Леди Удача

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Утром, с семи до одиннадцати — на завтраке, вечером, тоже с семи до одиннадцати — "на подхвате"…

Лорен быстро поняла, почему местные официантки окрестили работу в завтрак "собачьей сменой". Вроде ничего сложного — в ассортименте всего пяток горячих блюд, два салата, кофе, чай и сок; слойки и пресловутые бутерброды (кстати, очень вкусные) — "на столах"; никаких закусок, никакого спиртного.

Но когда на тебе дюжина столиков, то вся смена превращается в одну сплошную беготню — не присесть, не передохнуть. При этом чуть ли не половина посетителей — чистенькие опрятные старушки (старичков почему-то почти нет), которые ме-едленно выбирают блюда, ме-едленно решают, что будут пить, плохо видят, что написано в счете и то и дело подзывают официантку, чтобы в очередной раз что-то спросить или попросить… Словом — недаром Джуди посоветовала надеть туфли на низком каблуке.

И, как вишенка на торте — рабочая одежда, она же "национальный костюм": длинная широкая юбка, клетчатый передник, свободная яркая кофта и белый крахмальный чепец. Когда Майкл впервые увидел ее в этом наряде — смеялся в голос.

Вечером — не лучше: нужно подменять официанток, когда они выходят покурить, быстро устранять последствия мелких ЧП вроде пролитого на скатерть вина или уроненного на пол салата и помогать комплектовать подносы, которые официантка понесет клиентам. Чаевых при этом, естественно, никаких.

Одно хорошо — соседки, увидев, в какие неудобные смены поставили работать Лорен, перестали наконец считать ее родственницей (читай "шпионкой") хозяйки и уже не стеснялись за глаза нелицеприятно высказываться о миссис Йенсен и называть ее "мымрой".

Первые три дня после переезда Майкл пребывал в прострации — лежал на кровати, молча уставившись в потолок, не печатал на машинке и не ездил ни в редакции, ни в журналистский бар. Разве что с Чалмерсом гулял подолгу — если погода была сносная, уходил на два-три часа.

На четвертый день, вернувшись домой после "собачьей смены", Лорен обнаружила в их комнате незнакомого мужчину в костюме с галстуком, который — о ужас, — рылся в ее сумочке.

Она уже открыла рот, чтобы заорать: "Ты что здесь делаешь, бандюга?", когда мужчина, обернувшись к ней, поинтересовался знакомым голосом:

— У тебя ножницы где?

Челюсть Лорен со стуком захлопнулась — впрочем, тут же приоткрылась, чтобы спросить недоверчиво:

— Майкл? Это ты? Ты что — побрился?

— Ну, надо же мне когда-то цивилизоваться, — улыбнулся ее "напарник".

Без бороды он выглядел незнакомо и непривычно, зато стало видно, какой у него волевой подбородок и высокие скулы. Но с чего вдруг? И это странное слово — "цивилизоваться"… Сердце кольнуло: может, он решил от нее уйти?

— Ты вроде говорила, что умеешь стричь? — не подозревая о терзающих ее душу страхах, спросил Майкл. — А то я пробовал волосы в хвост зачесать, но это все не то.

— Ну, я мужа стригла, — нерешительно сказала Лорен.

— О, кстати о муже. У меня для тебя подарок есть, — Достал из кармана маленькую коробочку, открыл. Внутри лежало кольцо — простой ободок без камня.

Он что — ей предложение делает?

Слава богу, вслух она этого спросить не успела, иначе выставила бы себя полнейшей дурой.

— А то отсутствие у тебя кольца — в свете того, что мы вроде как женаты, выглядит подозрительно, — продолжил Майкл. — Вот я и купил, для правдоподобия. Нормально?

— А себе?

— А моего размера не было, — отвертелся он. — Давай руку.

Лорен знала, что все это понарошку, и на самом деле никакого предложения он ей не делал, и жениться не собирается — и все-таки… Когда на безымянный палец скользнуло колечко, по телу от волнения пробежали мурашки; она не удержалась — поцеловала Майкла в гладкую свежевыбритую щеку.

— Спасибо.

Появление у нее кольца было замечено сразу — здешним девушкам в разведке бы работать. Едва в семь вечера она спустилась на кухню, как Милдред, одна из "приходящих" официанток, воскликнула:

— О-о. У тебя кольцо.

— Ну я же замужем, — отозвалась Лорен.

— А чего раньше не носила?

Ответ был выдан заранее заготовленный:

— Оно мне чуть тесновато, и все никак не соберусь отнести к ювелиру, чтобы растянуть. А сейчас муж велел носить.

