала и очень скоро лекарства, способные замедлять симптомы, будет недостаточно. Самым печальным было то, что разум отца был острым как никогда. Он по-прежнему был полон физических сил, хотя и стал уставать, а работа руководителя такого предприятия, как «Ликеро-водочные заводы Саттон» была не для слабонервных, и то в удачный день.
— Без комментариев? — спросил Уильям.
Облако дыма поднялось над головой и запах табака, напоминающий грязные носки, достиг ее носа и заставил чихнуть.
— Благослови тебя Бог.
Она проигнорировала его банальность, потому что прекрасно знала, что этот ублюдок закурил, чтобы ее позлить. Он относился к тем людям, которые любили нажимать на слабые места других.
— Уильям, если имеются документы, я подпишу их прямо сейчас. Если нет, позвоните в мой офис, когда будете готовы.
Мужчина согнулся над столом и открыл узкий ящик в середине стола.
— Вот они.
Кинув папку на стол, которая проехалась по пресс-папье, и удивительным образом остановилась, напротив фотографии в рамке Маленькой Вирджинии Элизабет, его жены, это было своеобразным знаком.
— Надеюсь, документы в порядке.
Саттон подняла папку. Просмотрев первую страницу, она пошла дальше... к третьей... и…
Она вскинула голову.
— Мне кажется, или ваша рука у меня на талии?
Голос Уильяма раздался у ее уха.
— Саттон, у нас с тобой столько общего.
Сделав пару шагов в сторону, она улыбнулась.
— Да, вы такого же возраста, как мой отец.
— Но гораздо в лучшей форме, поскольку это Я.
Это было правдой. На Уильяме костюм сидел намного лучше, чем на мужчинах намного моложе его.
— Ты подпишешь сейчас? — резко спросила она. — Или на следующей неделе с моими юристами?
Он так улыбался ей, что она подумала, что его возбудила.
— Конечно. Все, что ты захочешь.
Саттон сознательно села в кресло у стены, и не стала скрещивать ноги. Десять минут спустя, она подняла на него глаза.
— Я готова подписать.
— Видишь? Я внес изменения, которые ты потребовала, — он слегка откашлялся в кулак. — Ручку? Или ты предпочитаешь подписывать своей?
— Я позаботилась об этом, спасибо, — порывшись в сумочке, висевший на бедре, она положила бумаги на столик и подписала рядом с подписью нотариуса. — И я заберу с собой копию, спасибо.
— Как хочешь.
Она встала на ноги и направилась к нему.
— Теперь твоя очередь.
Уильям достал Монблан из внутреннего кармана бледно-голубого пиджака, и подписал на другой странице, где тоже стояла подпись нотариуса.
— Там, — сказал он, махнув рукой на выход. — Ксерокс находится рядом с первым конференц-залом. Я не пользуюсь ксероксом.
«Конечно, не пользуешься, — подумала она. — Потому что это тоже самое, что готовка и уборка, это ты считаешь исключительно женской работой».
Она взяла документ с его стола и направилась к двери, почувствовав дрожь, пробежавшую вниз по позвоночнику. Но потом она поймала себя на мысли, что существует еще одна часть, подписания бумаг — перевод денежных средств, который только она могла санкционировать.
Поэтому ей не стоило ничего бояться.
По крайней мере, в данный конкретный момент.
Она проходила мимо рабочего стола личного секретаря, когда что-то привлекло ее внимание и заставило остановиться. Что-то на полу, вернее что-то торчало из-под стола...
Кусок ткани.
Нет, воротник и рукав куртки.
— Что-то не так? — спросил Уильям.
Саттон взглянула на него через плечо, ее сердце бешено колотилось.
— Я...
«Мы не одни», — в панике подумала она.
Со своего места, сидя под столом, Эдвард тут же понял, что Саттон каким-то образом его обнаружила.
Как только она замолчала, он выругался про себя.
— Что? — повышенным голосом спросил отец.
— Я…, — она прочистила горло, — чувствую какую-то слабость.
— У меня здесь есть бренди.
— Фруктовый сок. Мне необходимо... выпить хоть чуть-чуть фруктового сока. Охлажденного, если можно.
Возникла пауза.
— Все для леди. Хотя должен признаться, это совершенно не относится к моим обычным обязанностям.
— Я подожду здесь, пожалуй, даже присяду.
Пока отец уходил вглубь своего кабинета, Эдвард слышал удаляющийся кашель, который становился все тише. А потом он услышал голос Саттон, приглушенный, но твердый, как сталь.
— Мое спрятанное оружие направлено прямиком на вас, и я готова спустить курок. Покажите мне свое лицо, сейчас же.
