Медвежий край

Глава 12

Ынан мытрэльув’ылгылгъэ пэтле. —

«Мы увидимся скоро»

(чукотск.)

По одному только поведению Эрыквына, который спешно взялся приносить жертвы явившемуся охотнику, можно было заключить, насколько непрост этот тип. Если к большинству кэль-эт шаман относился как к неизбежному злу, вроде опасных хищников и дурной погоды, то на новое действующее лицо поглядывал с суеверным ужасом и трепетом.

Улучив момент, пока духи обустраивали место для разговора, Сидор спросил. «Пичвучьын!» – прозвучало с тревожным придыханием и всё объяснило.

Мифология чукчей была довольно смутной и сумбурной, но всё же некоторые постоянные и узнаваемые образы, сравнимые с языческими богами иных культур, встречались. И сейчас к путникам явилось одно из таких существ, которое чукчи очень почитали, считая хозяином всего дикого зверья. Страх Эрыквына стал понятен и даже вызывал сочувствие: выходило, они, убив слуг и помощников, обозлили того, от кого зависело всё или почти всё благосостояние чукотского народа. А если молва не преувеличивала его силы, то и не только чукотского, но в это Березин не очень-то верил. Был бы Пичвучьын настолько могуч, не стал бы разговоры вести.

К беседе духи подготовились со всей обстоятельностью, в две минуты добыв всё нужное для временного лагеря. Расчистили подходящее место, развели костерок, постелили вокруг шкуры, пристроили над огнём закопчённый медный чайник, от которого Антонина с трудом отвела взгляд. Странное, безумное это было зрелище: языческий бог и русский медный чайник рядом.

Эрыквын устраивался у костра с опаской, напряжённо глядя и на духов, и на Пичвучьына, и на Сидора со спутницей, и вот так на глаз не выходило оценить, кого побаивался сильнее. И прежнее-то его отношение вызывало досаду, а теперь и вовсе не известно, что подумает. Не иначе, решит, что они с этим авынральын – хозяином, как называли чукчи подобных существ, владеющих местностью или каким-то зверем, – на равных. Как бы ещё ума не хватило Сидору начать жертвы приносить…

Чай у Пичвучьына тоже был привозной, «кирпичный», заварил он его крепко, от души, до вязкой терпкой горечи, но отказываться никто не стал, горячее оказалось кстати. Разве что Бересклет едва сдержалась от нового нервного смешка, получив немного помятую жестяную кружку со своей порцией. За всеми треволнениями стало не до погоды, но сырость тумана никуда не делась, и только взяв в руки парящую кружку, Антонина поняла, насколько продрогла. Крепкий чай ещё и бодрил одним только запахом, а близкий костёр расцвечивал стены тумана багрянцем и придавал подкатившим сумеркам неожиданного уюта.

Прикрыть глаза да представить, словно она не посреди тундры сидит в обществе неведомого создания среди враждебных и опасных чудовищ, а почти дома. Поздняя петроградская осень, сырая и холодная. Суббота. Занятия в Пижме, как называли ученицы свой Петроградский женский медицинский институт, окончились, только не хочется идти домой, и вот они выбрались на природу, как обычно – на Каменный остров, где среди оставленных на зиму дач нетрудно было отыскать тихий перелесок. Антонина редко куда-то ходила с другими студентками, но всё же выбиралась.

Конечно, с подачи Наташеньки Веденеевой – девицы очень бойкой, неуёмной и стремящейся облагодетельствовать весь мир. Насколько Антонина знала, из той сейчас вышел заметный детский врач. С ней, конечно, застенчивая и тихая Даша Ильина – верная подружка, ещё менее охочая до шумных сборищ, чем Бересклет, но из-за близкой и давней дружбы с Наташей имеющая ещё меньше выбора. Аня Титова и Людмила Клёст, они на два года старше, но приятельствуют. С Аней у Антонины общая цель, сближающая их, – обе хотят быть судебными экспертами. Только Титовой проще: у неё старший брат в полиции служит, поможет устроиться.

С барышнями, конечно, и кавалеры. Бог знает, откуда Мила всегда их выуживала, но непременно находила сопровождение для всех: искренне не понимала, зачем нужно отдыхать без общества приятных мужчин, если они и учатся без него.

Именно так Антонина познакомилась с красавчиком-хлыщом, которого напомнил двоеженец Маликов. Но суть его вскрылась не сразу, а поначалу твёрдое плечо рядом казалось надёжным, и как же приятно к нему было приникнуть!

Среди постоянных спутников был Ярослав – очень застенчивый невысокий юноша, неизменно носивший с собой гитару. Много позже Бересклет случайно узнала, что он был артистом оперы, а тогда только наслаждалась, вместе с остальными, изумительно проникновенным баритоном, гадая, откуда берётся столь богатый голос в столь тщедушном Ярославе.

И вот сейчас он в повисшей тишине коснётся струн…

– Отдай огненного зверя мне, хозяин земли Кагыргын. Тебе без надобности, а у меня такого нет. Я тебе за него стадо лучших оленей отдам!

