Любовный узел, или Испытание верностью

ГЛАВА 6

В воздухе по-прежнему висел запах гари, но Оливер был почти рад ему, потому что это слегка заглушало вонь от разлагающейся плоти. Разгар лета и открытые раны на трупах невероятно ускорили процесс тления. Впрочем, рыцарь не раз видел нечто подобное за годы своих странствий по Святой Земле.

Погребальная команда работала с закрытыми лицами, а отец Кенрик старался кадить как можно ниже и размашистее. Тошнотворно-сладкий дым ладана разогнал часть мух, но не улучшал общей атмосферы. Оливер велел рыть могилы. До этого он помогал заворачивать тела в льняные саваны. Ни на ком из погибших не осталось никаких украшений. Некоторые тела были без пальцев: если трудно было сорвать кольца, их попросту отрубали.

Когда рыцарь впервые увидел разграбленный Пенфос, ему было не так тяжело, как сейчас: всеобщее тление, тяжелый запах и тишина. Два дня тому назад здесь ярился и прыгал огонь, а среди пожарища нашлись живые. Теперь остались только мертвые, пепел и неприятный долг. По крайней мере, говорил себе Оливер, шагая вдоль уцелевшей ограды, живые были. Если бы Кэтрин с Ричардом в момент нападения не оказались за пределами Пенфоса, они бы тоже лежали среди мертвых тел. Рыцарь быстро отогнал от себя эту воображаемую картину и представил стоящую во внутреннем дворе бристольского замка Кэтрин такой, какой она говорила с ним: голова слегка наклонена вбок, взгляд зеленых глаз недоверчив.

В течение пяти лет после смерти Эммы в жизни Оливера было мало женщин. Чтобы пересчитать встречи, хватило бы пальцев одной руки, причем инициатива всегда принадлежала им. Впервые после смерти Эммы он попытался сделать первый шаг сам и даже немного обрадовался встреченному отпору. Кэтрин выставила против него щит, который заставил вовремя остановиться. И добиться, чтобы щит этот слегка опустился, будет, пожалуй, не легче, чем открыть ворота своей душевной крепости, чтобы впустить в нее молодую женщину. Оливер немного завидовал мужчинам типа Гавейна, у которых был огромный опыт общения с женщинами и которые спокойно могли подхватить на выбор любую юбку.

В первые дни вдовства он даже подумывал о том, чтобы уйти в монахи. Брат отговорил его от этого порыва под предлогом, что характер не позволит Оливеру запереться в келье. Чтобы стать монахом, мало надеть на себя власяницу и выбрить тонзуру, сказал он тогда. Боже, да если бы все мужья, у которых жены умерли при родах, шли в монастырь, то тонзуры носили бы половина мужчин Англии.

Некоторое время спустя Оливер признал, что Саймон был прав, хотя в тот момент корил брата за отсутствие чуткости и за чинимые препятствия. Компромиссом стало путешествие в Святую Землю. Рыцарь коснулся пояса и почувствовал под пальцами оловянные бляхи, которые служили доказательством и одновременным напоминанием о времени, проведенном в странствиях. За это время растерянный мальчик превратился в мужчину или, по крайней мере, нарастил на себе твердую броню, которая скрыла мальчика от всех, кроме самого Оливера.

Рыцарь дошел до сорванных ворот, скользнул глазами вдоль изрезанной колеями дороги и остановил взор на зеленой глубине леса. Ветерок слегка шевелил с легким шорохом листву. Саймон пал в битве, его жена умерла от горячки, в фамильном замке, который принадлежал роду Паскалей еще до прихода Вильгельма Завоевателя, сидит чужак. Оливер – последний Паскаль. Долг перед мертвыми иногда тяжелее, чем обязательства перед живыми.

Рыцарь недовольно передернул плечами и собрался вернуться к месту, где рыли могилы, но в этот момент уловил краем глаза какое-то движение.

– К оружию! – проревел он через плечо копающим могилы солдатам.

