Любовный узел, или Испытание верностью

ГЛАВА 29

В мае Генрих Плантагенет отплыл в Шотландию ко двору своего дяди Дэвида, чтобы стать рыцарем и разработать план предъявления прав на королевство.

Хотя переправа проходила относительно спокойно, Кэтрин все время было ужасно плохо. Она перевешивалась через бортик, а холодная зеленая вода струилась и вскипала серебряными пузырьками в нескольких дюймах от ее лица. Женщина пыталась сосать имбирный корень, который обычно очень эффективно останавливал рвоту, но без всякого результата. Шесть лет тому назад при переправе через Пролив у нее тоже была морская болезнь, но отнюдь не с такими сильными приступами. Правда, тогда она не была беременна.

Теперь Кэтрин была совершенно уверена. Срок вторых месячных пришел и уже четыре дня как окончился, а у нее не показалось ни капельки крови. Груди налились и стали плотными, она чувствовала себя раздувшейся, и организм начал мстить болезнью. К счастью, Оливер считал, что это связано с переправой через море – частично, так оно и было, – иначе он никогда не позволил бы ей подняться на борт. Кэтрин терпела, насколько могла, уговаривая себя, что все достаточно быстро кончится.

Розамунда совершенно никак не реагировала на корабельную качку и, как настоящая шестилетка, не испытывала ни малейшего сочувствия.

– Море не заставляет меня болеть, мама! – громко возвестила она, опасно перевешиваясь через борт и пытаясь коснуться рукой воды.

Кэтрин с трудом выпрямилась и, несмотря на болезненно дергающийся желудок, оттащила дочь подальше от опасности.

– Да, но зато оно может утопить тебя, – сердито сказала она.

– Я только хотела посмотреть, останется ли вода зеленой в моей ладони, – недовольно надулась Розамунда.

– Не останется, она будет, как обычная вода, – коротко ответила Кэтрин. Рвота подступала. Женщина вцепилась в бортик и закрыла глаза.

– Тогда почему она кажется зеленой?

– Потому что так она отсвечивает, потому что темнота никогда не бывает по-настоящему черной, а состоит из многих разных цветов, – сказал Оливер, приходя на выручку Кэтрин. Он сгреб Розамунду под мышку и так прижал ее правой рукой, что она запищала.

– Я в любой момент могу швырнуть тебя за борт, чтобы сама убедилась, – шутливо пригрозил он.

Розамунда тузила его кулачками, но безрезультатно: Оливер держал ее крепко.

– Не лучше? – спросил он Кэтрин.

Та покачала головой. Говорить она не могла. Стоит только открыть рот, как снова начнет рвать.

– Я пришел сказать, что через несколько часов мы причалим. Впередсмотрящий разглядел вдали побережье Шотландии.

– Где, где, покажи мне! – тут же потребовала Розамунда.

Кэтрин снова перевесилась через бортик, чувствуя, как соленые брызги щекочут ее лицо. Оливер взял девочку на нос судна и показал маячащий вдали берег. Рядом с их кораблем шли другие суда, и каждое из них было забито людьми и припасами. На корабле принца Генриха трепетало красно-золотое знамя с тремя львами: девиз, доставшийся от отца. С принцем ехал Роджер, граф Херефорд, которому тоже предстояло пройти посвящение в рыцари в воскресенье Пятидесятницы. На фоне бурой палубы и белых парусов ярко пылали плащи и туники.

Генрих оставил Белль и малыша Вильяма в Нормандии. Несмотря на свою твердую решимость следовать за Оливером, Кэтрин в данный момент тоже очень хотелось снова очутиться в Нормандии на кровати, которая не колышется.

Даже когда свита Генриха сошла с кораблей, кошмар для Кэтрин не кончился. Вслед за морским переходом последовало путешествие по земле до Карлисла. Поездка в телеге с багажом означала, что можно лежать с пропитанной лавандой тряпкой на лбу, но толчки и броски по кочкам делали езду почти такой же скверной, как морская качка. Кэтрин еще раз пососала имбирный корень и попыталась усмирить бунтующий желудок.