«Ну конечно, сейчас упаду в обморок от страха», — подумал Эдвард. Но, по крайней мере, она подальше отсюда отправила отца.
Эдвард хмыкнул, выглядывая из своего укрытия.
Саттон ахнула и прикрыла рот рукой, в которой не было пистолета.
— Если бы я знал, что наши пути снова пересекутся, — спокойно сказал Эдвард, — я бы захватил с собой твой клатч.
— Что ты здесь делаешь? — прошептала она, убирая свой пистолет обратно в пастельно-розовый костюм для Дерби.
— А ты? Что ты подписала?
Она оглянулась через плечо.
— Он может вернуть в любой момент.
— Вопрос, конечно, в том, что ты собираешься делать с этим?
— Что с тобой…, — мгновенно огрызнулась она, кивая ему рукой. И как только он успел спрятаться назад, Саттон сказала:
— О, спасибо, Уильям. Это именно то, что мне нужно.
Поморщившись от судороги в больной ноге, Эдварду оставалось только молится, чтобы она не выдала его. Он хотел встретившись с ней сказать что-нибудь другое, нежели напоминая, что они занимались сексом вчера ночью впервые… и то только потому, что он подумал, будто бы она проститутка, которую оплатил, так как ему была нужна женщина исключительно именно похожая на Саттон, иначе у него ничего не вставало.
— Апельсиновый лучше всего, — он услышал, как она пьет сок. — Ммм... хорошо.
Его отец снова закашлялся.
— Уже лучше?
— Намного. Не проводите меня к ксероксу? — попросила она. — Вдруг мне потребуется помощь.
— С удовольствием, — протянул Уильям.
— Знаете, — тихо произнесла Саттон, выводя его из кабинета, — вам все-таки не стоит столько курить. Эта штука убьет вас.
Эдвард закатил глаза.
— О, вот так, — пробормотала Саттон. — Здесь уже позвольте мне. Я сделаю копию и нам стоит вернуться на вечеринку.
— Так хочется насладиться лучшем бурбоном, чем производите вы?
Все погрузилось в темноту.
— Конечно, Уильям.
Пока пара вместе удалялась, Эдвард слышал лепет их разговора… и молился, для блага своего отца, чтобы этот мужчина держал свои руки подальше от его Саттон. Наблюдая это маленькое шоу из-под стола, ему потребовалось держать себя в руках, он довольно долгое время так не возбуждался, как сейчас.
Что за черт, какой, мать твою, договор они заключили?
Боже, он никогда не мог предположить, что может все так обернуться, но он надеялся, что Саттон не делает никаких инвестиций в компанию «Брэдфорд бурбон»… и не пытается купить компанию. С таким же успехом, она запросто могла бы выбросить деньги в черную дыру.
Прежде чем он обнаружил последние файлы, Эдвард уже догадывался, что делал его отец. Пока он еще не мог понять до конца зачем... но он точно знал, где искать и что именно.
Пару минут назад он услышал, как Саттон сказала:
— Ну, думаю, это принесет пользу нам обоим. Я переведу деньги через банк в понедельник утром.
— Прекрасно, не хочешь запечатать наше соглашение поцелуем?
Эдвард зажал кулаком рот и вспомнил, что говорил его брат о Шанталь.
— Спасибо, нет, думаю, рукопожатия будет достаточно... собственно его тоже не требуется. Я пойду.
Дверь открылась и закрылась.
Послышались тяжелые шаги отца по направлению к Эдварду, и он пожалел, что у него нет с собой пистолета.
Однако, Лейн знал, где он находился. И если отец не выйдет отсюда живым, Лейн... догадается.
Шаги становились все ближе...
И ближе...
Отец прошел мимо его стола, под которым он прятался, и вошел в собственный кабинет, где включил свети убрал подписанные бумаги в ящик. Затем он сделал несколько затяжек сигары, словно о чем-то усиленно размышлял.
Эдвард закатил глаза, отец зашелся очередным приступок кашля. Всю жизнь отец был астматиком. Как он мог, несмотря на вяло протекающую болезнь, курить всю свою сознательную жизнь, при таком состоянии здоровья, для Эдварда оставалось загадкой.
Отец достал носовой платок и прикрыл рот, потянулся к своему ингалятору, вытащил на секунду сигару изо рта, быстро прыскнул лекарство, и опять зажал сигару губами, выключил свет, и...
... прошел мимо рабочего стола своего личного секретаря.
Эдвард не двигался, продолжая задерживать дыхание и ожидая, когда откроется и закроется одна из французских дверей.
Но дверь не открывалась.