ГЛАВА 18

С тех пор как пришлось покинуть Чепстоу, Луи успел привыкнуть к виду роскошных замков, но Рочестер своим сочетанием комфорта и абсолютной неприступности произвел впечатление даже на него. Эту новую крепость построили менее двадцати лет назад. Все частные покои в ней были с расписными каминами и хорошими окнами, которые давали много света, разумеется, когда не были закрыты ставнями от непогоды. На каждом этаже имелся собственный колодец, что гораздо удобнее, чем таскать воду из подвала или со двора. Хватало и гардеробных с уборными, следовательно, отпадала необходимость бегать за малой нуждой в морозную темень.

Именно такую крепость Луи выбрал бы для себя. Конечно, подобным амбициям не суждено реализоваться, но ему вполне могли поручить под охрану меньшее укрепление. Он высоко поднялся в глазах Стефана и д'Ипра за пленение Роберта Глостера.

Собственное состояние тоже можно было считать обеспеченным, поскольку ему причитался выкуп за рыцарей Роберта. В ознаменование такой удачи Луи заказал себе новую тунику из лучшей фламандской шерсти самого дорогого цвета – ляпис-лазури. Такую одежду можно встретить разве что на бароне. Туника была отделана бело-голубой тесьмой, узор которой представлял собой бесконечно переплетающиеся буквы «Л». Хоть люди говорят, что птица хороша не из-за перьев, однако Луи был уверен в обратном. Оденься как конюх или простой солдат, к тебе и будут относиться соответственно. Одежда благородного вызывает уважение и открывает массу возможностей.

Вместе с тем Луи не впадал в ошибку вседозволенности. Он не хотел, чтобы его считали фатом. На его пальцах не было колец, и он любил подчеркивать в разговоре, что не носит их, поскольку кольца мешают крепко держать меч. Довольно часто он появлялся в зале в своем стеганом гамбезоне, из-под которого виднелся только краешек туники, чтобы подчеркнуть тот факт, что прежде всего он – солдат. Все это делалось достаточно искусно и позволяло завоевать уважение даже со стороны пленников, которые вместе с их лордом содержались под домашним арестом в одном из верхних покоев.

Когда приходила его очередь нести караул, он часто сидел в их компании и обменивался всякими историями из солдатской жизни, вызывая расположение к себе мягким, ненавязчивым юмором.

– Ты не фламандец, – заметил светловолосый рыцарь однажды вечером за вином. Его звали Оливер Паскаль, и Луи чувствовал, что этот человек в своем роде является исключением. Он не выказывал к нему особой склонности. Это был вызов. Луи поставил своей целью завоевать его, заключив сам с собой пари, что к тому времени, когда будет оговорен выкуп, Паскаль станет есть из его руки.

– Как и многие среди людей лорда Вильяма, – с легкой улыбкой ответил он, слегка пожав плечами, и подлил вина в чашу Паскаля.

Проницательный взгляд темно-серых глаз не выдавал мыслей. Паскаль оперся спиной о стену, вытянул ноги на скамье и сказал:

– Может быть и так, я не слишком знаком с другими людьми лорда. Мне просто любопытно, кто ты и как попал к нему на службу.

– Чем же я обязан подобному интересу? – как бы между прочим спросил Луи.

Настал черед Паскаля улыбаться и пожимать плечами.

– Да так. Чем еще тут заниматься в промежутках между игрой, вином и сплетнями? Тебе разве не хотелось бы побольше узнать о человеке, в чьих руках находится твое будущее?

Луи рассмеялся и откинул рукой волосы, открыв правильные, красивые черты лица.

– Не уверен, что хотелось бы.

– Тогда мы очень разные.

Ненадолго повисло молчание. Луи прикидывал, что лучше: сказать правду, наврать или не отвечать вообще. Паскаль обхватил пальцами слегка неровный край своего глиняного кубка и пережидал момент с явным апломбом. Луи прищурил глаза, но это не помогло ему разглядеть что-либо в своем пленнике. И все же это вызов.

– Да, наверное. – Он сделал глоток из своей чаши и отставил ее, чтобы вино не могло слишком развязать язык. – Однако, раз тебе интересно, кое-что расскажу. Без подробностей.

Серые глаза оценивающе блеснули из-под на мгновение широко раскрывшихся век, затем опустились.

– У меня дома случились неприятности, – обезоруживающе развел руки Луи. – Я убил человека, которого трогать не следовало. Хотя произошло это в честном поединке, я знал, что, если останусь, то дни мои сочтены. Поэтому я сделал вид, что погиб: взял меч моего врага, а свой оставил на берегу реки, где мы сошлись в поединке, вместе с одним ботинком. – Он выдавил из себя усмешку. – Была ранняя весна, стоял жуткий холод, но лучше обморозиться, чем получить нож в спину. Я отправился по Англии, услышал, что Вильям д'Ипр набирает людей, и с тех пор у него на службе.

Луи снова развел руками, показывая, что больше говорить действительно не о чем.

– Я исповедовался и принес покаяние. Так что теперь чистая овечка.

