У кого для наркотиков кишка тонка, тот цепляется за реальность.
– Все спят! Ты уверен, что оно того стоило? – с тревогой спросила Майя, проскальзывая в жилую комнату с последней охапкой вещей Алексы.
Она и не представляла, сколько всего накопила за последние месяцы. Когда-то все ее имущество умещалось в одном чемодане. Те благословенные дни остались в прошлом.
– Как я могу быть уверен? – осведомился Аксель с оттенком мрачного юмора. – Не мог же я вытолкать Сандру в три шеи... а так хотелось!
Майя испытала сильнейшее желание задушить его в объятиях. Северный бог, а пребывает в таком трогательном замешательстве! Она была не прочь убаюкать его обещаниями, что все обернется к лучшему даже теперь, когда ему пришлось пожертвовать своим бесценным уединением. Но Аксель был давно уже не ребенок – это хорошо заметно по алчному блеску его глаз, стоило только подойти поближе. Майя приняла игривый вид.
– Давай поиграем в игру «Блудница явилась склонить к разврату». Разрешаю утром бесцеремонно выставить меня за дверь.
– Присвоив ребенка? – уточнил Аксель, глядя на Майю так, что по спине у нее пошли мурашки.
– Ну... мне некуда с ним идти, – признала Майя, направляясь к его комнате (а вернее, комнатам).
Они миновали элегантный кабинет, снабженный телевизором и баром, чтобы можно было с комфортом смотреть футбол, пока в гостиной идут мультики. Следующее помещение было переделано под гимнастический зал и битком набито тренажерами. Майе наконец стало ясно, откуда взялись все эти восхитительные мускулы, – наверняка Аксель и здесь работал до седьмого пота, уже в буквальном смысле слова.
Комната дальше по коридору была меньше других. Для чего бы ни предназначал ее дизайнер, Аксель устроил там гардеробную. Ворох погремушек, перекочевавших из комнаты Майи, добавлял сполох яркой краски к однообразному ряду дорогих костюмов, висевших строго в одном направлении. Свободного места хватало и здесь. Теперь его оккупировала колыбель, где Алекса спала задком кверху и лицом в подушку – едва научившись менять позу, она упорно засыпала даже не на животе, а на коленях. Аксель поправил на ней одеяльце. Он казался особенно громадным, склоняясь над колыбелью. Контраст между его габаритами и бережными движениями неизменно трогал Майю до слез. Вот и теперь сердце стеснилось, недвусмысленно намекая: все, назад дороги нет! Наверное, это было неизбежно. Быть может, это была любовь с первого взгляда, с первого шага его через порог «Лавки древностей», а позже любовь лишь росла и становилась все необъятнее. Она возросла вдвое в тот день, когда Аксель принял роды, и в ту ночь, в темной захламленной кладовой, которая на несколько мгновений стала раем...
Вот она, история ее гибели. Никакой наркотик не засасывает так, как любовь. Ни один так не сладок... и не горек на вкус. Вот почему сейчас, когда Аксель ввел ее в святая святых своей жизни, она одинока, как никогда прежде.
Потому что это его территория, как и весь дом. Все здесь принадлежит ему, в том числе она, Майя. Уже владея всем, он безжалостно присвоил еще и ее сердце. А у нее нет ничего, кроме ощущения полной и абсолютной беззащитности. Много лет, много долгих несчастливых лет она училась ничем не дорожить – когда на нее кричали за то, чего она не сделала, или за то, что сделала, не зная, что это плохо. И когда никто не вешал ее рисунки на стену. И когда никому не приходило в голову похвалить ее за хорошие оценки. Она освоила эту науку в совершенстве, вот почему ей было все равно, когда Стивен, уже зная, что она беременна, ни разу не удосужился позвонить ей в Уэйдвилл. Раньше она поступала как считала нужным, не заботясь о том, что это кому-то не по душе.
Теперь все иначе. Ей не все равно, что подумает Аксель. Она делает то, о чем он попросит, в надежде, что когда-нибудь он полюбит ее и не захочет отпускать. Выходит, эта глупая надежда не умерла еще в десятилетнем возрасте?
Когда Аксель за руку ввел ее в темную спальню, стянул рубашку и жестом собственника положил руки на грудь, Майя ощутила, что дрожит всем телом.
– Я думал, этот день никогда не кончится! – прошептал он, и груди от его ласк стали как будто вдвое чувствительнее.
Ей бы не забывать, что для него речь идет только о сексе! Ей бы настроиться только на секс и самой!
Майя с усилием заставила себя переключиться на физиологию. Расстегнув рубашку, она положила ладони на горячую кожу груди. Аксель был всегда таким теплым, сильным, таким каменно-твердым...
Мысли начали путаться. Так хотелось обвиться вокруг него, прильнуть к нему и целовать, целовать, шепча слова любви! Но тогда он поймет, что обладает ею не только физически, что может делать с ней все, что заблагорассудится. Этого нельзя допустить. Нельзя поставить на себе крест и раствориться в другом человеке, потому что в тот день, когда он отвернется, она не сумеет уйти с достоинством, она будет умолять и, быть может, валяться в ногах...
