Любовный узел, или Испытание верностью

ГЛАВА 8

Обе просьбы, с которыми Оливер обратился к графу Роберту, были приняты благосклонно.

– Я сам собирался чуть погодя отправить паренька к остальным мальчикам, – сказал граф. – Раз он готов перейти к ним немедленно, это свидетельствует в пользу его душевных сил. Заодно получит собственные обязанности, вместо того, чтобы выполнять половину работы разбойника Томаса. Я заметил, – добавил он, скривив губы.

Оливер опять очутился в покоях графа. Рыцарь держался спиной к фреске на стене, но чувствовал, что она давит ему между лопаток.

– Да, милорд.

Роберт наклонил голову и продолжил:

– Похоже, что ты добровольно взял под свою защиту как мальчика, так и женщину. Я видел, что ты сидел рядом с ней за завтраком.

Его взгляд скользнул от Оливера к графине, которая сидела в оконной нише с шитьем на коленях и спящей рядом маленькой собачкой с шелковистой шерстью.

– Она отвела меня на могилу Эмис де Кормель. Я обещал, что не брошу ее и ребенка после того, как доставлю их в Бристоль.

– Похвально, – буркнул граф.

– Не благодаря ли вашему содействию, рыцарь, наша повитуха приняла Кэтрин под свое крылышко? – подала голос из своего уголка графиня. – Ведь она служила вашему роду, я не ошибаюсь?

Оливер вздрогнул:

– Миледи?

Карие глаза Мейбл широко раскрылись:

– Я полагала, что инициатива исходит от вас. Разве не так?

– Миледи, я не знаю, о чем вы говорите – Совершенно сбитый с толку Оливер развел руками. – Она сказала мне только, что у нее появились женские дела, чтобы занять время. Я решил, что речь идет о шитье или ткацком станке.

Мейбл прищелкнула языком.

– Значит, она не сообщила, что собирается учиться на повитуху под руководством матушки Этельреды? Я позволила Кэтрин оставаться в женских покоях или спать в зале, как она пожелает. Кроме того, я обещала ей, что Этельреда получит одно из постоянных помещений у стены внутреннего двора, вместо того, чтобы жить в палатке, как до сих пор.

Оливер покачал головой.

– Она не сказала об этом ни слова, – раздался в его ушах собственный спокойный голос, тогда как в душе царило полное смятение. Теперь понятно, почему она тогда отвела глаза и ограничилась словами «женские дела».

– Ах, да, это же было до того как она обратилась ко мне за разрешением. Возможно, молодая женщина решила ничего не говорить, пока его не получит.

– Да, миледи, – проговорил Оливер.

Ему пришлось изо всех сил сжать зубы, чтобы сохранить приличия.

– Вам это не нравится, рыцарь? – Графиня изучающе посмотрела на него. – Матушка Этельреда спасла жизнь сыну Эдон Фитц-Мар, а Кэтрин оказала ей весьма умелую помощь. Она будет прекрасной повитухой, гораздо лучшей, чем рукодельницей. Кроме того, она молода и сильна. А здоровье матушки Этельреды, увы, ухудшается.

– Да, миледи, вы совершенно правы, – вежливо заметил Оливер и попытался разжать стиснутые кулаки. – Я просто удивился, вот и все.

Он поскорее обратился к графу, чтобы не выдать всей силы своего неудовольствия:

– Остался еще вопрос об упомянутом мной воине – Рэндале де Могуне – и его отряде.

Графиня еще немного понаблюдала за Оливером со спины и снова принялась шить, ее поджатые губы выражали задумчивость.

Взгляд графа Роберта тоже выражал задумчивость, но относилась она к теме, поднятой Оливером.

– Ты его рекомендуешь?

– Да, милорд. Я впервые познакомился с ним много лет назад, когда мы оба были в Святой Земле. Это не полуобученный фламандец и не зеленый юнец, жаждущий славы, а опытный воин из числа тех, которых вы охотно принимаете.