Джеффри Фитц-Мар, до сих пор не принимавший участия в разговоре, удивленно расширил глаза и наклонился вперед:

– А я считал, что ты высокого рода и имеешь собственные земли!

– Что же, род действительно высок, – фыркнул Луи. – Но младшему сыну почти не остается колосков, которые он может подобрать. Собственные земли? Со временем они у меня будут.

Улыбка стала жестче. Он перевел взгляд на Оливера.

– Ну как, стоило спрашивать?

Это прозвучало, словно человек оборонялся.

– О да, – откликнулся Оливер, и впервые в его глазах промелькнула веселая искорка. Однако Луи не поздравил себя с этим, потому что линия губ его собеседника тоже не смягчилась и он по-прежнему держался замкнуто, тогда как самому Луи пришлось открыть больше, чем хотелось бы.


– Чистая овечка, клянусь задницей! – сказал Оливер, когда Луи ушел. – По-моему, волк в овечьей шкуре.

– Он тебе не нравится?

Джеффри был так похож на встревоженного ребенка, что Оливер поневоле оттаял. Он покачал головой и усмехнулся про себя.

– Не то чтобы это. Мне не нравится сидеть под замком в Рочестере и не знать ничего, кроме того, чем нас кормят. Я никогда не умел вежливо шаркать ножкой. – Оливер недовольно скривил рот и добавил. – А Луи де Гросмон – хорошая компания. Над некоторыми его рассказами я чуть живот не надорвал. Помнишь тот, о женщине и попугае?

Он весело зафыркал.

– Так почему ты его не любишь?

– Потому что именно этого он добивается. Посмотри, как он наблюдает за нами: водит, словно рыб на леске. А я – та самая рыбка, которая не желает угодить на крючок.

– Но зачем он это делает? Чего этим можно достичь? – сморщил лоб Джеффри.

– Уважения. Власти. Ты не обращал внимания на то, как он на нас смотрит?

– Нет. – Джеффри выглядел еще более растерянным, чем обычно.

Оливер вздохнул, встал и понес свой кубок к окну. Сараи и мастерские во дворе золотились под поздним октябрьским солнцем. К загону у кухни гнали пятерых поросят. Скоро ноябрь, месяц, когда забивают скот и готовят солонину к зиме. Он был бы уже женатым человеком. Улыбнись фортуна, и они с Кэтрин готовились бы встретить Рождество в большом зале Эшбери. А вместо этого он замурован в Рочестере с теми же видами на будущее, какие были, когда он вернулся из Иерусалима. Оливер прижался плечами к каменному оконному проему, он видел, как Луи де Гросмон устремленно направляется по каким-то своим делам, и отчаянно ему завидовал.

– А мне он все равно нравится, – заявил Джеффри, как бы оправдываясь.

Оливер допил вино и обернулся.

– Это не трудно. Тебе нравятся все до тех пор, пока они улыбаются.

– Следовательно, не ты, – парировал Джеффри – От твоего вида свежее молоко скиснуть может!

Оливер удивленно поднял брови. Обычно замечания Джеффри были не острее свежего молока. Ну надо же!

Джеффри чертыхнулся, поставил ногу на скамью и недовольно продолжил:

– Мы тут окончательно обабимся! Только и остается, что цапаться друг с другом, чтобы хоть какое-то занятие было. Я хочу домой. Я хочу увидеть Эдон и сына.

Молодой рыцарь сжал руки и прижал сцепленные ладони к губам. Раздражение Оливера мгновенно сменилось острым сочувствием и симпатией.

– Когда мы вернемся, тебе придется потанцевать на свадьбе, – примирительно сказал он и каким-то образом умудрился выдавить из себя многозначительную улыбку. – Будешь моим шафером.

– Охотно, – отозвался Джеффри, не отнимая ладоней от губ. Затем он расцепил руки и подержал их перед собой. – По крайней мере, мы не в цепях.

Оливер не ответил. Пожалуй, лучше цепи, чем этот вежливый домашний арест – ни плен, ни свобода. Он вернулся обратно к окну. Луи де Гросмон был все еще на виду: говорил с женщиной в красном платье и темном плаще. Вот он подхватил ее на руки и унес куда-то за сарай из поля зрения Оливера. Его голубка, без сомнения.

Оливер подумал о Кэтрин и застонал.


Кэтрин проделала долгий путь. Вид замка Рочестер одновременно радовал и устрашал. Теперь, когда цель была уже близка, молодая женщина страшно нервничала и едва не падала под грузом всех тревог и сомнений, которые хоть немного, но удавалось подавлять во время странствий. А вдруг Оливера нет здесь? При этой мысли она едва не повернула назад: лучше уж неизвестность, чем уверенность в самом худшем.

– Госпожа?

Годард лукаво смотрел на нее, опираясь на свой громадный посох.

Он был защитой и опорой Кэтрин на всем пути от Бристоля до Рочестера, и она не могла нарадоваться на то, что он такой гигант. Любой человек подумает дважды, прежде чем затеять с ним ссору, даже ради развлечения, да и кошелек с деньгами на выкуп Оливера находился под надежной охраной.

