Медовый месяц

18

Почему? — мучился простеньким вопросом Володя, напоминая самому себе маленького Сашку. И еще — за что?..

А за то… Сам отлично знал. Людям слишком нравится бесконечно спрашивать о том, о чем им давным-давно прекрасно известно. И даже у самих себя. Это доставляет им особое мазохистское наслаждение.

Гребениченко жили как бы по разные стороны незримой, но чересчур ощутимой границы. В совершенно разных мирах. И соединить их казалось уже невозможно. Правда, Варя иногда спохватывалась, чувствуя свою вину, и бормотала потерянно:

— У тебя все в порядке?.. Как там поживает твой секретный «ящик»? — и, не дожидаясь ответа, снова утыкалась в книги и переводы.

Люди любят задавать вопросы. Всю жизнь. Очевидно, потому, что иначе им нечем себя занять. А так хоть какое-то развлечение, головоломка на время или навсегда, длительная или короткая тренировка мозгов…

— Мама, — непрерывно приставал к Варе Сашка, — а почему я не могу увидеть ток? А для чего асфальт? Ведь все равно под ним есть земля! Мама, а где речка берет рыбу?

Тетя Нюра смеялась.

— Сколько же у тебя вопросов, Сашок? Прямо море!

— А когда мы поедем на море? — тут же спросил Сашка.

— Никогда! — взвилась Варя. — У нас есть дача в Николиной Горе! Очень хорошая! И вообще, отстань от меня!

Сашка отстал от матери и вечером прилип к отцу.

— Я хочу на море! — заявил он. — Я там никогда еще не был. А мама не хочет.

— Ну, маму мы уговорим! — исподлобья глянув на Варю и поправив очки на носу, уверенно отозвался Володя. — Только сейчас осень, уже не время ехать… Летом я возьму отпуск, и тогда мы все втроем и отправимся к морю!

Варя посмотрела на мужа туманным, отсутствующим взором.

— Летом мы никуда не отправимся, — отозвалась она. — Это исключено.

Ее интонация не понравилась Володе.

— Я тебе расскажу обо всем попозже, — поторопилась добавить Варя и выразительно повела глазами на сына.

Когда неугомонное дитя, наконец, уснуло, не преминув сообщить напоследок, что его сон сегодня вечером ушел гулять в Кремль — дался ему этот звездатый Кремль! — Варя просветила мужа по поводу своего состояния. Море отменялось на неопределенный срок. Весной у них должен родиться второй ребенок…

Володя обрадовался:

— Здорово!.. Я и не думал об этом… Даже предлагать тебе боялся… Вот почему ты в последнее время такая задумчивая…

Собирался сказать «как в воду опущенная», но вовремя остановил себя на полуслове. Да и кто их там разберет, этих пузатых, что за мысли бродят у них в головах, какие прилипчивые настроения одолевают, какие чувства не дают покоя, привязываясь и цепляясь?

Варя почему-то ни на секунду не сомневалась, чей это ребенок. Даже не задумывалась. Просто четко знала — и все! И когда родилась Надя, тотчас сравнила ее с Алексом. Да, девочка удивительно походила на него. Те же глаза, волосы, та же улыбка…

Володя утверждал, что дочка — вылитая Варя, и носился с малышкой, как никогда не возился и не нянчился с Сашкой. Так что Наде повезло с самого рождения.

Саша отнесся к появлению сестры по-мужски философски и эгоистически. Как и следовало ожидать.

— Теперь вы будете заставлять меня с ней гулять и за ней присматривать! — уверенно и горько заявил он тоном человека достаточно опытного, немало пожившего и повидавшего на белом свете.

— Почему? — удивилась Варя. — У нас в доме много рук. Есть тетя Нюра, я, папа, дед… И еще тетя Женя.

Сашка мрачно отмахнулся от матери:

— Все равно начнете бросать ее на меня! «Саша, погляди за Надюшей!» «Саша, присмотри за Наденькой!»

Он очень похоже скопировал материнскую интонацию. Паршивец!..

Володя и тетя Нюра, сидящие у стола, дружно засмеялись.

— Смейтесь, смейтесь! — горько пробурчал Сашка. — Почему я должен быть нянькой?!

— Да откуда у тебя взялась эта мысль? Что за ерунда?! — возмутилась, наконец, Варя, в глубине души отлично признавая правоту сына. Именно этим все и кончится…

Сашка не ответил. Вместо этого взялся скептически разглядывать мирно спящую сестру.

— Она какая-то не такая! — объявил он минут через пять.

— Какая еще не такая? — снова взбеленилась Варя. — Что ты мелешь? Александр, уймись! С ней все в порядке! Абсолютно нормальный ребенок! С руками, с ногами, с головой.

— Она нездешняя! — четко вынес приговор четырехлетний Сашка. — Да вы сами посмотрите! Разве не видно?