Розамунда сидела рядом с возницей и успевала проговорить девятнадцать слов на его десять по поводу всего, что встречалось на дороге. Земля приграничной страны была зеленой и дикой в отличие от зелени Нормандии – буйной и мягкой. Почва шотландских низин подпиралась снизу скалистыми костями. Среди полей пшеницы встречалось столько же полей овса, а коровы были мельче и упитаннее, чем крупная худощавая нормандская скотина.

Кэтрин смотрела на все это отстраненно. Она сознавала, что Оливер скачет рядом с повозкой и тревожно заглядывает внутрь, сумела выдавить для него слабую улыбку, повернулась на бок и впала в глубокий полуобморочный сон.

Карлисл был серым приграничным городом с красивым новым замком, который защищал подходы к Галловею и гордо противостоял Кумбрии. В честь шотландского короля и его племянника, принца Генриха, он весь сверкал лампами из рога и варварски роскошными сосновыми факелами. Появление Генриха со свитой было встречено трубами и фанфарами, а затем их проводили в замок к королю Дэвиду и его рыцарям в полном придворном облачении. В большом зале устроили блистательный пир с жареными целиком молочными поросятами и пирогами с олениной и специями. Стены сверкали знаменами и оружием, а богато вышитую скатерть высокого стола украшала золотая пластина с изображением фортуны.

Кэтрин не могла смотреть на сочное жирное мясо. Его очень хотелось съесть, но одновременно тошнило при одной мысли об этом: было совершенно ясно, что в желудке оно не удержится. Пока Розамунда объедалась – ее личико уже лоснилось от жира, – Кэтрин ограничилась простым хлебом, овсяными лепешками и небольшим количеством вина. К счастью, у Оливера было слишком много обязанностей, и он не мог надолго оставаться рядом с ней, но женщина понимала, что со временем он неизбежно заметит ее болезненное состояние, а у нее уже не будет оправдания типа морской болезни.

Кэтрин повезло, что к концу недели ей стало немного лучше. Ее все еще тошнило, особенно по утрам, но, по крайней мере, днем удавалось есть простую пищу без всякой рвоты, и ей пока удавалось скрывать свое недомогание от Оливера. Он был слишком занят подготовкой удара Генриха по силам Стефана в северной Англии, чтобы замечать вялость и бледность подруги, а она изо всех сил старалась не привлекать к этому его внимания. В зале Кэтрин доверху накладывала еды на свою доску, кое-что съедала, кое-что откладывала в корзину для бедных, а остальное незаметно смахивала собакам, которые вечно шныряли под столами в готовности схватить любую подачку.

Чтобы щеки казались ярче, она всегда садилась рядом с очагом или слегка касалась их красной пудрой. Правда, последним средством пользовались только молодящиеся старухи да молодые девки, выставлявшие свои прелести, так что приходилось быть очень осторожной.

Вскоре Кэтрин пришла к выводу, что можно не беспокоиться, потому что Оливер совершенно замотался. Посвященный в рыцари Генрих собирался выступить в Ланкастер, чтобы встретиться с графом Раннульфом Честером, и оттуда двинуться на Йорк, одну из главных твердынь северного края. Планы Генриха нуждались в хорошем обеспечении, поэтому Оливер трудился с рассвета до заката, собирая все, что необходимо армии для похода.

– Лагеря для сопровождающих не будет, – сказал он Кэтрин в их последний вечер в Карлисле. Они лежали бок о бок в зале; завернувшаяся в плащ Розамунда прикорнула рядом. – Генрих собирается двигаться со всей возможной скоростью, а это означает минимум провианта. Как только мы достигнем Ланкастера, тебе придется либо остаться там, либо продолжить путь в Бристоль, если ты предпочитаешь знакомое место.