Графиня пыталась отговорить молодую женщину от ее затеи, но Кэтрин проявила несгибаемую твердость. Ей было необходимо узнать, что с Оливером, и прежде всего, жив он или мертв. Хоть ад, хоть потоп, война или разбойники, но просто сидеть и ждать было выше ее сил.

Услышав, что граф Роберт и взятые с ним рыцари содержатся в Винчестере, она отправилась туда, однако обнаружила лишь дымящиеся развалины: город был разрушен в никак не затихающих схватках между сторонниками королевы и короля. Замок не пострадал, но никаких пленников в нем не оказалось. Роберт Глостер в целях пущей безопасности был переведен в Рочестер в Кенте.

Теперь, забравшись далеко в глубь вражеской территории, молодая женщина и ее слуга готовились вступить в одну из самых неприступных крепостей королевства. Очень странно, но Кэтрин, которая едва не теряла сознание от нервного напряжения, ожидая вестей об Оливере, в сам Рочестер войти не боялась. Солдаты, конечно, повсюду, однако пока их с Годардом оставляли в покое. Вильям д'Ипр был суровым командующим и требовал от своих подчиненных жесткой дисциплины. Молодая женщина надеялась, что он не останется глух к ее мольбе и позволит выкупить Оливера. Вряд ли простой безземельный рыцарь имеет большое политическое значение.

– Госпожа, – повторил Годард, – почему мы остановились?

– Чтобы набраться храбрости, – слабо улыбнулась ему Кэтрин, слезла со спины мула и сняла прикрепленный к седлу узел. – Кроме того, я вся в дорожной грязи. В подобном виде не годится излагать мою просьбу.

Годард взял мула под уздцы, а женщина исчезла в зарослях молодого орешника у дороги. Оказавшись под прикрытием листвы, она расстегнула плащ, сняла простое домотканое платье и переоделась в тот красный наряд, который графиня подарила ей в прошлом году. Он помялся в дороге, ну тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере, дорогая ткань платья обеспечат ей пропуск за ворота. Вместо обычного плата Кэтрин покрылась шелком кремового цвета и закрепила его изящным венчиком. В завершение туалета плащ был сколот красивой серебряной брошью, которую ей подарил один из благодарных клиентов, и в таком виде молодая женщина снова появилась на дороге.

Годард взглянул на нее с одобрением, но не выразил особого удивления по поводу превращения невзрачной селянки в знатную леди.

– Одно только жаль: увидев вас в подобной одежде, они решат, что вы способны предложить двойной выкуп, – сказал он.

Кэтрин сморщила нос.

– Я сама об этом думала, но тут уж ничего не изменишь. Если я оденусь как бедная женщина, меня не пустят дальше первого двора, да и слушать не станут. По крайней мере, сейчас я выгляжу так, что ко мне поневоле отнесутся с определенным уважением. – Она прикусила нижнюю губу и добавила дрогнувшим голосом. – Может быть, его здесь вообще нет. Мы вполне могли проехать мимо его безымянной могилы в Винчестере.

– Нет, госпожа, этого не могло быть, – твердо ответил Годард. – Он здесь.

Кэтрин посмотрела на него и подавила взрыв паники.

– Да. Он должен быть здесь.

Годард сложил ладони, чтобы молодая женщина могла поставить на них ногу, подсадил ее на мула, и они проехали последнюю половину мили, отделявшую их от замка.

Стража хорошо исполняла свой долг, но следила в основном за передвижениями мужчин с оружием. Часовые с любопытством оглядели Годарда – слишком уж он был высок и могуч – и спокойно пропустили его, поскольку знатная леди не может ехать без достойной охраны на случай нападения. К Кэтрин они отнеслись почтительно и, когда она объявила, что имеет дело к лорду Вильяму или его главному управляющему, указали ей дорогу в зал без дальнейших вопросов.

Оставив Годарда с мулом во внешнем дворе, Кэтрин взяла выкупные деньги и отправилась в глубь крепости. Ее ладони стали липкими от холодного пота, а желудок болезненно сжался. Шум и суматоха в помещении для стражи окатили ее, как морской прибой одинокую скалу, и понесли по направлению к главному зданию, которое, подобно острову, вздымалось среди мастерских, сараев и амбаров. Арочные проемы окон, как и в Бристоле, окаймляла каменная резьба. Молодая женщина вытянула шею, разглядывая высокую отвесную стену. Быть может, Оливер заперт в одной из комнат там, наверху, а может, заключен в подвальном мраке, как теперь Стефан в Бристоле.

Кэтрин глубоко перевела дух, призвала всю свою храбрость и приготовилась вступить в логово льва, чтобы выяснить это, но стоило ей сделать первый решительный шаг, как она едва не столкнулась с воином, двигавшемся в обратном направлении. Молодая женщина быстро отступила, встречный тоже.

– Мы прямо как партнеры в танце, – галантно сказал он с широкой улыбкой.

Кэтрин шла с опущенными глазами, как подобает воспитанной скромнице, но тут глянула ему прямо в лицо, и ответ замер на ее губах. Черные кудри, горячие темные глаза, белозубая улыбка.