Антонина вздрогнула, когда вместо струн и знакомого баритона зазвучала хриплая речь на чужом языке. Картина из прошлого представилась столь ярко и живо, что девушка на миг поверила, что оказалась именно там, на Каменном острове в годы своего студенчества, и вдруг – вернулась в тундру. Ни приятельниц, ни гитары, ни покоя. Только плечо никуда не делось, к которому она прислонялась, и вот оно было в сто раз лучше воспоминания, потому что не только казалось, но и – было по-настоящему надёжным, проверенным.

От совсем некстати нахлынувших воспоминаний о недавнем разговоре и поцелуе вспыхнули щёки, и стало не до языческих богов.

Бересклет со смущением призналась себе, что слишком устала от приключения и хочет, чтобы оно поскорее закончилось. Расследование интереснее, чем скучать дома с вышивкой, но сырая тундра и её сказочные обитатели – это для Сидора и чукчей.

А Березин между тем, переварив сказанное, проговорил с недоумением:

– У мальчика есть родители, сам он ещё не имеет права решать, даже если добровольно пожелает остаться с вами. Даже если в нём действительно пробудилось дедово наследие. И уж тем более я не стану решать за них.

– Слишком добр ты со своими людьми, – укоризненно качнул головой Пичвучьын. – Разбалуешь!

– Это не доброта, это закон моей земли и моих предков.

Ответ оказался верным и куда более правильным, нежели попытка объяснить чужаку детали. Хозяин лесных зверей заметно расстроился, но спорить и настаивать не стал, вместо этого спросил:

– Родители его – тоже огненные звери?

– Мать, – не счёл нужным скрывать Березин.

– А отец – человек?

– Да, – подтвердил исправник, с интересом наблюдая, какое впечатление эта весть произведёт на собеседника. Сидор слыхал имя этого божества, знал о крепком уважении к нему чукчей и положенных жертвах при встрече, но не больше того. Осерчает могущественный дух? Примет как должное?

Пичвучьын ответил неожиданным сочувствием.

– Беспокойны эти женщины! Попробуй уследи. Была у меня волчица, что за волчица! С крепким задом, с быстрыми ногами, шерсть – что чистый звёздный свет, неутомима да умела. Да сманил её один ловкий охотник. Как увидал у яранги, когда она работала, шкуры шила, да и захотел в жёны. Так и свёл. Давно было. Ещё только огнивные чужаки начали появляться. А твой ещё ловчее, огненного зверя свёл! Как в твоём языке зовётся зверь?

– Тигр, – спокойно ответил Сидор, снова не вдаваясь в подробности и не пытаясь переубеждать собеседника. Если тот считает его себе равным – так исправнику только на руку.

– Хорошее имя, – похвалил Пичвучьын. – Приведи мне эту женщину, говорить с ней буду. Хочу себе такого зверя.

– Выживет ли он в здешних краях? Его матери тут тяжело, – уточнил Сидор.

– Да уж надо знать, нелегко, на незнакомой-то земле, с чужими духами, – снисходительно усмехнулся хозяин зверей.

Разговор продолжался недолго. Эрыквын в него слова не вставил: боялся грозного хозяина зверей. Антонина хотела заговорить и не боялась, но опасалась помешать исправнику в его планах, так что тоже сдерживалась, искренне надеясь, что всё непонятное ей объяснят позже.

Пичвучьын обещал, что вреда Верховой не причинит, да и сыну её – тоже, но пока мальчишку не отдаст, пока тот у него побудет. Гостем побудет, обид не потерпит, так что Умкы на этот счёт может быть спокоен. А Сидор хоть и поторговался немного, но без огонька. Сашка явно заинтересовал хозяина зверей, то ли как диковинка, то ли вовсе это были тонкие материи навьего мира, малоинтересные и непонятные людям. В любом случае, хотел бы навредить – уже бы навредил.

Вере он намеревался рассказать всё как есть. Не сомневался, что женщина согласится на разговор, и почти не сомневался, что сына оставит здесь, а может, и сама с ним уйдёт. Вероятно, это лучший выход для них всех: с Верхова уже довольно, наигрался во властителя могучего лесного духа, а Александра после его поступка ничего хорошего среди людей не ждало.

Да и в остальном такой поворот очень кстати. Между пришлыми и местными навьями отношения складывались напряжённые, и хоть до драки не доходило, но и миром не пахло. Чукотские духи и существа были не больно-то гостеприимны к чужакам: земля хотя и родная, но суровая, лишние рты всем без надобности, да и земли не столь много, чтобы пускать сюда кого-то стороннего.

Поиск новых путей к мирному соседству в обязанности Березина не входил, уже хотя бы потому, что люди плохо понимали чаяния и обычаи своих незримых соседей. Но тут даже познаний Сидора вполне хватало, чтобы оценить этот маленький, но важный шаг к взаимопониманию и взаимопроникновению двух недавно соприкоснувшихся миров. Да, Амба для русских людей тоже существо новое, из чужих сказок, но тут важнее, кем себя считали сама Вера и её сын.

