Любовный узел, или Испытание верностью

ГЛАВА 2

Рассвет пришел хмурый, в воздухе висел мелкий дождь. Запах дыма пропитал одежду, волосы, кожу. Он попадал в грудь с каждым вдохом, поэтому всем хотелось поскорее покинуть руины Пенфоса. Было невозможно забрать с собой всех погибших или выкопать им могилы силами трех взрослых и одного ребенка. В Бристоль везли только тело Эмис. Поскольку она была воспитанницей графа Роберта и матерью Ричарда, ее следовало похоронить в церкви Святого Петра. Остальных погибших положили во дворе и прикрыли зелеными ветвями, нарубленными в лесу боевым топором Гавейна. Оливер быстро помолился над ними в знак уважения, но не стал медлить. Все необходимые обряды будут совершены священником и похоронной командой, которая прибудет из Бристоля через несколько дней.

Чтобы увезти тело Эмис, пришлось перераспределить поклажу. Большую часть продовольствия навьючили на гнедого жеребца Гавейна, а поверх тюков посадили щуплого Роберта. Оливер проследил, как Гавейн помог мальчику залезть на рыжевато-коричневый круп. Этим утром Ричард выглядел угрюмым, избегал любых разговоров, однако злость в его душе явно еще не улеглась. Оливер прекрасно понимал его. Оставалось только надеяться, что надежно защищенный бристольский замок и близость родни помогут мальчику прийти в себя.

Кэтрин, судя по словам, которыми он обменялся с ней прошлой ночью, тоже понимала это. К утру ее глаза покраснели и припухли. Оливер сомневался, что только от дыма. По крайней мере, она умела и смогла плакать.

Рыцарь вспрыгнул в седло, наклонился и протянул молодой женщине руку.

– Обопритесь мне на ногу и держитесь за руку, – велел он.

– Я знаю что делать, – отрывисто бросила Кэтрин, подоткнув полу юбки за пояс. – Мой отец и муж были солдатами. Я научилась ездить верхом раньше, чем ходить.

Оливер покрепче сжал губы, чтобы подавить улыбку и удержаться от искушения ответить. Ясно, что эта женщина не любит быть кому-либо обязанной.

Рука, которую она вложила в его, была холодной, огрубевшей от работы, с короткими ногтями. На безымянном пальце блестели два кольца: одно у самого основания, второе чуть выше сустава. Оба золотые, с гравировкой. Судя по всему ее муж был редкой птицей, то есть богатым солдатом. Большинство солдат служат за пищу и оружие. Денег на роскошь им остается немного.

Оливер втащил женщину на спину коня, и она уселась не боком, как сделала бы это леди благородного происхождения, а прямо, как мужчина.

Рыцарь не смог сдержать улыбки, от которой ярко засияли его темно-серые глаза и появились две ямочки на щеках.

Кэтрин сердито уставилась на него.

– Что вас так позабавило?

– Нет, ничего. Я не забавляюсь, а восхищаюсь, – ответил Оливер, по-прежнему широко улыбаясь.

Ее чулки были чудесного фривольного красного цвета и изящно обтягивали щиколотку и икру.

Проследив за взглядом рыцаря, женщина попыталась одернуть подол, но тут же откинулась назад и выпрямилась, недовольно пробормотав:

– Пяльтесь, если уж вам так нравится, только постарайтесь, чтобы глаза не выскочили раньше, чем мы очутимся в Бристоле.

– Спасибо, постараюсь, – серьезно ответил Оливер, нисколько не смутившись. – Виной всему опять восхищение, причем не чулками, хоть они и красивы, а вашей храбростью.

Глаза Кэтрин раздраженно блеснули.

– Не расхваливайте меня, я не лошадь.

Оливер, по-прежнему ухмыляясь, перевел взгляд на уши коня.

– Держитесь за мой пояс, – распорядился он. – Я уже понял, что вы родились и выросли в седле, но если свалитесь, то погубите не только очаровательные чулочки.

Рыцарь спиной чувствовал, что Кэтрин рассердилась еще больше, однако короткая перепалка несколько разрядила мрачную ситуацию, а это было уже неплохо. Рыцарь подобрал поводья, Герой пошел боком и попытался встать на дыбы. Сзади сдавленно вскрикнули, и в его пояс вцепились две руки.

– Вы нарочно! – послышался возмущенный вопль.

– Клянусь, что нет! – запротестовал Оливер, но испортил свое заявление невольным смешком.

Он ожидал, что руки исчезнут, однако они остались. В гробовом молчании маленький отряд выехал из ворот, оставив за спиной обгоревшие развалины Пенфоса.