– Левис?..

Ее рука взметнулась к горлу, потому что внезапно стало трудно дышать.

Улыбка исчезла. Встречный оглядел ее с ног до головы, прошептал «Господи Иисусе!» и схватил за локоть.

– Кэтти?

Она чувствовала его крепкие пальцы, совершенно непохожие на прикосновение призрака, и не верила самой себе.

– Ты же мертв, – задыхаясь, выговорила она. – Я так сильно горевала по тебе, что чуть сама не умерла. Ты не можешь быть настоящим!

Все плыло и кружилось, очень хотелось глотнуть воздуха, но повсюду был только Левис с его стальной хваткой, которая словно тянула ее вниз.

– Мне нехорошо…

Колени Кэтрин подогнулись. Она еще слышала, как он встревожено чертыхнулся, почувствовала, как ее поднимают, и вокруг сомкнулась чернота объятий.

Луи подхватил молодую женщину на руки и, не обращая внимания на любопытные взгляды снующих по двору людей, отнес на скамью рядом с кухней. Голова Кэтрин безвольно болталась на его плече, выбившаяся прядь щекотала запястье. Платье пахло сухими розовыми лепестками: знакомый, ее запах. Он бережно усадил ее на скамью и воспользовался моментом, чтобы как следует рассмотреть, пока не рассматривают его.

Лицо утратило юношескую припухлость, черты стали определеннее. Изгиб бровей тот же, как и раньше: она не выщипала их в соответствии с модой в ровную линию. Форма носа и подбородка до боли напомнили прошлое. Не все тогда было плохо. Взгляд Луи переместился с побелевшего, как мел, лица к платью. Пусть несколько помявшийся, красный наряд говорил о богатстве, что подтверждал плат и серебряные зажимы на концах прядей. Как бы она ни распоряжалась собой после его ухода, она неплохо устроилась в этом мире. Он взглянул на ее руки и, слегка нахмурившись, убедился, что обручальное кольцо из кельтского золота, которое он подарил ей, исчезло. Вместо него было другое кольцо, тоже золотое: тройной узел.

– Так, Кэтти, ты подцепила богатого, – пробормотал он, испытывая побольше, чем просто укол ревности.

Хмурая складка стала еще глубже, когда Луи пристальнее вгляделся в ее руки. Богата она или нет, но ей все еще приходится зарабатывать на жизнь. Ногти коротко подрезаны, кожа грубовата: эти руки знают не одну пряжу в женских покоях. Интересно, зачем она появилась в Рочестере? И как ему быть?


Кэтрин открыла глаза и увидела пучок травы, уцепившийся за трещину между камнями, и кончики своих башмаков, которые слегка выглядывали из-под подола красного платья. Она сообразила, что сидит на скамье с головой, опущенной между колен, но где именно и почему ускользало от ее понимания.

– Выпей, – требовательно произнес мужской голос.

Чья-то рука помогла ей разогнуться и всунула в ладонь чашу. К ее пальцам прикоснулись другие – тонкие и смуглые, и с этим прикосновением внезапно обрушилось воспоминание. Взгляд в склонившееся над ней лицо развеял последние сомнения в том, что все случившееся – игра воображения.

– Левис…

Голос Кэтрин дрожал. Желудок снова болезненно сжался, судорога поднялась к горлу. Она попыталась вскочить на ноги, но он крепко держал ее.

– Сперва выпей. Я понимаю, какое это потрясение. Молодая женщина поднесла трясущимися руками чашу к губам. Кислое красное вино, подслащенное медом, и немного шотландского виски для крепости. Она глотнула, закашлялась, невольно срыгнула и, хотя глаза наполнились слезами, сделала еще глоток. Напиток обжег желудок, как горящий уголь, и тут же разлился по телу. Кэтрин откинулась на скамью и глубоко задышала; каждый вдох наполнял ноздри знакомым, присущим ему запахом фиалкового корня и лошадей – запах здорового, сильного мужчины в самом расцвете лет.

– Говори, – пробормотала она сквозь нервную дрожь. – Я должна знать.

Луи сделал глоток из собственной чаши. Молодая женщина следила, как он знакомым жестом погонял вино во рту, прежде чем проглотить, и как играет при этом новый для нее шрам на скуле. То, что она считала горсткой костей и обрывками сгнившей плоти, стояло перед ней живое, дышащее, теплое.

– Я убил Падарна ап Мэдока. Это был честный бой, но, как по твоему, разве его родичи смирились бы с таким исходом дела? Видеть меня мертвым – дело чести всего клана. Вот я и решил «убить» себя, чтобы избавить их от лишних хлопот.

– И бросил меня горькой вдовой, даже словом не известив, чтобы спасти собственную шкуру.

Кэтрин мысленно перенеслась в тот ужасный день на берегу Уэя и невольно оскалилась, потому что в душе ее шевельнулась искорка гнева.

– Я собирался вернуться за тобой.

Молодая женщина хрипло рассмеялась. Она чувствовала себя зеркалом, внезапно разлетевшимся на мелкие осколки.