Странно и нелепо было представить амурского тигра в чукотской тундре, но коль уж хозяин зверей пообещал пристроить – найдутся и угодья, и подходящая добыча, и тёплая сухая нора, и всё прочее.

– Жену б твою попросил, сильна шаманка, но не стану. Знаю, не дашь, – улыбнулся под конец Пичвучьын, когда условились о месте и времени следующей встречи. – И не поменяешь, хотя мои жёны ох как хороши! – Он заговорщицки подмигнул, словно ждал, что Березин одумается. – И товарищами по жене нам не стать, сердце ревнивое, вижу.

– И говорить нечего, – кивнул Сидор и, успокаивая, крепче сжал ладонь Антонины, невесть когда успевшую оказаться в его руке.

Утомлённая, девушка прильнула сбоку, пристроила голову на его плечо, но сквозь полудрёму слушала внимательно и на словах Пичвучьына ощутимо напряглась, подалась ближе. Хотелось обнять её и успокоить, но бог знает, как встретит такие нежности хозяин зверей и не пожелает ли насолить, просто из вредности и дурного нрава.

– К себе на ночлег также не приглашаю, а до жилья добраться помогу. Перейдите мою нарту, у дома окажетесь.

Попрощались коротко. Первым на нарту влез Эрыквын, постоянно озираясь и явно жалея уже, что ввязался в это приключение. Следом Сидор подсадил Антонину, взобрался сам. Бересклет до последнего не верила, что эти нелепые упражнения приведут к чему-то, кроме злорадного смеха пошутившего над глупыми людьми существа, но снова – молчала. Нет ей никакого дела ни до этого Пичвучьына, ни до его нахальства и пожеланий, не до насмешек, лишь бы поскорее вернуться в дом! А ещё она верила Сидору, который явно знал, что делал.

Мир вокруг вдруг изменился. Вот она стоит на невысокой пустой нарте, опираясь на плечо Березина, и вокруг – густой туман, мерцающий перламутром, словно внутри его пляшет северное сияние, а вот Сидор аккуратно подхватил её за талию, поставил на землю, не торопясь выпускать из рук, Антонина моргнула – и провалилась во мрак. Испуганно ахнула, ухватилась за плечи исправника и только после этого сообразила: ничего страшного, просто мигом стемнело, пропал костёр, духи, белый олень с нартой. Только тусклые, едва видимые облака над головой и больше – ни огонька.

– Так и знала, что обманет! – вздохнула Антонина.

– Не обманул, – проворчал Сидор. – Принюхайся, дымом пахнет и жильём. Постой, фонарик достану…

– Не надо ничего, – подал голос Эрыквын. Прозвучало сдавленно и смущённо. – Я первый пошёл, домой и пришёл. Будьте моими гостями!

– Спасибо, мы с благодарностью примем твоё предложение. И не станем стеснять, ляжем в тытлыран.

– Это где? – осторожно спросила Антонина, когда шаман с видимым облегчением принял такое решение, окликнул кого-то и ему совсем рядом ответил женский голос. Говорили, конечно, на чукотском, быстро и неразборчиво, так что она даже не пыталась прислушиваться.

– Считай, в сенях. Сейчас не холодно, не замёрзнем, и хозяевам не помешаем…

– И?.. – уточнила Антонина, потому что он явно не договорил.

– И нам обоим так будет спокойнее, – вздохнул он. – В спальной части тесно и душно, так что хозяева лежат все вместе и совершенно не стесняются скидывать одежду. А кроме того…

– Не нужно продолжать, – поспешила оборвать его Антонина. – Могу вообразить, как там пахнет и что водится!

– Боюсь, водится и пахнет там везде, но это лучше, чем ночью идти через тундру. – Слов для приободрения спутницы он отыскать не сумел, поэтому неуверенно привлёк к себе, чтобы обнять.

Решение оказалось верным, Антонина шумно вздохнула и крепко прижалась к его груди. Влажная шерсть берета коснулась подбородка, чувствительную кожу, ещё не загрубевшую после недавнего бритья, неприятно закололо. Захотелось снять шапку и прикоснуться к мягким, пушистым волосам, но пришлось потерпеть.

Тем временем Эрыквын нырнул в ярангу, больно ударив по широко раскрытым во тьму глазам светом из щели, на несколько мгновений раскрывшейся на сплошном покрове шатра. У Антонины мелькнула тревожная мысль, как бы их не оставили за порогом – она уже слышала, что оленные чукчи особым гостеприимством не отличаются, – но Сидор оставался спокоен, и она не стала поднимать панику.

– Я ужасно устала, – посетовала она вместо этого. – Прости, что навязалась с тобой и мешаюсь…

– Слава богу, что навязалась! – возразил Березин. – Не уверен, что вдвоём с Эрыквыном мы бы выстояли и управились со всеми этими духами.

– Ты бы и не только с ними управился, если бы не этакая вот обуза на плечах, – возразила Бересклет, но то, что он не сердился, приободрило. Пару мгновений они помолчали, но хозяин не спешил звать гостей, о чём-то шумно совещаясь с остальными обитателями яранги. Сидор наверняка что-то понимал, но расспрашивать об этом не хотелось, а вот ещё одна мелочь вспомнилась. – Ты обещал объяснить, что тебе такое сказал Эрыквын перед появлением хозяина зверей с непроизносимым именем, – припомнила она. – Ты на него ещё рассердился.

