Кровавая правда

Глава 13

Гостиница «Ремингтон» была старожилом, отсылкой в Бурные Двадцатые[34], каким-то образом умудрившейся пережить модернизацию центра Колдвелла. Окруженное небоскребами, тридцатиэтажное здание с двумя крыльями казалось знатной дамой в компании роботов, а территорию его внутреннего дворика можно встретить в каждой туристической рекламе города. В этом месте народ в парадной одежде пил чай по воскресеньям, парочки устраивали помолвки в главной столовой, также в гостинице были номера с табличками на двери, указывавшими, что в 1911-м здесь ночевал Президент Тафт, Хэмингуэй — в 1956-м, а Президент Клинтон — в 1994-м.

Бун материализовался в переулке рядом с гостиницей, и то короткое мгновение, что он стоял на холоде, он гадал, а не передумала ли Элания, направившись куда-нибудь в другое место.

Но потом она появилась рядом с ним.

— Я в повседневной одежде, — сказала она, указывая на свою парку и джинсы.

Он кивнул на свои кожаные шмотки.

— Как и я. Поэтому мы идем в «Рэми».

Когда он махнул в сторону выхода из переулка, они пошли навстречу машинам, проезжавшим мимо по Главной Восточной Улице.

Скажи что-нибудь, подумал он. Скажи… что-нибудь…

— Ты про фильм?

Бун покачал головой.

— Что?

— «Скажи что-нибудь»[35]. ну, с Джоном Кьюсаком? — Когда Бун тупо уставился на Эланию, она сказала: — Там была классическая сцена, когда он держал бумбокс над головой, из которого звучал Питер Гэбриэл[36]. Почему ты вспомнил об этом фильме?

Таааааак, он опять говорил вслух.

— Да, просто… это один из моих любимых.

— И мой. — Она рассмеялась. — Мое мнение: Кэмэрон Кроу[37] — лучший. Также я люблю фильмы Джона Хью из восьмидесятых. Джейк Райан — моя любовь навечно… ой, а ты действительно хромаешь.

Да? Он не чувствовал лица, что говорить про ноги… и, к слову об отсылках к поп-культуре. Спасибо тебе, Уикенд[38].

— Как ты поранился? — спросила она. — В бою?

— Да. — С подушкой, которая дала ему хороший отпор. — Враг чуть не одолел меня.

Элания застыла на месте.

— Ты серьезно? О, Боже. Ты был у доктора…

— Прости, нет. — Он вскинул руку. — Я просто понтуюсь перед тобой. И если я расскажу, как все было на самом деле, ты сочтешь меня самым большим планкером на планете.

— Я в принципе не знаю, кто такой планкер.

Она посмотрела на него, ее красивые желтые глаза на лице сердечком, обрамленном локонами красных и белокурых волос, а ее яркий румянец от холода на щечках… он в жизни не встречал никого красивее.

Ни одна аристократка в бальном платье не годилась ей и в подметки.

— Ты имел в виду слово «ботаник»? — уточнила она.

— Сто лет не слышал такого понятия.

— Что же, ты первым поднял тему восьмидесятых. — Эта ее улыбка, которая так ему нравилась, снова озарила ее лицо. — Расскажи, как ты поранился. Обещаю, не буду судить. Брось, я самая социально неуверенная личность, которую ты когда-либо встречал. Я прожила всю жизнь за просмотром фильмов. Могу процитировать сотни строчек и тысячи романтических комедий, но если ты предложишь мне заговорить с незнакомым человеком? Я впаду в ступор. Так что, кто я такая, чтобы кого-то судить.

Я хочу поцеловать тебя, подумал он. Прямо сейчас.

— Когдатызвонилапрошлойночьюябылголымиянесчелэтоуместнымпоэтомупбежал-вгардеробчтобыпереодетьсяакогдавозвращалсязапнулсяоподукунеспрашивайкакиударил-сяпальцемипотянуллодыжку.

Элания моргнула. Потом рассмеялась.