– Ты хочешь сказать, что я не смогу пойти с тобой? – слегка приподняла голову Кэтрин. В тусклом свете, отбрасываемом ночной свечой, она могла различить слабый блеск светлых волос Оливера и тонкую линию носа.

– Не до Йорка. – Он обхватил рукой ее талию, чтобы смягчить удар. – Мне очень хочется, чтобы ты была рядом, но не менее ясно понимаю, что вы с Розамундой сильно помешаете. Я постоянно буду беспокоиться о вашей безопасности вместо того, чтобы сосредоточиться на собственном долге.

Его пальцы гладили талию Кэтрин, которая с замиранием духа ждала, заметит ли он, насколько она раздалась.

– Если хочешь, оставайся в Карлисле, – добавил Оливер. – Как только Генрих одержит победу, он переведет сюда весь свой двор.

Кэтрин прикрыла его руку своими, чтобы остановить движение. Она ощущала знакомые костяшки пальцев, длинные фаланги, короткие ногти. Оливер уговаривал ее остаться с Розамундой в Нормандии, теперь он не хочет пускать их за собой в Йорк. Но на этот раз Кэтрин была больше расположена слушать. Конечно, они будут далеко друг от друга, но не так далеко, как по разные стороны Пролива, и теперь, когда беременность стала фактом, а не предположением, следовало подумать и о благополучии младенца. Битва за Йорк была только началом. Если Генрих добьется успеха, он бросит армию на следующий город, затем на следующий. Если проиграет, то ему придется отступить к одной из своих верных твердынь – Карлислу, Бристолю, Девижу.

Логичнее всего было бы остаться в Карлисле, но это место мало походило на дом. Люди держались приветливо, но как-то отчужденно, словно ставили холодную преграду между собой и теми, кого считали «норманнскими» пришельцами. Если Кэтрин собиралась вить гнездышко, то лучше всего сделать это в Бристоле, где и место знакомо, и климат помягче.

– Нет, – сказала она. – Я пойду в Бристоль. Мне претит сама мысль о разлуке с тобой, но не могу не признать, что в твоих словах есть смысл.

– Что само по себе уже чудо, – тихо пробормотал Оливер в ее волосы. Кэтрин немедленно его ущипнула, он приглушенно взвыл и отдернулся.

– В Бристоле, – твердо сказала она, не обращая внимания на его саркастическое замечание, – мне все знакомо. Кстати, будет приятно снова увидеть Эдон.

– И посплетничать.

На сей раз Кэтрин толкнула его локтем.

– Кроме того, раньше или позже, но Генриху придется привести в Бристоль свою армию, хотя, признаться, мне самой не слишком ясно, почему я должна рассматривать это как еще один повод.

– Разумеется, ясно. Из-за радости и удовольствия снова заполучить меня. – Оливер крепче обхватил подругу, чтобы помешать снова напасть на него, и прижал свои губы к ее. Кэтрин шутливо поотбивалась, затем ответила на поцелуй.

– Только, пожалуйста, пусть это будет недолго.

– Думаю, тебе не стоит тревожиться на этот счет, – неразборчиво прошептал Оливер у самых губ.

Кэтрин достигла Бристоля в первую неделю июня. Погода стояла ласковая, а воздух так благоухал свежей зеленью, что едва вмещал в себе этот аромат.

Летней жаре только еще предстояло удушить землю, запахи и вонь города пока всего лишь проявились в полном объеме, но еще не оглушали. Та же рыбачка, только еще более почерневшая и покрывшаяся морщинами за минувшие годы, предложила Кэтрин и Розамунде корзину угрей теми же самыми словами: «Свежепойманные, часа еще не прошло!»

Розамунда отпрянула; ее личико недовольно скривилось, когда Кэтрин с блуждающей по лицу улыбкой купила дюжину.