– Он надежен?

Оливер поколебался, затем ответил:

– Да, милорд. До тех пор, пока ему платят.

– Понимаю. – Граф провел ладонью по изящной темной бородке. – Откуда он пришел?

– Он сказал только, что это было по другую сторону границы и что ему и его людям не платили должным образом. Полагаю, что он служил какому-нибудь барону из окружения Стефана.

– Это не тот довод, чтобы принять его к себе.

– Весьма вероятно, милорд, что у него есть сведения, которые окажутся вам полезны, – проговорил Оливер, едва скрывая нетерпение.

Приводить другие доводы в пользу де Могуна рыцарь не собирался. Долг – долгом, но они никогда не были особенно близки, кроме того, у него появилась другая забота, не имевшая отношения к рекомендации старого знакомого, с которым он давно расстался.

Роберт немного подумал, потом щелкнул пальцами.

– Очень хорошо. Приведи его под вечер на тренировочную площадку во дворе, и я посмотрю, на что он годен. Если это действительно хороший боец, то приму на службу.

– Да, милорд, спасибо.

Оливер получил разрешение уйти, поклонился и направился в зал. Его ноги двигались независимо от кипевших в голове мыслей. Кэтрин пошла в учение к Этель, и графиня одобрила это. Этель всегда подумывала о молодой женщине, которая займет ее место, но Оливер почти не обращал внимания на ее ворчание и намеки, отлично зная, что старая повитуха живет только за счет своего дела и гордости искусством. Когда требовались ее услуги, воля пересиливала слабость тела. Ему и в голову не могло прийти, что Этель выберет Кэтрин, когда были и другие женщины, уже освоившие основы ремесла, которым она могла бы передать свои знания. Догадайся он об этом заранее, то уж нашел бы способ расстроить все это дело, хотя сердиться было гораздо легче, чем разбираться, откуда взялся гнев.

Кипя от негодования, рыцарь направился прямо к Этель, но ее костер погас, и никто не видел старую женщину с середины утра. Ни в одном из помещений, лепившихся к внутренней стене двора, ее тоже не было. В дурном расположении духа Оливер приступил к исполнению своих дневных обязанностей, первая из которых заключалась в том, что ему надлежало спуститься к причалу, пересчитать бочки с вином и сопроводить груз в крепость.

Гавейн в отличие от Оливера пребывал в отличном настроении. Он насвистывал какую-то мелодию, в глазах плясали черти.

– Женщины, – говорил он с широкой ухмылкой. – Они брыкаются, пока не отстанешь, а затем внезапно проявляют благосклонность.

– Женщины, – коротко бросил Оливер, – не стоят хлопот, которых на них тратишь.

– Смотря какая женщина. Та, которая у меня сейчас, можно сказать, приносит сплошные хлопоты. – Гавейн опять ухмыльнулся. – Но я всегда готов уделить ей часок времени в пустом стойле.

Оливер недовольно фыркнул.

– Ты о всех женщинах судишь по готовности залезть в пустое стойло и задрать юбки.

– Лучше так, чем вообще не обращать на них внимания и хмуриться, как грозовая туча, – пожал плечами Гавейн, затем склонил голову набок и добавил: – Это все девчонка, которую мы спасли, да? Залезла тебе под кольчугу и щиплет, как грубая рубашка.

Оливер только рыкнул в ответ. Гавейн улыбнулся еще шире.

– Тут только одно лекарство, – весело заметил он. – Дать подержать себя за яйца, а можно и за весь пах.

Оливер закрыл глаза и сглотнул. Бить своего напарника посреди бристольской улицы – это неминуемый скандал и лишнее беспокойство графу; во всем, что касалось приличий, совесть Оливера была гораздо более чуткой, чем у Гавейна. Он поднял веки и смерил своего спутника взглядом, исполненным ледяной ярости:

– Жаль, что твои мозги расположены ниже пояса. Ты просто не можешь ими не брызгать.