— Прости, можешь повторить?

— Был голым, когда ты звонила. Побежал переодеваться. На обратном пути к кровати запнулся о подушку. Ударил палец, потянул лодыжку. Лишился права называться мужчиной. Трагедия века.

Когда Элания снова рассмеялась, Бун решил, что стоит взять уроки стенд-апа, чтобы чаще слышать ее смех.

— Значит, ты был голым? — переспросила она.

— Ага. — Так, а сейчас краснел уже он. — Не хотел проявлять неуважение по отношению к тебе.

— Но мы же общались не по «ФэйсТайму». Я ничего бы не увидела.

— Но я-то знал.

Он пытался поддержать веселый тон. Но его голос почему-то изменился, и она сразу уловила это… потому что эта прекрасная улыбка исчезла с ее лица.

— Я не знаю, как это делается, — сказала она хрипло.

— Пройти по переулку? — Он пытался создать легкое настроение. — Думаю, ты больше подкована в…

— Нет. — Она очертила рукой расстояние между ними. — Вот это.

Бун сразу же стал серьезным.

— Значит, ты тоже это чувствуешь.

Она перевела взгляд на начало переулка, где виднелся плотный, от бампера-к-бамперу поток машин. Наверное, сегодня вечером была бейсбольная игра, подумал он. Какой-то концерт. Или шоу.

Может, это ошибка с его стороны — вести ее сейчас в человеческий мир.

— Не хочу представить себя в лучшем свете. — Она покачала головой. — Изобель бы понравилось что-то в этом духе. Не мне…

— Я хочу позавтракать именно с тобой. Ни с кем другим.

— Я просто не хочу, чтобы у тебя были завышенные ожидания. Как правило… даже до смерти Изобель… я не очень комфортно чувствовала себя с людьми. Это как с передачей, на которую у меня не получается переключиться. Так было всегда, не хочу, чтобы ты считал, что дело в тебе. Я немного не от…

Бун взял ее за руку. Почувствовав его прикосновение, Элания мгновенно замолкла.

— Я не жду ничего кроме совместной трапезы, — сказал он. — Честное слово.

Повисла пауза. А потом улыбка Элании стала еще шире, и, вот неожиданность, улыбка пришла не одна. На ее щеке появилась милая ямочка.

Предоставив ей свой согнутый локоть, Бун улыбнулся:

— Можно вашу руку?

Опустив голову, она положила свою руку на его, и они продолжили совместный путь к выходу из переулка.

— Ты запнулся за подушку? — прошептала она.

— Хорошо, что я успел одеться, иначе одному Богу известно, какие еще увечья я мог получить о тот прикроватный столик.

От ее смеха он чувствовал себя выше и сильнее, хотя его физические габариты не изменились.

И, вот неожиданность, Элания все еще улыбалась, когда они вышли на Главную Улицу и зашли в знаменитый внутренний дворик гостиницы «Рэмингтон». Два каменных крыла здания образовывали большое пространство во дворе, а парадный вход служил отличным опорным пунктом с развивающимися флагами и деталями в стиле Ар-деко[39]. Освещенный старомодными газовыми лампами, с рядами деревьев, украшенных тысячами гирлянд, двор казался ожившей сказкой среди безликого городского центра из асфальта и стали.

— Такая красота, — выдохнула Элания, оглядываясь по сторонам.

— Да, — пробормотал он, не сводя взгляда с ее лица. — Ты красива.

Элания была так захвачена видом, что не услышала его ответа. Наверное, это к лучшему. Внутри него бушевали чувства, которые он не хотел ей показывать. Еще рано.

— Просто волшебно. — Протянув руку, она прикоснулась к одной из веток с иллюминацией. — Прямо как в книжках.

— Гостиница славиться этим двориком.

— Я видела его только на фотографиях. — Она помедлила, а потом повернулась вокруг себя. — Этот свет напоминает мне солнечный, который я видела до превращения.

