Медвежий край

Глава 3

Ръэнут тъылыркын? —

«Что случилось?»

(чукотск.)

Привыкание к новому городу и новой жизни у Бересклет шло медленно и трудно, но – шло. Сильнее всего расстраивало отсутствие новостей: несмотря на налаженную связь, передавали только самое важное и по делу, к которому мировые события не относились. Да и единственная библиотека, работающая при школе, оказалась весьма скудной на развлечения. Художественные книги или прочитанные, или неинтересные, по медицине – азы, из простого, только пару справочников и удалось выбрать.

С исследованиями тоже не ладилось. Темы бродили вокруг в изобилии, одна беда: материала не собрать. До трупов Антонину допускали неохотно, мёртвых чукчей она и вовсе не видела ни разу – те хоронили покойников по своим обрядам в тундре, а покидать город девушка одна боялась. Тем более и языка она не знала, даже если не заблудится, встретит местных и те отнесутся дружелюбно – разговора всё равно не выйдет.

С тоски Бересклет даже взялась шить по вечерам, и за минувший месяц не спеша скроила себе простую юбку и пару рубашек для дома, чтобы не тереть хорошие платья, потом – исподнее, и принялась вышивать салфетки, благо хоть в простом полотне недостатка не было, его привозили, и преизрядно. Стоило все дорого, но терпимо, а готовое платье не продавали тем более – все шили. Либо сами, либо у нескольких мастериц.

Антонина привыкла к дому, научилась растапливать печь, приловчилась готовить. До сих пор не сжилась только с дощатой будкой за домом и с баней. После первого раза, когда Дарья Митрофановна воплотила в жизнь угрозу «хорошенько попарить», Бересклет, конечно, выжила и отмылась начисто, до скрипа, но на другой раз вежливо и твёрдо отказалась от некоторых частей программы, хотя мыться всё же ходила к соседям. Последней, когда все уже закончили и, как ворчала Дарья Митрофановна, «пару никакого не осталось, что за баня!»

Привыкла к блюдечку под стулом и другим суевериям. Березин в борьбе за просвещение не помог, посоветовал не обращать внимания, и Антонина вскоре сумела выкинуть эту мелочь из головы. Вспоминала только тогда, когда мерещилось какое-то шевеление и серые тени. Не иначе – игра отсветов в глухом углу, потому что крупновато для мышей и не похоже на крыс. Грызунов в избе девушка вообще не видела и не слышала, отчего очень восхищалась их скрытностью, не верила, что их может не быть.

Предсказание Сидора об отношении горожан сбылось, к Антонине не потянулась вереница страждущих – даже тогда, когда и стоило бы обратиться к врачу. Благополучное выздоровление первого и единственного пациента ничего не изменило, разве что сняло громадный груз беспокойства с плеч девушки: рука зажила и потихоньку восстанавливалась. Единственный раз Бересклет порывалась помочь простудившемуся рыбаку, но в ответ наслушалась такого, что больше и пытаться не стала. Совесть порой покусывала, но с ней легко удалось сладить: насильно мил не будешь.

Как и договаривались, Березин помог навести порядок в больнице. Она оказалась совсем небольшой, на двух этажах уместилось всего полтора десятка помещений, считая пару чуланов, да морг с топочной в подвале, к счастью на разных концах здания. Починили и поправили окна, проверили паровой котёл в подвале, привели в порядок водопровод, который здесь, к огромному облегчению Антонины, имелся, пусть и без нагревателя. Собрали основную грязь и пыль, раздобыли какую-никакую мебель, грубое сероватое постельное бельё и много других мелочей. Операционная, две палаты рядом с ней, приёмный кабинет врача и морг пусть не вызывали восторга, но и не повергали больше своим видом в отчаяние: можно работать, можно размещать людей.

Антонина долго раздумывала над тем, что попросить для больницы, хотя бы из первостепенно важного, и составляла список, потом ещё старательнее сокращала и вычёркивала, затем – вписывала обратно, но наконец определилась. Она знать не знала, сколько всё это могло стоить в Петропавловске и было ли там вообще. Березин не ограничивал её в тратах, но здравый смысл подсказывал, что стоит поумерить пыл. Однако микроскоп она всё же попросила, он и для судебно-медицинского эксперта незаменим.

Немного пришлось поработать и по специальности, что Антонина встретила с облегчением.

Умер от воспаления лёгких мужчина, которому она предлагала помощь, и хотя было его жаль, но куда больше в её чувствах было облегчения. Могли бы и в сглазе обвинить, и ещё бес знает в чём, со здешними-то суевериями! Благодарить за это, конечно, стоило не сознательность горожан, а собственную привычку не бросаться словами. Пусть она и предполагала такой исход, но Антонина не стала запугивать больного возможной смертью, так что, даже если кто-то знал о её предложении помочь, к этому случаю не привязали.

Больной старик скончался от апоплексического удара. Здесь родня брюзжала, что нечего лезть к покойному, но хватило одного строгого взгляда Березина и его короткого «положено». К счастью, там удалось обойтись без вскрытия, одним осмотром. Старик давно болел, и это был лишь закономерный итог.

Произошла и пара более занятных случаев: в сети попался недавний утопленник в русской одежде, а ещё один охотник обвинял другого в нападении и в качестве свидетельства предъявлял лёгкое ранение бедра.

Первого в конце концов удалось опознать, это оказался рыбак Грущенко, славный своей привычкой закладывать за воротник перед выходом на промысел: уверял, что так рыба лучше клюёт. И до поры ему везло, но что-то пошло не так. Из повреждений на теле нашлись только следы от сети: по всей видимости, пьяный рыбак вывалился из лодки, запутался, да так и утоп. Жуткая смерть, никого, однако, не удивившая: рано или поздно подобным должно было кончиться, с рекой – по мнению остальных рыбаков – шутки плохи, не меньше, чем с морем.

С раненым всё оказалось ещё интереснее, потому что Антонина установила самострел. Отнекивался охотник недолго и вскоре сознался Сидору, что хотел подставить более удачливого соперника. Для разнообразия не из-за женщины, а из-за богатой добычи. После этого горожане начали поглядывать на Бересклет иначе, с некоторой задумчивостью, но по-прежнему не спешили идти за помощью.