– Мои мозги работают идеально, – парировал Гавейн, продолжая в том же духе. – Уж им-то не грозит засохнуть от бездействия.

Оливер предпочел промолчать. Он прекрасно понимал, что подобная перебранка может зайти слишком далеко. Разделать Гавейна под орех легко, но ему совершенно не улыбалось, чтобы точно так же обошлись с ним самим.

Кэтрин действительно колола Оливера под кольчугой, как грубая рубаха, но он совершенно не собирался заваливать ее на спину в ближайшем стойле. Ему хотелось говорить с ней, следить за сменой выражений в ее глазах, наблюдать, как морщится носик, когда она улыбается. Ему хотелось защитить ее от любых бед, и пусть будет свободной и независимой, с воинственно задранным подбородком и алыми чулками, выглядывающими из-под подола. И ему совершенно не хотелось, чтобы она стала повитухой. Душу Оливера раздирали противоречия. Он постарался отвлечься, сосредоточившись на исполнении задания.

Доставив вино в замок графа Роберта и передав его по назначению, Оливер снова вышел на внутренний двор и направился к деревянным помещениям, выстроенным вдоль его стен. Громкий рев осла привел его к самому дальнему из них. Утром это помещение было занято кучей соломы и тремя овцами, предназначенными на убой, теперь здесь разместилась Этельреда со всем своим скарбом. Старая повитуха показывала молодому солдату, где рыть яму для огня, а Кэтрин снимала со спины ослика тюфяк и одеяла.

Оливер закусил губы. Значит, это правда. Он немного надеялся, что не совсем верно понял утренний разговор, но приходилось верить собственным глазам. Кэтрин с трудом втащила в помещение неудобную поклажу и принялась устраивать постель. Этель оторвала глаза от будущей ямы и встретилась со взором Оливера. По губам старухи промелькнуло что-то похожее на улыбку, но она тут же спрятала ее, повернувшись к Кэтрин и что-то пробормотав ей. Молодая женщина выпрямилась, пристально посмотрела на рыцаря, затем положила руку на рукав Этель, тоже что-то сказала и вышла из помещения к нему.

Оливер широко расставил ноги и расправил плечи. Сине-зеленое нижнее платье облегало ее тело. На груди еще виднелось небольшое пятнышко от просочившейся сквозь верхнюю одежду жидкости из корзины для угрей. Прядка темных волос выглядывала из-под скромного шарфа, пришедшего на смену более пышному плату, а щеки разгорелись от движения. Полные губы, сверкающие зеленые глаза, воинственно вскинутый подбородок – все было так, как он представлял себе. Рыцарь окончательно расстроился.

– Графиня сказала мне, что тебе взбрела в голову шальная идея стать повитухой, – начал он без всяких предисловий. – Мне не хотелось ей верить, но вижу, что придется.

Она склонила к плечу голову движением, которое сводило его с ума, и внимательно посмотрела на него, слегка прищурив глаза.

– Я знаю, что вам это не нравится, но это не ваше дело. И это не шальная идея. У меня есть разрешение графини, в вашем я не нуждаюсь.

– Это совершенно очевидно. Ведь ты скрыла от меня свое намерение этим утром, когда мы вместе завтракали.

Кэтрин оглянулась на убогое помещение.

– Если вы собираетесь кричать и браниться, прошу не делать этого перед Этель. Ее здоровье не каменное, и она уже перенесла достаточно.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты говорила мне об Этель, – буркнул рыцарь, в свою очередь посмотрев на старуху.

Та словно не обращала на них никакого внимания, однако Оливер знал, что уши Этель на макушке. Как бы ни пошатнулось здоровье старой женщины от прожитых лет, но слух ее оставался острым, как иголка. Он взял Кэтрин за руку и увел за угол, туда, где их было не слышно и не видно. Замечание, которое она сделала, вероятно было произнесено с целью заставить его перестать кричать и браниться, но рыцарь только еще сильнее рассердился. По какому праву эта женщина предполагает, что он не умеет держать себя в руках?