Она права, подумал Бун, следуя за Эланией и оглядываясь по сторонам. Лампочки испускали мягкий свет, похожий на закат солнца.

— Ты тоже сбегала из родительского дома, чтобы посмотреть на солнце? — спросил он.

— Изобель сказала, что я должна это сделать. — Элания улыбнулась. — Сказала, что я просто обязана увидеть солнце до перехода. Она была старшей из нашей пары и уже прошла превращение. Она показала, как выбраться из подвала родительского дома, через тесное пространство и за старую защитную дверь.

— Я всегда вспоминал о людях, которые курили за спинами родителей. Также и мы убегали, чтобы посмотреть на солнце.

— Точно. — Элания покачала головой. — Я простояла недолго. На дворе был июль и… свет этих лампочек напоминает мне о закате. Я вышла прямо перед закатом. Родители готовили Первую Трапезу, а Изобель отвлекала их на кухне. Никогда не забуду ощущение теплых лучей на своем лице.

Бун вспомнил, как он и его кузены убегали, чтобы посмотреть на закаты и рассветы. Они делали это столько раз. Прямо перед превращением. После все изменилось. Больше никакого солнца.

— Изобель так гордилась мной. Она обняла меня и сказала, что я должна делать это снова и снова. Но это была она. Я больше не ходила.

— Ты скучаешь по ней.

— Каждый день. — Элания посмотрела на него. — Наверняка, ты тоже скучаешь по своему отцу.

Бун пожал плечами.

— Я заметил его отсутствие, да.

Они возобновили прогулку, направляясь к парадному входу в виде ряда стеклянных дверей с медной окантовкой. А над всем этим развевался американский флаг вместе с флагами штата Нью-Йорк, Соединенного Королевства и Испании.

— Добро пожаловать в «Рэмингтон», — сказал мужчина в униформе после небольшого поклона.

— Спасибо, — ответил Бун, когда мужчина толкнул вращающуюся дверь, и пропустил Эланию вперед.

Внутри располагался огромный вестибюль, отделанный черным мрамором, с золотым и серебряным ковровыми покрытиями, с блестящими металлическими лампами. Места для сидения были выстроены вокруг широких квадратных колонн, напоминая подарки под новогодней елкой, и повсюду мелькал скромно одетый персонал, принимавший гостей.

— Ох… вау. — Элания замедлилась, ее глаза наполнились восхищением. — Это настоящий дворец.

— Нам сюда. — Взяв ее за руку, он ощутил паутину шрамов, жалея, что не мог помочь ей с похоронами. — Ресторан в той стороне.

В дальнем углу располагалась тяжелая бархатная портьера, словно взятая из театра, и когда Бун увлек Эланию за штору, то первые аккорды джаза были еще почти не слышны. Перед ними открылась узкая лестница, мраморные ступени были вышарканы за последний век. На блестящих черных стенах висели сотни винтажных фотографий в рамках, изображавших дэнди и вертихвосток из двадцатых, словно образуя мозаичный узор из черно-белой плитки.

На первых ступенях музыка звучала громче, а у стойки мэтр-д-отеля Бун вручил джентльмену стодолларовую купюру, благодаря чему их проводили к одному из лучших столиков, справа от небольшой сцены. Он сел спиной к игравшему трио, чтобы Элании открывался лучший обзор.

Когда она в восхищении посмотрела на пианиста, кларнетиста и парня на басе, Бун почувствовал, как что-то расцветает в его груди.

Из всех мест на планете он хотел находиться именно здесь. И счастье, которое он испытывал, это единство и единение стали шоком, осветившим масштабы его одиночества.

Впервые за долгое время.

***

Элании казалось, словно она сидит под тепловой пушкой. В хорошем смысле.

Сняв парку, она села напротив Буна, а чувственная музыка стирала расстояние между ними. Тусклый свет и внимательный персонал, не докучающий им, и даже небольшой столик и стулья с наклоненными спинками, казалось, все создавало интимную атмосферу.