Сначала Кэтрин сидела позади Оливера и упорно дулась. Рыцарь предоставил ей в этом полную свободу: он не пытался ни развлечь свою спутницу, ни ухудшить ее настроение какими-нибудь колкими замечаниями.

В двенадцати дюймах от глаз молодой женщины в такт хода лошади покачивалась одетая в кольчугу спина. Сквозь звенья виднелся стеганый льняной подкольчужник с темными пятнами от стали. Пояс, за который держалась Кэтрин, был из прекрасно выделанной оленьей кожи с тисненым узором из дубовых листьев. К нему на равных расстояниях крепились оловянные медальоны, какие носят паломники. Кэтрин узнала лодку Св. Джеймса, меч Санта Фе и пальмовую ветвь Иерусалима. Наверное, рыцарь лично побывал во всех этих святых местах, потому что кожу его покрывал загар, который нельзя получить под солнцем Англии.

Гнев молодой женщины начал незаметно проходить. Она поспешно оживила в памяти момент, когда садилась на лошадь. Как расширились глаза рыцаря при виде ее манеры держаться на коне и алых чулок! Губы Кэтрин невольно сложились в улыбку. Ведь действительно забавная ситуация. Левис тоже посмеялся бы. А потом его рука скользнула бы вверх по ее ноге к бедру и… Кэтрин покрепче взялась за красивый пояс Оливера и мысленно дала себе подзатыльник. Алые чулки – это, конечно, хорошо, только подобные мысленные картинки не к месту и не ко времени.

Рыцарь должно быть почувствовал ее движение, потому что слегка обернулся. Кэтрин быстро опустила веки, чтобы не встретиться с ним глазами, поэтому не заметила ни взгляда, каким Оливер еще раз окинул красные чулочки, ни улыбки, которую он постарался согнать с лица, прежде чем снова посмотреть вперед.

Дождь перестал моросить, тучи начали постепенно расходиться. Между ними проглядывало клочками яркое голубое небо. Кэтрин принялась глядеть по сторонам. Многообразие оттенков развернувшейся с началом лета в полную силу зелени буквально ослепляло: каждое дерево радовало своим цветом, а пробегавшие по небу облака делали листву то бледно-золотой в лучах солнца, то темно-изумрудной в отбрасываемой ими тени.

Всплеск голубых крыльев и резкий крик сойки заставили молодую женщину подпрыгнуть. Где-то в лесу выкликала свою подругу кукушка. Монотонное повторение все тех же двух нот навевало сон. Дятел барабанил по стволу ясеня, выискивая под его серой корой насекомых. Кэтрин покосилась на Ричарда. Мальчик подпрыгивал на вьюках за спиной второго рыцаря и тоже, по-видимому, вглядывался в окружающий лес.

Ночью, в темноте, он свернулся калачиком и плотно прижался к ней. Кэтрин долго плакала, стараясь не зарыдать в голос. Она оплакивала и мать, и ребенка. Защищая Эмис перед Оливером, она не сказала всей правды. Эмис действительно заботилась о сыне, но так же, как заботилась бы о щенке или дорогой безделушке. Мальчика ласкали, любили и обнимали, пока ее внимание не отвлекалось на что-нибудь еще – как правило, на очередного мужчину, – и тут же отбрасывали прочь, пока новая игрушка тоже не приедалась. Кэтрин делала все, что было в ее силах, но ее постоянство, похоже, только усиливало разрушительное влияние материнских капризов. Ничего удивительного, что Ричард так сердит.

А в Бристоле их подкарауливает неизвестность в лице королевской родни. Интересно, какой прием ждет там Ричарда и ее… если их вообще ждут. Вполне вероятно, что их просто выгонят, предоставив выпрашивать подаяние среди маркитанок и прочего люда, обслуживающих войска Глостера. Может быть, стоит направиться в лагерь короля Стефана. В конце концов он кузен Ричарда. Да и сама Кэтрин не испытывала к нему никаких сильных чувств: ни неприязни, ни особой преданности. Не так уж важно, кто правит страной. Был бы мир. Перед внутренним взором молодой женщины встали картины вчерашнего побоища, и она покрепче стиснула веки, чтобы избавиться от них. Когда Кэтрин открыла глаза, перед ними заплясали яркие пятна, которые никак не удавалось прогнать из поля зрения. Она с ужасом узнала симптомы приближающейся отчаянной мигрени.