Варя вздрогнула, ужаснулась и в недоумении уставилась на сына огромными глазами. Кто ему подсказал такую недетскую мысль?!

— Сашок! — опять засмеялся Володя. — Она родилась на нашей планете, в нашей стране и в нашем городе! Самая обыкновенная земная девочка!

— Обыкновенная? — Сашка внимательно еще раз осмотрел Надю.

Что-то ему в ней явно не нравилось, что-то его странно настораживало и пугало…

«Так не бывает! — сказала себе Варя. — Он слишком мал, чтобы подозревать или знать… Это фантастика… И помнить он ничего не в силах. И не способен по малолетству связать одно событие с другим. Просто сам Сашка как раз очень необыкновенный ребенок».

— Папа в ванной, — на днях сообщил он Володиному коллеге, взяв трубку. — Позвоните ему, пожалуйста, через четырнадцать минут.

— Почему именно через четырнадцать? — спросила удивленная Варя. — Ты высчитал время мытья отца по минутам?

Сашка солидно кивнул.

— Ну, теперь мы, наконец, поедем на море? — спросил он, с ходу переключившись на другую тему. Эта мысль никак не давала ему покоя. — Надька родилась, поедем вчетвером! А можно взять и деда с тетей Нюрой.

— Да, — рассеянно отозвался Володя, — потерпи еще немного… И поедем. Это лето проведем на даче.

Сашка скривился. Он теперь не слишком жаловал дачу.

— Да ну ее… Сколько мне еще ждать?..

— У тебя впереди много времени, — урезонил его Володя. — Ты дождешься.

Да, сын своего дождется… А вот Варя вряд ли…

Письма опять не приходили. Все та же неизменная Зина привычно покачивала головой, завидев Варю.

«Почему она так долго здесь работает? — обреченно думала Варя. — Хоть бы уволилась, что ли… Появилась бы новая… Та обо мне хоть ничего не знает… Хожу себе и хожу в свое удовольствие… Хорошо еще, что Коля с его эмвэдэшным дядькой давно перевелся на другой пост…»

Зина, явно набиваясь Варе в подруги и ожидающая искренности, заметно обиделась, никакой откровенности не обнаружив. Стала вести себя холоднее и суше, вопросов почти не задавала… Правда, увидев Варю снова с пузом, ахнула, всплеснула руками и вскочила.

— Ты что это, Варвара, в другой раз рожать надумала?! — заголосила Зина на весь почтамт, выглядывая из своего окошка. Люди стали оборачиваться и глазеть на Варю. — Тебе одного пацана для счастья маловато?! Приезжал твой Валет разве? И вдругорядь адреса не оставил? Нет, ну ты больная на голову!..

Варя с досадой махнула Зине рукой, чтобы замолчала. Ей было тяжело и неприятно выдерживать массовое внимание. Но Зина завелась. Никакие жесты и взгляды на нее не действовали.

— Ты как себе жить думаешь? — сокрушалась на весь зал сердобольная женщина. — Одна, с двумя детьми… — Интерес к Варе стал еще острее и противнее. — Тебе зачем второй хомут на шею?! А твой паразит Винтер опять ни строчки не пишет! Хоть тресни! И найти его никак невозможно! Раз уж Николай не сумел!.. Может, тебе взаймы дать на первое время? Отдавать не спеши! У меня есть загашник! Энзе!

— Нет, спасибо… — пробормотала Варя, торопясь уйти. — Спасибо тебе за все… Я приду потом, позже… Вдруг будет письмо…

Но письма не было и позже. Алекс словно исчез, растворился в синем небе над землей, и Варя иногда ловила себя на той же знакомой, дикой и противоестественной мысли: а не пригрезилось ли ей все, не примерещилось ли? Сначала Крым, потом Кремль под апрельским солнцем, потом квартирка в старом московском доме на Большой Бронной…

Но Надя протягивала к матери руки… Удивительно похожая на своего отца. Те же волосы, те же глаза, та же улыбка…

Нет ничего лучше повторений. Алекс особенно любил их…

Как бы ему сообщить о дочке?.. Но писем не было…

И Варя стала всерьез думать о несбыточном — самой поехать в Швецию и найти любимого. Хотя почему она уверена, что Алекс именно там?.. Ну, если не он, то его родители, богатые и наверняка известные в Стокгольме. Да и вообще Швеция — небольшая страна. Поехать… Взять с собой Надю… Но как это сделать?

До смерти второго Ильича оставалось еще немало лет. До правления вольнолюбивого Михаила Сергеевича, изящным широким царственным жестом демократа разрешившего свободный выезд за рубеж, — намного больше десятилетия. В то время приходилось рассчитывать лишь на удачу в виде туристической поездки с какой-нибудь привилегированной группой.

Где взять такую группу?.. Как туда пристроиться?.. Как оторваться от нее в Стокгольме?.. И что делать с Надей?..

