Лабиринты любви

Глава 34

– К несчастью, я обнаружил, что по какой-то жестокой прихоти судьбы все еще хочу тебя, мерзкая зеленоглазая ведьма с телом распутницы и расчетливым подлым умишком! И пока это будет тянуться, я стану держать тебя здесь, в своем серале, в точности как мои язычники предки, уводившие в плен трепещущих от страха христианок-невольниц. Будешь услаждать только меня и никого больше! Надеюсь, эта мысль не слишком ужасает тебя, моя крошка? Ты моя, пока не осточертеешь мне, и станешь делать то, что приказываю!

– Как волнительно! Что же именно? Если только речь не идет о каких-то извращениях…

Он не дал ей закончить. Не дал опомниться. Набросился на Сару, схватил и, раздавливая губами губы, целовал, пока она не задохнулась. Руки блуждали по ее охваченному огнем телу, превращая Сару в покорную, готовую на все куклу, заставляя отвечать на изощренные, томительно-откровенные ласки, забыть обо всем, стать неистовой, неукротимо-алчной, давать и брать, жадно, ненасытно, неудержимо.

Даже в самых буйных фантазиях невозможно было представить, что он выделывал с ней и что она позволяла делать с собой и как, ведомая инстинктом, отзывалась на малейшее его движение, все глубже погружаясь в огненную тьму наслаждения.

Потом она стыдливо отгоняла от себя мысли о том, что с этого момента, вероятно, станет тосковать и даже мучиться без того, к чему в самом начале ему приходилось ее принуждать. Какой вздор! Ей следовало бы испытывать не разочарование, а облегчение лишь потому, что он решил оставить ее в покое по крайней мере на несколько часов, не обременять своим угнетающим присутствием. Почему же так тяжело на душе?

Вскоре после ухода Марко послышался характерный гул взлетающего вертолета, и Сара поняла, что его светлость улетел… вероятно, навестить одну из многочисленных любовниц? Да, но ей-то какое до этого дело? Возможно, решил подлечить свое уязвленное самолюбие, но это ее не колышет. Теперь, когда он убрался, самое время подумать о побеге.

Так отчего же она продолжает торчать здесь, как безмозглая клушка? Отчего?

«Наверное, я откладываю осуществление этих планов со дня на день только потому, что вновь обрела способность ясно мыслить», – с горечью подумала Сара, искренне презирая себя за безволие. Он, конечно, не заставит себя ждать и скоро вернется. Сам сказал, перед тем как оставить ее, бросив на прощание эти уничтожающие слова. Марко не может простить себе, что все еще хочет ее. Сколько раз он сам признавался в этом! Собирается держать ее здесь узницей, словно какой-то средневековый сардинский герцог, привыкший распоряжаться жизнью и смертью своих подданных! «Право синьора» – разве не он сам издевательски объяснил ей это? Однако на дворе двадцатый век, и он просто не смеет удерживать ее против воли. Но чего в действительности она желает?

Да, Марко вернется! Надменный эгоист, маньяк, помешанный на своих прихотях и капризах, он не в силах устоять перед соблазном снова унизить ее! И может, в последний раз перед тем как исчезнуть навсегда, стоит отдаться ему, позволить считать, будто она полностью в его власти. Ведь так или иначе, этот глупый фарс почти окончен!

Но существует еще и Анджело, несчастный, невезучий сводный брат, которого Марко так ненавидит. Нет, скорее ревнует. Анджело сделает для нее все, что возможно… конечно, не забывая о собственной выгоде. Рыцарь на сверкающей черной «хонде»! Ожидающий сигнала от дамы, нуждающейся в помощи, сигнала, которого пока не поступило и, конечно, лишь потому, что Сара чувствовала и знала: несмотря на все угрозы и оскорбления, Марко снова придет, словно волк, почуявший и загнавший добычу… дающий ей время поддаться панике, прежде чем наброситься и загрызть. О да, он придет! Придет, чтобы снова измываться над ней! Но еще неизвестно, кто посмеется последним! И только поэтому она все еще оставалась во дворце. Мысль о том, что в любую минуту, любой миг она может исчезнуть, невыразимо тешила душу. Сара подождет, пока он снова явится, не в силах забыть, обойтись без нее, а потом – конец. Всего один разок, чтобы доказать ему, как безумно он желает ее, а затем Сара навеки уйдет из его жизни.