– Да почти то же самое, что Пичвучьын, – проворчал Сидор нехотя. – Предложил быть товарищами по жене. Групповой брак. Ты впечатлила его своими способностями, а у чукчей это распространённый способ сближения с интересными им людьми. – Говоря, он пару раз мягко погладил её по спине поверх отсыревшего пальто, накрыл ладонью затылок, ласково перебирая пальцами короткие волосы и легко массируя.

– Потрясающие нравы, – с иронией проговорила Антонина. – Я, наверное, никогда к этому не привыкну!

– Да и не надо, – усмехнулся Березин. – Они бывают нахальны, но тебя обидеть поостерегутся. Эрыквын точно разнесёт, какая сильная шаманка – жена Умкы, да и меня задевать не станут. С чужими жёнами я не спал, так что требовать ответной услуги никто не явится, будь спокойна.

– И теперь не только в городе, но и за его пределами все станут считать меня твоей женой, – вздохнула Антонина. – А нас спросить не нужно, конечно, все всё знают лучше…

– Прости, – тихо уронил он, но за что – не сказал: сам толком не понимал. Наверное, за то, что заблаговременно не подумал о таких слухах и решил оставить петроградку в своём доме.

Впрочем, отправь он Антонину на постой в любой дом города, всё одно – молва бы их свела. Он ей начальник и не позаботиться о ней и не взять на себя ответственность в любом случае не смог бы, а горожанам бы этого хватило.

– Если тебе так неприятно, можно попробовать что-нибудь придумать, – предложил неуверенно.

– Мне неприятно, что чужим людям есть дело до того, кто мы друг другу, – возразила она. – И досадно, что ничто этого мнения не изменит. Есть чувство неизбежности, а оттого хочется совершить какую-то глупость просто назло всем, чтобы сказать: вы не правы. Но это ребячество. И уж тем более тут нет твоей вины, заткнуть болтливые рты никаким шаманам не под силу. Даже самому Умкы.

В усталом голосе послышалась улыбка, и Сидор улыбнулся в ответ.

– Потерпи немного, скоро уже дома будем.

Березин лукавил и сам понимал это. Он не знал, насколько далеко от Ново-Мариинска стояла семья Эрыквына и где именно его поймала весть о поисках Сидора. По здешним меркам, несколько дней пешего пути – ближний свет, и сам бы Сидор легко одолел такую дорогу, но что делать с Антониной? Зимой проще, на нарте без пурги – и впрямь нетрудно добраться, а сейчас…

Но расстраивать девушку своими измышлениями он не стал, пусть отдохнёт. И без того ей сегодня досталось и пришлось пережить изрядно тяжёлых минут.

Говоря о собственной благодарности и радости от её присутствия, Сидор утаил часть правды. Пусть всё разрешилось благополучно, он до сих пор корил себя за то, что поддался на уговоры и взял её с собой. Да, предвидеть не мог, и на подобные опасности с приключениями никто не рассчитывал – что трудного, отыскать в тундре не приученного прятаться домашнего мальчишку! Кто мог ждать, что доведётся сразиться со сворой кэль-эт и познакомиться с одним из самых влиятельных существ здешних мест?

И всё же к счастью, что она настояла. Справился бы он сам, без Антонины, с нападающими? Да, и сейчас это не вызывало сомнений, но большой вопрос – какой ценой? И кем бы после того стал?

Сейчас особенно отчётливо звучали в голове слова Ухонцева, и Сидор только теперь пронзительно точно ощутил всю их остроту. После того как столкнулся с Верховой Верой и узнал её историю, после того, как тихий книжный мальчик Сашка помчался спасаться, гонимый звериным инстинктом, в чуждую ему тундру, а вернее – прочь от человеческого жилья, которое вдруг показалось зверю внутри опасным, угрожающим. Мальчишка умом и звериным чутьём понимал, чего лишится в наказание.

Александру навряд ли грозил слишком суровый приговор, он всё же ещё ребёнок, несмотря на тяжесть совершённого преступления. Его бы не казнили и не отправили бы на каторгу, куда там! Вероятнее всего, выслали бы на другой берег лимана. Но зверя повёл страх, который Сидор начал чуять незадолго до появления духов, когда беглеца почти нагнали. Чуять и – понимать.

Потому что сам он задержался в шаге от того, чтобы уйти в тундру точно так же, как сделал это Сашка Верхов. По иной причине, и зверем он бы стал другим. Наверное, не появись в его жизни Антонина, через год-другой – что для вечной мерзлоты и сопок эти годы! – он бы не вернулся с охоты, может, даже не заметив перемены. Ловил бы тюленей с припая, дремал, свернувшись на снегу под застругами…

Сейчас, даже став зверем в момент опасности, Сидор бы сумел вернуться. Сейчас ему было зачем и куда возвращаться. К кому. Вот только Березину совсем не хотелось делать этот последний шаг, отделяющий человека от чего-то другого, пусть даже этот шаг откроет новые пути и возможности.