– Когда? Сколько, по-твоему, я должна была ждать? У тебя слишком высокое мнение о собственной привлекательности, если ты надеялся, что я буду сидеть, как пришитая, целых четыре года!

Она сделала большой глоток вина, чтобы не выплеснуть остатки в его лицо.

– Ладно, можешь сердиться. Я ведь не сержусь, что ты не подождала, вот те крест. – Он сложил руки на груди молитвенным жестом и кинул заговорщический взгляд из-под темных бровей. – Только я говорю правду. Я…

– Значит, говоришь впервые в жизни! – яростно перебила Кэтрин. – Как ты смеешь заявлять, что не сердишься, когда именно ты бросил меня, да еще и из-за поединка по поводу чужой жены! – Ее рука, державшая чашу, дрожала. – Я считала тебя мертвым. Так и оставайся мертвым!

Молодая женщина пыталась укрыться за собственным гневом, но ограда была очень ненадежной. Стоило увидеть его и вдохнуть его запах, как все вернулось снова. Несмотря на ярость, а может быть, частично благодаря ей, между бедрами поднялась горячая чувственная волна.

Левис сокрушенно покачал головой.

– Сначала ты предлагаешь мне говорить, затем, стоило только открыть рот, собираешься откусить голову. Ну ладно, ну я заслужил это, но хоть выслушай, сделай милость.

Кэтрин гневно воззрилась на него и снова принялась молча пить. Почва уходила у нее из под ног.

Левис взял ее пальчики и нежно потер их большим согнутым пальцем.

– Не спорю, в прошлом я изменял тебе, Кэтти. Я слишком легко относился к своим обязанностям. Вел себя, не как подобает. Знаю, я был плохим мужем…

Кэтрин заморгала, пытаясь скрыть предательские слезы, подкравшиеся к глазам. Она плотно стиснула губы и уставилась на свои колени.

– Ну да, я флиртовал с женой Падарна ап Мэдока. Да, я ходил к девкам вместе с остальными солдатами, но подобные женщины ничего для меня не значат. Я думал, что просто утверждаю себя, а на самом деле валял дурака и возился в грязи, тогда как следовало быть дома, со своим золотком.

– Избавь меня от медоточивых речей, – фыркнула Кэтрин. – Я знаю, на кого ты был похож.

– В этом-то и суть вопроса, – отозвался Левис, продолжая поглаживать ее руку – Я был, Кэтти, но больше уже не такой. В день поединка с Падарном я дал слово измениться. В каком-то смысле я действительно умер: оставил прежнего Левиса на берегу Уэя. Теперь я Луи де Гросмон и служу Вильяму д'Ипру, лорду Кенту. – Он очень осторожно приподнял указательным пальцем подбородок молодой женщины так, чтобы ей больше не удалось скрывать предательский блеск глаз. – Я собирался вернуться к тебе, Кэт, честное слово. Но только тогда, когда доказал бы себе, что достоин этого.

– И рассчитывал, что я буду дожидаться тебя, хотя думала, что ты мертв?

Кэтрин отдернула голову, но дрожь в голосе выдала ее.

– Я считал, что ты могла бы остаться вдовой дольше, чем вышло, – ответил он, коснувшись золотого кольца в виде узла на ее безымянном пальце. – Выходит, просчитался.

В его тоне слышалась печаль и проскользнула едва слышимая нотка упрека.

– Да.

– Ты снова замужем?

Молодая женщина сглотнула и покачала головой.

– Была бы, если бы не Винчестер.

– А! Ты его там потеряла?

Луи произнес это мягко, с участием, но взгляд глаз оставался пронзительно-острым. Это было непереносимо. В груди Кэтрин всколыхнулось волной огромное горе.

– Я не знаю. Я пришла сюда выяснить, не в плену ли он и, если в плену, то заплатить выкуп.

– А вместо него нашла меня. Брызнули слезы.

– Зачем я только пришла?!

Последнее слово потонуло в жалобном всхлипе обращенного к себе упрека, и молодая женщина громко разрыдалась.

– Так уж было суждено.

Луи обнял ее и крепко прижал к себе. Она пыталась вырваться, но он не отпускал, только бормотал в ухо успокоительные слова. Ему хотелось узнать побольше, и, пока этого не произойдет, у него не было намерений уступать ее другому мужчине. Если вообще уступать. То, что некогда приелось, снова было новым, свежим, интригующим. Кроме того, у Луи уже несколько дней не было женщины, и он проголодался. А она, как никак, его жена.

– Кэтти, Кэтти, – мурлыкал он, целуя ее затылок и мокрые щеки. – Кэтти, все будет хорошо, я обещаю.

Он позволил ей выплакаться, одновременно поглаживая по спине и плечам, заставил допить вино и отдал остатки своего. Затем, наконец, попробовал ее губы, влажные от вина и соленые от слез. Его руки гладили, жали, потом принялись действовать, скользнули с бока на талию, поднялись на грудь. Поцелуи, сначала успокоительные, приобрели вопросительный оттенок, стали страстными. От прикосновений соски молодой женщины набухли, спина выгнулась дугой…

– Хватит!

