— Bay! Какое милое старомодное местечко.
Воскресным утром мы с Гейбом завтракаем в переполненном кафе в Хэмпстеде. Солнце яркое, но ветерок, играющий наполовину прочитанной газетой, довольно прохладен. Поплотнее запахивая кардиган, я усмехаюсь.
— Слова типичного туриста.
— Так я и есть турист. — Гейб ухмыляется, откладывая нож и вилку. Отхлебывает капучино. Я, по его примеру, оглядываюсь: паб в тюдоровском стиле, с вывеской в духе доброй старой Англии; традиционная красная телефонная будка на углу; вымощенная булыжником узкая улочка из аккуратных викторианских домов и, наконец, Хэмпстедская пустошь. И впрямь смотрится очаровательно — готовый вид с открытки или кадр из фильма Ричарда Кертиса.
— Там парк?
— Не совсем. Это место называется Хэмпстедская пустошь. Наша достопримечательность.
— И чем знаменита? Что там делают?
Хороший вопрос.
— Гм… Там можно гулять, запускать воздушных змеев…
— Змеев?
— Угу, — киваю я и хихикаю про себя над его выражением лица.
— Ох уж эти ваши странные британские традиции.
— Какие, например?
Он закатывает глаза: мол, замучаешься перечислять.
— Во-первых, вы гоняете по левой стороне.
— И что? А вы — по правой. Так кто страннее?
— Весь мир ездит по правой.
— Неужели? А Индия? Австралия, Новая Зеландия… (А еще где? Черт, не приходит на ум.) Короче, еще куча стран, — беспомощно лепечу я.
Гейб выразительно вскидывает брови.
— Потом, эти ваши «сидушки», — не унимается он. — Бары — пардон, пабы — забиты мужиками, а женщин почти нет… Чудаки на улице говорят тебе, что сегодня прекрасный день, когда льет как из ведра и стоит адский холод, — и это в середине июля…
Вот уж с чем не поспоришь.
— А очереди!
— Дань вежливости. — Мне остается лишь защищаться.
— Да это дурь какая-то! По любому поводу выстраиваетесь в очередь, а главное, если кто-то лезет вперед, ни один человек и слова не скажет! — Качая головой, Гейб снова берет вилку и ковыряет в тарелке. — Вдобавок лопаете фасоль в кетчупе!
До сих пор я как-то терпела, но он покусился на святое!
— Тебе не нравится фасоль в томатном соусе?!
— Издеваешься? — Гадливая гримаса.
В порыве вдохновения перегибаюсь через стол, подхватываю вилкой немного фасоли с его тарелки и запихиваю в рот.
— М-м-м! — мычу я, как Салли, симулирующая оргазм, в фильме «Когда Гарри встретил Салли». — М-м-м-м!
— Очень убедительно. Да! И вот еще что.
— Что?
— Британские женщины — или надо было сказать «пташки»?
— А с ними что не так?
Гейб раскрывает газету и прячется за ней.
— Они с прибабахом. Все до единой.
Удивительная штука жизнь. Пару недель назад ты и не подозревала, что этот человек существует. А сейчас делишь с ним кров, пульт от телевизора и воскресные газеты. Посмотреть на нас с Гейбом со стороны — ни дать ни взять супруги с многолетним стажем: он уткнулся в спортивный раздел, я листаю «Стиль». Прикиньте?
Любой удивился бы такому повороту, а уж тем более я, поскольку к своему воскресному ритуалу отношусь очень трепетно. Больше всего в жизни я люблю сидеть утром в кафе, почитывая «Стиль» за тарелкой пышного омлета. И, в отличие от большинства людей, которым необходима компания, предпочитаю предаваться этому занятию одна.
Считайте меня чудачкой, но такая уж я есть. Люблю, когда не надо спорить из-за того, кому какую страницу читать. Люблю, когда газета достается мне не помятой и можно разложить ее на столе без опаски, что раздел «Путешествия» накроет чьи-то жареные грибы. А главное, я люблю, когда не нужно отвлекаться на болтовню и можно сидеть молча, с головой погрузившись в статью, которая заинтересовала. В жизни не так много удовольствий, не лишайте меня хотя бы этого.