Все сразу смешалось. Люди побросали лопаты и схватились за оружие. Оливер тоже обнажил меч и попятился к воротам, быстро и тяжело дыша.

Из леса по дороге двигался отряд, состоящий из конных и пеших. Сталь со свистом вылетела из ножен, щиты поднялись в боевую позицию. Рыцарь быстро прикинул, что людей в отраде не больше, чем у него, но у наступающих преимущество в лошадях.

– Стоять, именем Роберта, графа Глостера, которому принадлежит эта земля! – крикнул Оливер.

– В эти дни земля принадлежит тому, кто ее захватит, – насмешливо проговорил главарь, однако остановил своего породистого скакуна.

Левый бок вояки прикрывал новый щит с широкими красными полосами по синему полю, в правой руке он держал длинное копье.

Не отрывая от пришельца глаз, Оливер махнул рукой через плечо:

– Можешь попробовать захватить шесть футов земли себе на могилу.

– Шесть футов? – главарь усмехнулся и поднял копье. – Плохая плата за спасение твоей жизни на дороге в Иерусалим, Оливер Паскаль. Или ты предпочитаешь забывать старую дружбу и связанные с ней долги?

Оливер недоверчиво уставился на своего противника.

– Рэндал? – проговорил он наконец, извлекая имя из глубин памяти. – Рэндал де Могун?

– А, вспомнил-таки?

Главарь сунул копье в руку одному из своих подчиненных и легко соскочил с седла. На его плечах была дорогая серая мантия, отороченная беличьим мехом и сколотая серебряной брошью уэльской работы.

– Отзови своих псов и спрячь меч. Тебе же совсем не хочется драться.

Меж густых черных усов и бородой сверкнули в ухмылке белые зубы.

– Я бы на твоем месте не рискнул проверять, – парировал Оливер, однако махнул своим людям, чтобы те вернулись к скорбной работе, и вложил меч в ножны. Расслабляться, правда, не стал. Рэндал де Могун, конечно, спас его от верной смерти от рук разбойников и почти шесть месяцев они вместе шли по дорогам паломников, но относился Оливер к нему всегда с прохладцей.

– Что ты делаешь в этих краях?

Рэндал снял шлем и знаком велел своим спутникам спешиться. Его волосы были влажны от пота, лоб блестел.

– Направляюсь в Бристоль, чтобы предложить свои услуги. Что здесь случилось? – он кивком указал на бывшее поместье.

– Проехала банда странствующих наемников, – ответил Оливер, сурово посмотрев на людей де Могуна. «Направляюсь» было сказано слишком поверхностно, скорее подходило слово «пробираюсь» или «подбираюсь». Рэндал де Могун был из людей, которые не упустят ни одной подвернувшейся им возможности. Судя по одежде и силе отряда, совсем недавно ему повезло. – Они перерезали всех, кого нашли, разграбили все, что можно, остальное сожгли.

Рэндал прищелкнул языком, покачал головой и пробормотал:

– Безбожное деяние. Мир полыхает, Оливер. Сказано было правильно, но без тени чистосердечия.

– Да, безбожное деяние, – повторил Оливер. – Откуда путь держите?

Рэндал раздраженно передернул плечами.

– Мы служили за пределами спорных территорий, но жалование платили нерегулярно, поэтому пришлось бросить. Идет молва, что граф Роберт лучше обращается со своими войсками.

– Мне сдается, что платили вам неплохо.

– Перед уходом мы силой заставили Его Высочество открыть денежный сундук, да и по дороге кое-что подзаработали, – фыркнул Рэндал, подошел к Оливеру поближе и слегка ущипнул его за мускулы. – Ты велел мне стоять именем Роберта Глостера. Выходит, уже на службе?

Оливер неохотно кивнул.

– Ха! Тогда ты можешь дать мне рекомендацию. Тебе по собственному опыту известно, какой я боец, а со мной еще и отряд из двенадцати человек. Обученные, храбрые солдаты, готовые действовать по его приказу.