Почему-то Варя рвалась не просто поехать, но вместе с дочкой. Забывая, какие подозрения это вызовет не только у посторонних — да и в какую группу включат с малым ребенком? — но главное, у Гребениченко. Сашу не берет, а ведь он постарше, а Надю за собой тащит… Ой, неспроста…

Володя стал снова украдкой поглядывать на замкнувшуюся, похудевшую, подурневшую жену. Раздумывал. Считал, что это после беременности и родов. Она еще не до конца оправилась. Пройдет… Не все сразу… Вот поедут на дачу… Там надо постараться пробыть как можно дольше.

Он вложил немало сил и средств в небольшой домик, постепенно ставший милым, теплым и удобным даже для зимовки.

Гребениченко вернулись в Москву в самом конце ноября. Надя уже пробовала переступать по полу. Варя очень похудела, осунулась. Юбка на ней крутилась, как знаменитый и популярный в те годы хула-хуп. Муж иногда поглядывал на нее с жалостью и приставал с вопросами о самочувствии. Не надо ли снова сделать снимок?..

В Москве Варя сразу поспешила на почтамт. Хотя давно не верила, что ее может там что-то ждать.

— Давненько не заходила, — сухо заметила Зина. — Уезжала, поди?.. Вон, который месяц тебя дожидается… Расписался друг твой ситный Викентий… Думала, не придешь больше… — И она небрежно швырнула мятый конверт.

Варя взяла его осторожно, словно нечто опасное, бросила в сумку и торопливо отправилась все на тот же бульвар, вновь слегка забеленный первым снегом.

Зина недобро смотрела ей вслед. Ей и не нравилась, и чем-то привлекала эта странная замкнутая женщина, словно клейменная тайной. И тайной нехорошей. За версту видно…

Варя привычно устроилась на той же скамейке, повторяясь, по излюбленному жизненному принципу Алекса, и разорвала конверт. Строчки были спокойные, ровные… Знакомые мелкие буквы неразборчивого, но все равно красивого, изящного почерка… И та же самая бумага с размытым, неясным водяным знаком в левом верхнему углу…

«Варьюша, почему-то мне все время кажется, что с тобой случилось неожиданное… Не могу ничего объяснить, как ни пытаюсь. Я не сумею приехать в Москву в ближайшие несколько месяцев. И снова не знаю, когда вырвусь. Ты давно уже устала читать эти однообразные оправдания и неопределенные обещания. Тебе все это надоело, опротивело… Я понимаю тебя. Я сам запутался.

Недавно виделся с отцом. В последнее время я вижу его все реже и реже… И он сказал мне, он мудрый старикан, Варьюша, что оглядываться и упорно терзаться думами и раскаяниями о прошлом нельзя — опасно. Хотя разве я не знал этого сам? И разве этого не понимают большинство умных и опытных людей, проживших на земле не один десяток лет? Понимают… И преотлично… И упрямо, маниакально продолжают страдать и мучиться… Загонять себя в камеру прошлого, решетки которого никогда не открываются наружу… Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Хотя даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время… Но повторяю — пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление — я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась — и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь, — но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? — я исчезну.

Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. И потому думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.

Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе — мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете. Твой прохиндей, наверное, уже совсем большой. Я тоже часто вспоминаю его… Он похож на тебя. А ты не похожа ни на кого. Я имею полное право утверждать это. Мне есть с кем тебя сравнивать, а мир велик… Он слишком велик для нас с тобой, Варьюша… Мне хотелось бы жить с тобой в крошечной тихой стране, в Швейцарии, например, или на Мальте… Можно было бы захватить с собой твоего прохиндея, моего тезку… Вот теперь я уже начинаю мечтать… А это и вовсе на меня не похоже… Так что считай, что ты получила очередную весточку от нового, совсем другого Алекса».

Пока она читала письмо, пошел снег. Сухой, жесткий, колючий… Бил в лицо больно и раздраженно, словно его заставили идти против воли. А он вовсе не собирался и предпочитал до поры до времени прятаться в черных тучах, неожиданно просыпавшихся острыми белыми иголками.

Остановленный на века Грибоедов наблюдал за Варей со своего постамента. Сюда Сашка, кажется, еще не залезал…

«Почему мы с ним здесь никогда не гуляли? — невпопад подумала Варя. — И почему из черных туч всегда идет белый снег? А куда мне теперь ехать с Надей?.. И как сообщить Алексу о ее появлении на свет?..»

Потом она вдруг вспомнила один из недавних вопросов не по летам начитанного сына. Впрочем, вполне вероятно, что содержание книги ему просто пересказал дед.

— А почему Остап Бендер никогда не ходил в лес?

И ответ Володи:

— А в лесу кого обманывать?

Ответов не было. Снег бил в лицо с новой силой, ожесточенный и враждебный. И давно надо ехать домой, на Никольскую…

Никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…