Однако сегодня утром я наткнулась на Гейба. Он слонялся по кухне в своих толстых шерстяных носках с тибетским узором, и вид у него был потерянный. Мне стало неудобно. Приехал человек в чужую страну, а я даже не предложила показать ему окрестности. Ну, допустим, он не совсем одинок — у него здесь дядюшка. Но родственники хороши, по меткому выражению Эда, когда похожи на Рождество: приходят раз в году.
Так что я пожертвовала самым дорогим — и пригласила Гейба позавтракать.
Я доедаю омлет, а Гейб, рассеянно поглаживая небритый подбородок, просматривает новости спорта. Потом откидывается на спинку стула и откладывает газету.
— Что-то ты ни словом не обмолвилась, как вчера прошло свидание.
Краснею, сама не знаю почему.
— О-о, даже так? — Он смеется.
— Все было неплохо… — Ни с того ни с сего засмущавшись, опускаю голову и принимаюсь возить вилкой по тарелке — сгребаю крошки омлета в кучку. — А откуда ты знаешь, что свидание было вчера? — спрашиваю с деланным равнодушием.
— Я ясновидящий.
— Ой, правда?
Расслабься, Хизер, он прикалывается, как всегда.
— Вообще-то нет. Просто я слышал, как он за тобой зашел.
— А-а!
— Ровно в восемь.
— Невежливо заставлять даму ждать.
— Вот так и Миа мне всегда говорит, но я жуткий тормоз. Вечно опаздываю.
При упоминании его девушки сочувственно улыбаюсь:
— Скучаешь?
— Ага.
Он не развивает тему, и у меня появляется смутное подозрение, что ему не хочется об этом говорить. Разумеется, я пру напролом:
— Как ее съемки? — На самом деле я пытаюсь спросить: «Что у вас с ней происходит?»
— Нормально… — Дернув плечом, он пробегает пальцами по намечающимся усикам. — Хотя я ж толком не в курсе.
Так я и думала. Что-то неладно.
— Мы давно не общались. Ей вроде неудобно со съемок звонить. — Гейб собирает со стенок чашки пену от капучино и облизывает ложку. — Да и разница во времени…
Все ясно — он ищет для нее оправдания, и мне вдруг почему-то хочется его защитить. А Миа с ее идеальными зубами и роскошными волосами мне уже откровенно не нравится.
— Любовь на расстоянии — дело непростое?
Кивнув, он меняет тему:
— Так тебе нравится новый парень? Как, ты сказала, его зовут?
— Еще не говорила, — улыбаюсь я. — Его зовут Джеймс. И — да, очень нравится.
Язык готова себе откусить! Хизер Хэмилтон — чемпионка мира по сдержанности выражений, прошу любить и жаловать.
— Представляешь, он давно хотел меня пригласить, но боялся отказа.
— Когда опять встречаетесь?
— Сегодня вечером, — бросаю небрежно, отпивая латте.
Точнее, пытаюсь изобразить небрежный тон, но Гейб видит меня насквозь.
— Ого! Два свидания кряду? — Он толкает меня под столом коленкой.
— Точно. — Я душу волнение в зародыше. Джеймс такой потрясающий, боюсь, как бы не спугнуть удачу, чересчур размечтавшись.
Зато Гейбу бояться нечего.
— Ва-а-у… — тянет он с ухмылкой. — Да он запал на тебя, детка.
После чего вгрызается в тост и жует с открытым ртом. Отвратительная привычка — у любого другого человека, а в Гейбе даже умиляет.
— Ну, не знаю… — скромничаю я, но Гейб опять не клюет.
— Послушай-ка, Хизер… — С шумом втянув через соломинку остатки апельсинового сока, он поднимает на меня глаза. — Тебе давно нравится этот парень, и, судя по твоему рассказу, ты ему тоже нравишься. Так в чем проблема?
— Ладно, ладно, ты прав. Нет никаких проблем… в том-то и закавыка.
На лице Гейба появляется веселое изумление.
— У тебя в роду точно евреев не было?
Надо признать, когда Гейб не включает эстрадного комика, он бывает довольно забавен. Я игриво шлепаю его «Стилем», и… кто-то врезается в мой стул, кофе проливается мне на колени.
— Эй! Ослепли? — вскрикиваю я.
— Прости-и-ите! — Стайка пацанов с улюлюканьем несется дальше по улице.