Оливер знал, что граф Роберт охотно принимает на службу таких, как Рэндал де Могун. Опытные воины с хорошим вооружением ценились, но найти их было непросто, поскольку они предлагали свои услуги тому, кто больше заплатит. Кроме того, хоть де Могун не вызывал у Оливера теплых чувств, этот человек действительно спас ему жизнь.

– Я буду счастлив рекомендовать тебя графу Роберту, – сказал он холодно и добавил, отступив от ворот и сделав рукой приглашающий жест: – Заводи людей за частокол.

Рэндал живо повернулся к своей лошади, и тут Оливер добавил:

– В знак доброй воли и ради того, чтобы побыстрее покинуть это место, твои люди могли бы помочь моим похоронить мертвых.

Темные глаза де Могуна сузились, белозубая улыбка несколько уменьшилась, однако не исчезла:

– Почему бы и нет? – Он повернулся к своим спутникам. – Это самое меньшее, что мы можем, верно, парни?

– Итак, ты остался в Святой Земле еще на два года? – Рэндал присвистнул. – Я бы сказал, что такого покаяния хватит на десять жизней.

Оливер мрачно улыбнулся, не отрывая глаз от парома, который приближался с другого берега реки. Закат окрасил ленту Северна в цвет меди. На поверхности воды плясала мошкара, время от времени плеснувшая рыба пускала по ней белые круги. После запаха и вида смерти речной покой и ароматы казались нелепыми, неуместными, однако успокаивали.

– Кающийся наконец вернулся домой, – проговорил рыцарь, обращаясь скорее к себе, чем к де Могуну. – В Риме, в Компостеле, в Антиохии, в Назарете и в Иерусалиме мне не приходилось ходить по земле, по которой я ступал вместе с Эммой.

Короткое фырканье де Могуна без слов выразило то, что он думает о таких доводах.

– Я не все время простоял на коленях. В Иерусалиме я пошел на службу к королю Фальку и присоединился к его свите, – добавил Оливер, словно бы оправдываясь, и тут же в раздражении крепко сжал губы. Он не обязан давать Рэндалу никаких объяснений, а тем более оправдываться.

Де Могун снова ущипнул его за мускул. Оливер вспомнил, что таков один из раздражавших его солдатских обычаев в ту пору, когда они были в Святой Земле.

– Это уже больше похоже на дело, – заявил Рэндал. – Много ли сражений ты видел?

– Достаточно, – Оливер указал на небольшой шрам вдоль челюсти – Один тип попытался побрить меня кривой саблей.

Он не добавил, что это произошло в пылу безобразной трактирной ссоры.

– Что же, неплохо. Ты всегда был не дурак подраться, Паскаль, – ухмыльнулся де Могун.

Оливер не усмехнулся в ответ. Рэндал прав. Может быть, именно поэтому они и не расставались в течение шести месяцев. Схватки позволяли выпустить гнев, кипевший в его груди из-за смерти Эммы, и еще он немного надеялся, что удар арабского клинка позволит присоединиться к ней. Глупо, разумеется, и по-мальчишески, но в то время это казалось простым выходом.

– А как насчет женщин? Милуешься, небось, с маленькой плясуньей?

Оливер смотрел на паром и от всей души желал, чтобы паромщик поскорее причалил к их берегу.

– С чего ты взял?

– Не будь животным. Валяй, рассказывай.

– Я не могу сообщить тебе ничего нового. Сам все прекрасно знаешь.

Оливер поднялся, чтобы заняться своей лошадью. Паром, слава Богу, был уже близко.

– Ну и хорошо. А как насчет женщин в Бристоле? Хватит их для моих людей? Мне не хотелось бы, чтобы они дрались за очередность.

Оливер с трудом сдержал гримасу отвращения. Он обязан этому человеку жизнью. Кроме того, де Могун оказал существенную помощь в погребении и сделал это охотно.

– Там есть женщины, – заверил он Рэндала, подумав об окраинах лагеря, где девки предлагали себя за хлеб. – Найдешь все, что требуется.

Де Могун опять ущипнул Оливера за плечо.

– Фортуна покровительствует смелым, а?