Не имеющий чародейского образования, Сидор понятия не имел, как это вообще возможно – живому человеку вдруг стать белым медведем, не совершая никаких ритуалов, пусть даже и самых сказочных. Да и вряд ли знали это современные чародеи и проходили в университетах: существование Нави до сих пор держалось в секрете. Но собственный пример всегда нагляднее любых учёных предположений, и Сидор уже не сомневался: это возможно. Если зверь амба сумел стать человеком, отчего бы человеку не суметь превратиться в зверя?

Так что Антонина его всё же спасла. А он намеревался в ответ сделать всё возможное и невозможное, чтобы вернуть её в безопасное место и больше не подвергать подобному риску.

От усталости показалось иначе, но за «порогом» они простояли не пару часов, а всего несколько минут, когда Эрыквын позвал гостей внутрь. Антонина, до сих пор так и не пришедшая в себя после стычки с кэль-эт и непривычно огромной растраты сил, встретила приглашение с облегчением, а в яранге, вслед за Сидором ответив на приветствие, уселась на оленью шкуру, постеленную поверх разбросанной сухой травы, и с наслаждением расстегнула наконец пальто и сняла берет, щурясь на свет.

Под пологом оленеводческого шатра оказалось тепло, сухо и невыразимо уютно после сырой туманной тундры. Пахло очагом. Въевшейся копотью, варёным мясом, прогорклым жиром, кислым по́том, старыми шкурами, землёй и ещё десятком других сильных, ярких запахов – неизменных спутников жилья.

Простая керосиновая лампа, подвешенная к одной из толстых жердей, произвольно пересекающихся и подпирающих купол шатра, озаряла его светло-коричневое нутро и собравшихся людей. Обложенный камнями очаг уже прогорел, но из-под пепла порой поднимались тонкие дымные стебельки – что-то там, в глубине, ещё тлело. На гостей с насторожённым любопытством взирало несколько человек: совсем древняя старуха с изрезанным морщинами лицом, пара парней, снулого вида мужчина средних лет и две женщины, чей возраст Антонина определить затруднялась – уже не девушки, но ещё крепкие и нестарые.

Возле костра и вокруг людей равномерно растёкся многочисленный, но небогатый скарб, причудливо сочетавший в себе знакомые Антонине предметы, вроде чайников и котлов и неких одёжек или мешков из цветастого полотна, и причудливые вещицы, пошитые из шкур или сделанные из палок. Всё это несло на себе бесчисленные следы долгой службы в человеческих руках и производило впечатление обжитой, привычной неопрятности.

При появлении гостей женщины, внимательно рассмотрев их и удовлетворив своё любопытство, принялись хлопотать в стороне – оказалось, там стоял обыкновенный керосиновый примус.

Продолжился разговор на чукотском, который становился всё более вялым. Сидор слушал краем уха, но после рассказа об их приключениях и встрече с Пичвучьыном жители яранги стали обсуждать свои бытовые дела, оленей и охоту, а вскоре большинство разошлось спать. Одна из женщин увела старуху в полог – выгороженную внутри всё теми же шкурами конуру, напоминавшую гнездо, туда же ушёл мужчина постарше, а молодые устроились здесь же на шкурах, немного в стороне.

Антонина опять прикорнула на плече спутника, а тот обнял её, постаравшись устроить поудобнее. Березин ещё беспокоился, как будет кормить девушку, всё же местная кухня отличалась своеобразием, но варёное без соли мясо та приняла на удивление спокойно – наверное, от усталости. Впрочем, даже усталость не заставила её согласиться на юколу – сушёную рыбу, также несолёную.

За стенками шатра звучала ночная жизнь тундры – кричали птицы, то и дело проносились мимо звери, – и покров из шкур не ослаблял звуков, да ещё в яранге кто-то раскатисто, гулко храпел. Но ночь всё равно прошла спокойно. Обычно чуткий сон Антонины от усталости настолько окреп, что не разбудили даже поднявшиеся чуть свет, чтобы приготовить еду, женщины. И чистота шкур, на которых гости устроились, тоже волновала мало. А уж рука Сидора вместо подушки и его крепкие объятья и вовсе скорее радовали, чем смущали: спалось в них надёжно, сладко и совсем не холодно.

Утро принесло добрые вести: оказалось, семейство Эрыквына стояло недалеко от Ново-Мариинска. Не так близко, чтобы дойти за пару часов, но вполне можно было успеть до темноты. Насилу пробудившаяся, и то не до конца, Антонина немного повздыхала сокрушённо над всё тем же варёным, да ещё с добавленным жиром, мясом, тоскуя о доброй каше. Но в этот раз хозяйка расщедрилась и на соль, и на какие-то специи, и на толчёную бруснику в качестве соуса, так что оказалось неожиданно вкусно, пусть странно и непривычно. А что есть приходилось руками – оставалось положиться на крепкое здоровье жiвницы.