— А-аа, — понятливо закивала возникшая из ниоткуда Энни. — Чтобы клиенты на свидание не приглашали? Я когда работала в пивбаре, тоже кольцо носила — специально, чтоб поменьше лезли.

Странности — если это можно назвать странностями — с Майклом продолжались. В пятницу, когда она вернулась с утренней смены, его в комнате не было. Причем явно не с собакой гулять пошел — Чалмер, игнорируя разложенную в углу подстилку, пузом кверху возлежал на кровати.

Вернулся он лишь часа в три, подвыпивший и — по контрасту с депрессивной прострацией последних дней — в отличном настроении, с порога вручил ей коробочку. Лорен открыла и обнаружила там полдюжины пирожных со взбитыми сливками.

— Ты что — они же дорогущие, — была ее первая реакция.

— Ну и что? — с пьяной беспечностью отозвался Майкл. — Для тебя — все самое лучшее, — Притиснул к себе и поцеловал.

Да что это с ним?

Весь вечер он просидел за столом, глядя в потолок; лишь изредка отвлекался от этого продуктивного занятия, чтобы почиркать что-то в блокноте.

Зато на следующий день, возвращаясь с утренней смены, Лорен еще из коридора услышала знакомый стук пишущей машинки. Вошла в комнату — Майкл, согнувшись над машинкой, коротко взмахнул рукой, словно отгоняя муху — еще по жизни на стоянке она знала, что это значит "Тихо, не мешай" — и продолжал печатать.

Под этот перестук она сняла туфли, растерла ноющие ступни и легла на кровать — Чалмер тут же свернулся клубком у живота — и незаметно для себя задремала.

Проснулась… наверное, оттого, что стук прекратился. А может, оттого, что Майкл присел рядом.

— Вы так уютно спите, что мне тоже захотелось, — увидев, что она открыла глаза, улыбнулся он.

— Так ложись рядом, — сонно предложила Лорен.

— Нет, я сейчас кофе попью и продолжу, — кивнул на машинку. — Ты будешь?

— Буду. — Она слезла с кровати и поплелась умываться.

— Слушай, я вот что хотел спросить, — сказал Майкл ей вслед. — Насчет певческого конкурса… ты все еще хочешь поучаствовать?

— Да… — начала Лорен; запнулась и сказала, уже увереннее: — Да, конечно. Но мы разве не хотели сначала просто сходить посмотреть?

— Ну так давай в пятницу сходим в "Старую таверну"?

— А что, там будет этот… конкурс?

— Да, — кивнул Майкл. — Я сегодня был в Квинсе — специально зашел, спросил.

В следующую пятницу вечером? Легче сказать, чем сделать.

— Нет, нет, и еще раз нет, — воскликнула миссис Йенсен, когда Лорен подошла к ней с просьбой. — У ресторана выходной в понедельник, вот на этот день и планируйте все свои дела. А в пятницу, перед уик-эндом, у нас самый наплыв посетителей.

Так что ушла от нее Лорен несолоно хлебавши, испытывая странную смесь огорчения с… облегчением Она ничего не могла с собой поделать, и Майклу тоже признаться не могла: он же хочет как лучше, и, в общем-то, правильно хочет. Но от мысли о певческом конкурсе — даже о том, чтобы просто съездить его посмотреть — становилось страшно: перед мысленным взором возникала оголтелая пьяная толпа и разбивающийся о железную сетку помидор, и отогнать это жуткое воспоминание не удавалось никакими силами.

А тут — нельзя значит нельзя, и никто не виноват, и она тоже.

Но Лорен не учла упрямого характера Майкла. Вечером, придя с работы, первым, что она услышала, было:

— В пятницу мы едем на конкурс. Я с Даной договорился.

— С кем?

— С миссис Йенсен.

— Как?

— Ну как — пошел и договорился, — усмехнулся он.

Как ни странно, "Старая таверна" понравилась Лорен с первого взгляда. Понравилась и отделка в стиле "кантри" со свисающими тут и там с крючков связками чеснока и сушеных травок, и клетчатые скатерти с кружевной отделкой, и удобные деревянные кресла с подлокотниками.

Лорен из экономии заказала только салат, но Майкл добавил к этому еще мясной хлебец, себе же взял стейк с картошкой. Официантка, хорошенькая блондинка в белом переднике, предложила еще розовое вино — он кивнул, спросил:

— У вас сегодня, кажется, певческий конкурс будет?

От знакомого словосочетания Лорен снова стало не по себе. Она быстро покосилась на золотистый бархатный занавес, скрывавший сцену — вроде сетки там нет, и публика вокруг не та, чтобы швыряться помидорами, но кто его знает…

— Ой, да, — заулыбалась тем временем девушка. — Скоро начнется. Сегодня много выступающих, человек двадцать пять — после лета все сил набрались. Я вам сейчас анкетки принесу.