Вместо ответа Оливер взял серого, который между делом пасся на берегу, за повод и повел к воде. Свои мысли о судьбе и о том, кому покровительствует фортуна, он оставил при себе.

Ричард тихо стоял рядом с Кэтрин, когда тело его матери, завернутое в саван, опускали в могилу. Он кинул вместе с остальными ритуальную горсть земли, а под конец церемонии положил на могилу венок из левкоев, который дала ему Кэтрин, вытер пальцы о тунику и резко пошел прочь.

Кэтрин смотрела на мальчика, сжав губы и с тревогой в глазах, потому что не знала, как до него достучаться. Эта часть жизни кончилась, но не завершилась, и, пока этого не произойдет, Ричард не будет знать покоя. Молодая женщина бегом догнала его, обняла за плечи и пробормотала:

– Все в порядке. Я понимаю.

– Нет, не понимаешь! – Ричард покачал головой и топнул.

– Тогда расскажи, и я пойму.

Мальчик поднял на нее потемневшие от горя глаза:

– Я не могу.

– Ладно. Я выслушаю тебя, когда сможешь, – мягко сказала Кэтрин.

Мгновение Ричард боролся с собой, его горло дрожало, затем мальчика прорвало:

– Я хотел, чтобы они умерли. Я видел, как они пошли вместе в спальню и поставили собаку караулить дверь, и я пожелал им смерти. А потом пошел в лес, чтобы потренироваться в стрельбе из лука, а когда вернулся, там были солдаты. Это все из-за меня.

– Ох, Ричард, дорогой мой, конечно, нет!

Кэтрин испугалась, потому что слишком хорошо понимала его вину. Если бы она сама не повернулась спиной к Левису в то последнее утро и не лишила его поцелуя, может быть, он бы жил до сих пор. Молодая женщина знала, что это глупая мысль, однако от нее невозможно было избавиться в минуты грусти. Она еще крепче обвила плечи ребенка рукой.

– Если бы желания могли вредить людям, то мир опустел бы. Сколько раз ты говорил мне «черт тебя побери», когда был в плохом настроении или за моей спиной? Уж я знаю, – добавила она с улыбкой, несмотря на болезненно сжатое горло. – Но я же никуда не исчезла, верно?

– Да, но…

– Никаких но. Я знаю, что ты не любил некоторых «друзей» мамы, но у тебя не больше возможностей наслать на людей смерть простым желанием, чем… чем вот у этой кучи навоза встать на ноги, начать двигаться и говорить!

Ричард скривился и вырвался из объятий.

– Но я же желал им смерти!

– Так покайся священнику и больше об этом не думай. Если ты хочешь объяснить все маме, попробуй помолиться на ее могиле. Я уверена, что она услышит тебя.

Мальчик задумался.

– Ты так считаешь?

– Я уверена, – веско подтвердила Кэтрин.

– А можно я сделаю это прямо сейчас?

Кэтрин остановилась и повернулась так, чтобы они оказались лицом к кладбищу.

– Чем скорее, тем лучше. Хочешь, я пойду с тобой? Ричард покачал головой.

– Я хочу быть один.

Молодая женщина смотрела, как он идет обратно, крепко сжав губы, чтобы не дрожал подбородок. Издали его фигурка казалась еще меньше и уязвимее. Кэтрин очень хотелось кинуться за мальчиком, заключить его в объятья, но она сдерживала себя, уважая гордость и желание ребенка. Странно и печально, но сейчас впервые в жизни мать принадлежит только ему.

Минуты, которые Ричард провел на могиле Эмис, стали для него переломными. Этим вечером, когда женщины готовились ко сну, он казался спокойным и просто усталым, а не падающим от изнеможения, как в прошлый раз. Однако Кэтрин все же дала ему питье Этельреды, после того как уложила на тюфяк под льняную простынь и тканое одеяло.

– Никаких снов! – пообещала она, скрестив пальцы за спиной и стараясь не думать о том, как поведут себя женщины графини, если им придется не спать вторую ночь подряд.

