Личное дело майора Власовой

В кабинете первым делом загружаю компьютер и раскладываю на столе у Власова бумаги из папки в хронологическом порядке. Ноги, уставшие от тесных мысков и шпилек, гудят, раздражая меня, и я скидываю туфли и поджимаю под себя ноги, удобнее устраиваясь в кресле. Женя задумчиво смотрит на доску с материалами дела, приколотыми разноцветными булавками. Подходит ко мне. Его присутствие странным образом не раздражает и не отвлекает, а успокаивает, словно взбесившиеся гормоны разом затихают рядом с виновником их торжества.

Женя берёт в руку рамку с фотографией и рассматривает. На фото Ярослав с Маргаритой, на руках бывшего – малышка Сонечка. Обычное семейное фото, каких у них тысячи.

– Немного странно держать на столе фото семьи бывшего мужа, не находишь? – протягивает Женя.

Я издаю смешок:

– Ничего странного, если мы живём как счастливая шведская семья!

Мужчина поджимает губы. Моим ответом он явно не доволен. Тихо бесится, впрочем, эмоции, хоть и читаются на его лице, словами он не торопится ни ударить, ни ранить.

– Не по вкусу тебе думать, что я могу до сих пор любить Власова? – тихо спрашиваю у него.

– А сама-то как думаешь?

– Я думаю, что для весьма неглупого парня у тебя имеются проблемы с причинно-следственными связями и логическими заключениями, – отзываюсь я, пробегаясь глазами по собранной информации на Велегурских. – При наличии в кабинете двух столов на твоём месте довольно странно предполагать, что мой – именно тот, на котором стоит семейное фото Ярослава. Не находишь?

Он посмеивается. Ставит рамку на то же место, не сдвигая ни на миллиметр, отходит к другому столу. Садится в глубокое компьютерное кресло, внимательно изучает детали. Я отвлекаюсь от бумаг и искоса смотрю на него.

Женя как раз натыкается на небольшой магнитик из Сочи, который болтается на металлической подставке для канцелярии. На магните фото. Мы с Власовым, молодые и счастливые, ещё после свадьбы, больше десяти лет назад, в нашем свадебном путешествии. Накануне свадьбы мы раскрыли своё первое громкое дело и сделали одинаковые магниты на удачу. Как напоминание, что мы отличная команда: в работе, в личной жизни.

Понятное дело, что всё это давно в прошлом, но выцветший от времени магнит я продолжаю хранить. Может, не как память о былых чувствах и семейной жизни – уж чего-чего, а фотографий и видео за десять лет брака у меня скопилось пруд пруди, а скорее, как память о том раскрытом деле, о выбранном пути, о том, как мы вместе росли как профессионалы, хоть и не остались вместе как пара.

– Ты жалеешь о разводе? – спрашивает Женя. – Поэтому работаешь с ним?

– Что? – листая страницы с данными по Кенту, переспрашиваю у него. Вопрос я расслышала хорошо, но отвечать не тороплюсь.

Тот, кому нужны честные ответы, так не спросит. А тот, кто всё для себя решил, на самом деле не нуждается в ответах.

– Нет, я правда пытаюсь понять, без подвохов, – говорит Женя. – Вы в разводе, но у вас довольно близкие и доверительные отношения. Вы работаете бок о бок, проводите вместе очень много времени. Разве в таком случае не возникает невольно желания вернуть всё, что было в прошлом?

После выкидыша, после разрыва с Румынским я часто думала об этом. Я хотела спокойствия, уверенности, которые всегда излучал Власов. Хотела, чтобы жизнь снова стала простой и понятной. Мне было плохо, настолько, что хотелось удавиться, а Ярослав так долго был моей опорой, поддержкой, моим балансом. Легко было подменять понятия, но сейчас я понимаю, что из-за своего отчаяния могла совершить ещё больше непоправимых ошибок. Нельзя войти в одну реку дважды, Власов был прав.

– Мы друзья, Жень. Мы как брат с сестрой. Мы можем положиться друг на друга, можем друг другу доверять. Мы любим друг друга, как близкие друзья, как родственники, но это не та любовь, которая бывает между мужчиной и женщиной. У Ярослава есть семья, он обожает дочку, буквально боготворит жену. Они очень счастливы. Я рада, что у него всё так замечательно сложилось. Я не испытываю по этому поводу ни ревности, ни злости, ни жалости. Его дочь – моя крестница. Я никогда не брошу и всегда поддержу Риту, его супругу, в любой непонятной ситуации, как было во время перестрелки на речном вокзале или когда Власова закрыли в СИЗО. Они – моя семья, Жень, пожалуй, даже больше, чем моя мать. Это действительно сложно объяснить…

Я замолкаю, предоставляя ему возможность самостоятельно делать выводы.

