Медовый месяц

16

Адрес и номер телефона, оставленные Варе Алексом, она решила на всякий случай выучить наизусть, а записку выбросить. От греха подальше… Как испокон веков делают профессиональные шпионы. Вот уж у кого не бывает склероза — память тренированная.

Конечно, никто из Гребениченко в ее сумку никогда не полезет. Но все равно… Тем более Сашка все видел, хотя не все понял. Но ушлый ребенок моментально догадался, что взрослые перешли на чужой язык неслучайно. И вполне мог что-нибудь ляпнуть дома. Или задать ненужный вопрос.

Предупреждать сына молчать — это еще одна, уже более серьезная и непростительная ошибка. Ее Варя постаралась не совершить. Но как по возможности обезопасить себя дальше?..

На Гоголевском бульваре Сашка мгновенно нашел себе приятеля-ровесника — он сходился с людьми запросто, в шесть секунд — и затеял буйную, шумную игру в войну.

Алекс опустился на скамейку рядом с Варей.

— Варьюша, у тебя замечательный сын…

— Да, он далеко пойдет, — равнодушно кивнула Варя. — Настоящий прохиндей… С малолетства. В кого только уродился, не пойму… Ни у нас в роду, ни в роду мужа таких нет. Реактивный и бурный ребенок.

— Про-хин-дей… — задумчиво повторил по слогам Алекс. Похоже, он не знал еще этого слова. — Что это такое?

— Ну, прохвост, мошенник, ловкач… — попыталась объяснить Варя. — Хитрец, обманщик… Такой, в общем, ловкий, пронырливый человек…

— Понятно, — протянул Алекс. — Ты действительно не обладаешь этими качествами…

Он смотрел на нее и улыбался. Светловолосый, загорелый, прямой, как подъемный кран… Такой близкий и родной…

И Варя вдруг поняла, что слово «близость» вовсе не подразумевает близость постельную. И никогда, даже изначально, не подразумевало. Любому человеку важнее всего в жизни близость духовная, то самое понимание, которого так нелегко добиться и так непросто найти. Просто потом два понятия тесно смыкаются в одно, неловко и неверно соединенные одним словом… Это языковая ошибка, неточность. Поэтому и родилось слово «секс», уже не обозначающее духовное сообщество людей. Просто постель… Примитивная физиология. Хотя часто не слишком примитивная…

— Ты скучала, Варьюша? — спросил Алекс. — Я очень. Но ты сделала неправильный выбор. Я редко могу видеться с тобой. Так получается… И никогда не сумею остаться здесь или увезти тебя в Швецию. Понимаешь, ни-ког-да…

Он снова, теперь уже умышленно, специально, разбил слово на слоги, и Варя подумала, что искренность и жестокость — это синонимы. И этот правдивый человек-загадка, человек-тайна никогда — понимаешь, ни-ког-да… — не станет для нее открытым и ясным. Пусть так… Зато он старается быть честным.

— Я не уверена, что кто-нибудь на этой земле делает свой выбор самостоятельно, — пробормотала Варя. — Но что сделано, то сделано… Разве ты раскаиваешься во всем?

Алекс засмеялся и покачал головой:

— Мне вообще не свойственно раскаиваться. Ни в чем и ни при каких условиях. Но иногда мне вдруг становится стыдно за то, что я совершил… Например, тогда, в Крыму… Разве я не мог не приближаться к тебе, оставить тебя в покое, не тревожить твою душу и твою семью?..

— Не мог… — прошептала Варя. — Ты не мог, викинг… Это оказалось не в твоих силах…

Он удивился:

— Ты так думаешь? Мне нравится, как ты меня называешь…

— Я уверена…

— Ты веришь в предопределение? — живо заинтересовался Алекс. — Почему?

Варя пожала плечами:

— Как можно объяснить, почему веришь? Веришь — и все…

Ее опасно тянуло к нему — прижаться, почувствовать рядом, осознать, что он, наконец, не мерещится под насмешливым апрельским солнцем, которое всегда так — сначала вволю поиздевается над москвичами, понежит, погреет, поманит, а потом исчезнет с концами чуть ли не до июля…

И она уже подалась к нему, придвинулась ближе… И вдруг поймала острый взгляд сына, так увлеченного громкой игрой в белых и красных…

— Да, — засмеялся Алекс, от которого ничего не ускользнуло, и запрокинул голову, подставляя лицо солнцу. — Ты была очень права, Варьюша… А я ведь, каюсь, сначала тебе не поверил. Он настоящий прохиндей. Это очень точное слово. Тебе придется с ним нелегко.

Варя обреченно вздохнула. Деваться от этого горя горького на двух проворных ногах ей все равно некуда.