Эта болезнь преследовала ее с момента первой менструации. Она всегда наступала внезапно, но чаще, когда Кэтрин чувствовала себя расстроенной или усталой. Головные боли были настолько мучительны и так высасывали все силы, что она дико пугалась даже первых искорок перед глазами. Иногда в разгар лета ее заставляли впадать в панику замеченные краем зрения блики на воде или солнечные зайчики, потому что вслед за яркими пятнами неминуемо приходила мигрень. Какое облегчение наступало, когда Кэтрин убеждалась в своей ошибке! Но сегодня надеяться на пощаду не приходилось. Пятна слились в одно, закрыли собой все окружающее, а желудок принялся сжиматься при каждом шаге лошади. Боль, пока еще терпимая, лизала лоб, ища, где бы ей угнездиться по-настоящему. Кэтрин закрыла глаза. Яркое пятно почернело, только края его отливали дрожащим серебряным светом. Сердце билось в ушах, и с каждым ударом в мозг впивались раскаленные иглы. Женщина стиснула зубы, но, несмотря на это, рот неотвратимо заполнился слюной.

– Стойте! – прохрипела она Оливеру, сглотнув. – Скорей! Он резко дернул поводья и круто повернулся:

– Какого?..

Но Кэтрин уже соскользнула с крупа серого жеребца и припала к дереву. Ее рвало.

Когда приступ прошел, женщина почувствовала себя немного лучше. Боль проходила над ней волнами, заставляя череп трещать, как будто его било о скалы. Ей удалось только свернуться калачиком и перевести дух.

Оливер, окаменев в седле, не сводил с нее глаз. Уж не зараза ли это, которая перейдет на всех, кто был рядом? Именно так начинается сыпной тиф. Три года назад была вспышка в Яффе, в порту, где собирались крестоносцы. Тогда от этой болезни погибли сотни людей.

– Что с ней стряслось? – голос и расширившиеся глаза Гавейна выдавали тот же страх, который не выразил вслух Оливер.

– Не знаю. Если зараза, то бросать ее здесь уже нет смысла. Мы либо заболеем, либо нет. Все в руках Господа, – раздраженно буркнул рыцарь, сердясь на самого себя, и спешился.

Ричард тоже соскочил с вьюков позади Гавейна и насмешливо сказал:

– Это всего лишь один из ее приступов головной боли. Бояться нечего.

– Один из приступов головной боли? – переспросил Оливер.

При виде того, как мальчик подошел к Кэтрин и обнял ее, ему стало стыдно.

– Они у нее иногда случаются, и тогда ей приходится лежать в темноте. Лекарь говорит, чтобы вылечиться, нужно разрезать живую лягушку и положить ее кишки на лоб, тогда они вытянут все дурные соки. Только Кэтрин ни разу не попыталась это испробовать.

– Ничего удивительного, – скривился Оливер.

Он вернулся к лошади и отцепил от седла сумку из оленьей кожи. Эта потертая, покрытая пятнами сумка сопровождала его во всех походах уже четыре года. В ней хранились жгут, льняные бинты, чтобы перевязывать раны и накладывать шины, небольшие ножницы, иголка и нитки. Были и сухие травы в небольших льняных мешочках. Различить содержимое мешочков можно было по цвету завязывающих их шерстяных ниток.

– Разведи костер, – велел рыцарь Гавейну. – Может быть, ей поможет отвар девичьей ромашки с мятой. По крайней мере так уверяет Этель.

Развязав один из мешочков, он покрошил несколько сухих стебельков и цветочных головок в маленький котелок, который извлек из поклажи, затем ненадолго углубился в лес и вскоре вернулся с пучком лесной мяты. Эта трава тоже очутилась в котелке. Оливер налил туда воды из своей кожаной фляги и поставил котелок закипать на огонь, который Гавейн успел развести, подпалив с помощью кремня небольшую кучку сухих веток.

Кэтрин прислонилась спиной к стволу березы. Тень листвы заставила кожу на ее лице казаться еще зеленее, чем она была.

– И часто у нее бывают эти приступы? – поинтересовался Оливер, когда над котелком стал подниматься пар, а вода приобрела темно-золотистый цвет.

– Не знаю, – пожал плечами Ричард. – Наверное, каждый раз, как начинаются неприятности.

– Священник говорил, что в моей голове сидят дьяволы, – пробормотала Кэтрин, не открывая плотно сомкнутых глаз. – Он все порывался выбить их, но леди Эмис ни разу не дала ему попробовать.

– Когда я был в Риме, один костоправ говорил мне, что лучший способ избавиться от дьяволов в голове – сбрить с нее все волосы и проделать в черепе дыру, тогда демонам поневоле придется через нее убраться, – задумчиво проговорил Оливер. – Я далек от того, чтобы сомневаться в словах ученого человека, но сам всегда предпочитал обходиться отваром ромашки с мятой. Мне это отлично помогает наутро после ночи, проведенной за вином.