– Мама! – В этом единственном возгласе и взгляде, брошенном девочкой, заключался целый мир эмоций. Розамунда никогда не жаловалась на отсутствие аппетита, но рыбу не терпела в любом виде.

– Я купила их ради воспоминаний, – сказала Кэтрин. – Тебе вовсе необязательно их есть.

– Я и не собираюсь. – Все еще морща носик, Розамунда повернулась в дамском седле, положенном на небольшую бурую лошадку матери и указала на большое белое здание, возвышающееся над крышами домов. – Мы направляемся туда?

– Да, в замок. Если повезет, сегодня ты там будешь спать.

Кэтрин посмотрела на извивающихся в корзине угрей. Желудок сводило, но опасности, что станет плохо прямо сейчас, не было. Она постепенно привыкала к чувству постоянной усталости и тошноты, приняв это просто как факт, и теперь меньше на него реагировала. Кроме того, третий месяц беременности уже подходил к концу, следовательно, как говорил ей обширный опыт повитухи, недомогание, вероятнее всего, скоро прекратится.

Путешествие от Ланкастера до Бристоля было долгим. Можно было бы проехать морем, но одна мысль о торговом судне, медленно плывущем вдоль побережья, заставила Кэтрин кинуться в отхожее место. Легче всего было двинуться в путь верхом в сопровождении двух наемников и поклажи, навьюченной на пони. Они выбирали тихие дороги, избегая больших городов, если только те не управлялись от имени Генриха.

– Это немного похоже на Руан, – сказала Розамунда, когда они приблизились к замку. Над устьем реки вились чайки, русло блестело, как серебряная лента. Линию горизонта перечеркивали мачты кораблей. – Только замок не такой большой.

– Да, он поменьше, – улыбнулась Кэтрин. – Но это дом.

Хотя Кэтрин отсутствовала несколько лет, в замке все еще нашлись люди, которые узнали ее и громко приветствовали, когда она спешилась во дворе. Здесь был Алайн, кузнец, у жены которого Кэтрин и Этель приняли первого сына. Мальчик, теперь девятилетний крепыш, раздувал мехи в кузнице отца, а его двухлетняя сестренка внимательно наблюдала за этим. Здесь была Вульфрун, теперь жена угольщика, которая покупала у Этель приворотные зелья, чтобы пленить сердце мужа. Кэтрин всегда подозревала, что ее волосы цвета спелой пшеницы и яркие голубые глаза действовали гораздо сильнее отвара из розовых лепестков – основной составляющей всех приворотных зелий Этель. И здесь была прачка Агата, близкая подруга Этель и живое свидетельство эффективности мази для рук, которую старая повитуха готовила из перетопленного гусиного жира и ароматных трав.

Успевшая потерять почти все зубы Агата, кожа которой покрылась морщинами и старческими пятнами, все еще оставалась крупной коренастой женщиной с крепкими мышцами, развившимися из-за того, что всю свою жизнь она мяла и выкручивала льняные простыни, накидки на валики, рубашки и сорочки. Она обвила руками Кэтрин и так крепко обняла, что та поневоле охнула, а Розамунда предусмотрительно отпрянула, чтобы и ее не поприветствовали точно так же.

– Благослови тебя Господь, девочка, и где же ты блуждала на этот раз?! – требовательно осведомилась Агата своим протяжным бристольским говорком.

– Я жила в Нормандии вместе с Оливером, по большей части в городе, который называется Руан. Это порт, немного похожий на Бристоль.

– Так ты еще с ним. Это хорошо. – Агата уперла руки в боки и одобрительно кивнула. – Тебе никак уж не стоило покидать его ради другого негодника, как ты тогда поступила. Этель тебе так и сказала бы, благослови Господь ее душу.

– Она предупреждала, – покаянно проговорила Кэтрин. – Она велела мне бояться человека на гнедом коне, только я думала, что ее слова относились к другому.