Как ни странно, именно Серафина вернула Сару с небес на землю. Серафина и ее неизменно суровое ворчание. Да еще «таинственное» появление последних журналов, известных своими колонками светской хроники.

Это, конечно, постарался Анджело, кто же еще? С обложки одного загадочно улыбалась мать, напоминая Саре о том, что, возможно, их сейчас разделяет всего несколько десятков километров. Нетерпеливо перелистывая страницы, Сара (на что и рассчитывал Анджело) наткнулась на несколько весьма откровенных заметок о Марко. Герцога ди Кавальери называли международным плейбоем, несмотря на успехи в бизнесе. Автор одной статейки распространялся о его так называемой последней пассии, довольно известной французской модельерше. Другой перечислял его прежних любовниц, подчеркивая непостоянство и бессердечие герцога, – как оказалось, его хватало всего на полгода, а потом он без объяснений расставался с женщиной ради очередной соперницы.

Ну конечно, как она раньше не поняла, что он за человек! И кто же из них двоих настоящий лицемер? Да почему же он никак не прилетит, черт бы побрал его гнусную душонку, чтобы Сара смогла наконец высказать ему в лицо всю правду?!

Прошло двое суток, но о Марко не было ни слуху ни духу! Ублюдок! Где он шляется? И что надеется доказать? Ну ничего, когда он вздумает явиться, ее здесь не будет! Держать Сару тут для собственных удовольствий – никогда! Конечно, рано или поздно он узнает, как был одурачен, но это лишь часть ее отмщения! Он станет настоящим посмешищем, если раньше его не упекут за решетку! На суд Сара наденет девственно-белое платье и будет заливать слезами зал… поделом этому негодяю! Папочка обо всем позаботится, и уж тогда его светлости худо придется!

Но пока Сара, как обычно, загорала на маленькой террасе в полном одиночестве.

Да будь же разумной, Сара! Ах, легко сказать, легко предостерегающе грозить себе пальчиком, несмотря на полное бездействие перед лицом опасности, о существовании которой она не подозревала и к которой явно не была готова. А что, если он вообще не вернется? Скорее всего он просто-напросто выбросил ее из головы! Еще одна жертва в длинном списке побед! И все же были ночи и дни, когда Марко беседовал с ней, казалось, забывая о том, кто он и что, по его мнению, представляет собой она. Оба мирно ужинали, спорили… и упражнялись в словесных поединках. Любили друг друга, несмотря на те циничные, оскорбительные фразы, которыми он старался низводить происходящее между ними до самого грязного, животного уровня, фразы, которые ничего не объясняли и ничего не значили.

Нет, пожалуй, даже хорошо, что он исчез, дал ей время подумать, поразмыслить, оценить происходящее!

Сара продолжала лежать, наслаждаясь теплом и светом, так противоречившими мрачным мыслям, когда внезапно появилась Серафина, впервые за все это время нарушив ее уединение.

– Синьорина… пожалуйста, проснитесь. На таком жарком солнце не годится спать.

О Боже, она потеряла всякое представление о скромности с тех пор, как появилась здесь! Но вместо того чтобы смутиться, Сара лениво перевернулась на спину и прикрыла рукой глаза.

– Что случилось? В чем дело? Или герцог сообщил, что соизволит возвращаться? – не удержалась от колкости девушка, но, не дождавшись ответа, продолжала с тем же легким вызовом: – Если увидите его, потрудитесь передать, что мне все это осточертело! Ненавижу, когда меня насильно удерживают здесь, как в тюрьме! Или он так обращается со всеми своими женщинами?

– Вы, синьорина, первая, кого он привез в палаццо. Да, мы знаем из газет и журналов о некоторых его… увлечениях, но он в жизни не привозил их сюда. Простите, синьорина, за неуместную откровенность, но иногда это только на пользу. Я старая женщина и много повидала на своем веку…

– Извините, Серафина.

Сара неохотно села, неожиданно пожалев, что ей нечем прикрыться, и с благодарностью приняла протянутый платок с индейским рисунком. Она все еще не успела прийти в себя и от жары, и от нежданных признаний экономки. Что та пытается объяснить? И чем ей ответить?