Ричард вернул ей чашу и откинулся на подушку.

– А завтра я смогу лечь с Томасом в комнате оруженосцев? Томас говорил, что можно.

Кэтрин пригладила темные волосы на лбу мальчика и тихо спросила:

– Ты, кажется, подружился с ним, да?

– Завтра он собирался научить меня бросать копье, – довольно сообщил Ричард, но молодая женщина тут же заволновалась:

– Сам?

– Нет, мы будем с другими оруженосцами и с одним из солдат графа. Можно я пойду? – заволновался уже Ричард. – Мне ведь не придется оставаться со всеми этими женщинами?

Кэтрин не знала, сердиться ей или умиляться. Настоящий мужчина, подумала она с завистью. Если бы ей довелось родиться мужчиной, она бы тоже могла сменить духоту женских покоев на свободу поля, чтобы поучиться бросать копье. По крайней мере, мальчик займется делом и потренируется.

– Конечно, – сказала Кэтрин с улыбкой. – Тебе совершенно незачем оставаться.

– А я буду ночевать с оруженосцами?

– Нужно спросить позволения графа и графини, но я не думаю, что они станут возражать. Завтра узнаю. А теперь пора спать.

Кэтрин поправила одеяло, еще раз пригладила волосы мальчика и пошла сама готовиться ко сну. Ричард захрапел раньше, чем она успела снять пояс и платье.

– Слава Богу, – сказала Эдон, ласково посмотрев в его сторону. – Будем надеяться, что он крепко проспит всю ночь.

– Этельреда обещала, что зелье избавит его от кошмаров.

– Значит, так и будет. Может быть, она и похожа на ведьму, но зелья варит отменно. Хочешь, я расчешу твои волосы?

На языке Кэтрин вертелось, что она и сама справится. С тех пор как погиб Левис, никто не касался ее волос. Левис любил расчесывать их и рассыпать по своим изящным смуглым рукам. А Кэтрин душила их розмарином и жасмином, украшала пряди яркими лентами и повязками.

– Как хочешь, – произнесла она.

По крайней мере, волосы чистые. Перед похоронами Эмис молодая женщина выпросила небольшую баночку душистого мыла графини, достала на кухне бочонок теплой воды и вымыла себя с головы до ног. В знак почтения к умершей, объяснила она остальным, но на самом деле в этом крылось нечто большее: очищение, почти новое крещение перед новой жизнью.

Развязав кожаный ремешок у основания косы, она пальцами распутала пряди и затихла, предоставив Эдон делать все остальное.

– Твои волосы красивые, почти черные, – заметила Эдон, проводя по ним сверху вниз гребнем. – Если бы мои так блестели!

Она потрогала свой локон и добавила:

– Впрочем, я зря жалуюсь. Мои волосы светлые, а этот цвет воспевают все трубадуры. Джеффри говорит, что мои кудри напоминают ему колышущееся под ветром хлебное поле. – Тут Эдон слегка встряхнула волосами.

Кэтрин вспомнила, что Левис сравнивал ее пряди с черным шелком, но промолчала. Ей совершенно не хотелось сопоставлять покойного мужа с совершенством по имени Джеффри. Кроме того, в соответствии с романтическим идеалом красоты женщины действительно должны иметь волосы цвета пастернака, бледно-голубые глаза и дивный, как клеверное поле, характер. Не обладая ни одним из этих достоинств, Кэтрин давно научилась жить с тем, что у нее есть, и никому не завидовать.

И все же приятно, когда тебе расчесывают волосы, поэтому, когда Эдон кончила, Кэтрин охотно оказала ей ту же услугу.

В другом конце комнаты Рогеза де Бейвиль и другая молодая женщина занимались тем же самым, шепчась и хихикая.

Эдон кинула взгляд в их направлении и тихонько произнесла, отклоняясь назад вслед за гребнем:

– Говорят, что у Рогезы есть любовник среди рыцарей замка, но никто не знает его имени. Я спрашивала у Джеффри, только он ответил, что не занимается женскими сплетнями.