Кэтрин слегка содрогнулась, приоткрыла мутные, как со сна, глаза и тщетно попыталась сосредоточить взгляд на рыцаре.

– Если вы только попробуете приблизиться к моей голове, я убью вас.

– Все равно мой нож давно затупился, – весело отозвался тот, снял котелок с огня с помощью сложенного вдвое края плаща и перелил отвар в рог для питья.

Пока Оливер дул на воду и помешивал ее, чтобы побыстрее остудить, Гавейн затоптал огонь и отошел к лошадям.

– Вот, пей.

Рыцарь встал на колени рядом с Кэтрин, протянув ей рог.

Женщина сморщила нос. Пар пах весьма неприятно.

– Вы просто ублюдок, – жалобно прохныкала она, но все же взяла сосуд и поднесла его к губам дрожащими руками, чуть не промахнувшись мимо рта.

Вкус, как и следовало ожидать, был омерзительным. Кэтрин поперхнулась, но все же заставила себя проглотить варево.

– Я знаю, пить довольно противно, но обещаю, что боль станет легче, – в голосе Оливера прозвучал такой оптимизм, что она едва не возненавидела его за это. – Ты сможешь сесть на коня самостоятельно, или мне поднять тебя?

Кэтрин сглотнула. Перед глазами по-прежнему плясали яркие пятна, а питье едва держалось в бунтующем желудке.

– Сама справлюсь, – проговорила она сквозь зубы, усилием воли преодолела полуобморочное состояние, оперлась на предложенную руку, кое-как удержалась на ногах и заковыляла по направлению к серому жеребцу.

Бок лошади показался неприступным утесом. Оливер легко вспрыгнул в седло, едва коснувшись железного стремени. Гавейн с Ричардом уже сидели верхом и ждали.

Кэтрин закрыла глаза, поставила ногу туда, где по ее расчетам должна была быть нога рыцаря, и почувствовала, как мускулистая рука тянет ее вверх. Она плюхнулась на круп, как мешок с капустой, и судорожно вцепилась в пояс паломника, потому что конь испуганно всхрапнул и присел на задние ноги.

Оливер пробормотал коню что-то успокоительное и дал удилами знак трогаться с места.

– Уже не так далеко, как кажется, – заговорил он, обращаясь на этот раз к женщине. – Скоро доберемся до переправы Шарпнес, пересечем реку, а там поскачем прямо к Бристолю.

Кэтрин тихо застонала. В данный момент любое расстояние представлялось ей чем-то нескончаемым.

Они переправились через Северн и, спустя пять часов неторопливой рыси, добрались до города Бристоля. Оливер мог бы очутиться там вдвое скорее, однако заставил себя сохранять терпение. Он грелся в теплых лучах заходящего солнца и рассказывал Ричарду о родне, к которой вез его: Роберте де Кэне, графе Глостере, и его жене, графине Мейбл. Рыцарь описывал роскошь двора и великолепие, которое не так уж давно воцарилось за укреплениями бристольского замка. Мальчик почти не отзывался, но время от времени рыцарь видел поднятые брови или ловил кинутый украдкой загоревшийся взгляд, а это свидетельствовало, что он говорит не только для собственных ушей. Кэтрин спала, прислонившись к его спине. Иногда она слегка всхрапывала, но не проснулась, даже когда Оливер остановился, чтобы сделать несколько глотков воды из фляжки и съесть ячменную лепешку из дорожных запасов. У переправы ее снова скрутило, но уже не так сильно; цвет лица понемногу восстанавливался.

– А Кэтрин позволят остаться со мной? – деловито спросил Ричард, запив последний кусок лепешки водой из фляги Оливера.

– Разумеется.

Мальчик так пристально уставился на него, что рыцарю пришлось перекреститься и поклясться честью.

– Но ведь ты будешь делать то, что прикажут. Оливер прикусил губу.

– Я поклялся служить графу Глостеру и королеве Матильде, поскольку признаю ее законной королевой, но слово, данное твоей матери, в равной степени обязывает меня заботиться о тебе и Кэтрин до тех пор, пока ваша судьба не будет устроена. – Он взял у Ричарда флягу, мимолетным движением пригладил его темные волосы и приторочил почти опустевший сосуд обратно к седлу. – Не волнуйся. Обещаю, что не умою руки, как только мы завидим ворота Бристоля.

Взгляд мальчика не смягчился. Оливер прищелкнул языком, чтобы пустить лошадь быстрее. Прошлой ночью у костра Ричард сказал, что обещать легко. Видно, недаром.