Прежде чем Элания поняла, перед ними поставили тарелку с сыром и фруктами, а потом принесли жаркое из мяса и овощей — ничего вкуснее она в жизни не пробовала. А, может, приятная компания превратила скромный ужин в пиршество: хотя с другими она всегда стеснялась и предпочитала молчать, с Буном все было иначе. Казалось, они обсудили бесконечное множество тем, все, от любимых книг и музыки, до актуальных новостей и детских воспоминаний, разделяя все это вместе с хлебом в общей корзинке.

Это было потрясающе. А потом они опустошили тарелки с десертом, а разговор все продолжался.

Скользя кончиками пальцев по основанию бокала, Элания всматривалась в шардоне… гадая, чем закончится эта ночь.

— О чем ты думаешь? — пробормотал Бун.

Покачав головой, Элания задумалась, чувствовал ли он, что она уже спала с мужчиной… и важно ли это для него. Бун принадлежал к аристократии, а для них существовало множество правил. Ну, правила были и для гражданских. Но Изобель заставила ее выйти из своей раковины и завести мужчину, так она и поступила десять лет назад. Их отношения продлились год, а потом сдулись, как неудавшийся социальный эксперимент.

— Поговори со мной. Что бы там ни было, просто поделись со мной.

Она с шоком осознала, что действительно хотела рассказать ему обо всем. Но не могла подобрать нужные слова.

Она специально представила лицо Изобель и сделала глубокий вдох.

— Я родилась с нарушенным слухом. — Она прикоснулась к уху. — Я была не полностью глухой, но слышала лишь низкие звуки. Речь давалась мне плохо, и отсюда пошли сложности в общении с другими. Я выучила язык жестов еще в шестидесятые, и все еще хорошо читаю по губам, но, знаешь… тогда все было иначе. В детстве окружающие плохо принимают физические недостатки. Поэтому мне было сложно. Сложно было всей моей семье.

Она посмотрела на Буна, но не увидела на его лице отвращение… которое не только проявляли к ней в прошлом, эта реакция также считалась стандартной для аристократов.

Бун, в противовес своему статусу, подался вперед, его выражение было открытым… понимающим.

Еще раз вздохнув, она продолжила:

— Другие дети были откровенно жестокими, но Изобель всегда была рядом. Я помню первую драку из-за моего недостатка. — Элания выдавила улыбку. — Она выбила все дерьмо из того мальчика, который высмеивал меня. Я была слишком занята, ориентируясь в этом мире, чтобы беспокоиться о том, что другие думают о моей глухоте, но Изобель всегда это волновало, и она отчаянно защищала меня.

— Поэтому ты считаешь, что плохо ладишь с людьми?

— Это последствия прожитых лет, понимаешь? — Она снова прикоснулась к уху. — Так или иначе, мне говорили о шансах на то, что превращение исправит мои проблемы с ушными каналами, но я в это не верила. Оно наступило, и я была шокирована, когда обрела четкий слух. Поначалу я это даже ненавидела. Все казалось таким громким, особенно высокие ноты, вроде скрипа дверных петель, телефонного звонка и свиста. Привыкание далось тяжело.

— Это был абсолютно иной мир для тебя, — сказал Бун.

— Абсолютно другой. Раньше я уходила в себя. Но когда обрела слух? Я закрылась почти на год. Тогда Изобель настояла, чтобы мы жили отдельно от родителей. Казалось, она чувствовала, что мне нужно пространство, а мои родители… они проявляли излишнюю опеку. Они пытались вытащить меня, но их настойчивость имела противоположный эффект. Стало лучше, когда мы с Изобель начали жить отдельно. Меня спасли фильмы. Пока Изобель тусовалась со своими друзьями, я смотрела фильмы. Начала с тех дисков, похожих на пластинки, помнишь те большие альбомы в упаковках?

Бун рассмеялся.

— Да, Боже… я не вспоминал о них столько лет.