– Пожалуй, я понял. – просто говорит он. Умозаключениями не делится, и я сосредотачиваюсь на делах.

Не найдя ничего интересного в бумагах на Кешу Кента, я начинаю пролистывать тонкую папку с информацией на Перминова. Поначалу ничего интересного не цепляется за взгляд. Родился, учился, работал… Родители, имущество… А вот это интересно!

После смерти дедушки Вадиму досталось приличное наследство: трёшка в соседнем райцентре – как раз там, где начальничком СК сидит Гриша, к слову говоря – и дом в лесных угодьях нашей области. Участки там в своё время выдавали членам общества охотников и рыболовов, и самые дельные из членов успели оформить участки в собственность и застроиться, под шумок, так сказать, пока формировалось новое государство и вводились реформы. Эту информацию о родном крае я узнала на минутке просвещения от Григория Румынского, когда он впервые привёз меня в охотничий домик своего приятеля. Тогда же горе-любовничек вскользь упомянул, что где-то по соседству у него тоже имеется участок, но летний домик в аварийном состоянии, а руки до ремонта всё не доходят. Вовсе не удивительно! Если уж у него и ноги до ЗАГСа не доходят, когда невеста уж на сносях, то чего говорить про целый дом! Так себе мужик… Хотя этот козёл и не мужик даже, так, жалкое подобие с членом и яйцами.

Пытаясь погасить вспышку гнева, что поднимается из глубины души к горлу и клокочет, требуя выхода, я отрываюсь от бумаг и ставлю чайник.

– Будешь кофе? – спрашиваю у затихшего Жени.

– Давай сделаю, – предлагает он. – Не отвлекайся от работы.

– Ты просто душка! – умиляюсь я. Выставляю из тумбочки банку кофе, сахар, сливки. – Мне латте, пожалуйста.

– Латте – это больше молока? – усмехается он, и я киваю с широкой улыбкой.

Надо хоть чаю купить на будущее. Нельзя продолжать хлебать кофе литрами в моём-то положении.

Я возвращаюсь за стол и погружаюсь в воспоминания, стараясь не включать эмоции. Лишь холодный, трезвый от личного разум сейчас должен быть. Ничего личного, оставлю жалость на потом. Гриша был козлом, а оказался настоящей мразью, эка невидаль!

Загружаю карту области, ввожу адрес принадлежащего почившему Вадиму Перминову дома и задерживаю дыхание. Так вот к какому приятелю возил меня Румынский! Конечно, у нормальных знакомых, кто вхож открыто в его дом, знает Машу, ключи он попросить не решился бы. А отвезти любовницу в дом подельника, с которым его якобы ничего не связывает, вполне подходящий вариант. Сволочь!

Отбросив всё личное, я вспоминаю наши поездки в этот дом. В самый первый приезд, когда Румынский проводил для меня небольшую экскурсию, в одной из комнат стояли коробки с дисками. Целое море коробок, тысячи или десятки тысяч пластиковых контейнеров с дисками. На упаковках – официальные постеры фильмов, обложки музыкальных альбомов. Тогда я пошутила, не пират ли его приятель, а Гриша ответил, что тот заядлый коллекционер.

Но сейчас всё видится мне в совершенно другом свете. В клубе занимались не только шантажом высокопоставленных лиц, но и снимали фильмы для взрослых. Если предположить, что записи всех съёмок из клуба хранились не только на жёстких дисках и, наверняка, на каком-то облачном хранилище, но ещё и на переносных накопителях, которые легко передавать распространителям для последующей продажи клиентам, то почему бы не на дисках? Почему бы не скрывать эти диски под яркими картинками, не врезать запрещённое кино в кадры настоящих фильмов?

Я резко поднимаюсь. Женя как раз размешивает сливки в чашке и удивлённо смотрит на меня.

Я обуваюсь и говорю ему:

– Выпьем кофе в другой раз, ладно? Мне нужно домой.

– Что-то обнаружила? – спрашивает он, кивая на бумаги.

– Кажется, да. Поехали, по пути расскажу, если любопытно!

Он отставляет чашку, подхватывает пальто.

– Сгораю от любопытства! – говорит с усмешкой.