Кэтрин хватала ртом воздух, попыталась отпихнуть его, но Луи, не обращая внимания на протест, положил ладонь на тугую грудь под туникой и простонал:

– Кэтти, не отталкивай меня, Бога ради, не то я с ума сойду! Я должен взять тебя!

Он подавил все попытки сопротивления еще одним глубоким поцелуем и переместил руку на ее колени. Пальцы сначала нащупали цель, затем слегка потерли. Язык проник глубже, забился у нее во рту; бедра начали дрожать.

Молодая женщина слегка вскрикнула одним горлом, ее рука сомкнулась вокруг его плоти и тоже заработала. Луи с трудом сохранил рассудок. Совершенно ясно, что дальше им не зайти, если не поискать более уединенное местечко, только оно должно быть где-то поблизости, иначе момент пройдет.

В нескольких ярдах стоял сарайчик, куда складывали хворост для растопки огромных каменных печей в кухне. Не лучшее место для свидания, однако поукромнее, чем скамейка. Он оторвался от женщины, схватил за руку, заставил встать.

– Помнишь Чепстоу, Кэтти? – Голос Луи дрожал от возбуждения и желания. – В подвале замка до того, как мы повенчались?

Вопрос был риторическим. Конечно, она помнила, потому что именно тогда она впервые испытала оргазм, и он снова довел ее, задыхающуюся, покрытую потом, крепко вцепившуюся в него руками, до высшей точки наслаждения.

Теперь он затащил ее в сарайчик, захлопнул за собой дверь и припер ее крепким поленом. Если кому-нибудь понадобятся дрова, пусть подождет. Содрав с молодой женщины плащ, он расстелил его на полу прямо перед поленицей и скинул свой гамбезон, чтобы приспособить его вместо подушки.

– Левис, я не могу… – попыталась протестовать Кэтрин, но он загораживал вход, а сзади была стена дров.

– Тогда ты тоже так говорила, – широко улыбнулся он. Пусть трясет головой сколько угодно: прерывистое дыхание выдает ее. Она хочет его не меньше, чем он.

Луи схватил ее руку и поднес к своим губам. Кончик языка коснулся ладони, затем легко скользнул и переместился к той точке на запястье, где бился пульс.

– Наслаждение, – тихонько прошептал мужчина, – ничего, кроме наслаждения.

Вернувшись к ладони, он перецеловал по очереди каждый пальчик, потом слегка сжал зубы. Язык работал кругами. Он был охотником, а она дичью. Вот он подкрался ближе: одна рука скользнула вокруг ее талии и притянула к нему.

– Вспомни Чепстоу, Кэтти…

Он склонил голову, сдвинул в сторону плат и присосался к горлу.

– Господи! – прошептала она и покачнулась.

В свете, пробивавшемся сквозь щели в деревянных стенках, он видел, что глаза женщина закрыты. Ее дыхание стало коротким и прерывистым, словно она пыталась совсем не дышать.

– Это уже не воспоминание, – бормотал Луи. – Это здесь, это по-настоящему…

Он снова поцеловал ее в рот, прижал руку к копчику и одновременно придвинул пах так, чтобы она почувствовала вставшую плоть.

– Пожалуйста… Или мне встать перед тобой на колени?

Так он немедленно и сделал, но лишь затем, чтобы поднять край платья, погладить щиколотки и постепенно подняться выше – к икрам и бедрам. Она содрогнулась, но не попыталась остановить его, только громче задышала. Он снова встал на ноги, но теперь ее платье было поднято к самым плечам, обнажая тело по пояс. Он обхватил ягодицы и потерся об нее, наслаждаясь холодной гладкостью тела. Ожидание часто возбуждает не меньше, чем сам акт, хотя больше всего Луи нравилось наблюдать за впечатлением, которое он производит на партнера.

Продолжая прижимать ее к себе, он развязал ремень штанов и потерся набухшим пахом о живот и между бедер.

– Чувствуешь, как жарко я хочу тебя, Кэтти? – пробормотал мужчина у самого ее горла. – Я хочу заполнить тебя, пока не взорвусь. Слишком давно…

Он потянул ее на импровизированное ложе из плаща и гамбезона и раздвинул ее ноги. Большие пальцы полежали на мягкой коже, потом слегка нажали чуть вверх, раскрывая вход для плоти. Горло женщины выгнулось дугой, сквозь стиснутые зубы вырвался слабый вскрик. Луи плотоядно следил за ее реакцией. Он вошел глубже и нажал на ту маленькую горошинку плоти, которая была центром ее наслаждения. Она захныкала и вцепилась в него.

Луи вовсе не собирался добиваться оргазма слишком быстро, поэтому подался назад. Его движения стали ритмичными и размеренными: он ни на мгновение не переставал давить на нее, но над собой сохранял полный контроль. Женщина затряслась и замотала головой, хныканье перешло в громкие крики. Мужчина изучал ее лицо: плотно стиснутые веки, открытый рот, который коротко хватает воздух и выпускает его долгими вздохами раздраженного наслаждения. Яички дрогнули. Близко, так близко. Он продержал ее еще мгновение на пороге, любуясь зрелищем судорог, как рыбак любуется бьющимся на берегу серебристым тельцем только что пойманной рыбки, затем нанес последний, глубокий и сильный удар.