Погода тоже оказалась не чета вчерашней, синий небосвод покрывал белый крап облаков, словно неведомый художник стряхнул на лазурное полотнище акварельные капли с огромной кисти. Пламенеющая оттенками красного тундра, кое-где заплатанная серой материей скал и пёстрым ситцем ещё цветущих прогалин, ждала близкой осени.

Выбравшись из яранги на свежий воздух, Антонина ощутила то же облегчение, с каким вчера оказалась под немудрёным кровом. Прохладный утренний воздух пах горькой свежестью и влагой, а золотой круг выбравшегося из-за сопки солнца обещал тёплый день. Обманывал – намекнул ударивший в лицо порыв холодного ветра, и Бересклет надвинула берет поглубже.

Прощание с Эрыквыном, его ярангой, семьёй и стойбищем, в котором наутро обнаружилось целых четыре шатра и немало народу, прошло коротко и прохладно: шаман явно рад был отделаться от сложных гостей, а те торопились домой.

– Интересно, что будет теперь с Верой и Эдуардом? – заговорила Антонина, когда они немного отошли от жилья.

Обсудить это хотелось и раньше, но не было сил, да и не в присутствии постороннего. Эрыквын помог им в поисках, но девушка прекрасно понимала, что не найдёт общего языка с этим шаманом в дальнейшем. Впрочем, вряд ли он станет настаивать, тут ей повезло с заступничеством Сидора.

И с ним самим, кажется, повезло, пусть и хочется совершить какую-то глупость назло слухам.

– Верхов её отпустит. А потом, думаю, уедет. – Сидор говорил спокойно и уверенно, с лёгким прищуром оглядывая окрестную равнину. Тем проще было Антонине: можно вовсе не заботиться о том, что происходит вокруг, а ещё – спокойно любоваться резким профилем уездного исправника.

– Почему ты так уверен, что отпустит? Думается мне, совести там отродясь не водилось… – проворчала она.

– При чём тут совесть? – Березин бросил на спутницу короткий вопросительный взгляд и опять вернулся к пейзажу. – Ему придётся её отпустить. Почему уедет… Считай, чутьё. Он – дрянь-человек, но всё же поступок сына сильно его ударил. Оправится, такие руки на себя в расстроенных чувствах не накладывают, но, думается, уедет искать счастья в других краях. Может, на Аляску переберётся – ещё подальше от бывшего тестя. Если сможет столь же легко жить на севере, лишившись удобной жены.

– Что ты имеешь в виду?

– Возможно, её сила уходила и на поддержание его здоровья. Узнаем.

– А она? Не представляю, как она сможет жить дальше… Лишившись сына, после всей этой истории!

– Ты забываешь, кто она, – возразил Сидор. – Для неё его уход в тундру – скорее радость, чем горе, да ещё под такую опеку.

– Наверное. Ты долго к этому привыкал?

– К чему? – растерялся Березин: слишком неожиданно прозвучал вопрос.

– К тому, какой мир на самом деле. К навьям, духам, всей этой чертовщине.

– Не сказал бы, – протянул с сомнением. – Сейчас кажется – всегда так было, хотя и помню обратное. Но меня навь выхаживала, кто знает, как это могло сказаться!

Разговор оборвался, и некоторое время они шагали молча. Ощущение было странным: вроде бы и хорошо молчать, и природа вокруг хороша, и гнус не беспокоил жiвницу, а с ней и её спутника, её умений вполне хватало отпугнуть мелкую живность. Приятно идти рядом, цепляться за большой горячий локоть, порой опираться на протянутую ладонь, а порой и вовсе – перебираться через глубокие лужи и короткие топкие места по воздуху, охотно позволяя себя перенести. Они живы и здоровы, расследование завершилось благополучно – установлением виновного, хоть и досадного, Бересклет предпочла бы видеть подсудимым другого человека, но что поделать!

А всё же – что-то было не так, ощущалась неправильность, которую никак не удавалось поймать за хвост.

– Забавно вышло. Ты обещал мне прогулку по тундре – и вот она. Даже с погодой, как обещал, повезло, – нарушила Антонина надоевшее молчание. – Всё же здесь неожиданно красиво, кто бы мог подумать!

– Чем суровей земля, тем скоротечней и пронзительней её красота, – негромко заметил Березин.

– А говорил, слова подбирать не умеешь! – позволила себе лёгкую насмешку Антонина.

– Это не мои слова. – Он коротко пожал плечами. И вновь умолк.

Бересклет же наконец сообразила, что её смущало: Сидор словно бы избегал её взгляда и вообще – её. Несколько минут она пыталась отыскать причину, но в голову ничего не пришло. Вчера всё было хорошо и будто бы не произошло ничего особенного, а сегодня будто тяготится ею и в глаза глянуть не желает.

Поколебавшись ещё и так и не найдя другого решения, Бересклет предпочла спросить прямо:

– Сидор, что-то случилось?

– О чём ты? – вроде бы искренне удивился он.

– Ты словно бы на меня сердит за что-то или обижен…

– С чего бы вдруг? – Сидор глянул с растерянной насмешкой в глазах, и Антонина неловко повела плечами.