Стараясь выиграть время, она стянула легкий саронг узлом над грудью. Его увлечения! С какой покорностью судьбе Серафина произнесла это! Черт побери, она, Сара никогда не смогла бы смириться с человеком, содержащим целый легион любовниц, не пропускавшим ни одной, на которую упадет его похотливый взгляд! И этот ханжа запрещает брату жениться на любимой женщине, в то время как сам имел наглость увезти и овладеть этой самой женщиной (или той, кого принимал за нее), не заботясь ни о ее желаниях, ни о последствиях своего поступка.

– Серафина… что именно вы хотите мне объяснить? Я ужасно устала постоянно бороться либо с увертками, либо с грубой силой. По-моему, лучше всего мне как можно скорее уехать отсюда, надеюсь, вы понимаете?

Но Серафина, казалось, намеренно не желала ничего слушать, отделываясь уклончивыми фразами.

– Вы, верно, перегрелись, как я и боялась. Это очень опасно. Пожалуйста, пойдемте в комнаты, синьорина.

Серафина еще долго мялась и вздыхала, прежде чем перейти к делу, хотя явно пришла сюда с намерением что-то сообщить. Сара с каждой минутой теряла терпение, но покорно выслушивала упреки и сетования и даже позволила увести себя в ванную и усадить в душистую воду. Утопленная в пол ванна, подумать только! Настоящий символ растленной роскоши, устроенная для изнеженных одалисок, привозимых сюда специально для утех высокомерных хозяев! Эта мысль помогла Саре отрешиться от нежеланных воспоминаний о сильных загорелых руках, намыливающих ее спину… грудь, все тело…

Интересно, почему среди всего этого великолепия нет обыкновенного душа? В своих покоях он велел установить…

– Серафина?

Прямая, как жердь, пожилая женщина со строгим узлом волос на затылке и в темном платье обычно оставляла Сару одну принимать ванну, но сегодня, казалось, искала предлог задержаться: медленно перебирала стопку пушистых полотенец, которые всегда держала наготове, переставляла ряды флаконов с пеной для ванны и хрустальных сосудов с ароматическими солями. Теперь же Серафина явно испытала облегчение оттого, что Сара первая обратилась к ней.

– Да, синьорина?

– Серафина, когда… когда установили эту гигантскую ванну? И почему здесь нет обычного современного душа?

– Это было при покойном герцоге, синьорина. Титул ди Кавальери очень древний, а это самая старая часть дворца. Но когда первая герцогиня увидела эти комнаты, сразу же захотела в них поселиться. Так мне мать рассказывала, а она служила здесь экономкой. Мне было тогда всего пятнадцать лет, и меня взяли во дворец горничной. Прекрасно помню первую герцогиню и знаю вторую. Еще до того, как появилось паровое отопление, мне приходилось носить сюда огромные кувшины с горячей водой. Ах! Сколько же их требовалось!

Обычно молчаливая, экономка сейчас, разговорившись, не знала удержу, и Сара то и дело ловила себя на том, что старается не поднимать брови. Как ни удивительно, в Серафине сохранилось много человечного, хотя и трудно представить ее молоденькой пятнадцатилетней девчонкой, взбирающейся по бесчисленным ступенькам с тяжелыми кушинами кипятка. Бедняжка, неужели у нее не было нормального беззаботного детства?

– Вероятно, я утомляю синьорину своей болтовней. Все это случилось много лет назад, и некоторые события лучше бы навсегда вычеркнуть из памяти.

– Пожалуйста, ничего не скрывайте! Мне так хочется узнать все, особенно о первой герцогине, потому что я живу в ее покоях и этот портрет по-прежнему висит здесь, а не в галерее! Наверное, она была очень красива. Родом из Испании, так ведь?

– Да, испанка и такая красавица! Совсем юная. Герцог, ее муж, не мог ей ни в чем отказать. Все, чего бы она ни попросила – драгоценности, дорогие наряды, – появлялось, словно по волшебству. А ведь тогда наша страна переживала тяжелые времена, синьорина, очень тяжелые! И семья была далеко не так богата, как сейчас, благодаря нынешнему герцогу. Иногда им приходилось несладко, но малейшее желание герцогини было законом! У нее было все!