— Ты в порядке? — Гейб передает мне салфетку.
— Нормально, — бурчу я, промокая подол.
— Само напрашивается «ну и молодежь пошла», верно? — подкалывает он.
Пока я сосредоточенно тру салфеткой колени, Гейб снова зарывается в газету, вынимает развлекательное приложение и сразу утыкается в самый конец. Что выдает в нем заядлого любителя гороскопов.
— Астрологический прогноз зачитать? — жизнерадостно предлагает он.
— Еще чего. Бредятина! — Я швыряю на столик мокрую салфетку в бурых разводах.
— Не хочешь — как хочешь.
Я смотрю, как он изучает труды нашего мэтра астрологии Джонатана Кейнера, и меня разбирает любопытство. Вывернув шею, пытаюсь читать вверх ногами. Интересно, есть ли в моем гороскопе что-нибудь про новую любовь? Ни черта не видно…
— Ладно, уговорил, — произношу с таким видом, словно он все это время меня умолял. Через секунду соображаю добавить: — Между прочим, я Рыба.
— Значит, Рыба? — Гейб поднимает брови, будто это о чем-то ему говорит. Нет, не буду спрашивать. В конце концов, это же все ерунда, верно?
— «Сейчас, когда планеты выстроились в одну линию, настал важный этап для вашей карьеры, семейных отношений и личной жизни. Впереди серьезные перемены. Это удачный период, так что очень возможны неожиданные подарки судьбы». Bay! Хизер, да тебе светит крупный выигрыш.
— Ну что ты. Я никогда ничего не выигрываю.
Смеясь, вдруг вспоминаю про лотерейный билет. Сердце начинает стучать быстро-быстро.
— Гейб, ну-ка передай мне газету. Хочу кое-что проверить.
— Дальше не хочешь послушать?
— Секунду.
Лихорадочно проглядываю страницы. Ага, вот… Нет, не здесь. Вглядываюсь в строчки. Нашла. Результаты вчерашнего розыгрыша.
Что-то в этих числах знакомое…
Я даже дышать позабыла. 30 — мой возраст. 14 — номер дома, 6 — столько лет я проработала у Брайана. Спокойно, Хизер, спокойно, дальше… 27 — мамин день рождения, 27 апреля. А те два номера, которые я выбрала в спешке? Почти уверена, что один из них — 13… Вот же он, черным по белому! Последний — 41. Совпадает? Ну же, Хизер, вспоминай…
— Хизер?
Подпрыгиваю от неожиданности. Совсем забыла про Гейба.
— Ты в порядке?
— Ничего, ничего…
Мама родная, неужели я выиграла в лотерею?
— Вид у тебя… уж больно серьезный. — Гейб разглядывает меня, как экспонат в музее.
— Правда? — выдавливаю улыбку.
Вчера разыгрывали джекпот.
— И побледнела здорово.
— Да все нормально, честное слово.
Я стану миллионершей.
— Может, пойдем домой? Я попрошу счет. — И он машет официанту.
— Погоди. Надо сверить лотерейный билет.
— Ага, так, значит, гороскопы — бредятина? — хохочет Гейб, продолжая махать рукой.
Я лихорадочно шарю по спинке стула в поисках сумки. Какое чудо, подумать только! Интересно, что народ скажет? Или лучше сохранять инкогнито, избегать широкой огласки? Как-то не тянет получать мешки писем от разных халявщиков и дразнить охотников за выкупом.
Стойте, стойте… Ощупываю спинку стула, но кожаный ремешок мне не попадается. Где-то глубоко внутри зарождается паника. Обернувшись, смотрю на то место, где раньше висела сумка.
Ее нет.
— Украли… — шепчу я, не в силах пошевелиться.
— Чего?
Сначала до меня доходит голос Гейба и только потом — смысл вопроса.
— Ее нет! — Я наконец осознаю это в полной мере и подскакиваю. Под столом нет… возле стола тоже нет… под стульями пусто, на тротуаре…
— Да в чем дело-то?
— Сумка! — всхлипываю я.
Господи, как это могло случиться? А-а! Шпана, которая в меня врезалась! Все встает на свои места, и меня охватывает злость. На них, на себя… Боже мой, Хизер, ты попалась на элементарный трюк.