Жаловаться на отношение Антонина тем не менее не стала бы, в глухом углу приезжую могли встретить в штыки, а здесь приняли мирно. Своей не считали, но надо ли ей такое? Вряд ли она задержится тут надолго.

Друзей за минувший с приезда месяц не наметилось, но беда была в самой Бересклет. Она и дома не со многими общалась, хватало сестёр, и просто не умела заводить приятельские отношения – оттого, может, и училась особенно хорошо. Всё общение по душам – несколько писем, которые ещё бог знает когда доберутся, да отправленная родным телеграмма с сообщением о том, что добралась и устроилась благополучно. И той не было бы, если бы не протекция Березина: для личных нужд телеграф использовали крайне редко.

Была, конечно, добрая женщина Дарья Митрофановна, но они, хотя отлично ладили и симпатизировали друг другу, для дружбы и задушевных, откровенных бесед были слишком разными. Словно два дальних берега, соприкасались лишь в малом и по необходимости: мостом послужили вопросы быта.

С Березиным складывалось странно. Антонина быстро поняла, что он получил прекрасное образование, имел широкий кругозор, мог поддержать разговор на любую тему и был совсем не таким дикарём, каким казался на первый взгляд. Из него вполне вышел бы замечательный собеседник, да и прошлое его интриговало, но Сидор отличался неразговорчивостью, не навязываться же из личного любопытства! Тем более непривычная стать мужчины поначалу вызывала опасливый трепет, а солидный возраст невольно заставлял держаться вежливо и уважительно, как с преподавателями в институте.

За месяц его рост стал уже привычным, и хотя порой Антонина по-прежнему терялась, глядя на него снизу вверх и подспудно опасаясь такого огромного человека – словно медведя, право слово! – но это случалось всё реже. Как бы он ни выглядел, а за весь месяц Бересклет не слышала от него грубого слова не только к себе, но и к остальным горожанам, а уж про рукоприкладство и думать было совестно. Да и зачем бы? Чтобы призвать окружающих к порядку, ему вполне хватало строгого, тяжёлого взгляда исподлобья.

В хорошем настроении он порой подтрунивал над неуклюжестью и городскими привычками Антонины, но незло и необидно, напоминая одного из любимых профессоров. Да и вообще, распространённая это стариковская манера. Березин, конечно, был крепок для своего возраста, но всё равно с высоты жизненного опыта мог поддразнивать помощницу с полным правом, так что она не придавала этому значения.

Помимо рабочих вопросов, исправник приходил помочь в доме, когда надо было сделать что-то, требующее силы – натаскать воды из колодца, принести угля, – или уверенной хозяйской руки, чем подпитывал убеждённость горожан в скорой свадьбе. Антонине быстро принесли эти слухи, но воспринимать подобные глупости всерьёз не получалось, а отказаться от помощи не хватило упрямства и гордости. Наличие Сидора Кузьмича, к которому можно обратиться в затруднительной ситуации, приободряло, хоть ситуаций таких пока и не складывалось. И пусть болтают что угодно!

Очередной понедельник мало отличался от всех остальных дней. Немудрено и забыть, которая сегодня часть недели, но Бересклет старалась не теряться во времени: таковой подсчёт ей, словно узнику, скрашивал жизнь. Она едва отобедала и боролась с собственной совестью, велевшей вымыть посуду и не дожидаться Дарьи Митрофановны, когда все страдания прервались появлением исправника Березина. Он сначала вежливо постучал в дверь – по стуку Антонина и опознала, по первости она от этого буханья дёргалась – и с разрешения шагнул в дом.

– Добрый день, Антонина. Идёмте, надо одного покойника глянуть.

– Да, конечно, дайте мне пару минут! – искренне обрадовалась та и поспешила сгрузить грязную посуду в таз с водой, приготовленный для мытья. Работа оказалась самым достойным и благовидным предлогом избежать неприятного дела, так что под удивлённым взглядом начальника Антонина поспешила в комнату мало не вприпрыжку, бросив на ходу: – Присядьте, я быстро.

Управилась она и впрямь за несколько минут – сменила одежду, надела тёплые чулки и удобные сапожки, – но когда вышла, оказалось, что кое-кто не пожелал просто так сидеть. Сидор успел смахнуть со стола крошки, вымыть ложку и тарелку, и когда девушка вышла, как раз вытирал последнюю полотенцем.

– Не стоило, – пробормотала Антонина неловко, чувствуя, что от стыда вспыхнули не только щёки, но даже уши. Вот уж хозяюшка!

– Не забудьте пальто, на улице сильный ветер, – предупредил Березин, оставив замечание без внимания, если не считать таковым насмешливый взгляд из-под густых тёмных бровей.

Смущённая девушка заторопилась следом, на середине комнаты опомнилась и вернулась к столу за рабочим саквояжем, стоявшим на одном из стульев, метнулась к двери, рядом с которой на гвозде висели её пальто и берет, но замерла с протянутой рукой и заозиралась в поисках места, куда бы пристроить сумку.

Сидор невозмутимо забрал саквояж, не дожидаясь, что проблема решится иным путём, поставил на пол и, пока Антонина искала слова благодарности, снял пальто и подал девушке самым естественным, привычным жестом, каковой повторял явно неоднократно.

Бересклет глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь призвать себя к порядку. Нашла из-за чего суетиться!

– Спасибо, – проговорила она чинно, принимая помощь.

Бересклет уже давно заметила, что её начальник погодные капризы выносит так же стойко, как их переживают окрестные сопки. Грело ли солнце так, что даже Антонина снимала верхнюю одежду – недолго, но погода баловала теплом и в этих суровых краях, – полз ли на берег холодный, тяжёлый туман или ветер дул такой, что дом скрипел и стонал, – Березин одевался одинаково: в простую рубашку и штаны на широком ремне, и сапоги одни – поношенные, но крепкие и неизменно вычищенные. Лишь в дождь накидывал брезентовый плащ, по всему видать – армейский, грязного буро-зелёного цвета.

Антонина тоже полагала себя привычной к переменчивой погоде и стылому морскому ветру, но Петроград, на её взгляд, оказался куда более человеколюбивым. Вот и сейчас, выскочив из дома прямо под удар бури – а это была именно она, Сидор заметно преуменьшил, назвав её просто ветром, – девушка едва не отшатнулась назад, под прикрытие крепкого и тёплого дома. Но решительно надвинула берет, чтобы не сдуло, и подняла воротник пальто. Только теперь она обнаружила, что саквояж подхватил спутник, но возражать не стала: уже поняла, что в этих медвежьих лапах ничто не пострадает.