Кэтрин разбудил громкий, проревевший чуть ли не в самое ухо голос:

– Угри из Эйвона, госпожа! Свежепойманные! И часа не прошло!

Она резко открыла глаза и ошарашено уставилась на блестящую скользкую массу в тростниковой корзине всего в футе от ее лица. Хриплый голос принадлежал крепкой женщине, одетой в потрепанное платье из домотканой холстины, которая трясла своим товаром перед всеми прохожими, расхваливая его достоинство. Кэтрин резко выпрямилась и опять ужаснулась. Боль пронзила череп, от вида и запаха рыбы снова замутило.

– Угри из Эйвона, господин! Только что из реки! Женщина бежала рядом со стременем, подсовывая корзину прямо под нос Оливеру.

Кэтрин огляделась, сначала несколько растерянно, потому что никак не могла прийти в себя после сна, но потом до ее сознания постепенно дошло, что они прибыли в Бристоль. Шум и суета портового города, избранного Робертом Глостером в качестве своей резиденции, подействовали на женщину как физический удар. Она потерла лоб. Щека онемела. Прикоснувшись к ней пальцами, Кэтрин почувствовала вмятины, оставленные кольцами кольчуги.

– Найди корзину, в которую их можно положить, и я возьму дюжину, – сказал Оливер торговке и глянул через плечо на свою спутницу. – Проснулась? Как отвар, помог?

– Голова гудит, как колокольня на Пасху, а спать я могла бы еще неделю, – ответила Кэтрин, – но, по крайней мере, хотя бы думать снова можно.

– Сможешь подержать корзину с угрями? Торговка успела вернуться с небольшой тростниковой плетенкой, куда она торжественно поместила двенадцать скользких блестящих рыбин.

– Разве у меня есть выбор? – мрачно поинтересовалась Кэтрин, пока рыцарь расплачивался.

– Ты можешь отказаться.

– Давай сюда! – Кэтрин обреченно возвела глаза к небу и вцепилась в плетенку.

– Бог благослови вас, сэр, и вашу красавицу леди. А уж вкусны эти угри, самому королю впрок пойдут!

Оливер, посмеиваясь, поблагодарил женщину и поехал дальше. Кэтрин старалась не глядеть на покупку и отворачивала голову от запаха.

– Ох уж эти торговки! – мрачно хохотнул рыцарь. – Вечно сболтнут такое, что ни в какие ворота не лезет. Слышала, что она сказала?

Лицо Кэтрин вспыхнуло.

– Да, только она ошиблась.

– В чем ошиблась?

– Мы же не муж и жена.

– Ах это! – Оливер махнул рукой. – Нет, я говорю об угрях. Старый король Генрих умер, проглотив целое блюдо несвежих угрей. Они не просто не пошли ему впрок, а привели к смерти, из-за чего и разгорелась вся эта кровавая война. Можно сказать даже, что из-за блюда с рыбой род Паскалей лишился наследства, поскольку мой брат Саймон потерпел поражение и был убит, поддерживая королеву Матильду.

– И, несмотря на это, вы их все-таки едите? Рыцарь серьезно кивнул, признавая скрытый в словах Кэтрин намек.

– Вообще-то сейчас я купил угрей в подарок другу. Но твоя правда: я их ем, причем с жадностью, несмотря на все связанные с этим блюдом неприятности, которые постигли меня и моих родных. Этельреда так тушит угрей, что равной ей мастерицы не найдется во всех христианских землях. Устоять просто невозможно.

– О! – произнесла Кэтрин.

Она чувствовала облегчение, смешанное с разочарованием. Оказывается, в Бристоле есть женщина, которая заботится о нем и готовит ему. А она-то решила из его слов в Пенфосе, что рыцарь по-прежнему одинок.

Пока маленький отряд двигался по узким улочкам по направлению к замку, вид, звуки и запахи города совершенно поглотили молодую женщину. Последний раз она была в Бристоле с Левисом в первый год семейной жизни. Он купил тогда медный браслет и кусок грубого шелка для вуали. Он поцеловал ее прямо на улице, его темные глаза смеялись, а Кэтрин чувствовала себя счастливейшей из женщин. Теперь она ехала по той же самой улице, подпрыгивая за спиной человека, которого практически не знала, с корзинкой пахнущих илом угрей в руках, с раскатывающейся головой, а тело ее хозяйки, завернутое в одеяло, лежало поперек холки вьючного пони.

Призрак Левиса видел, как она проезжает мимо, но не узнал ее. Не отрывавшая глаз от стен замка и ярких знамен, которые свисали меж его зубцов, Кэтрин сама себя едва узнавала, – разве только по алым чулкам, которые до сих пор вызывающе выглядывали из-под края юбки.