Личное дело майора Власовой

Глаза быстро привыкают к темноте, подсвеченной лишь тусклым мерцанием экрана с загруженной картой. Для полного счастья не хватает ещё заблудиться в лесу! В кармане куртки, прямо под моей рукой, внушая покой, уверенность и безопасность, ощущается пистолетная рукоять. Холодный металл приводит в чувства, когда я дёргаюсь от каждого шороха поблизости.

Благодаря карте мне быстро удаётся выйти к дому, и я осматриваюсь вокруг. В охотничьем домике Перминова горит свет, но движения не видно. Я подкрадываюсь ближе, с оружием на изготовку тихо поднимаюсь по ступенькам на большую террасу. Дверь прикрыта не плотно, и я беспрепятственно вхожу в тёмный закуток коридора, пытаясь по звукам определить местонахождение Гриши. Или Жени.

– Да кто ты вообще такой и откуда нарисовался, я тебя ещё раз спрашиваю? – громыхает голос Румынского.

– Григорий Феликсович, – протягивает Женя. В его голосе слышится снисходительная усмешка. Я живо представляю, как полные губы мужчины растягиваются в кривоватую улыбку и он одаривает собеседника выразительным взглядом. – Вы можете и дальше продолжать тыкать в меня пистолетом, а можете включить здравый смысл: прямо сейчас сюда едет группа захвата, это должно быть очевидно вам и достоверно известно мне. Нам нужно убираться, пока вас не накрыли коллеги.

– Допустим, – более спокойно отзывается Гриша. Я слышу странный плеск.

– Григорий Феликсович, у нас нет на это времени! – настойчиво говорит Женя. – Уходим. Сейчас!

– Я должен избавиться от этого барахла, – отвлечённо бросает Румынский. Он явно занят чем-то сторонним, оставив все разговоры и выяснения на потом.

– Довольно, – торопит его Женя.

– Сейчас! – со злостью отзывается Гриша. Секундное затишье. – Всё.

Заслышав шаги, я скрываюсь в темноте под лестницей. Мужчины покидают дом. Я выжидаю пару минут, но никто не торопится закрывать двери.

Бросаюсь к комнате с дисками и вижу разгорающееся пламя. Отчётливо пахнет бензином, и я чертыхаюсь. Быстро выставляю в коридор – как можно дальше от комнаты – несколько коробок, не сильно охваченных огнём, пытаясь загасить маленькие языки подошвой ботинок. Возможно, хоть что-то удастся спасти. Возможно, ребята, которые прибудут в ближайшее время, успеют это всё изъять. У меня же есть дело поважнее.

Я бегу через участок обратно в лес, в ту сторону, где припаркованы машины и куда явно держат путь Гриша с Женей. Держусь немного в стороне от колеи, чтобы не выскочить прямо на мужчин. А заметив их спины, и вовсе замедляюсь.

Стараясь ступать осторожно, приближаюсь к ним.

– А на меня как вышел, Юджин? – спрашивает Гриша, очевидно, продолжая разговор, начало которого я пропустила.

– Пришлось потрудиться, – усмехается Женя. – После облавы в клубе я залёг на дно. Пытался выйти на Вадоса или Кента, но безрезультатно. И тогда решил зайти с другой стороны. Свёл знакомство с местной майоршей, что вынюхивала про убитую девчонку, втёрся к ней в доверие, а она сама принесла мне всю информацию на блюдечке с голубой каёмочкой. Бабы!.. Что с них взять!..

Моё сердце ухает куда-то вниз, словно перестаёт биться вовсе. Я на мгновение прикрываю глаза, сглатывая горечь, и концентрируюсь на беседе.

– Майорша – это Власова, что ли? – хмыкает Гриша.

– Ага, Власова, – подтверждает его собеседник.

– Как была дурой набитой, так и осталась, – с особым удовольствием чеканит Румынский. – Только и горазда, что перед мужиками стелиться, следачка хренова.

Юджин молчит. Мне же… хочется завизжать, броситься на него, расцарапать его смазливую рожу. Осознание, как сильно я заблуждалась на его счёт, накатывает удушливыми волнами, вызывая головокружение и просто невыносимую тошноту. Блевать тянет от самой себя и своей глупости.

– Её слабость перед мужским полом, в итоге, пришлась мне на руку, – выдаёт Юджин. – Я получал информацию из первых рук, так сказать, и смог вовремя подскочить, чтобы свести знакомство с вами.

Он ржёт как придурок, и Румынский подхватывает этот смех. Я же чувствую, как земля уходит из-под моих ног. Всё это время он… использовал меня? Просто втёрся в доверие, чтобы выйти на руководство клуба? Чтобыяпривела его к Румынскому?