"Анкетки" — листки бумаги, где против номера каждого участника конкурса нужно было поставить оценку от одного до десяти, она принесла вместе с кувшином вина.

Вообще-то вина Лорен не пила — разве что шампанское, которое в Глен-Фоллс было принято подавать на свадьбах; в остальное время большинство горожан предпочитали пиво или виски (женщине прилюдно пить виски считалось неприличным). Когда-то недоброй памяти Флинн объяснял, что пиво — "плебейский напиток", вот вино — другое дело, оно сразу показывает "уровень" человека. Посему в любом кафе он заказывал вино, и Лорен, чтобы не прослыть "плебейкой", вынуждена была глотать эту кислятину, да еще делать вид, что ей это нравится.

И теперь, когда Майкл наполнил ее бокал содержимым кувшина, она уже приготовилась выпить его и побыстрее заесть чем-нибудь вкусным вроде ломтика ананаса из салата. Но, к ее удивлению, напиток оказался вполне приемлемым — сладковатым и похожим на сидр, только пах он не яблоками, а виноградом, так что выпила она его даже с некоторым удовольствием и не стала возражать, когда Майкл налил еще.

Может быть, именно выпитое вино помогло ей, когда бархатный занавес внезапно раздвинулся, не вздрогнуть и не представить себе сетку с летящими в нее объедками. Тем более что никакой сетки не было — на сцену вышел пожилой человек в мешковатых штанах, белой рубахе и жилетке и провозгласил:

— Мы начинаем. Давайте похлопаем участникам, подбодрим их. И — не забывайте про анкеты.

Да, с пивным рестораном это было не сравнить.

Уровень выступающих был не слишком высокий — Лорен прикинула, что если бы она участвовала, то оказалась бы по крайней мере в первой десятке — но принимали их всех доброжелательно. Когда одна из девушек забыла слова и, глядя на зал паническим взглядом, отчаянно покраснела, немолодой женский голос из зала подбодрил ее:

— Не тушуйся, милая, забыла этот куплет — пой следующий.

Увидела Лорен, неожиданно для себя, и знакомых — четвертым в списке конкурсантов оказался негритянский джаз, тот самый, который пытался выступить в пивном ресторане. Подавшись к Майклу, сказала шепотом:

— Честное слово, были бы у меня цветы — подарила бы сейчас ей, — кивнула на молоденькую чернокожую солистку, — за храбрость. Если бы меня так объедками закидали, я наверное, год бы к сцене и близко не подошла. А она — поет, и хорошо поет.

Пела девушка и в самом деле хорошо — немного подражала Элле Фитцджеральд, но это ее не портило. Да и парни выступали слаженно — чувствовалось, что ансамбль сыгрался; Лорен охотно присудила бы им первое место.

И, как оказалось, не только она. После того, как выступил последний конкурсант, между столиками пробежала официантка с корзинкой, предлагая складывать в нее анкеты. Еще десять минут, и — о чудо, — на сцену вышел тот же пожилой мужчина в жилетке и торжественно провозгласил:

— В сегодняшнем конкурсе победил джаз-ансамбль "Черные белки". Похлопаем им.

Она радостно взвизгнула — есть на свете справедливость, — и отчаянно захлопала, когда на сцену вышли чернокожие парни, встали рядком и поклонились, выдвинув вперед девушку. Та растерянно улыбалась дрожащими губами и часто моргала.

Лорен уже хотела крикнуть "Ты молодец", когда Майкл опустил ее с небес на землю:

— Ну так что — будем записываться?

— Чего?

— Записываться, говорю, будешь? Через две недели следующий конкурс, я деньги на всякий случай взял.

— А сколько нужно? — спросила она, в основном, чтобы выиграть время и придти в себя — его вопрос снова вызвал в памяти оголтелую толпу из пивного ресторана. Понятно, что тут не так, она это своими глазами видела, но…

— Двадцать пять долларов.

— Нет, ну ты что? — Лорен помотала головой. — Нам же через две недели за квартиру платить.

Сказала — и поняла, что лучше было этого не говорить. Нет, он не обругал ее, даже лицо вроде бы не изменилось, лишь в глазах плеснулось что-то похожее на смесь жалости с разочарованием.

— Ну — как хочешь… — пожал плечами и отвернулся к эстраде.

Все, чего она хотела бы в данный момент — это повернуть время вспять и сказать на его предложение: "Да, конечно, записывай"

Но дело было уже сделано, и настроение безвозвратно испорчено.