Как только они покинули поле зрения Этель, Кэтрин высвободила свою руку и потерла ее.

– А Этель не нуждается в том, чтобы ей говорили о вас. Она сказала, что, как только вы услышите, вы порвете свою кольчугу, и, судя по вам, она была права.

– Она объяснила тебе, почему?

Голос Оливера звенел от сдержанного гнева. Он скрестил руки на груди, прижав пальцы к кольцам кольчуги. Этель, которая знает о нем больше всех людей, обсуждает его с Кэтрин! Это смахивало на предательство и вмешательство в личные дела.

Кэтрин залилась краской.

– Да, но строго доверительно. Она сказала, что повитуха должна молчать так же, как священник после исповеди.

– Жаль, что сама она, похоже, не придерживается этого правила, – сердито произнес Оливер. – И какими же драгоценностями своей мудрости она поделилась, или это тоже слишком доверительно?

Кэтрин выпрямилась:

– Она не имела намерения уязвить вас, а просто пыталась объяснить мне, почему вы можете плохо к этому отнестись. Она рассказала мне о вашей жене и предупредила, что вам не нравится… вы боитесь всего, что связано с женскими делами и ремеслом повитухи.

Травянисто-зеленые глаза молодой женщины сверкали жаждой битвы. В них была тревога, но и твердая решимость. Оливер возвышался над ней, и его глаза тоже сверкали:

– Ты знаешь, как умерла моя жена. После этого было бы странно, если бы я не избегал любых разговоров о рождении ребенка. Это не страх, – добавил он, скривив губы. – Если уж я и могу порвать на себе кольчугу, то только при мысли о том, каким опасностям ты подвергаешь себя, занявшись этим ремеслом.

Кэтрин выдержала его взгляд с упорством принятого решения:

– Не большим, чем при любом другом занятии. Завтра же я могу уколоться об иглу и умереть от вспухшего пальца.

Вспомни, что произошло в Пенфосе! Или вам было бы легче, если бы меня похоронили вчера вместе с другими?

– Может быть, но это еще не причина, чтобы уменьшать свои шансы на жизнь из-за идиотской глупости! Этель рассказала тебе о том, как она попала в Бристоль? – грубо добавил он. – О том, как ее чуть не сожгли в доме за колдовство? О том, как она пробиралась в полночь через лагерь и город? О ворах и всяких отщепенцах, для которых молодая женщина является легкой добычей? Господи Страдающий, да я бы не привез тебя в Бристоль, чтобы увидеть, как ты кончаешь жизнь в вонючем проулке, чтобы твое тело выловили из реки!

Рыцарь схватил ее за плечи.

– Но зачем ты привез меня сюда? – резко проговорила Кэтрин. – Чтобы я сидела с другими женщинами графини, пока скука и мелочность не заставят меня выброситься из окна? Если бы я знала, что ты собираешься превратить меня в рабыню, я бы лучше осталась среди остывающего пепла!

– Если бы я знал, что ты окажешься такой дурой, – парировал Оливер, не замечая, что его назвали на «ты», – я бы оставил тебя там!

– Я не принадлежу тебе, – гневно воззрилась не него молодая женщина. – Я выбрала свою судьбу сама и по доброй воле. Если бы ты хоть сколько-нибудь заботился о моем благополучии, ты пожелал бы мне удачи, а не бросал бы камни на открывшийся путь. А теперь пусти. Нужно помочь Этель устроиться.

Она высвободилась из его хватких рук, пламенея от гнева.

– Следи за собой, а не за мной!

Резко развернувшись на пятках, Кэтрин зашагала прочь; ее алые чулки виднелись из-под подола при каждом движении.

– Чертова кошка! – прошипел ей вслед Оливер и пнул ни в чем неповинную стену сарая.