Агата провела языком по деснам.

– За деревьями не всегда виден лес, – заметила она и посмотрела на девочку – А это, должно быть, твоя дочка. Святая Дева, как выросла-то! – Агата наклонилась к ней. – Когда я видела тебя последний раз, ты была совсем крошкой и лежала у материнской груди. А теперь ты почти уже женщина.

– Мне шесть лет, – сказала Розамунда, серьезно посмотрев на старуху большими темными глазами.

– Значит, ты на шестьдесят лет моложе меня, – ответила Агата и улыбнулась Кэтрин – Она обещает разбить немало сердец, когда станет постарше.

– На это еще хватит времени, – сказала Кэтрин. – Годы слишком драгоценны, чтобы тратить их на пустые размышления.

– Да, да. Кажется, всего-то ничего прошло с тех пор, когда мне тоже было шесть лет. Только, конечно, я никогда не была такой хорошенькой – Агата с завистью посмотрела на тонкую черноволосую девочку – А где лорд Оливер?

– С принцем Генрихом где-то между Ланкастером и Йорком, – вздохнула Кэтрин – Мы пришли в Бристоль «на сохранение». Он поближе, чем Руан.

Она обвела взглядом белый камень стен и знамена, свисающие между квадратными зубцами.

– Кроме того, это дом, – добавила она с улыбкой и, нагнувшись, взяла Розамунду за руку. – Мы собирались навестить Эдон. Она все еще здесь?

Агата снова провела языком по деснам; морщины на ее лбу словно углубились.

– Да, она здесь, госпожа Кэтрин, и она тоже очень будет рада тебя видеть.

Крепкие руки старухи перебирали фартук.

– Что-нибудь не так?

– Да нет, – медленно проговорила Агата, продолжая хмуриться – Не то чтобы так. Просто она опять с ребенком и носит его не так хорошо, как в последний раз. Смерть графа сильно потрясла леди Мейбл, ну и траур тоже не способствует хорошему настроению – Старуха заставила себя улыбнуться – Они все будут рады увидеть тебя, особенно если ты принесла свежие новости. Немножко доброго веселья, вот что им всем нужно.

Не совсем уверенная в том, что ее ожидает, Кэтрин прошла в зал, откуда юный паж сопроводил ее в покои графини. Ее отяжелевшему телу казалось, что ступенькам не будет конца, и она с трудом переводила дух, когда паж провел ее по коридору и постучал в тяжелую дубовую дверь.

Дверь открыла Беатрис, одна из старших служанок. При виде Кэтрин и Розамунды ее глаза округлились. Девочка быстро спряталась за маму на случай, если снова примутся обниматься, но служанка только вскрикнула от удивления и расцеловала Кэтрин в обе щеки, прежде чем впустить в комнату.

Девушки графини сидели за вышиванием. Одна из них играла на арфе, другая читала вслух из переплетенной в кожу книги французских сказок. Появление Кэтрин и Розамунды заставило всех немедленно отвлечься от своих занятий, а книга моментально была отложена ради новостей из внешнего мира. Кэтрин сама казалась женщинам живой сказкой. Их жизнь проходила в четырех стенах комнаты, самые дерзкие желания не шли дальше выезда на соколиную охоту или посещения ярмарки в Михайлов день. Рассказы о странствиях Кэтрин с периодическими приливами опасности, сердечной болью и удачей не просто подхватывались, а поглощались одним жадным глотком.

Розамунду ласкали и угощали сладостями из личных запасов графини, которые казались девочке гораздо аппетитнее, чем корзина с угрями, оставленная матерью в кухне у одного из поваров. В покое были и другие дети: два мальчика, чуть старше Розамунды, и три светловолосые девочки-погодки. Все они оказались детьми Эдон.

– А мой живот опять большой, – чуть позже пожаловалась Эдон, когда Кэтрин покончила с новостями и возбуждение, вызванное ее появлением, слегка стихло. Женщины вернулись к вышивке; по комнате опять поплыли нежные звуки арфы.