Алекс скосил на нее хитрые глаза:

— А вечером я тебя жду… Что же делать, если нам с тобой досталась именно такая жизнь… Другой не будет. Я очень соскучился по тебе, Варьюша… Это правда. Хотя мне порой бывает странно сознавать и признавать это. Я объездил почти весь мир, видел разных женщин. Много красивых… У меня тоже было их немало. — Он снова покосился на нее. — Прости, но это тоже правда. Ты и сама прекрасно знаешь. Но вот все равно, несмотря ни на что… Я соскучился по тебе… Именно по тебе… По тебе одной… И это кажется мне странным. И необъяснимым.

Варя молчала. Он слишком любил и привык все себе растолковывать, ему нравилось это… Дурная привычка, вредная и ненужная. Жизнь нельзя объяснить, как нельзя объяснить солнце, небо, детей… Да и стоит ли это делать?

— Я приду… — кивнула Варя. — Несмотря ни на что. Жизнь как-то нехорошо и загадочно разделилась пополам. С одной стороны — ты, с другой — все остальное, включая мою семью и Сашу… И части эти не равны. Получилось не пополам, не поровну… И это совсем уж гадко… Но деваться некуда…

Квартира, где временно расположился Алекс, оказалась действительно недалеко от Никольской. Он открыл ей дверь, молча пропустил в прихожую и жестом пригласил в комнату. Варя вошла и села. Очень уютно, чисто, как-то по-домашнему…

— А… кто здесь живет? — неуверенно спросила Варя.

Алекс засмеялся:

— В данный момент я. Остальное тебя интересовать не должно.

— И… надолго?

Он вновь усмехнулся, но теперь уже невесело.

— Варьюша, и это тоже тебя не должно интересовать.

— А что-нибудь вообще меня должно интересовать? — вдруг вспылила обычно спокойная Варя. — Из того, что касается тебя и твоей жизни?

Алекс серьезно и грустно покачал головой:

— Никак нет. Тебе давно пора смириться с этой мыслью, сжиться и привыкнуть к ней. Уже пора… Ты сделала неудачный выбор, Варьюша…

Прямо замкнуло его на этой гениальной думе!..

— Ты повторяешься, — заметила Варя и равнодушно отметила, что после нескольких лет разлуки они почему-то не бросились друг к другу в объятия, а совершенно спокойно сидят и дискутируют, обсуждая смутные подробности и трудности нелегкой биографии Алекса и ее несчастного выбора… Странно… Так, может, никакой любовью тут и не пахнет?..

Варя задумчиво взглянула на него.

— Да, я повторяюсь, — покладисто согласился Алекс. — Увы… Как многие живущие на этой земле… И буду повторяться.

Он опустился возле нее на корточки и ласково провел ладонью по ее лицу.

— И хочу повторяться… Сотни, тысячи раз… И повторять твою ошибку до бесконечности… Хотя бы потому, что мне нравится твоя ошибка… Надеюсь, твой резвый бойкий сын не проговорился дома о нашей встрече…

Удивительно, но не проговорился. У маленького Сашки хватило на это ума и тонкости. Хотя Варя заранее проработала и прокрутила в голове вполне разумный, подходящий вариант объяснения — встретила знакомого иностранца, книгу которого переводила. Вот и все… А иностранец плохо владеет русским. Пришлось говорить по-английски.

Правда, хорошо обдуманный ею вариант изначально был провальным. Сашка прекрасно слышал неплохую русскую речь иностранца. Но к счастью, ничего объяснять не пришлось. Только через несколько дней сын справился у Вари:

— Мама, а мы пойдем снова гулять с твоим другом?

— Он уже уехал, — сказала Варя. — Приезжал не надолго, всего на неделю.

Она потом довольно часто приходила к нему в ту квартиру. Особенно удачным оказалось начавшееся лето. Варя легко уезжала с дачи под предлогом работы в издательствах. Ей все удавалось. Обмануть Гребениченко ничего не стоило.

Всегда одно и то же — чистота, порядок и подтянутый Алекс в дверях. Но однажды на ее звонок дверь открыл незнакомый мужчина — седовласый, в очках, тоже прямой, как скрипичная струна.

Варя изумленно молчала, забыв поздороваться.

— Вы, очевидно, Варвара? — с легким акцентом спросил незнакомец.

Она молча кивнула.

— Алекс оставил вам письмо. И просил… — очкарик внимательно взглянул на Варю, — просил ждать от него новых известий. На почтамте. Как раньше… Он очень извинялся… Простите, но он не смог вас предупредить заранее. Позвонить вам… Все получилось неожиданно и срочно. Он улетел. Его уже нет в Союзе.