– Далеко нам? – уточнила Антонина.

– Туда, – дёрнул головой Сидор, указывая куда-то вдаль по улице, в сторону упрямо золотящихся на фоне серо-синего тяжёлого неба куполов. – Телегу возьму.

– Не надо, я просто спросила! Не так уж и холодно.

Березин смерил её недоверчивым взглядом, но настаивать не стал и зашагал вперёд, чуть щурясь от бьющего в лицо ветра, но и только. Антонина тоже честно пыталась идти самостоятельно, но её некоторые порывы едва не сбивали с ног, так что через пару десятков шагов девушка ухватилась за начальника. Слухи слухами, но лучше уж так, чем упасть и что-нибудь себе разбить. Сидор и бровью не повёл, только согнул руку в локте, чтобы удобнее было цепляться.

Пока дошли, Бересклет всё же продрогла, пусть и старалась этого не показывать. Наверняка замёрзла бы сильнее, но Березин оказался не только устойчивым, а ещё и очень тёплым, так что руки об него грелись, словно об печку. И в остальном ощущение было очень необычным. Антонине доводилось прогуливаться с мужчинами под руку, только статью они заметно отличались: мало того, что ростом уездный исправник удался, так и в остальном – такого второго найдёшь. И за предплечье она держалась – словно и впрямь за печную трубу: твёрдое и двумя ладонями насилу обхватишь.

И всё же Антонина не сдержала полного облегчения вздоха, когда они вошли в парадное красивого белого трёхэтажного здания, напоминавшего девушке родной город и чуждого здесь, среди потемневших от влаги и угольной гари полуслепых избушек. В приметном доме жили сливки местного общества – градоначальник, начальник порта, управляющие угольной шахты и прииска, директор завода и какой-то чудаковатый старичок. Поговаривали, что это целый граф, притом совсем не обедневший, который приехал лет десять назад по прихоти да тут и осел, превратившись в местную достопримечательность. Называли его все стариком Ухонцевым, а по имени-отчеству мало кто помнил. Но недостачи в деньгах он точно не знал, ни в чём себе не отказывал и часто получал какие-то посылки с материка и отправлял в ответ.

Антонина решила, что именно с ним случилась беда, всё же почтенный возраст, но старик встретился сразу при входе. Был он бодр, чисто выбрит, одет в простую, но прекрасно пошитую шерстяную пару, при галстуке, шляпе и драповом пальто, и на тот свет совершенно не торопился. Ухонцев поздоровался, молча приподняв шляпу, Березин кивнул, словно старому знакомому, Антонина тоже поздоровалась, за что удостоилась скользящего взгляда, лёгкой улыбки и даже приподнятой шляпы.

– Сидор Кузьмич, а вы знаете, кто этот человек? – не утерпела она, когда старик вышел, а они вдвоём двинулись по лестнице. – Мне уже успели наболтать всяких странностей, но они не отличаются правдоподобием…

– Энтузиаст.

– Энтузиаст чего? – уточнила девушка, поскольку продолжения не последовало.

– Всего понемногу. – Березин бросил на неё взгляд искоса, определённо лукавый и насмешливый, но опять ничего не пояснил, а там они уже пришли и разговаривать стало неловко.

Их встретила женщина средних лет с заплаканными глазами. Одетая просто и опрятно, с аккуратно собранными под тонкую чёрную косынку волосами, она вряд ли могла оказаться хозяйкой большой благоустроенной квартиры, но держалась уверенно, с достоинством, и Антонина определила её для себя как экономку или бедную родственницу. Несмотря на возраст, женщина была хороша собой: большие тёмные глаза, статная фигура.

– Здравствуйте, Елена Антиповна, – проговорил Сидор. – Мои соболезнования.

– Благослови вас Бог, – коротко кивнула та. – Следуйте за мной. Не знаю, что вы намеревались обнаружить, Георгий Иванович болел страшно в последние дни, оттого и преставился, упокой, Господи, его душу. – Она мелко перекрестилась. – Никаких загадок. Вот здесь он, бедный. Я… простите, не могу. – Она коротко тряхнула головой и вышла.

– Ох, чёрт побери! – вырвалось у Антонины, когда она взглянула на мёртвое тело, благо загадочная Елена Антиповна уже прикрыла за собой дверь.

– Что такое? – поинтересовался Сидор, тоже разглядывая покойника.

Смерть никого не красит, и в другой раз Березин решил бы, что девушку испугал вид мертвеца. Однако он уже успел понаблюдать за Антониной и отметить, что в отношении трупов она проявляла изрядную, завидную даже выдержку. Ему, многое повидавшему в жизни, и то от давешнего утопленника сделалось нехорошо – не до такой степени, чтобы оконфузиться, но увиденное запомнилось не лучшим образом и не скоро забудется.

Он тогда приготовился ловить и приводить в чувство потерявшую сознание подопечную, а Бересклет – ничего, поморщилась только неодобрительно, но осматривала покойника уверенно. В тот момент Сидор наконец поверил, что Бересклет назвали профессионалом не за красивые глаза, и проникся к ней особым уважением. И в очередной раз напомнил себе, что не так уж она юна, как выглядит. Всё же двадцать шесть лет, а не семнадцать, было время набраться опыта.

Что вызвало подобную реакцию сейчас – неясно, потому что покойный Оленев выглядел неузнаваемо, но куда пристойней разбухшего Грущенко. Лицо перекошенное, и всего-то.

– Сейчас. – Бересклет не стала ничего пояснять, подошла ближе, чтобы осмотреть тело внимательнее. – Поставьте где-нибудь. – Она махнула рукой, имея в виду саквояж. А через минуту, внимательно осмотрев глаза и лицо покойного, обернулась: – Сидор Кузьмич, позовите, пожалуйста, ту женщину. Я догадываюсь, отчего он умер, но нужно уточнить.

Домработница пришла неохотно и старалась в сторону мертвеца не смотреть, она явно нервничала рядом, но всё же не упиралась и на вопросы отвечала. Про то, как третьего дня хозяину стало дурно, – подумали, что перепил накануне. Но рвота быстро прошла, а потом началось вовсе странное – и слабость, и ужасная сухость во рту, и с глазами неладное, и дышал едва-едва. За врачом он посылать не велел, пусть и мучился, а минувшей ночью и вовсе – преставился, горемычный.