– Господи! – уже не прошептала, но громко прокричала Кэтрин.

На миг она застыла под ним и сотряслась вся, захватив собственным оргазмом и его, передав его ему, как символ победы.

Он, слегка задыхаясь, оторвался от источника наслаждения, глубина которого оказалась в какой-то степени сюрпризом. Впрочем, и раньше спать с Кэтрин было совсем недурно. Ему нравился бурный отклик. С женщиной, которая кричит и визжит, всегда приятнее. Кроме того, теперь, когда он взял ее, ситуация лучше поддается контролю.

Луи откатился и сел. Молодая женщина все еще тяжело дышала, но лицо уже не выражало голодного ожидания. Очень медленно, словно нехотя, она открыла глаза и посмотрела на него из-под тяжелых век. Затем метнулась в сторону и залилась слезами.

Мужчина этого не ожидал и на мгновение растерялся.

– Кэтти? – Он наклонился над ней. – Что-нибудь не так? Она покачала головой и расплакалась еще сильнее.

Луи вздохнул и прикрыл платьем ее голые ягодицы и бедра. Она была в красных шелковых чулках, почти таких же, какие он подарил ей несколько лет тому назад, и их вид на мгновение вызвал судорогу оставшегося желания.

– Принесу еще вина, – пробормотал Луи и выскользнул из сарая.

Когда он вернулся, Кэтрин сидела, опершись спиной о поленицу и подтянув колени к подбородку, как загнанный в угол зверек. Слезы больше не текли, но веки припухли, и она все еще всхлипывала в прижатый к носу платок.

– Я принес хлеба, иначе ты напьешься, как бристольский матрос, – сказал Луи, ставя перед ней деревянную тарелку.

– А может быть, я хочу напиться, как бристольский матрос, – сдавленно ответила она. – Может быть, я хочу считать то, что случилось, пьяным наваждением.

– Нет, Кэтти, только не ты. Ты всегда кидалась навстречу осложнениям, сломя голову.

– Что ты знаешь о том, какой я стала?

– Немного, хотя начало уже положено.

Он начал было улыбаться, но она мгновенно смахнула усмешку с его губ:

– Полагаю, ты горд этим.

– А по-твоему, гордиться нечем? – немного ядовито заметил он и налил вино в одну из чаш. – Я хотел тебя, все еще хочу и, насколько мог заметить, чувство это взаимное.

Луи сделал глоток и протянул чашу ей.

– Разве нет?

Кэтрин поставила чашу на колени и уставилась на поверхность вина.

– Не знаю. Если бы ты спросил сейчас, как меня зовут, я и то запнулась бы. Я пришла в Рочестер искать человека, с которым обручена, а вместо этого узнала, что помолвка не состоится, потому что я больше не вдова, а жена.

Луи наклонил голову.

– Расскажи мне о нем. Расскажи, как ты жила после того, как я ушел, и, Бога ради, съешь немного хлеба, пока не свалилась прямо на меня.

Он подсунул тарелку прямо под нос молодой женщине. Кэтрин взяла тонкий золотистый ломоть хлеба и без всякого желания откусила кусочек.

– Я хотела кинуться в реку и соединиться с тобой, – с кривой улыбкой заговорила она. – Вот уж напрасно-то! Но от самой себя и моего горя меня спасла леди по имени Эмис де Кормель, которой нужна была служанка для нее и нянька для ее семилетнего сына.

Луи слушал напряженно и со все возрастающим интересом. Кэтрин-девочка, единственным смыслом жизни которой было поддерживать очаг и удовлетворять все его желания, превратилась в Кэтрин-женщину, умевшую стоять на собственных ногах. Но это еще что! Самый интересный момент заключался в том, что нареченный Кэтрин был его пленником. Луи вполне понимал, чем именно высокий светловолосый рыцарь мог привлечь ее. Сдержанность Оливера Паскаля всего лишь намекала на таившуюся под спудом мужскую силу, а то, как он держится, не менее привлекает женщин, чем натиск. И все же Луи мог бы, пожалуй, освободить Кэтрин от прежних клятв, если бы она не упомянула, что король Стефан в долгу перед ней за излечение его ран в Бристоле.

– Король Стефан? – повторил он, сам не веря своему счастью. – Ты знаешь короля Стефана?

Молодая женщина слегка повела плечами, словно это не имело никакого значения.

– Его держали в цепях, а цепи натирают. Я мазала его руку бальзамом и довольно часто говорила с ним. Он запомнил мое лицо и знает, как меня зовут.

Луи некоторое время смотрел на нее, а его воображение бурно работало. Молодая жена, которую он некогда посчитал слишком незначительной, чтобы удержать его, говорила со Стефаном и оставила его в долгу перед собой!

– Я слышал, что его скоро обменяют на Роберта Глостера, – сказал он.