— Так? За ними шли Бетамакс[40] и VHS[41]. Потом DVD. Сейчас у нас есть «Нетфликс» и «Хулу»[42]. — Она сделала глоток вина. — Поэтому когда Изобель уходила, я сидела одна и часами смотрела фильмы, сначала с убавленным звуком, но потом, постепенно… — Она пожала плечами. — Я привыкла к шуму. Сейчас я даже могу находиться в толпе и не сходить с ума от какофонии звуков. На это ушли годы. Я прочитала в одной статье, что процесс привыкания к определенному чувству — это развитие нейронной сети. Другими словами, я просто должна тренировать свой мозг.

— Но тебе все еще бывает некомфортно с людьми.

— Нет, это не так. Наверное, это врожденная замкнутость. Или последствия двадцати пяти лет глухоты и насмешек со стороны ровесников, а порой — и их родителей. Не знаю. Да это и неважно. Я — такая, какая есть.

В ее голосе звучали извинительные нотки, но с другой стороны, очень долгое время она чувствовала себя так, будто обязана просить прощение, извиняться за свои ограниченные способности…

Протянув руку через стол, Бун взял ее ладонь, ту, что была со шрамами.

— Ты нравишься мне такая, какая есть.

— Что ж, мне повезло, — прошептала Элания. — Другой мне быть не суждено.

Когда джазовое трио изменило темп, Бун погладил пальцем ее ладонь.

— Потанцуешь со мной?

В центре ее груди вспыхнуло тепло, там, где сердце. Удивительное, похожее на жар от камина. Шокирующее и очень приятное.

Изобель бы одобрила это, подумала внезапно Элания. Все происходящее.

Бун. Джаз. Уютный, похожий на паб ресторан. Ее саму… дающую шанс кому-то.

В этот момент она, казалось, бросала кости не относительно Буна, но… за саму себя.

— Да, — сказала Элания, улыбнувшись. — С удовольствием.

Они встали одновременно, и, учитывая, что их столик располагался справа от сцены, потребовалось два шага в сторону, и Бун прижал ее к своему телу.

Дражайшая Дева в Забвении, он был большим. Она едва доставала макушкой до его груди, а обнявшие ее руки казались огромными. Но он очень нежно держал ее, позволяя ей самой решить, насколько близко она хочет находиться к нему, и, вот неожиданность…

Она хотела ближе.

Но эту цель было сложно достигнуть. Бун никогда не снимал свою куртку, и только скользнув под нее рукой и задев пистолет в кобуре, она поняла причину.

— Прости, — сказал он напряженно.

— Все нормально. — Она посмотрела ему в глаза. — По крайней мере, я знаю, что в безопасности.

Он стал смертельно серьезным.

— Всегда. Тебе никогда и ничто не будет грозить.

Когда слезы подступили к глазам, Элания положила голову на его плечо, укрытое кожаной курткой. Она не хотела портить настроение, но было тяжело слышать его клятву.

Слишком похоже на прошлое. Слишком похоже на Изобель.

Утягивая себя в настоящее, Элания сконцентрировалась на его движениях, как его тело покачивалось в такт, обещая, что многое впереди.

Обнаженные вещи. Приятные вещи.

Боже, от него приятно пахло. Кожей, немного порохом… но преимущественно — чисто мужским запахом.

Элания снова подумала о том, что не знает, куда это все идет, и что их ждет дальше. Но она хотела оказаться с ним в кровати.

Скоро…

Бун погладил ее по плечу и спине, рука прошлась по ее изгибам. Теплое, едва ощутимое давление ласки широкой ладонью и ловкими пальцами… это касание отдалось вибрацией по всему ее телу, словно она была камертоном, настроенным на него одного. Подняв голову, она снова посмотрела на Буна.

На его лице отражался дикий голод, а обращенный на нее взгляд горел.

Но ей не нужно было видеть его напряженное лицо, чтобы понимать, насколько сильно он хотел ее.

Она чувствовала его возбуждение.