– Вы говорите, грешили на алкоголь, – хмурясь, уточнила Антонина. – Когда он пил? Один?

– Нет, что вы! Вечером гости были.

– Кто? – требовательно спросила она.

– А я почём знаю? Я на стол накрыла, да и спать пошла. Они вечером в карты играли, открывали Георгий Иванович самолично! Они не любили, когда кто-то в дела их лез и под рукой мешался…

– Что они ели? Если вы накрывали на стол, должны знать!

– Закуски холодные. Сыр, тарталетки, паштет, окорок… – начала перечислять женщина.

– А что-то осталось из продуктов? Пойдёмте, покажете, – сказала Бересклет.

– Делайте, что сказано, – велел заинтригованный Березин в ответ на растерянный взгляд домработницы.

Большинство продуктов, конечно, или закончились, или были выброшены, или их съела сама Елена Антиповна, в чём смущённо призналась. Осталось полголовки сыра, соленья да копчёный окорок, до которого покойный был большим охотником, их и представили Антонине.

Осмотр, ничего не поясняя, та начала с солений. Сидор продолжал наблюдать с интересом, подозревая, что жiвница как-то использует дар. О том, чтобы его можно было применять не к живым людям, а вот таким образом, к продуктам, он прежде не слышал, но Бересклет явно знала, что делала.

Соленья проверку прошли, а вот над окороком девушка тревожно нахмурилась.

– Вы его ели? – требовательно спросила она.

– Нет, мы здесь к свиному мясу непривычные, – пожала плечами Елена. – Это вот Георгий Иванович любили очень свининку, скучали по ней страшно…

– А кто был в гостях? Постарайтесь вспомнить, это важно!

– Да какая мне разница, кто к ним ходил! – всплеснула руками женщина. – Моё дело малое, накормить да прибрать.

– Что случилось? – наконец не утерпел Сидор. – Он отравился окороком?

– В некотором смысле, – вздохнула Антонина. – Ботулотоксин, страшный яд. Странно, откуда они в окороке, да ещё так много очагов…

– Кто – они? – продолжил любопытствовать начальник.

– Clostridium botulinum, бактерии, который этот токсин продуцируют, – пояснила Бересклет. – Их лет тридцать назад выделили, а прежде… Вы про ихтиизм слыхали? Они обыкновенно заводятся в плохо сделанных консервах, в колбасе, бывает. Но тут, и столько, да ещё внутри! – Она задумчиво качнула головой. – Выглядит так, как будто его нашпиговали… – пробормотала она и, слегка побледнев, опять склонилась над окороком. – Сидор Кузьмич, дайте мне, будьте любезны, лупу, да помощнее!

Также она затребовала больше света и долго осматривала ополовиненный окорок. Сидор поглядывал на ногу не без грусти: казалась она весьма аппетитной, а Березин, в отличие от домработницы, уважал почти всякое мясо, было бы вкусным и свежим. Вот чего он так и не сумел принять за годы жизни тут, так это приязни коренного населения к тухлятине – вынужденной, такие уж суровые края. Береговые чукчи могли сохранять еду только в таком виде, но оттого она вызывала не меньшее отвращение. А тут здоровенный кусок прекрасного мяса – и испорченный, да так, что смертельно ядовитый.

За Бересклет он наблюдал с интересом, уже догадываясь, что та пыталась найти. Не просто так она потребовала свет и лупу, помянув «нашпигованность», и вопрос теперь оставался один: найдёт или нет? От ответа зависело очень многое.

Распрямилась девушка через несколько минут, и уже по её взгляду Сидор понял: нашла.

– Кто-то исколол окорок шприцем и внёс заразу. Намеренно, я уверена, – подтвердила Антонина. – Но это полбеды; сейчас самое важное, что мог отравиться кто-то ещё, с кем покойный тогда ужинал, и его ещё можно спасти! Елена Антиповна, постарайтесь припомнить, пожалуйста. Это важно, вопрос жизни и смерти!

– Присядьте, Антонина, – велел Сидор. – А мы потолкуем с глазу на глаз. Речь об убийстве, и теперь уж моё дело разбираться.

Домработница заметно побледнела, но не протестовала и позволила исправнику себя увести. А Антонина села к столу и уставилась на окорок, раздумывая, что с окончанием этого дела нужно будет отписать руководителю в Петроград со всеми подробностями: такого способа убийства она ещё не встречала. И ведь окажись окорок поменьше или съешь покойный его целиком, так и посчитали бы несчастливой случайностью…

Явно обеспокоенная и напуганная домработница привела полицейского исправника в гостиную – светлую, красиво убранную. Тут легко было забыть, что за окнами – не столица, а другой конец света. Небо точь-в-точь как то, что нередко нависало над Петроградом – серое, хмурое. Да и на ветра город на Неве всегда был щедр. А что не город за окном, гладкая цветастая равнина с абрисами сопок, тающими в дымке, – так кто приглядываться станет.

Сидор тоже не приглядывался, он рассматривал домработницу и пытался угадать, отчего она так встревожилась. Только ли от неожиданности? Одно дело – знать, что хозяин умер от болезни, а совсем иное – хитро спланированное убийство. Или она тоже украдкой пробовала окорок и теперь боялась, не отравится ли сама? Или дело куда серьёзнее? Знать бы, какова воля покойного относительно имущества…

– С кем вместе выпивал хозяин? – начал он с простого, когда женщина неловко уселась в кресло напротив, чинно сложив руки на коленях. – Вы их не видели, но, может, он говорил о ком-то? Или кто бывал часто? Или вы подозреваете, что кто-то мог быть? Этим людям грозит опасность, вы же слышали. Вы убирали утром посуду. Сколько осталось тарелок? Бокалов?

– Да бог знает! Что они там пили, что стаканов разных восемь штук… Шаман мог быть, Кунлелю. Он больно до водки охочий, царёв указ запрещает с чукчами спиртным торговать, но угощаться-то не запретишь, вот он и ходит, – предположила она. – Он часто приезжает. Прежде поворотчиком был, а тут наскучило, прибился с семьёй и оленями к нашим, так и повадился…

Поворотчиками тут кликали торговцев из местных, которые возили товары от береговых поселений вглубь материка, оттуда – обратно и отовсюду – к русским посёлкам.