– Может, и не так всё, а только словно что-то за ночь изменилось. Смотреть на меня боишься.

– Да уж конечно, от греха подальше! – весело улыбнулся Березин, вновь глянув искоса и коротко, но ещё веселее.

– От какого греха? – настала очередь Антонины недоумевать.

– Известно от какого! – Мужчина засмеялся. – Ты мне пока только по слухам жена, но помнить об этом иногда трудно.

Тут Антонина наконец поняла, что именно необычного случилось ночью, и запоздало смутилась. От усталости ей было не до приличий вовсе, а теперь вот тоже стало неловко. Конечно, оба они были вполне одеты, не совершили ничего предосудительного, а у самой девушки даже мысль о чём-то этаком мелькнуть не успела, так быстро она сомлела после горячей еды, но всё же… Всё же, наверное, не стоило столь уж тесно жаться к мужчине, тем более ведь не от холода она к нему льнула – и ночью, и утром уже, сквозь сон, ленясь вставать.

И зачем спросила? Теперь неловкость стала взаимной, и только хуже сделалось, тревожнее.

Опять повисло молчание. Дорога шла между крошечных озёр в низине, под ногами плыло и порой с шелестом хлюпало, но сапоги покуда, отдать им должное, не промокали. Неподалёку цвиркали неведомые птицы, ветер задумчиво и низко гудел на одной ноте. Акварельные разводы текли по небу, но не редели и не становились гуще. Дышалось полной грудью, да и шагалось легко, даже несмотря на вязнущие порой во мху ноги.

Щёки вот только продолжали тихо тлеть, а в голове носились суетливые мысли о том, как бы сгладить всю эту неловкость. До тех пор, пока дорогу не преградил узкий ручей.

Сидор, как обычно, приобнял Антонину за талию, приподнял – легко, без усилия, – чтобы перенести через преграду, а девушка столь же привычно ухватилась за широкие плечи. Перепрыгнул он спокойно, ширины было едва ли больше метра, а на другой стороне – камни, аккуратно поставил ношу на один из них… и замешкался, не спеша размыкать случайные объятья. И Антонина пальцев не разжала, только крепче вцепилась в мягкую кожу рубашки.

На мгновение оба растерянно замерли – глаза в глаза, неловкость к неловкости, – а потом Сидор разбил это наваждение коротким:

– Да к чёрту!

И поцеловал – так, как с вечера хотелось. Жарко, жадно, прижав к себе – уже не придерживая, обнимая. А Бересклет и не подумала высвободиться, охотно ответила.

Целовались долго, всласть, благо помешать было некому – на много вёрст вокруг ни души. Да и в другом хорошо, что кругом бескрайняя тундра, и пусть солнечно, но совсем не жарко: не больно-то распустишь руки, когда девушка укутана в пальто. Так что берет с неё Березин стянул, но пуговицы не тронул, а там и вовсе сумел взять себя в руки и прервать поцелуй.

Разомкнуть объятья оказалось сложнее, и ещё несколько минут они простояли так. Сидор ласково перебирал растрепавшиеся и перепутанные светлые мягкие пряди, щурясь на солнце и охотно подставляя лицо ветру, а Антонина – прижималась щекой к его плечу, с удовольствием зажмурившись.

– Надо же, сработало, – с улыбкой проговорила она некоторое время спустя и пояснила, не дожидаясь вопроса: – Я всё шла и думала, что сказать, чтобы отвлечься. А вот. Не говорить надо было…

Сидор рассмеялся в ответ, провёл ладонью по её голове, приглаживая взъерошенные волосы, и нехотя отстранился.

– Идём. – Он вручил Антонине берет. – До города далеко, хочется успеть до темноты.

На следующий день у Ново-Мариинска образовалось ещё больше поводов для пересудов. От радости за уездного исправника, который наконец бросил холостяковать и «по всему видать, свадьбу по осени справят!», до пропажи Александра Верхова в тундре и сопутствовавших ему трагических обстоятельств. Здесь горожане расходились во мнениях: кто-то жалел мальчишку, кто-то считал, что его мало пороли. Винили мать, винили отца, винили школу и образование – если бы не оно, может, и в голову бы такое не пришло, за работой.

Когда никакие поиски не дали результатов и Сашку посчитали погибшим, сочувствия стало куда больше, особенно к матери, а уж когда та сгинула вслед за единственным ребёнком…

Березин угадал и в другом, задерживаться после всей этой истории в городе учитель не стал, но Антонина не могла порадоваться этому. Её отношение к Верхову по-прежнему оставалось двойственным, но косых взглядов на него горожан Бересклет не одобряла, виделось в этом лицемерие. Когда Сидор искал управу на побивающих жён мужиков – на него очень многие ворчали, дескать, нечего в чужую семью лезть, а Верхова, как жена пропала, сразу признали негодяем.

Да и учителем он был неплохим, жалко. Но тут у Бересклет была и личная причина сожалеть об уходе Эдуарда Олеговича. Не хватало ещё только взвалить на собственные плечи школьные занятия, в прибавку к всё растущим врачебной практике и доверию жителей Ново-Мариинска к «молоденькой, но вроде толковой докторше»!