– Тогда его люди тоже обретут свободу? – с надеждой спросила она.

– Зависит от того, кому они должны выкуп, но, скорее всего, так.

Луи потер ладонью верхнюю губу.

– Я даже не знаю, жив ли Оливер, – всхлипнула Кэтрин и провела рукавом по лицу. – Я пришла сюда, чтобы узнать это… и вот… – Она изучающе посмотрела на мужа. – Что мне теперь делать?

Луи тоже внимательно наблюдал за ней. Он знал, что теперь следует вести игру очень осторожно: постоянно балансировать и постепенно склонять шансы на свою сторону.

– Он жив, можешь не беспокоиться. Я видел его сегодня утром и говорил с ним.

Лицо Кэтрин выразило сразу несколько эмоций: сначала облегчение и радость, потом прикушенные губы и горестно-покаянные слезы в глазах.

– Он здоров?

– Раздражен из-за того, что приходится сидеть взаперти, но в остальном в порядке. Я был в отряде, взявшем графа Глостера и его на винчестерской дороге, и в мои обязанности входит охранять их. Мне обещана часть выкупа, но, раз уж этот рыцарь тебе так дорог, смею сказать, я буду достаточно великодушен и откажусь.

– Смеешь сказать? – Кэтрин смотрела на него, прищурив опухшие веки. – Будешь великодушен?

Высказав эти слова, она быстро порылась за поясом, вынула оттуда мешочек и швырнула в лицо мужа, заставив того поспешно отдернуть голову.

– Бери! Бери все! Пойди, потри руки и посчитай в уголке!

Он посмотрел на упавший в его колени мешочек. Из открытого горла вывалилось несколько серебряных монеток. Луи сгреб их обратно, затянул ремень и нежно повесил кошелек обратно на ее пояс. Жест был не столь великодушен, как казался. По законам брака Кэтрин была и оставалась его женой. Серебро он возьмет у нее попозже, когда сам захочет.

– Сознаюсь, что я ревнив. – По его губам промелькнула тень улыбки. – Я охотно проткнул бы его мечом, но с какой стати: несмотря на все мои цели и намерения, ты-то считала себя вдовой и, насколько вам обоим было известно, вам ничто не мешало? Извини, что не могу быть настолько галантен, как тебе хотелось бы, или, собственно говоря, настолько, насколько хотелось бы мне самому.

Луи сделал паузу, затем пожал плечами.

– Но теперь, насколько я понимаю, у меня есть ты, а он остался ни с чем. Я освобожу его сегодня же.

Кэтрин поперхнулась и, мгновенно отвернувшись, выплюнула вино, которое как раз в этот момент пила. Муж молча следил за ней так же плотоядно, как следил за любовным актом. Как ни странно, но он действительно ревновал, хотя, разумеется, вовсе не собирался протыкать Паскаля мечом. Есть другие, более изощренные методы пытки.

– Освободишь под тем условием, что я буду твоей? – уточнила Кэтрин, выпрямившись. Ее голос звенел почти ненавистью.

Луи заговорил спокойно, с легким оттенком сожаления.

– Считай, что так, Кэтти, любовь моя, хотя надеюсь, что ты останешься мне верна и без подобных условий. Ты не можешь выйти за него замуж, потому что я еще жив. Ты не можешь встать рядом с ним в церкви и родить ему законных наследников. – Он взял ее руки в свои и наклонился поближе. – Клянусь честью, что буду тебе лучшим мужем, чем прежде. Я до сих пор люблю и хочу тебя. И так было всегда.

– Но ты не любишь меня настолько, чтобы отпустить, – проговорила она без всякого выражения.

– А ты действительно этого хочешь?

Молодая женщина выпятила подбородок, и ее лицо приобрело знакомое упрямое выражение. Точно так же она смотрела, когда он возвращался из пивной тремя часами позже, чем обещал, со светлыми волосами, прилипшими к тунике.

– Я хочу видеть Оливера.

Луи задумчиво смотрел на молодую женщину, взвешивая свои шансы. Можно попробовать «отпустить» и надеяться, что она выберет его, а можно оставить в качестве выкупа за свободу Оливера. Первое опаснее, но гораздо лучше, если все пойдет так, как хочется ему. Второе обеспечит доступ к ее телу, послушание и вход к королю Стефану, но не преданность, которая, собственно, и нужна. Он склонил голову.

– Как желаешь. Но я не уверен, что это к лучшему. – В его тоне проскользнула нотка неуверенности.

– Мне нужно видеть его, – повторила она дрожащим голосом.

Луи встал, стряхнул со своей элегантной туники комочки земли и кору, затем помог подняться на ноги и ей.

– Решение зависит от тебя.

Он мягко разгладил на молодой женщине платье.

– Я знаю.

Кэтрин гордо выпрямила спину, хотя вся дрожала. Луи прижал ладонь к ее лицу и нежно смахнул слезы большим пальцем.

– Раз так, то, Господом заклинаю, сделай правильный выбор, – мягко сказал он, внутренне содрогаясь от размера сделанной ставки.

Загрузка...