Сидор знал названного шамана. Разговорчивый и любознательный, он часто бывал в городе. Посмеивался от неудобных русских жилищ, но как-то неуверенно, кое-что ему явно нравилось и даже как будто вызывало лёгкую зависть. О дружбе его с убитым Березин прежде не слыхал, но не удивился, к Оленеву и правда ходили многие.

– А накануне окорок резали? Откуда он взялся?

Елена припомнила, что свинину привёз «Северный» с другими товарами, и его действительно уже резали за неделю до злополучных посиделок, и тогда всё обошлось. Могло статься, что в первый раз не попались отравленные части, но верилось в это с трудом и, скорее, стоило искать злоумышленника под рукой. И выбор был велик.

Покойный Оленев Георгий Иванович, управляющий угольной шахты, не был приятным человеком. Выбившийся из мелких купцов, он обрёл барские замашки, был грубоват, не сказать чтобы отлично образован и склонен к крохоборству, экономил на всём. Рабочим на его шахте приходилось туго, поскольку прогрессом Оленев не интересовался и не пытался облегчить тяжёлый труд горняков, держался с ними спесиво и свысока. Впрочем, денег из положенного жалованья не отнимал и не наглел сверх меры, оттого желающие находились даже на эту тяжёлую работу.

Горожане тоже недолюбливали Оленева за заносчивость, но многие перед ним лебезили, потому что по местным меркам был весьма богат и порой, рисуясь, совершал широкие жесты. А с другой стороны, был достаточно злопамятен и мог при удобном случае припомнить давнюю обиду. Так, например, одному местному, с которым у них был пустячный конфликт и который обозвал Оленева при посторонних, он отомстил через дочь, выгнав со службы собственного секретаря, когда тот имел неосторожность на ней жениться. Должность хорошая, непыльная и денежная, так что удар оказался ощутимым.

Но нелюбовь к хамоватому управляющему не значила ненависти к нему, и о каких-то серьёзных стычках Сидор не слыхал, а про всякие склоки ему быстро доносили неравнодушные горожане. Оленев любил карты и был азартен, но денег не спускал, играл обыкновенно на спички, и у него нередко собирались любители того же дела, привлечённые то ли возможностью поиграть без вреда, то ли неизменно щедрым угощением и выпивкой.

Харина Елена Антиповна, вдова около сорока лет, служила у него домработницей давно, дольше, чем Сидор прожил в этом городе. Жила здесь же, при хозяине, вела его дом и готовила, и Березину подумалось, что ценил её хозяин не столько за особый талант в этом деле, сколько за отсутствие любопытства и неболтливость.

Последнюю Сидор сейчас особенно одобрил, потому что слова из женщины приходилось буквально выдавливать. Она припоминала, кто был вхож в дом и мог оказаться наедине с окороком, и за неделю набрался добрый десяток имён, не считая тех, кто мог прийти в отсутствие домработницы: пусть редко, но Харина всё-таки выходила из дома. Помощники с шахты, новый секретарь, жители, приносившие продукты, и дети, прибегавшие посмотреть на щенков… Ощенилась любимая сука Оленева, жившая здесь же и запертая пока в отдельной комнате, принесла восемь штук прехорошеньких меховых малышей. Интерес к ним тешил самолюбие хозяина так, словно он породил их самолично, и Оленев охотно позволял мальчишкам возиться с ними.

Недоброжелателей хозяина домработница припоминать отказалась. Твёрдо заявила, что подлинных врагов покойный не имел, ничего дурного не делал и никого всерьёз не обижал, а всё остальное – слухи, сплетни и человеческая зависть. На том допрос и кончился.

Подоспел вѣщевик Калин, служивший в порту и порой помогавший Березину в расследованиях. Занятый, степенный и солидный мужчина средних лет с Оленевым никаких дел никогда не имел, в доме раньше не бывал и вообще за пределами служебных обязанностей был сосредоточен только на семье и любимом занятии – резьбе по дереву, так что положиться на него можно было спокойно. Он раскланялся с присутствующими, познакомился с Антониной и, кажется, тотчас же забыл о её существовании.

Но пользы от него вышло не больше, чем от допроса домработницы. Калин всё тщательно осмотрел, но не нашёл никаких подозрительных следов ни в кухне, ни на улице, да и вѣщей было немного, все простенькие и всё больше в первозданном, исконном виде – обережная вышивка, узоры на посуде да мешочках, в которых Харина хранила свои травы, ими она лечилась сама и пыталась лечить Оленева. Бересклет, обсудив с ней этот вопрос, пришла к выводу о толковости травницы, но ничего предосудительного в её запасах не нашлось, и уж точно ничего, способного служить источником заразы. Нашёл Калин и разделочную доску собственной работы, тоже простенькую вѣщицу, которой обрадовался как родной и даже заслужил за неё скупой похвалы от домработницы, отчего буквально расцвёл.

Ценных бумаг дома покойный не держал, и если завещание существовало, то не здесь. Харина предположила, что всё отойдёт жене и детям, которые жили во Владивостоке. В этих краях никто из них ни разу не бывал, имуществом местным не интересовался и уж точно не мог поспособствовать уходу Оленева из жизни, но поискать завещание стоило.

Ни следов взлома на замках, ни подозрительных следов в кухне – решительно никаких материальных свидетельств присутствия посторонних. Шприцев также не нашлось ни единого, к традиционной медицине Харина питала стойкое и как будто искреннее недоверие.

В итоге жилище Оленева полицейские служащие покинули почти через три часа с фактом убийства на руках, но без единого подозрения и хотя бы завалящей улики. Вскрытие тоже решили не делать: сомнений причина смерти не вызывала: и клиническая картина, и орудие убийства – всё налицо.

Удобнее всего было совершить преступление домработнице, но с чего бы вдруг именно так и именно теперь? Да и от остатков окорока она давно могла избавиться, чай не дура. Сказала бы, что всё съели, и кто бы проверил?

– Странное какое дело, – задумчиво проговорила Антонина, когда они вышли. Ветер за это время слегка поутих и не сбивал с ног, но теплее не стало. – Если убийце хватило ума придумать такой план и добыть бактерий, то почему не проверил, кончился ли окорок?