– Нет, конечно, – сухо отозвалась Кэтрин.

– Интересно, кто бы это мог быть. – Эдон прикусила полненькую нижнюю губку. – До прошлого года она была помолвлена, но жених перешел на другую сторону и женился на ком-то из окружения Стефана. Как бы она ни пыжилась, у нее совсем маленькое приданое.

Кэтрин с неудовольствием отметила про себя, что ее забавляют эти подробности о доходе Рогезы. Атмосфера женских покоев, пропитанная сплетнями, уже оказывала свое заразное влияние.

– Все, – сказала она, последний раз проведя гребнем по волосам и почти грубо сунув его в руки Эдон.

Но блондинка, похоже, не обратила на это внимания. Она спрятала гребень в личный ларчик из резной березы и продолжила:

– Ты видела, как старая Этельреда дала ей фляжку? Каждому ясно, что это – любовный напиток. Старуха снабдила им чуть ли не всех женщин в замке.

Кэтрин покачала головой.

– Мне бы не захотелось мужчину, которого я должна поить любовным напитком, чтобы он пожелал меня.

Эдон слегка покраснела, заставив Кэтрин заподозрить, что ее наперсница плеснула-таки немного колдовства в вино Джеффри Великолепного. Молодая женщина невольно подняла руку и дотронулась до шнурка на шее. Женская магия. Дева, Мать и Старуха.

– Я устала, – капризно заметила Эдон и выгнула спину. – Господи, как сегодня ноет спина. Мне следовало кончить шитье пораньше. Незачем было столько сидеть.

– Тогда ложись поскорее, – наставительно произнесла Кэтрин, стараясь, чтобы в голосе не проскользнуло раздражение. – Спасибо за то, что ты мне сегодня так помогла.

Она действительно была благодарна за помощь, только Эдон совершенно напрасно думает, что ее спина разболелась из-за долгого сидения. Все женщины на последнем месяце беременности страдают от болей в спине. Не надо быть искусной повитухой, чтобы знать то, что известно всем.

Эдон улыбнулась ей, скривила губки и, потирая спину, отправилась к своему тюфяку. Кэтрин подняла уголок одеяла и забралась под него. Лен слегка царапал кожу, от подушки шел кисловато-затхлый дух, несколько перебиваемый ароматом сухой лаванды. Это не дом, уныло подумала молодая женщина, она никогда не сможет освоиться здесь, и все же, закрыв глаза и засыпая, она так и не смогла припомнить места, где она могла бы освоиться. Разве что Пенфос, но его, как и остальной прошлой жизни, больше не существовало.

И снова ночь была разорвана воплем, который заставил всех проснуться. На этот раз кричал не Ричард, а Эдон. Она орала от боли, широко раскрыв рот, а ее сорочка вымокла от отходящих вод.

– Господи, помилуй нас, – сказала дама Альдгита, самая старшая среди женщин, – ее схватки пришли рано.

Графиня в этот час уединилась со своим супругом, поэтому сообщить ей о происходящем было невозможно.

– Я не хочу ребенка! – вопила Эдон. – Это больно, больно!

Последнее слово потонуло в истеричном визге. Блондинка упала на спину, обхватив себя руками за тугой живот, и забарабанила пятками по матрасу.

– Хочешь или не хочешь, но ты рожаешь, дитя мое, – заметила Альдгита и повернулась к остальным женщинам, которые собрались вокруг кровати с огромными от ужаса глазами. – Не толпитесь здесь, как овцы. Зажгите огонь, нагрейте воду и найдите какие-нибудь старые льняные тряпки.

Рогеза кинула на Альдгиту убийственный взгляд и уплыла, встряхнув густыми рыжими волосами.

– Я схожу за госпожой Этельредой, – пробормотала Кэтрин и начала быстро одеваться.

Взяв чей-то плащ, она накинула его на плечи, прикрыла волосы шалью и выбежала из комнаты.