Это вышло рыцарю боком, потому что он ушиб палец и еще сильнее разозлился. Давно уже он так не выходил из себя, но, с другой стороны, давно уже никто настолько не выводил его из себя, и никогда это не было делом рук женщины. Эмма была слишком мягкой и послушной, чтобы критиковать своего молодого мужа, а ее родственницы после ее смерти куда-то исчезли и, в любом случае, были слишком заняты личной жизнью.

Рыцарь чуть было не кинулся за Кэтрин, чтобы продолжить перепалку, но, стронувшись с места, пошел в противоположном направлении. Она действительно выбрала свою судьбу сама и по доброй воле. Очень хорошо, пусть теперь расхлебывает. Оливер замедлил шаги. Ему предстояло найти Рэндала де Могуна и передать слова Роберта насчет турнирной площадки.

– Ты была права, он действительно готов был порвать на себе кольчугу, – с ноткой сожаления в голосе сообщила Кэтрин, подметая земляной пол березовым веником и устилая его толстым слоем соломы. – Я даже боялась, что он прибьет меня.

– Он поднял на тебя руку? – Этель перестала подбрасывать ветки в первый огонь в ее новом очаге и окинула Кэтрин внимательным взглядом.

– Нет, только накричал. А я, к своему стыду или к чести, накричала на него. Посоветовала следить за собой, а не за мной.

Этель тихонько фыркнула, кивнула каким-то своим мыслям и снова занялась костром.

– Да, ты – то, что нужно, – проговорила она с ноткой удовлетворения.

– О чем вы? – с подозрением осведомилась Кэтрин, но Этель только покачала головой и чему-то усмехнулась про себя.

Молодая женщина продолжала настаивать, но старая повитуха установила над костром треножник и котел и начала показывать ей, как варить зелье, укрепляющее силы матери в первые дни после рождения.

– Ха, две шестерки! Я выиграл! – Рэндал де Могун триумфально потряс кулаками и сгреб серебряные пенни со стола в карман. Если бы кости принадлежали кому-нибудь еще, Оливер поклялся бы, что они с подвохом, потому что в этот вечер Рэндалу везло просто феноменально. С другой стороны, наемнику практически везло весь день, и эта попойка в «Русалке» – харчевне для рыбаков, пользующейся дурной славой, – была призвана отметить постановку его меча на службу Роберту Глостеру. Оливер обычно не задерживался в подобных местах после обязательной первой чаши, в данном случае за успех Рэндала, но сегодня за первым кубком последовал второй, а за ним и третий.

Резкие цвета и шум стали менее отталкивающими, скучные шутки внезапно показались веселыми, а прислуживающие девушки – гораздо более привлекательными, чем тогда, когда он только переступил порог этого заведения. Неизвестно как, но довольно скоро одна из них очутилась на его коленях, чтобы помочь допить кубок. У нее были густые каштановые волосы, покрытые салом, и бледно-голубые глаза. Она раздражающе хихикала, но фигурка оказалась пухленькой. Кроме того, девка явно собиралась разделить с ним любые удовольствия. Оливер заказал еще бутылку. Кости с грохотом прокатились по доске, смех Рэндала адским хохотом раскатился в его ушах, и он постарался отгородиться от этого звука мягкой пышной грудью. Появилась бутылка красного, обещая быстрое забвение, и Оливер жадно к ней присосался.

Он проснулся от ужасной головной боли. Желудок бурлил, как красильный чан. Кто-то мочился рядом. Этот звук неприятно отдавался под самой ложечкой.

– Боже, – простонал Оливер и с трудом раскрыл веки.

Дневной свет так резанул по глазам, что некоторое время рыцарь не воспринимал ничего, кроме боли. Моча продолжала течь. Оливер повернул голову и увидел Рэндала де Могуна, который стоял у стены двора. Оливер заморгал. Он не помнил, как выбрался из «Русалки» и попал сюда, хотя, наверное, как-то попал… но до зала не добрался, потому что постелью ему послужил пук соломы, сброшенный со стоящего во дворе воза. Последний раз он так напился еще в Святой Земле, когда лекарь выдрал воспалившийся зуб. Тогда Оливер не понял, что хуже; теперь он это знал.