– Видимо, не мог. Оленев утром заболел и никого не принимал, как бы он попал внутрь? А с тех пор Харина никого в дом не пускала, – отозвался Березин. – А что, сложно найти эту отраву?

– В том-то и дело, что потруднее, чем даже с ядами. – Антонина шагала рядом с ним, пряча руки в рукава, и жалела, что не взяла рукавицы. Потом покосилась на спутника и опять, как по дороге туда, подцепила его за локоть. – Яд проще, потому что его определить легче. Мышьяк – он и есть мышьяк и продаётся как мышьяк, а бактерий попробуй найди да пойми, что это именно они, да ещё потом вырасти! То есть можно, конечно, но очень непросто, – исправила она себя. – Положим, заподозришь их присутствие во вздувшейся банке, но даже если угадаешь – их же там не ложкой черпай, а этакое небольшое гнездо, снаружи и незаметное, в окороке же – уйма! Значит, нужно обладать нешуточными познаниями и умениями. Найти банку, определить бактерий, вероятно с помощью хорошего микроскопа, потом их ещё в питательной среде размножить, а это тоже не так-то просто. Я бы, например, не взялась без специальной литературы. Все микроорганизмы разные, и что одному необходимо, другому – смерть. И ради чего этакие сложности? Нашпигуй окорок крысиным ядом – был бы тот же исход, да ещё и понадёжнее.

– Не скажите, тот исход – да не тот. Убийце не повезло, притом дважды: окорок после трапезы остался, так и вы ещё как-то умудрились заметить странность. А если бы не это, списали на случайность. Как вы поняли?

– Методика моего учителя, – явно оживилась Антонина. – Жiвник же ко всему живому склонность имеет, не только к человеку, а бактерии – они тоже живые организмы. Другое дело, что их множество самых разных видов, редко удаётся обнаружить и отделить от других. В человеке их точно не найдёшь, на предметах каких-то – тоже сложно, а тут очень удачно, они оказались внутри мёртвой туши, да ещё сразу много, очагами. В медицине подобная способность бесполезна, а вот в моей работе – отличное бывает подспорье, тем более если микроскопа под рукой нет. Что-то не так?

– Если бы я ещё знал, что такое эти ваши бактерии! – усмехнулся Сидор.

– Вы лукавите, общее понимание у вас явно есть, – возразила девушка. – Я вот что хотела сказать… А до стойбища того далеко? В котором шаман обосновался, как его зовут…

– Кунлелю. Недалеко, но пройти придётся. Вам это к чему?

– Нужно проведать его. Поспрашивать среди горожан, не болеет ли кто ещё, но туда – обязательно сходить, и лучше не медлить. Даже если шаман тоже отравился, он может быть ещё жив и его можно попробовать спасти.

– Спасти? – Сидор недоверчиво глянул на спутницу.

– Это очень опасная вещь, но люди выживают, случается, и безо всякой помощи. Если выдержат сердце и лёгкие, есть шансы, а им можно и помочь. Он же наверняка сильный и выносливый человек, много путешествовать по здешним местам у слабого и не выйдет. Давайте сходим? Только я домой зайду, оденусь потеплее.

– Идёмте, – после недолгих сомнений решился Березин. – Встретим кого-нибудь из местных болтушек, они к вечеру сами узнают, не болеет ли кто. Пусть думают, что это случайность. Я всех, кто в доме был, предупредил, они молчать будут, а дойдёт до убийцы слух – не подумает, что мы про умысел знаем.

Кумушек они действительно повстречали, и просьбу исправника они восприняли с огромным воодушевлением, так что Антонина даже заволновалась: если больных не найдётся, с них станется и приврать. Но всё же, глядя на подобную отзывчивость горожан, она прекрасно понимала, как Сидор управлялся со всем городом и окрестностями в одиночку.

Они условились, что мужчина зайдёт через полчаса, за которые Бересклет успеет собрать с собой в дорогу немного еды и воды и переоденется, а Сидор прихватит оружие и кое-что ещё из необходимых в любой дороге мелочей.

Колебалась Антонина недолго. Приличия приличиями, но мёрзнуть не хотелось, да и идти далеко, и путь наверняка непростой, поэтому она предпочла надеть не только самую тёплую кофту, но и шерстяные брюки. В Петрограде такими никого не удивишь, а здесь она их не надевала – не отваживалась, потому что местные женщины ничего похожего не носили. К тому же снимать верхнюю одежду она не собиралась, а пальто достаточно длинное, чтобы никого не смущать.

И тёплые перчатки на меху, конечно. Не по сезону, ну так и погода не спешила ему соответствовать.

Сидор утепляться не стал, только взял холщовую сумку с длинной лямкой через плечо да повесил с ней видавший виды карабин.

В путь двинулись молча. Шагал Березин уверенно, он явно хорошо знал дорогу, поэтому Антонина даже не спрашивала, вполне доверившись спутнику. И в выборе пути, и во всём остальном. Наверное, в одиночку мужчина двигался бы куда быстрее, но он примеривался к шагу спутницы и не торопил.

Вот под ногами расстелилась открытая тундра, а последние дома остались позади. Земля ощущалась странно, и понадобилось некоторое время, чтобы к этому приноровиться: она словно дышала, порой вздыхая и всхлипывая. Потом попадался каменистый участок и ощущение пропадало, а в каждой небольшой низине – возвращалось вновь.

Антонина некоторое время насторожённо прислушивалась к окружающей тишине и молчала, оглушённая ею. Это место совсем не выглядело мёртвым, оно звучало и двигалось, но жизнь эта мало походила на привычную и хорошо знакомую жизнь города.

В стороне от берега ветер продолжал дуть, не находя преград. Он нёс сложную смесь запахов, в которой соседствовали прелость, близкая вода и – неожиданно – что-то медовое, тёплое.

Странно было думать, что под ногами колосится совсем не разнотравье, а лес. Крошечный, кукольный, но – настоящий лес из деревьев едва ли по колено. Эта поросль шла короткими, мелкими волнами под порывами ветра, едва слышно шелестела. Среди тонких кривых стволиков иногда мелькали быстрые сполохи – лесная живность. А что местные мыши были в сравнении с деревьями размерами как хороший медведь, так это волновало только Антонину. Порой вскрикивали птицы, иные – кружили в вышине, высматривая добычу.

И больше – ни звука.