Только спустившись в зал, она сообразила, что не знает, где искать старую повитуху. Где-то в лагере. Остальные женщины тоже вряд ли знаки, поэтому возвращаться обратно не имело смысла. Кстати, ни одна приличная женщина не выйдет за дверь без сопровождения. Мысль о том, что придется очутиться между солдатами и всеми, кто крутится между палаток, заставила Кэтрин на мгновение остановиться, однако Этельреду следовало вызвать во что бы то ни стало.

Она приблизилась к часовому в зале и рассказала о своем затруднении.

Стражник сузил глаза, оглядел молодую женщину с ног до головы, затем зашагал туда, где спали у огня, закутавшись в плащи, остальные рыцари и пнул одного из них.

– Эй, Джеф, твоя женушка решила рожать. Возьми девчонку и сходите за повитухой.

Молодой человек сел, зевнул и протер глаза. У него было очень простое, но с правильными чертами лицо и густые, спутанные со сна светлые кудри. Когда мужчина поднялся, оказалось что он немногим выше среднего роста, крепкого телосложения и со слегка кривоватыми короткими ногами. Кэтрин немедленно прониклась к молодому человеку симпатией. Истинное совершенство Эдон оказалось вполне обычным юношей, которого не в меру пылкое воображение жены наделило чертами Адониса. Спотыкаясь о других спящих и торопливо застегивая на себе пояс с мечом, он приблизился к Кэтрин и встревоженно осведомился:

– Эдон… с ней все в порядке?

– Конечно, – ответила она и молча покаялась перед Господом во лжи. – Просто ей необходима повитуха, и мне нужно найти ее.

Он с грохотом уронил ножны, чертыхнулся, поднял и снова завозился с застежкой, дав Кэтрин возможность еще раз подивиться тому, с каким удовольствием люди впадают в самообман.

– Но ведь это слишком рано, не так ли? – Все еще оправляя на себе пояс, молодой человек вышел вслед за ней в летнюю ночь.

– Дети приходят, когда захотят, – уклонилась от ответа Кэтрин. – На последнем месяце трудно назвать точные сроки.

– Ей очень больно?

– Немного ноет спина. Ты знаешь, где найти матушку Этельреду?

Мужчина кивнул и быстро повел ее через двор в явной тревоге. Почитание, с которым Эдон относилась к мужу, безусловно было обоюдным, и Джеффри Фитц-Мар считал свою жену прекрасной, лишенной любых недостатков леди, обитающей в башне из слоновой кости. Может быть, это помогало им жить.

Джеффри вывел Кэтрин во второй двор. В кострах тлели красные угли, некоторые люди еще не спали. Плакал капризный младенец, гремели в деревянном кубке кости, с плеском переливалось вино из фляги в рог. Под одеялом шевелились две фигуры, одна из них слегка постанывала при каждом направленном вниз движении.

Джеффри прокашлялся и потянул Кэтрин в сторону от занимающейся любовью пары.

Они подошли к костру Этельреды. Старуха пока не собиралась ложиться. Она энергично толкла в ступе сухие листья, но сразу же отложила пестик, как только увидела молодую женщину и ее спутника. Кэтрин еще не успела сказать, в чем дело, а повитуха уже тянулась за сумкой и плащом.

– Дети всегда приходят среди ночи, да, – проговорила Этель, подтолкнув Джеффри локтем. – Помяни мое слово: ты увидишь первенца задолго до следующих сумерек. Потише, молодой человек. Мои ноги не такие прыткие, как твои.

Женщины оставили совершенно растерянного и взволнованного Джеффри в зале, а сами стали подниматься по крутой лестнице в женские покои. Этель часто останавливалась, чтобы передохнуть, ругая свое слабнущее тело.

– В былое время я взлетала вверх, как лань. Пора, и давно пора, чтобы кто-нибудь помогал мне, – пропыхтела она, порылась в сумке, откупорила маленькую фляжку и сделала несколько глотков – Ландыш. Когда помогает, когда нет. Пошли, девочка, мы поможем малышу появиться на свет.

Кэтрин не понравилось слово «мы», но она промолчала и проводила Этельреду в женский покой.