Кэтрин посмотрела на набухший живот Эдон, по сравнению с которым ее собственная расширившаяся талия не шла ни в какое сравнение.

– Это будет седьмой, – сказала блондинка. – Одного я потеряла полтора года назад на третьем месяце. – Она слегка поморщилась. – Мы с Джеффри стараемся, как можем, но нельзя же вообще без этого, если только ты не монах или не монашка. А вы-то с Оливером как справляетесь?

Эдон покосилась на Кэтрин. Та похлопала себя по животу и призналась:

– Так уж получилось, что я тоже с ребенком, хотя срок поменьше, чем у тебя. Если бы Оливер это знал, он оставил бы меня в Руане, так что при встрече его ждет сюрприз.

В ее голосе внезапно зазвучали нотки мрачного предчувствия.

– Ты хочешь сказать, потрясение, – сварливо заметила Эдон.

– Да, и это тоже. Как только он узнает, сразу же начнет волноваться и мучиться. Так что, чем дольше я сумею скрыть свое положение, тем лучше для него, и пусть обижается сколько угодно, что я не поставила его в известность раньше.

– Тебе виднее, – с сомнением проговорила Эдон, словно на самом деле считала совершенно иначе.

Кэтрин поджала губы, но спорить не стала, потому что ее грыз червячок сомнения: ведь Эдон могла оказаться права.

– Сколько месяцев тебе осталось?

– Ребенок должен появиться к Святому Михаилу, – ответила блондинка.

Кэтрин уставилась на нее, не способная увязать слова со свидетельством собственных глаз. Эдон уже была огромна. Постоянные беременности ослабили ее мышцы и отложили подушки жира там, где когда-то было подтянутое, стройное девическое тело. Эдон не могло быть больше двадцати восьми, но выглядела она лет на десять старше. Под ее глазами набрякли темные мешки, а пальцы так опухли, что кольца наполовину погрузились в мясо. Кэтрин уже приходилось наблюдать подобные признаки, и она знала, что женщинам с ними часто очень трудно рожать.

– Я рада, что ты здесь. – Эдон сжала руку Кэтрин. – Ты ведь останешься до моего разрешения, правда? Мне никогда не забыть, как вы с Этель спасли жизнь моего первенца.

Кэтрин тепло улыбнулась ей, хотя ее сердце сжималось.

– Если смогу, то останусь, – пообещала она.

Розамунда устроилась в уголке с тремя другими девочками, затеяв какую-то загадочную игру с мотком шерсти. Кэтрин смотрела на склоненные головки, сосредоточенные лица и проворные маленькие руки.

– Тебе нужно пить побольше отвара из листьев малины и отдыхать, подняв ноги до уровня тела, чтобы улучшить настроение, – сказала она Эдон. – Тогда рожать будет легче.

– Ты хочешь сказать, что роды будут трудными?

– Нет, нет, – поспешно откликнулась Кэтрин, зная, как легко Эдон впадает в панику. – Я хочу сказать только одно: что бы там ни говорила церковь по поводу того, что женщины рожают в муках из-за греха Евы, с моей точки зрения, чем меньше мук, тем лучше. Эти средства я рекомендую абсолютно всем, поскольку они возбуждают движения плода. Честно говоря, я сама собираюсь воспользоваться собственным советом.

Она говорила слишком быстро, чтобы оправдания выглядели подостовернее, и почувствовала это сама. Эдон недоверчиво посмотрела на подругу, затем предпочла все же поверить ей и со вздохом расслабилась.

– Самый верный способ избавиться от мук, это родиться мужчиной. Бросил семя – ступай своей дорогой.

Кэтрин кивнула.

– У мужчин свои опасности, – проговорила она чуть погодя, думая об Оливере и спрашивая себя, где он сейчас.