Тишина завораживала, но одновременно тревожила, заставляя озираться и искать среди тундры хоть что-то, что выбивалось бы из общей монотонности пейзажа и за что мог зацепиться непривычный к бескрайней равнине глаз. Только выделялись двое путников: Антонина в своём синем пальто и невозмутимо шагающий рядом белый медведь, которому пейзаж явно доставлял удовольствие. Бересклет не сумела бы ответить, как это поняла, да и поручиться не могла, но ощущалась в лице Березина какая-то несвойственная ему обычно мягкость, словно внутренне он улыбался.

– Сидор Кузьмич, а сколько вам лет?

Бересклет долго выбирала нужный вопрос, и самым лучшим казалось завести разговор о деле и о покойном, ведь девушка пока ничего не знала. Но вырвался почему-то этот. Наверное, благодушие и умиротворённость спутника сыграли роль: обычно Антонина робела расспрашивать исправника о личном.

– Отчего вы этим заинтересовались? – Сидор ответил коротким взглядом и улыбкой, спрятанной в бороду, он явно не обиделся на любопытство, так что девушка решила откровенничать до конца.

– Понять не могу. Мне в первый момент показалось, что за шестьдесят, но порой кажется, что вы всё-таки несколько моложе…

Березин бросил на неё непонятный взгляд, а потом вдруг расхохотался. Негромко, но легко и от души.

– Боюсь, вы не поверите.

– И всё-таки?

– В феврале тридцать пять исполнилось.

– Всего?! – изумлённо ахнула Антонина, отчего спутник ещё больше развеселился. – Вы не разыгрываете, вам и вправду ещё сорока нет?!

– Не похоже?

– Вы седой совсем, и борода эта…

– Седой я уж десять лет с лишком, в полку иначе и не звали, – добродушно пояснил он и задумчиво погладил бороду, но на её счёт ничего не сказал.

– С войны, выходит?

– С войны. Со второго моего боя. Когда бритты на нашу позицию хлор пустили, – проговорил спокойно. Если воспоминания его и тяготили, то понять это по лицу и речи было невозможно.

– Вы тогда познакомились с моим отцом? – осторожно уточнила Антонина, поглядывая на Березина с новым уважением и ещё большим любопытством.

– С Фёдором Ивановичем? Нет, с ним куда позже. Тогда вот только этим отделался, и то не сразу ещё заметил. – Он выразительно тряхнул головой. – Да кашлял потом две недели. Нам повезло, ветер переменился и батарею краем задело. Но всё равно кое-кто до смерти тогда надышался.

– И вы, выходит, всю войну прошли?

– Всю, – коротко ответил Сидор, и на том разговор затих.

Бересклет поглядывала на него искоса и пыталась примириться с неожиданным известием, а ещё – мысленно убрать спутнику бороду, вполне уверенная, что именно она старит его куда сильнее, чем седина.

Вряд ли он обманывал и подшучивал. Это многое объясняло – и силу его, и здоровье, и крепость, и почти полное отсутствие морщин, – но ставило новые вопросы. Отчего молодой ещё мужчина вдруг решил забиться в эту глушь, возжаждав тишины? Она сама почти в том же положении, но её мотив прост и ясен, а ему тут как будто и правда нравится.

Очень хотелось продолжить расспросы, но лезть в душу показалось неловко, поэтому девушка молчала. Недолго, впрочем.

– Ой! – не сдержала восклицания Антонина и от неожиданности сбилась с шага.

– Что такое? – насторожился Березин.

– Почудилось, – качнула головой она. – Не могу отделаться от мысли, что вот это под ногами – лес, и как бы выглядел в нем человек. Вот и показалось, что там человечек какой-то мелькнул.

– Мышь, наверное, – предположил Сидор, но уж больно задумчиво вгляделся в стланик в направлении, куда кивала Антонина.

– Я вот ещё что хотела спросить! – Бересклет решила продолжить разговор, не тратя время на выдумывание всяких глупостей и отвлекая себя от пустых догадок о прошлом и настоящем уездного исправника. – Наш убитый, он кем был? И кто этот шаман? И, главное, куда именно мы идём? Местные жители сторонятся наших городов, разве нет?

Беседу Березин снова поддержал. Рассказал, что знал и про Оленева, и про Кунлелю, и про поселение, в которое они шли.

Когда империя ещё в позапрошлом веке оставила бесплодные и неумные попытки завоевать коренное население, сосуществование с ним стало на удивление спокойным. Чукчи, как, впрочем, и большинство их соседей, не совершали набегов – слишком разрозненны были, зато охотно торговали. Прежде по мелочи, а потом здесь начали добывать золото, да и порт хороший пригодился, оттого бывшая малая крепость, заброшенная за ненадобностью, выросла в целый посёлок, носивший громкое имя города из-за скудости населения всех окрестностей.

Чукчи, народ смелый и воинственный, пришельцев как таковых – мелги-тангит, «огнивных чужаков», как они называли русских, – не боялись, но близко к городу не останавливались по двум причинам. Одна практическая, опасение смешать своё стадо с городским, которое к лету тоже возвращалось в здешние окрестности, а другая – суеверная. Чукчи верили в духов – кэль-эт – и считали, что духи, сопровождающие русских, им враждебны. Торговать приходили охотно, но надолго не задерживались и, уходя, непременно творили защитные обряды за околицей, дабы не привести с собой враждебную сущность.

Пусть звучало это, на взгляд петроградцев, получивших хорошее образование, очень странно, но несло в себе определённую логику. В верованиях чукчей болезни тоже были происками кэль-эт, каждой приписывался злой дух, а поскольку все или почти все заразные болезни пришли к ним с инородцами, держаться от них подальше было весьма разумно.

– Жаль, шаманские обряды не помогают, если ты уже заразился, – сочувственно вздохнула Антонина, с большим интересом слушавшая рассказ спутника. До сих пор обсуждение обычаев кочевников не приходилось кстати, хватало других вопросов внутри города.

– Иногда помогают, – усмехнулся Сидор. – Многие шаманские заклинания работают. Бывает, и такие – тоже.

– И вы в это верите? – Бересклет поглядела на него с укоризной.

– Я это знаю, – отозвался он. – У нас вѣщевики, жiвники и наука, у них – шаманы. Сила та же, подход разный.

– Ах вот в чём дело! – протянула девушка.