И Женя,мойЖеня, который пару часов назад говорил, что ему важно всё, что со мной происходит, подтверждает мою догадку следующей фразой:

– Вадос упоминал, что готовится переезд клуба на новое место. Я ждал встречи с вами, чтобы сказать, что всецело готов помочь и готов дальше работать на вас. Собственно, поэтому вас и искал.

– Теперь, когда Вадима и Иннокентия нет,намкак никогда нужны надёжные люди. Полагаю, специфика работы тебе знакома?

– Да. Не всё, но я быстро схватываю. Если введёте в курс дела, выполню всё, что необходимо.

– Отлично. Тогда сейчас выедем подальше отсюда и обсудим варианты.

– По рукам. – отвечает Женя. – После облавы уже и не верилось, что дела будут снова на мази. У меня семья большая, а таких бабок в обычной фирме не заработать. Сами понимаете…

– Прекрасно понимаю! Хорошо жить привыкаешь быстро, раз попробовав, уже не захочется отказываться.

Вот и всё. Моё глупое сердце наполняется тоской, отчаянной, безнадёжной. Никаких сказок не бывает, и бандит с большой дороги никогда не окажется вдруг переодетым принцем. С моей стороны было просто нелепо в очередной раз купиться на дешёвую постанову и верить мужским словам. Даже красивые, мужественные и героические поступки оказались лишь способом манипуляции.

Я до боли, до крови кусаю губы, чтобы не расплакаться. Я не какая-то жалкая брошенка, которую предал очередной мудак. Я сильная, я – майор полиции. Я выжила в мире мужчин и запросто перешагну через это. Я должна.

Внутри меня всё рушится до основания, но я привычно прячу лицо за железной, непрошибаемой маской уверенности и выхожу из защитной тени деревьев на колею. Наставляю оружие и громко и чётко произношу:

– Стоять, полиция! Румынский Григорий Феликсович, Кононов Евгений Павлович вы задерживаетесь за преступный сговор и подозрение в совершении ряда преступлений, предусмотренных статьями Уголовного Кодекса Российской Федерации. Оставайтесь на месте, не двигайтесь, руки держите на виду. Малейшее движение будет воспринято, как попытка оказать сопротивление сотруднику полиции при задержании, и будет открыт огонь на поражение. Медленно, через левое плечо, развернулись ко мне лицом! Оба!

Замершие на местах в момент моей речи мужчины медленно разворачиваются. Юджин закатывает глаза, но сохраняет спокойствие, тогда как Гриша, заметив, что я одна, начинает смеяться.

– Боже мой, Власова! Да ты идиотка! Что ты собралась делать? Держать нас на мушке, пока не прибудет твоя группа захвата с Власовым?

Он резко дёргается, выхватывая свой пистолет, и я стреляю ему в плечо. Задеваю по касательной, и Гриша приходит в ярость. Кидается на меня.

Неожиданно Юджин подмигивает мне, лихо улыбаясь, в два прыжка догоняет Румынского и вырубает его выверенным ударом по шее. Тот обрушивается на землю. Я даже не успеваю толком испугаться – настолько быстро это всё происходит.

Каким-то чужим, отстранённым голосом говорю Жене:

– Медленно опустись, достань его оружие и брось мне.

– Ангелин… – неуверенно начинает он, но я перебиваю, поигрывая пистолетом в руках:

– Делайте то, что велю.

Он вздыхает. Опускается на корточки – я стараюсь не вспоминать, не проводить аналогий – обыскивает пальто Румынского, достаёт пистолет и протягивает мне.

– Вот. Больше ничего нет.

– Бросайте в мою сторону, – говорю ему и предупреждаю: – Без глупостей.

Он отшвыривает оружие к моим ногам. Напряжение немного ослабляется, но я не расслабляюсь ни на секунду. Потеряю бдительность – быть беде. Я больше не могу доверять мужчине перед собой. Никогда не могла, как оказалось.

– Поднимитесь в полный рост и выставите руки перед собой, чтобы я их видела. – приказываю Жене. Он молчаливо выполняет. И тогда я не выдерживаю. Лишившись ненужных ушей и до приезда моих коллег, я поддаюсь на эмоции, которым сейчас совсем не место, и несдержанно выплёвываю: – Ну ты и мудак! Весело тебе было потешаться надо мной? Отлично развлёкся, пока ждал, что я приведу тебя к владельцу клуба? Поздравляю, кретин, мама с сёстрами теперь не скоро тебя увидят!

– Ангелин, послушай меня, – начинает Юджин, но я перебиваю:

– Замолчи! Я слышала уже достаточно, с меня довольно!