– Новый помощник уже справляется? Сегодня не пришлось его страховать? – спросила Майя и прикусила бугорок соска, с торжеством ощутив ответную дрожь.
– Я сбежал, как только народ рассосался. И потом, он знает, где меня искать... – Аксель скрипнул зубами, когда Майя погрузила пальцы в островок волос внизу его живота. – Этого не должно было случиться... – невнятно произнес он, когда расстегнутые брюки свалились к ногам.
Майя уже собиралась спросить, о чем речь, но была подхвачена на руки, брошена на кровать, и вопрос выскользнул из памяти.
Шорты и белье слетели с нее в одно мгновение. Живота коснулся прохладный воздух, между ног легла горячая рука.
– Аксель!..
– Позже все будет медленней, – шепотом пообещал он, лаская ее. – А сейчас не получится – я только об этом и думал весь день!
Он оказался внутри раньше, чем она успела осознать смысл сказанного. Майя счастливо вскрикнула. Но, уже погружаясь в наслаждение, она потянулась к душе Акселя всей душой, всей мощью ожидания ответного чувства.
– Жду не дождусь, когда ее можно будет отвлекать мультиками, – проворчал Аксель, проснувшись: утреннее агуканье Алексы стало понемногу перерастать в плач.
Майя лежала, уткнувшись в подушку, ощущая на плечах вес тяжелой, мускулистой мужской руки. Во сне она видела себя снова «на втором году беременности», только на сей раз это было заслугой Акселя. От страха, что сон вещий, пробирала дрожь. Майя попробовала столкнуть с себя руку, но Аксель лишь теснее обвил ее, привлек к себе и потянулся губами к груди.
– Угораздило же меня выйти за ненасытного мужика!
Она зевнула, подвинувшись так, чтобы округлые женские и угловатые мужские контуры плотнее прижались друг к другу. В награду за это сзади между ног ткнулся горячий жезл.
– Через пару месяцев начнется простая повседневность: ты будешь бродить по дому в линялом халате и покрикивать на детей. Давай насладимся медовым месяцем, пока он еще длится.
Пока он еще длится. Это было все, что Майя восприняла из сказанного, и хотя она с готовностью откликнулась на призыв, крик ее наслаждения был еще и криком протеста.
Она вспомнила, что накануне не приняла таблетку, когда было уже поздно, просто не могла оттолкнуть Акселя. Похоже, сон и в самом деле был вещим – предупреждение об опасности, посланное бдительным подсознанием. Впрочем, вечером можно принять сразу две таблетки. Майя поклялась, что так и сделает. Через пару месяцев Клео снова будет в тюрьме, школу снесут, Аксель пожалеет, что они встретились. Когда рушится мир, не хватало только очередной беременности.
Тело думало иначе. Оно содрогнулось, открываясь еще сильнее, с восторгом принимая в себя поток горячей жидкости. Майя отчаянно пожалела, что не может разделить этот восторг еще и разумом.
Не до конца опомнившись, со сладким томлением внутри, к полудню Майя решила закончить сплошную фреску на стенах столовой. В магазин она не отважилась заглянуть, из опасения, что наговорит Клео резкостей. Сандра отбыла подыскивать жилье. Тишина пустого дома действовала умиротворяюще, что было очень кстати.
Мир и покой, однако, были нарушены грохотом какой-то тяжелой техники в непосредственной близости от дома. С кистью в руках Майя бросилась на террасу и окаменела при виде самосвала, который пятился по лужайке к кем-то вкопанному шесту. В кузове у него стояло вполне взрослое дерево. Из-за самосвала вынырнула машина поменьше и без церемоний вгрызлась в почву. Только тут она поняла, что происходит: дерево утвердится на заднем дворе, чтобы затенить высаженные ею цветы, принести прохладу на кухню, дать птицам возможность гнездиться в кроне, а детям – карабкаться на низкие ветви. На него можно будет повесить кормушки и следить за тем, как кормятся скворцы и щеглы, слушать, как они щебечут.
Дерево! Средоточие жизни. Залог будущего.
Слезы набежали на глаза. Майя не утирала их, чтобы не упустить ни малейшей детали из того, как великолепный клен становится частью ландшафта, как землю у корней рыхлят и засыпают древесной стружкой, как наливают воду в отводок трубки, чтобы вдоволь напоить.
Аксель не умел выражать свои чувства в словах. Ну и что же? Он умел выразить их иначе – убедительнее.
Когда работа была закончена и машины уехали, дерево осталось, шелестя глянцевитыми листьями. Как хотелось разыскать Акселя, броситься ему на шею, в полный голос крикнуть: «Я тоже люблю тебя!» – и осыпать поцелуями! Он бы, наверное, умер от смущения.