Рыцарь постарался не обращать внимания на собственный мочевой пузырь, натянул плащ повыше на плечи, закрыл глаза и перевернулся. Захрустела солома, раздался чей-то протестующий ропот. Веки Оливера снова поднялись, и он ошарашенно уставился на девчонку из «Русалки».

В безжалостном свете утра она казалась куда менее привлекательной, чем прошлым вечером. Пряди жирных волос скрывали лицо, между ними пробиралась вошь. Дыхание было таким зловонным, что Оливера чуть не вырвало, но то, что вырывалось из его рта, пахло едва ли приятнее: три кварты скверного гасконского вина и котелок луково-чесночного супа вряд ли могли сообщить свежесть выдыхаемому воздуху.

Девчонка захрапела, с уголка ее рта стекала струйка слюны. Оливер застонал и перевернулся на спину. Он не помнил, спал ли он с ней, но на всякий случай пощупал под плащом. Штаны были на месте, чулки тоже, только один спустился, да и эрекция присутствовала. Разумеется, последнее не свидетельствовало о воздержании от ночного блуда: просто ему тоже пришла пора опорожнить мочевой пузырь. Платье девчонки было задрано и испачкано, а от тела несло спермой.

Оливер с трудом поднялся на ноги, оперся о стену и присоединился к Рэндалу де Могуну, который как раз облегчился.

– Ничего себе ночка. – Широкая ухмылка и блестящие глаза де Могуна свидетельствовали, что он пребывает в гораздо лучшем состоянии, чем Оливер. – Могу поспорить, что голова у тебя тяжелее грозовой тучи, если учесть, сколько вина ты выхлестал.

Оливер что-то неразборчиво пробормотал, и Рэндал разухмылялся еще шире.

– Тебя пришлось буквально тащить сюда. Господи, да ты даже не шевельнулся, когда я принялся обрабатывать девчонку, а она заорала, как лисица в костре. Если б ты был потрезвее, мы могли бы поделиться. Не красотка, согласен, зато схватывает, как тиски.

Он сопроводил свои слова неприличным жестом.

Оливер никак не мог облегчиться до конца, поэтому ему оставалось только молчать и ждать. Компания де Могуна, как и выпивка, казалась гораздо менее привлекательной, чем вчера вечером.

– К черту вино и женщин, – коротко бросил он. – Ты заплатил девчонке?

– Три раза и кое-что дал сверху, – двинул бровями Рэндал.

Оливер поморщился. – Ха, так и знал, что ты станешь разыгрывать из себя попа, как только протрезвеешь! Господи милосердный, что плохого в вине и женщинах?!

– Плохо, когда не можешь вспомнить ни того, ни другого, кроме общего ощущения, что тебя надули, – взорвался Оливер.

Он привел в порядок свою одежду и зашагал прочь так быстро, как только позволяла раскалывающаяся голова.

Рэндал посмотрел ему вслед, прищурив веки, потом вернулся к девчонке и грубо схватил ее за локоть.

– Давай, дырка, ты свое отслужила.

Он рывком поднял ее на ноги и похлопал по щекам, чтобы побыстрее просыпалась. Девчонка запротестовала. Рэндал ударил ее сильнее, потащил к воротам и вышвырнул прочь.

Та разразилась бранью, показала ему кулак, но при первом же угрожающем движении мужчины повернулась и опрометью кинулась прочь.

Рэндал вернулся туда, где они спали, поднял с соломы ее кошелек, вытряс на большую заскорузлую ладонь несколько серебряных монеток и отбросил пустую тряпку прочь. Девчонка не заслуживала платы.