– Ангелина, ты всё неправильно поняла! – предпринимает он новую попытку.

Моё сердце колотится с такой силой, словно собирается проломить грудную клетку. Заглушая все остальные звуки ночного леса, заглушая отчаянные вопли в моей голове, заглушая тихий шёпот разума, который, не смолкая, зудит внутри. “Послушай его, послушай!”

– Замолчи! – велю я им обоим. Слёзы обжигают лицо, от них мир вокруг дрожит и расползается в стороны. – Замолчи! Что бы ты не сказал, это ничего не исправит! Ненавижу тебя! Ты всё испортил!.. Всю жизнь мою испортил!..

Глупая я, глупая!.. Просто идиотка. Влюбилась как малолетка, поверила ему, поверила в него… Когда он просто использовал меня!

– Ты всё не так поняла, Ангелин, – быстро проговаривает Женя, делая шаг в мою сторону.

– Евгений Павлович Кононов, – холодно бросаю ему. – Вы задерживаетесь по подозрению в организации: подпольного казино, борделя, торговли людьми, торговли наркотиками, создания видеофильмов порнографического характера, съёмок сцен убийств, а также по подозрению в убийствах, происходящих в стенах клуба, организации там проституции, вымогательстве и шантаже. Медленно поднимите руки за голову и не двигайтесь!

Сухой щелчок оповещает его о том, что пистолет в моих руках снят с предохранителя.

Юджин усмехается:

– Нам обоим известно, что ты не выстрелишь.

Он делает ещё несколько шагов по направлению ко мне.

– Оставайтесь на месте, руки за голову! – кричу я, чувствуя, что задыхаюсь.

Женя подходит ближе. И ещё. Идёт до тех пор, пока не упирается грудью в дуло пистолета.

– Ангелин, послушай меня. Пожалуйста…

– Нам. Не. О. Чем. Говорить! – в бешенстве выплёвываю ему в лицо. – Отойди от меня, Юджин. Подними руки за голову. Ты арестован.

– А если нет? – с кривой улыбкой спрашивает он. – Пристрелишь, как бешеную собаку?

– Ненавижу тебя, – шепчу ему. – Не-на-ви-жу!

Его лицо искажается от внезапной вспышки злости.

– Ненавидишь? Так стреляй!

Он стремительно накрывает мои руки ладонями, отчего я дёргаюсь, лишь в последнюю долю секунды успев снять палец со спускового крючка, и начинаю рыдать.

– Ты больной? Скажи, ты совсем идиот, Юджин? – кричу на него.

Меня трясёт от осознания, что я реально сейчас могла выстрелить в упор. Прямо в его сердце. Боль и горе становятся осязаемыми, густыми, тяжёлыми, словно это случилось в самом деле. Несмотря на свежие открытия, я не могу принять тот факт, что его больше нет. Не в моей жизни, а в целом. А это что-то да значит. Вот только разбираться в собственных чувствах и мыслях совсем нет времени – вдали уже виднеются фонарики моих коллег.

Я утираю слёзы рукавом, в последний раз всхлипываю и, успокаиваясь, тихо говорю:

– Проваливай из моего города. Увижу ещё раз: посажу или пристрелю. На этот раз точно. Можешь быть уверен.

– Не обещай невыполнимого, прелесть моя ненаглядная, – бросает он с усмешкой. Быстро отходит к деревьям. И практически скрывшись в темноте, добавляет: – До скорой встречи, Ангелочек!

Едва перестаю различать среди деревьев его силуэт, падаю на землю, обрушившись на колени. Ору, не помня себя от боли, колочу руками по пожухлой и грязной листве. От жалости к себе хочется просто раствориться, исчезнуть, уйти в небытие. Сколько человек может вынести, прежде чем свихнётся от этих разрывающих душу чувств?

Власов прибегает первым на мои крики. Осматривает меня, лежащее на земле тело, пинает его ногой. Снова возвращается ко мне.

Осторожно поднимает меня с земли. Настойчиво тянет из рук пистолет. Мнётся, но всё же спрашивает:

– Ты из-за него что ли, Гель? Да эта мразь ни единой слезинки твоей не стоит…

Я знаю. Ни одна мразь не стоит моих слёз. Но сейчас я полностью опустошена. А мысль о том, что днк одной такой мрази, словно опухоль, сидит во мне, отравляет.

– Отвези меня домой, Власов, – тихо прошу его.

– Не обессудь, поедем ко мне домой, – вздыхает он. – Одной тебе в таком состоянии лучше не оставаться.

Я бы съязвила. Или закатила глаза. Но мне всё равно. Там, где ещё пару часов назад билось сердце и жили чувства, сейчас выжженная пустыня.