– Кроме свободы, полагаю, – сухо пробормотала Сара. В прошлый раз Серафина поведала несколько иную историю – про бедную плененную новобрачную, ставшую игрушкой тирана-мужа – тот, подобно старшему сыну, все еще пребывал в мрачном средневековье! И как насчет частых отлучек герцога, который оставлял ее в огромном дворце, а сам путешествовал по всему свету, развлекаясь с многочисленными любовницами? Не исключено, что этот роскошный замок и великолепные комнаты с мраморной ванной, уютной террасой и мягкой постелью стали для бедняжки настоящей тюрьмой!

На несколько мгновений лицо Серафины словно окаменело. Саре показалось, будто экономка раскаивается в собственной откровенности; к своему немалому удивлению, девушка невольно затаила дыхание.

– Синьорина ничего не поняла! Все было вовсе не так, несмотря на то что герцогиня забеременела вскоре после свадьбы. И тогда захотела жить в этих комнатах, особенно после того, как ее муж стал часто отлучаться по делам, жаловалась на одиночество, хотя во дворце постоянно присутствовал доктор. Понадобилось много денег! А в то время не существовало этих шумных летающих машин, которыми стало так легко сюда добираться. Дороги были почти непроходимы и очень, очень опасны – так и кишели бандитами, нападавшими на проезжих. Герцогиня была не в том состоянии, чтобы сопровождать мужа…

– Ну а после родов? – настаивала Сара, сама не понимая, почему так упрямится. Несчастная молодая герцогиня умерла, можно сказать, была убита, потому что мстительный оскорбленный супруг отказал ей в такой малости, как медицинская помощь! Если бы он действительно любил ее, то уж, конечно, простил бы!

– Будь у вас крошечный малыш, нуждавшийся в материнском молоке и заботе, разве вы захотели бы оставить его?

Один-ноль в твою пользу, Серафина!

Сара нехотя покачала головой:

– Нет, конечно, нет. Но и она не поступила бы так, я уверена! А муж присутствовал при родах? Неужели не мог побыть с ней после?

Только сейчас она сообразила, что ребенок, о котором шла речь, – Марко. Как странно представлять его беспомощным младенцем!

Серафина покачала головой, и на обветренное загорелое лицо легла тень.

– Герцог, конечно, был тут, но она… герцогиня запретила пускать его! Как она кричала! Хотя доктор сделал все, чтобы подготовить ее к страданиям и боли. От ее воплей мороз по коже подирал. Я все время затыкала уши, чтобы не слышать проклятий и ругательств! Мать отослала меня прочь. И даже потом…

– Что потом?

– Она не захотела видеть ни мужа, ни ребенка, синьорина. Моя мать с доктором с ног сбились. Только когда в груди начало перегорать молоко, она разрешила принести сына, чтобы покормить. И то беспрестанно отворачивалась от него и не желала даже лишний раз взять на руки, постоянно плакала, и жаловалась, и бушевала, пока наконец не нашли кормилицу, женщину с гор, чей муж… – Серафина, не договорив, сердито поджала губы, но прежде чем Сара успела что-то спросить, тем же деревянным голосом продолжала: – Пусть даже о младенце позаботились, но ведь был еще и муж, синьорина. Она возненавидела и его, не желала делить с ним постель и не подпускала к себе. Зато требовала все больше и больше в награду за то, что подарила ему сына, наследника и будущего герцога, и муж продолжал исполнять все ее прихоти, вероятно, надеясь, что со временем она изменится. Именно в те дни, синьорина, он стал все чаще отлучаться из дома, и надолго. Однажды я сама слышала, как он признался своему другу, что не может вынести ненависти, которую питает к нему жена. А она и не думала скрывать свои чувства, когда муж пытался… урезонить ее.

Вода в ванне почти остыла. Сара машинально повернула кран, чтобы добавить немного кипятка. Прошлое, неожиданно представшее перед девушкой во всей уродливой неприглядности, заставило ее забыть о настоящем и собственной весьма незавидной участи. Интересно, почему Серафина выбрала именно этот момент, чтобы открыть фамильные секреты постороннему человеку?