К счастью, она успела только оценить угрозу, испугаться, расстроиться и начать обдумывать расписание, а там и другая замена сыскалась. Часть уроков по личному поручительству Мельника доверили ссыльному Маликову, что-то взял на себя молодой деятельный инженер, прибывший вместе с Антониной, ещё с частью неожиданно вызвалась помочь жена градоначальника, которая имела прекрасное гимназическое образование и не настолько крепко забыла науку. С миру по нитке – нищему рубаха, а школе замена учителя.

Очень мало кто в городе знал, что Верхова Вера жива и ушла в тундру приглядеть за сыном, а Пичвучьын охотно принял под свою руку вместо одного тигра двух. В духов и прочую чертовщину тут верили почти все, но лишь единицы водили с ними близкое знакомство. Градоначальника поставил в известность сам Сидор – всё же начальство. Тот поахал над всей историей, посокрушался печальным обстоятельствам, искренне пожалел Веру, поворчал на сложности общения с навьями и разрешения между ними споров и отбил длинную шифрованную телеграмму в Петропавловск: служащих Охранки, руководящей всем общением с этими существами, ближе не имелось.

В больнице тоже потихоньку назревали изменения: восстанавливалась картотека, отыскалась пара надёжных женщин, готовых помогать с пациентами и поддержанием порядка. Про электричество тоже начали думать, не без этого.

И там же понемногу приходил в себя ещё один человек, которому в нарушение всех приказов рассказали историю Веры Верховой почти целиком: охотник Саранский. Он так тяжело принял весть о её исчезновении и так рвался искать и спасать, что Антонина не выдержала. Принял всю эту историю Андрей на удивление спокойно, почти не удивившись: дескать, он никогда не сомневался, что Вера очень необычная, и не странно, что именно так. Но после этого у него хотя бы появились желание и силы жить дальше.

Впрочем, Сидор взял себе в привычку провожать Антонину отнюдь не из-за Саранского, а из-за фельдшера. Тот хотя и не позволял себе ничего чрезмерного, но настойчиво продолжал оказывать девушке знаки внимания. Складывалось впечатление, что ему нравилось выводить и провоцировать уездного исправника, которого этакий интерес сердил, даже несмотря на то что в честности Антонины и равнодушии её к Томскому он не сомневался. Березин, конечно, научился на ошибке и больше с невестой из-за этого не спорил, но для собственного успокоения – встречал, чтобы не дать фельдшеру возможность провожать её до дома.

Невестой она ему была уже взаправду, получив предложение по всем правилам на следующий же день после приключения в тундре: откладывать в долгий ящик решение Сидор не стал. Антонина, конечно, смутилась и страшно растерялась, но тоже долго не раздумывала: хватило одного поцелуя, чтобы развеять сомнения. Снова. Березин, конечно, после получил выговор, что ведёт себя нечестно, но только рассмеялся и напомнил старую присказку о том, что в любви и на войне все средства хороши.

Даже свадьбу назначили. По настоянию Бересклет, пожелавшей хоть в мелочи поступить в пику городским слухам, на первый день весны – и прилично, без спешки, и время свыкнуться будет, и на зиму местную взглянуть и понять, сможет ли она жить в этом городе долго или впору удирать, как планировала, на первом пароходе.

Возможность подобную она хотя и допускала, но в неё толком не верила: и Сидор не отпустит, и сама не захочет. Зачем бы? Да, работы судебно-медицинскому эксперту тут – с белкин глаз, а вся прочая… Чем дальше, тем реже Антонина вспоминала собственные страхи, а вспоминая – рассеянно касалась футляра подаренных отцом инструментов, которые здесь неожиданно пришлись ко двору. И опасения меркли.

Несмотря на то что горожане её приняли, суровый местный люд всё равно приходил к Бересклет только тогда, когда припечёт так, что мочи нет. У одного зуб разболеется так, что пол-лица разнесёт, но явится с этим бедолага лишь через неделю, исхудав от невозможности есть и позеленев от бессонницы, другой явится с острым аппендицитом, который пришлось резать сразу же, едва ли не силой, чудом и даром жiвницы избегнув разлива гноя прямо под рукой хирурга. А что болело перед этим несколько дней – так думал, само пройдёт, обычно же проходит!

После парочки подобных примеров Антонина окончательно перестала радоваться малому числу пациентов, а всерьёз задумалась о том, как обучить горожан обращаться за помощью не в последний момент. А поскольку дело это сложное и небыстрое, выходило, что в ближайшие годы Антонине будет чем заняться, помимо приведения в порядок городской больницы.

Одно только расстраивало всерьёз и безутешно: невозможность увидеть семью и долгий путь редких писем. Здесь оставалось только уповать на достоверность слухов и благосклонность высокого начальства, которое поговаривало о необходимости устроить в Ново-Мариинске свой воздушный порт. Не сейчас, так хоть через несколько лет станет возможным обернуться в Петроград за месяц…