Майя вышла на задний двор, постояла под кленом в безмолвном экстазе и взялась за шланг, чтобы полить свои цветы. Надо сказать, они и без того заметно ожили в шелестящей тени. За поливом Майя размечталась о том, как высадит у корней все виды тенелюбивых цветов, какие только найдет. Опомнившись, она поняла, что снова рыбкой резвится в волнах, вместо того чтобы задуматься над своей жизнью. С чего она взяла, что дерево – объяснение в любви? Практичный Аксель мог задумать это задолго до того, как они встретились, просто ради прохлады на кухне. Задумал, нашел нужный номер и сделал заказ. Проще некуда.
Оживление померкло. Майя отключила воду и направилась в дом. Только посреди коридора она сообразила, что по привычке повернула в прежнее крыло.
Но ведь у нее больше нет своей комнаты. Она отдана Сандре.
Проходя в крыло Акселя, Майя скрипнула зубами. Жена. Супруга. Ни дома, ни комнаты, ни личной жизни – все, что она имеет, просто часть того, что имеет Аксель. Как она себе это представляла, когда давала согласие на брак?
Никак. Тогда она не думала, просто ухватилась за текущий момент, потому что так было проще всего.
Но может быть, еще не поздно взяться за ум? Случилось так, что она полюбила мужчину и доверилась ему. Что тут плохого? Это настоящее чудо, что Аксель, уравновешенный, надежный, умный и сексуальный, заинтересовался женщиной вроде нее.
Но значит ли это, что отныне все и всегда будет хорошо? Никто не может этого гарантировать. Люди меняются. Она не может себе позволить вечно плыть по течению. Надо быть готовой, на случай если однажды Аксель решит, что сыт по горло.
Зазвонил телефон.
Майя не обратила на него внимания, уныло глядя на разворошенную постель, в которой они с Акселем почти всю ночь занимались любовью. Он уехал, когда она еще спала, и только потому постель не была заправлена. Аксель не из тех, кто оставляет за собой беспорядок. Вспомнив, как она разнежилась от его ласк, Майя сделала гримасу. Вот так и залетают. Дурное дело нехитрое!
Телефон звонил.
Вздохнув, Майя стала подбирать одежду, которую они разбросали вчера в стремлении поскорее оказаться в постели. Хорошо бы Сандра уже сегодня нашла жилье. Тогда можно будет снова перебраться в ту комнату и думать о себе как о госте или постояльце.
Однако звонят. Кто бы это мог быть? Если кто-то из городского совета, она с удовольствием скажет ему пару ласковых. Пусть Аксель усвоит, что для супруги мэра у нее недостает политической корректности.
Майя схватила трубку.
– Мисс Элайсем?
– Миссис Элайсем Хоулм, – буркнула она (если нет ничего другого, пусть хоть фамилия останется!).
– Ах, миссис Хоулм! – обрадовался голос. – Это Филипп Макгрегор, старший партнер фирмы «Макгрегор и Блайт» в Роли.
Да ведь это адвокаты мистера Пфайфера! С ними Майя имела дело, подписывая договор об аренде. Тогда отчего же звонят ей, а не Селене? Как раз они в курсе, кто есть кто в их партнерстве.
Майя вдруг перепугалась. Что это, известие о том, что аренда прервана?
Адвокат что-то говорил, но она не слышала, воображая себе разные ужасы, пока не сообразила, что ведет себя на редкость нелепо. Сделав над собой усилие, она прислушалась.
– ...и взял слово, что завещание останется в тайне до самой его смерти. Как душеприказчики, мы приступаем теперь к передаче прав наследования. Если желаете, можем переслать документы с поверенным. В данный момент мы заняты оценкой недвижимости на предмет налогообложения и надеемся поставить вас в известность о результатах в самый кратчайший срок. Прошу известить вашего адвоката, tтем чтобы передача прав...
Майя слушала и ничего не понимала. О чем вообще речь? Почему не слышно слова «аренда»?
– Мистер Макгрегор... – перебила она робко, уверенная, что адвокат сочтет ее умственно отсталой (и правильно сделает!), – не могли бы вы начать сначала? Я никак не возьму в толк.
– Ах, – воскликнул голос, – я должен был предвидеть, что это будет для вас сюрпризом! Мне следовало явиться к вам домой и растолковать все в личной беседе. Сестра живет с вами? Если нет, можете ли вы с ней связаться?
– Она живет при магазине, – рассеянно объяснила Майя. – Но я все-таки не понимаю...
– Мистер Пфайфер поименовал вас в завещании как своих внучек и наследниц. Он пришел к нам в контору несколько лет назад, после смерти жены, чтобы составить завещание. Итак, я готов прибыть лично и побеседовать с вами и вашей сестрой.
– Да, так будет лучше...
Положив трубку, Майя осела на стул и уставилась в пространство, едва слыша плач Алексы в гардеробной.
Наследство.
Значит, школа теперь принадлежит ей?
Ноябрь 1976 года
«Какая-то сплетница наболтала Долли о моей дочери. Я даже не могу писать своим адвокатам из страха, что и остальные мои тайны выплывут на свет. Долли может пойти за подтверждением к Арнольдам. Представляю, какой разразится скандал! Ну и пусть. Я не очень богат, но будь я проклят, если не сумею позаботиться о тех, кого люблю!»