– Так, значит, он старался не бывать дома, задерживался все больше, пока она… – задумчиво пробормотала девушка, стараясь осмыслить новую версию уже известной истории. Совсем как в японской картине «Расёмон».[23] Сколько же граней у истины? И каждый смотрит со своей колокольни! Неужели никто не пытался по-настоящему понять бедную маленькую испанку – герцогиню, прежде чем повесить на нее ярлык испорченного капризного ребенка, заклеймить званием падшей женщины, законченной эгоистки, заботящейся лишь о себе?

Сара взглянула на Серафину, казалось, глубоко погруженную в мрачные мысли; тонкие загрубевшие пальцы машинально перебирали четки; глаза глядели куда-то в пространство. Да, настала пора все разложить по полочкам и хорошенько обдумать!

– Поверьте, ему следовало бы брать ее с собой, несмотря ни на что. Вероятно, герцогине не хватало развлечений, светского общества, возможности покрасоваться в новых нарядах и драгоценностях в театральной ложе или на вечеринках. Он мог бы даже свозить ее к… нет, тогда вряд ли были специалисты по проблемам брака… ну хотя бы к психологу, который взялся бы ей помочь. Она ведь была еще так молода, и все, наверное, еще наладилось бы!

Времена тогда были очень тревожные, столько перемен за такой короткий срок! А вскоре разразилась война, и жизнь превратилась в ад! Ах, сколько бед, сколько несчастий. Хотя в какой-то момент – герцог тогда был в отъезде – мы надеялись, что все поправится. Ребенок немного подрос, и тогда, возможно, от скуки, герцогиня позволила приводить его в свои покои. Даже подружилась с кормилицей и подолгу болтала о чем-то с этой простой невежественной женщиной с гор, потерявшей собственное дитя. Только не к добру была эта странная дружба, не к добру и плохо кончилась…

– Но вы несправедливы! – возразила Сара. – Несчастная одинокая женщина искала собеседника, с кем она могла бы поделиться своими бедами, и наконец нашла хоть в ком-то сочувствие, и что в этом плохого? А что касается малыша – вы сами сказали, она все-таки его признала.

Голос Серафины стал глуше, словно экономка внезапно охрипла. Пальцы конвульсивно сжали четки.

– Она считала его чем-то вроде игрушки – то ласкала и целовала, то отталкивала. А насчет дружбы… У этой женщины оказался брат, один из местных подлых дикарей – бандитов, нападавших исподтишка на беззащитных и неосторожных путников. Они познакомились…

– И это он стал отцом Анджело? – выпалила Сара, не успев сдержаться. Ну что за дура безмозглая! Лучше бы она себе язык откусила!

Но Серафина, казалось, совершенно неудивленная, только укоризненно поглядела на раскрасневшееся личико девушки, облепленное мокрыми прядками волос.

– Да, и можно сказать, этот Анджело истинный сын своего отца…

– Как и матери, конечно, – парировала немного пришедшая в себя Сара. – Бедный Анджело! Если кто-то и достоин жалости, кроме заблудшей глупышки герцогини, так именно он! Лишиться родины еще в детстве! Попасть в чужую страну! И тогда… то есть теперь…

– Анджело вечно мутит воду, синьорина! От него одни неприятности! Прошу прощения, синьорина, но он просто спекулирует на том… на своем положении. Бессовестно пользуется великодушием герцога в полной уверенности, что не будет наказан за все свои наглые выходки! Он вернулся из Соединенных Штатов лишь потому, что успел и там набедокурить. Кто, спрашивается, виноват в том, что он пошел по кривой дорожке? И даже не попал в тюрьму, как остальные преступники, нет, герцог сделал все, чтобы Анджело вернулся сюда свободным человеком! А с тех пор, синьорина… умоляю вас, будьте осторожны! Не доверяйте этому прохвосту, который шныряет здесь по ночам, потому что пользуется своей безнаказанностью! Похоже, я слишком разболталась и позволила себе распустить язык, но все только ради моего мальчика, синьорина, того самого, который рос, зная, что мать не любит и не желает его, и в конце концов бросила без малейших угрызений совести. Ах, синьорина, иногда у детей остаются в душе неизгладимые шрамы на всю жизнь, даже когда они становятся взрослыми мужчинами, умеющими скрывать подлинные чувства…