— Мальчишки сперли… — выжимаю из себя, продолжая оглядывать тротуар, будто в надежде, что коричневая кожаная сумочка выпрыгнет откуда-нибудь из-за угла. — Меня ограбили.
— Да ты что! — Гейб присоединяется к поискам. — Ценное что-то было?
К глазам подступают слезы.
— Телефон, ключи, кошелек…
— Денег много?
Даже в такой плачевной ситуации мысль о том, что у меня может быть много денег, кажется забавной.
— Нет… Десятка, может быть… — В отчаянии падаю обратно на стул. — Не в этом дело.
— Понимаю, сумочка была тебе дорога.
— Даже не это…
Зареветь бы в голос, но нельзя. Не могу же я рассказать всю правду про билет. Иначе придется выложить и остальное: цыганка, счастливый вереск, исполнение желаний… Да он решит, что поселился у девицы, которая совсем ку-ку.
Гейб сжимает мою ладонь.
— Переживаешь?
Тупо киваю. Какое там «переживаешь». Я раздавлена, уничтожена.
Только что мыслями я была в своем уютном особнячке в Холланд-парке, счастливая обладательница «астон мартина» и виллы в Италии, и вдруг — пуф! — все это растворилось в воздухе. Равно как и мой кошелек, ключи, мобильник, ежедневник… кстати, с моим адресом, а значит, нужно срочно менять замки. Хорош выигрышный билетик. Влетит мне в целое состояние.
— Да-а, беда, — вздыхает Гейб. — Но ничего не поделаешь. Надо вернуться домой, заявить в полицию…
— Лучше я сразу пойду прямо в участок. — Эх, а так хотелось прогуляться по Хэмпстедской пустоши с Гейбом. Обидно, что планы пошли прахом. — Но тебе незачем идти со мной.
— Я пойду!
— Нет, правда, все нормально. Лучше погуляй, запусти воздушного змея… — вяло поддразниваю его, кивая в сторону Хэмпстедской пустоши.
— Точно?
— Абсолютно. Банку понадобятся данные из полиции, так что надо поскорее составить заявление. Чем быстрее разделаюсь со всей этой бюрократией, тем лучше.
Супер. Именно так я и мечтала провести воскресенье.
— Ладно… — Помолчав, он добавляет, явно смущаясь: — Боюсь, тебе неинтересно, но сегодня мы с дядей встречаемся в одном клубешнике… Там вечер открытого микрофона, а мне надо потренироваться… был бы рад, если бы и ты пришла.
Мне, конечно, лестно, но от слов «открытый микрофон» меня начинает бить дрожь. К счастью, у меня есть отличный предлог, чтобы отвертеться.
— Спасибо, но у меня же свидание с Джеймсом.
— А, ну да, я и забыл…
Клянусь, на секунду в его глазах блеснуло разочарование, но вот он уже опять улыбается.
— Ладно, тогда в другой раз.
— Непременно!
Понятия не имею, как буду выпутываться, когда этот самый «другой раз» настанет.
— До скорого.
Гейб наклоняется ко мне — чмокнуть, догадываюсь я и подставляю щеку. Как выясняется, не ту. Мы сталкиваемся носами, на мгновение наши губы соприкасаются, и мы отпрыгиваем друг от друга как ужаленные.
— Ой, прости. — Я стесненно хихикаю.
— Это все мой шнобель. — Гейб усмехается, но заметно, что он тоже смущен.
— Ладно, пока-пока, — быстро говорю я.
— Угу. Пока. — Он неловко машет рукой.
Стою на тротуаре и смотрю, как он шагает в направлении парка, смешиваясь с толпой горожан, намеренных вволю поваляться на травке в воскресный день. Чувствую укол зависти. Проклинаю воришек, сперших сумку. И внезапно вспоминаю, что сказал Эд тогда, в пабе. Мечтай осторожнее. Мне почему-то становится не по себе. Неужели тот факт, что я загадала выигрыш в лотерею, каким-то непостижимым образом стал причиной кражи? Неужели сумку украли именно потому, что в кошельке лежал выигрышный билет?
Я ведь загадала выиграть в лотерею — но не получить выигрыш…
Эта мысль поражает меня словно удар тока. Я ежусь от необъяснимого страха. Ой, Хизер, когда это ты слушала своего братца? Стыд и позор тебе. Вздохнув, плетусь к станции метро.