Проходя через двор, он увидел, как молодой напарник Оливера Гавейн прощается со своей ночной подружкой. Из-под плата выбивалась рыжевато-каштановая прядь, черты лица были правильны и благородны. На пальцах рук, обвивавших шею любовника, виднелись кольца, а подол одежды ниже шерстяного зеленого плаща был расшит шелком. Рэндала даже скрутило от зависти. Он посмотрел, как женщина оторвалась от Гавейна и поспешила по направлению к замку, склонив голову и прикрыв лицо плащом. Благородная, постаралась взять плащ попроще, чтобы одежда не так бросалась в глаза, подумал он. Ей бы почувствовать в себе настоящего мужчину, тогда сразу бы перестала играть с такими мальчишками, как Гавейн.

– Лекарство, да? – Этель смерила Оливера изучающим взглядом сквозь дым костра. – Для больной головы или для более сложного случая: потери рассудка?

– Я пришел за помощью, а не служить мишенью для твоего острого язычка.

– Хм-м. Садись. – Этель указала на низкий стул, взяла чашу и принялась готовить тот же отвар из девичьей ромашки с мятой, которым он лечил Кэтрин по пути в Бристоль.

Оливер наблюдал за ней, обхватив руками ноющий череп. Он получил приказ графа срочно отправиться из Бристоля в Глостершир с посланиями сразу, как только оседлает коня, но что это меняло? Сама мысль о необходимости надевать шлем казалась просто невыносимой. Одно облегчение: де Могуна послали в противоположном направлении.

– Пей, – велела Этель, протянув ему чашу, над которой поднимался пар.

Оливер скривился, но чашу принял. Старуха избавила его от других едких замечаний, однако выражение ее лица говорило само за себя. Чтобы избежать взгляда ее проницательных глаз, рыцарь огляделся. Помещение было опрятно убрано, лавку для сна, которая стояла у дальней стенки, покрывал уютный ковер.

– Я думал, что встречу здесь Кэтрин.

– Что ж, ты ошибся. Она ночует с другими женщинами и приглядывает за Эдон Фитц-Мар, чтобы поберечь мои бедные ноги от всех этих лестниц. – Этель склонила голову на бок и добавила. – Впрочем, если ты надумал извиниться перед девочкой, стоило бы и вскарабкаться по ним, чтобы привести ее.

– Извиниться?! – Оливер чуть не поперхнулся и снова взялся за больную голову свободной рукой. – Иисусе, да ее язык еще острее, чем твой!

– Она защищалась! – взорвалась Этель и скрестила руки на груди. – Твой язык вообще ножны протрет, милорд.

Она провела языком по зубам, еще немного посмотрела на Оливера, затем взгляд ее пронзительных глаз смягчился.

– Как следует подумай, что говорить, когда встретишься с ней в следующий раз. Девочка за словами не постоит, но обижается так же, как обижает сама. Ты сам таскался в город, выпил в три раза больше, чем тебе следовало, да еще в дурной компании, а кончил тем, что пошел утешаться со шлюхой.

– Ну и что?

– А то, что девочка рано утром спустилась ко мне, чтобы сообщить об Эдон, прошла по двору и увидела тебя на куче соломы, храпящего рядом с девкой из «Русалки». Если ты вчера рассердился на нее, то сегодня дал ей все основания презирать себя, и не могу сказать, что я ее порицаю.

Оливер тихонько чертыхнулся и сделал глоток горячего отвара. Вряд ли стоило винить Кэтрин за то, что он вчера напился до потери сознания. Из-за нее, конечно, только это слишком слабое оправдание. Ему оказалось проще утопиться в вине, чем следить за собой.

– Я просто хотел уберечь ее от бед, – проговорил рыцарь. – А твое ремесло очень опасно.

– Да. Но золотая клетка – не ее мечта, а твоя. У девочки есть дар, и ей это нужно. Хочешь сохранить ее уважение, не говоря уж о дружбе, так смирись с этим.

– Не уверен, что смогу.

Оливер допил отвар, хмуро посмотрел на кусочки трав в остатках на дне чаши и поднялся на ноги.

– Попытайся. – Этель сурово посмотрела на него и снова занялась пестиком и ступкой.

Оливер вышел из комнатки, свесив голову на грудь.