Варя продолжала тупо молчать. Человек попытался смягчить ситуацию:

— Но он обязательно вернется… Обязательно!.. Только неизвестно когда… Просто у него такая работа… Извините…

Просто у него такая работа…

Варя все так же безмолвно взяла протянутый конверт и пошла вниз по лестнице.

— Подождите! — крикнул седой. Он стоял в дверях и смотрел ей вслед. — Одну минуту!.. Я совсем забыл… Алекс еще просил передать вам, что повторение — великая вещь… Честно говоря, я не понял смысла. Но вы, наверное, понимаете…

Варя кивнула и двинулась дальше. На улице она сразу поискала свободную скамейку. Это было несложно. Подъезды дома выходили во двор, где этих скамеек всегда навалом. И сейчас, вечером, они почти опустели. Колясочные мамы уже разошлись по домам кормить и купать детей, старушки тоже, а время влюбленных еще не наступило. И они предпочитали уединяться в других местах, а не в своем родном, знакомом и приевшемся, как манная каша, дворе.

Варя села на скамейку — совсем как тогда, зимой. Она, значит, тоже повторялась. Нетерпеливо надорвала конверт.

«Варьюша, я не стану даже вновь просить у тебя прощения, потому что это глупо и бессмысленно. Сколько можно каяться?.. Да, меня снова нет. Но я есть. И буду всегда, пока ты захочешь, чтобы я был. Твоя власть надо мной велика, да и моя над тобой, думаю, тоже. И все-таки есть власть куда сильнее и могущественнее. Мне очень тяжело уезжать. Да еще так внезапно… Не знаю почему — я никогда не был ни суеверным, ни сверхчувствительным — меня никак не оставляет таинственное, неопределенное ощущение чего-то нового, что обязательно произойдет. И еще меня мучает чувство беды… Ты ведь знаешь, я все всегда люблю для себя объяснить. А сейчас не могу. И это мучительно и непонятно. Только не думай, будто со мной что-то случится. Я абсолютно убежден — со мной ровным счетом не произойдет ничего дурного, пока ты этого не захочешь, пока не откажешься от меня и будешь меня ждать и ходить на почтамт… Помнишь, ты рассказывала о той милой женщине по имени Зина?.. Ходи к ней почаще, Варьюша, меня будет утешать и греть сознание, что ты обо мне не забыла… А Зина, добрая русская женщина, будет утешать тебя. Все хорошо! Просто у меня такая работа… Помнишь, ты мне сказала, очень сердито, что мы живем в том обществе, в каком живем?.. Это правильно… Я часто вспоминаю, как мы бродили с тобой однажды по Москве… Помнишь? Смотрели на город от Университета, плавали на теплоходике и даже зачем-то забрели в Музей революции… Удивительно красивое здание… И нам было хорошо. При чем тут ваши вечные революции? Они всем давно надоели, и вам самим в первую очередь. Я не прав? А ваше здание МИДа все-таки удивительно похоже на церковь… Но огромную. Ну ладно, я отвлекся… Варьюша, я тебе очень скоро напишу. А вот когда я снова вернусь в Москву, я не знаю. Прости… И воспитывай получше своего прохиндея. Я выучил это хорошее слово. Оно мне нравится. Алекс».

И снова, как тогда, зимой, Варя опустила письмо на колени и тупо уставилась в одну точку. Алекс как-то со смехом рассказал ей, что, увидев впервые МИД, спросил первую попавшуюся на Садовом кольце женщину:

— Это церковь?

Женщина изумилась.

Лето прошло… Деревья нехотя сбрасывали первые желтые листья. У Вари почему-то тихо кружилась голова. Что будет дальше и будет ли вообще что-нибудь, она не хотела даже думать. И вообще не знала, куда идти и что делать. Опять ее жизнь разломилась надвое… На две неравные части… И та, большая и весомая, неожиданно скрылась, исчезла, словно ее никогда не было.

«Что же ты наделал, викинг?.. Что же мы с тобой наделали… Почему так жестока и несправедлива судьба?.. Или, наоборот, очень справедлива?.. Ведь знакомство с Алексом… Да, но зачем, для чего?! Неужели я заразилась от Алекса потребностью все и всегда себе объяснять?!»

Мягко бредущая мимо кошка, явно на свидание, гордо вскинула вверх хвост, покосилась на Варю и двинулась дальше.

— Миша! — закричала сверху женщина с балкона. — Где ты запропастился, паразит?! Сколько тебя можно ждать?! Ужин давно остыл! Припрешься, мерзавец, — кормить не буду! Предупреждаю заранее!

Мир жил своими обычными будничными заботами.

Варя сунула письмо в сумку и встала со скамейки.