Вѣщевики когда-то давно и впрямь вышли вот из таких, интуитивных представлений. Первые вѣщи получались из обережных узоров на одежде и предметах быта, из заговоров и обрядов. Это сейчас чародеи, пусть природа сил их так и не была до сих пор исследована, ставились наравне с механиками – сложная работа, но вполне признанное и достойное ремесло со своими законами, теориями и растущей научной базой, а когда-то люди тыкались вслепую. И многое нащупали весьма удачно, так отчего не идти по тому же пути чукчам? И обряды наверняка работали, просто – не у всех. Если дара нет, то повторять за одарённым бессмысленно.

Здесь, поблизости от Ново-Мариинска, постоянно останавливалась одна и та же группа – хозяин большого стада Валыргын с двумя семьями помощников, к которым несколько лет назад присоединился и Кунлелю с семьёй и небольшим стадом. Приняли его охотно: он слыл опытным, честным поворотчиком, сильным шаманом, да и стрелял метко, и охотился хорошо. К стойбищу, расположенному недалеко от берега, нередко присоединялись те, кто прибывал на ярмарки по реке на байдарах. Одна из ярмарок проходила сразу после прибытия Антонины, но девушка её не увидела: привычные к этому событию местные, которые не имели касательства к торговле, почти его не обсуждали, а с другими девушка ещё не была знакома, так что узнала тогда, когда всё уже закончилось. Расстроилась, потому что было любопытно, но осенью планировалась ещё одна, которую Бересклет твёрдо намеревалась посетить.

Стойбище на четыре яранги по местным меркам считалось большим, куда чаще их было три или две. Его путники заметили издалека, когда немного поднялись на пологий склон сопки и, не карабкаясь к вершине, начали её обходить. Отсюда вообще открывался такой вид, что захватывало дух. Горизонт был столь далёким и дымчатым, что на одном краю в нём чудился берег Ледовитого океана, а на другом – Петропавловск. Казалось, ещё немного подняться, на близкую вершину сопки, и можно будет обнять или уж хотя бы увидеть весь мир. Чувство с непривычки захватило, и Антонина забыла о разговоре, с детским любопытством крутила головой, а порой и вовсе останавливалась, вглядываясь в пёструю равнину. Сидор не мешал и не торопил, позволяя спутнице поближе познакомиться с необычным краем: сам первый год так же изумлялся, а он за свою жизнь повидал намного больше, чем эта городская девушка.

Яранги, как заведено, стояли рядком – впереди самая большая и богатая, принадлежавшая хозяину стойбища, а остальные ровной линией к юго-западу. Отсюда же была заметна непонятная и необычная возня у последнего из шатров, возле которого стояло несколько запряжённых пустых нарт, лишь на одной что-то лежало.

Вскоре Сидор сообразил, что именно происходило: похоронный обряд. На первую нарту были погружены не тюки, а накрытый шкурой покойник, которого намеревались вывезти на тундру и готовили к последнему пути.

Путников в стойбище тоже заметили, но не обратили внимания: Березина тут знали и вряд ли могли с кем-то спутать, так что его появление жителей не смутило.

– Что они делают? – всё же заинтересовалась происходящим Антонина, когда они подошли уже гораздо ближе.

– Похороны. Думаю, мы опоздали, – предположил Сидор.

Поворачивать назад, конечно, не стали, стоило узнать всё досконально. Пока они одолевали оставшееся расстояние, процессия тронулась, увозя труп, весь предназначенный мертвецу скарб, привязанный к нарте, и провожатых. В предводителе шествия, который правил нартой с покойником, сидя на том верхом, Сидор без труда узнал Валыргына – низкорослый и плечистый, он обладал слишком приметной фигурой, ни с кем не спутаешь. Березин предпочёл бы разговаривать именно с ним, но не нарушать же ради этого обряд! Он не настолько хорошо знал обычаи чукчей и не был уверен, что они не нарвутся на неприятности, ссориться же с местными не с руки.

При стойбище остался старший сын хозяина Ротчын, и это тоже было неплохо. Сидор с ним не приятельствовал, но знался. Хороший охотник и опытный пастух, да и человек вроде бы неплохой, но Березина в нём раздражала болтливость, которая сейчас, напротив, могла оказаться кстати. Русского, в отличие от отца, Ротчын почти не знал, только отдельные слова, но Сидор за время жизни здесь неплохо освоил чукотский, так что проблем с разговором не ожидалось.

Помимо сына хозяина, тут сидели три занятых обычной домашней работой женщины, бродило несколько собак, которые отнеслись к появлению пришельцев насторожённо, но без агрессии, и маленькие дети. Остальные, кто не ушёл провожать покойника, наверное, были при стаде или охотились.

Антонина наблюдала за чукчами с огромным любопытством, особенно за похоронной процессией, и не выдержала:

– А как они на санях по траве ездят? То есть по стланику. И что, никаких проблем? Неужели они колеса не знают?

– По тундре на колёсах – гиблое дело, увязнут, а полозья ничего, особенно без тяжёлого груза.

– А куда они вообще поехали? – продолжила любопытствовать девушка. – Что, вот просто так бросят где-то тело?

– Просто не бросят, сейчас узнаем точнее.

Издалека стойбище выглядело почти нарядно. Движение, жизнь, стелющийся дым от небольшого затухающего костра, рыжевато-бурые яранги. Ветер доносил обрывки чужой речи – звонкой, непривычной, гортанной. Но по мере приближения проступали детали, и складывалась далёкая от лубочности картина.

Бересклет засмотрелась на женщину, которая скоблила свежую оленью шкуру. Она была молода и, пожалуй, хороша собой даже сквозь экзотичность наружности. Густые, блестящие чёрные волосы, собранные в косы и прижатые вышитым кожаным ремнём на лбу, светлая рубашка непривычного кроя с глубоким вырезом и тёмным узором вдоль ворота. Женщина раскраснелась от работы и искренне смеялась, болтая с соседкой, и улыбка очень её красила.

Но всё это – если не вдаваться в детали, от которых Антонине становилось не по себе.

Тёмные от въевшейся сажи или грязи пальцы ловко орудовали скребком. Вот к женщине подбежал карапуз лет двух в мешковатой одежде из тонкой кожи, с такой же повязкой на лбу, как у матери, только яркой, пёстрой. Женщина отвлеклась, обняла его одной рукой, прижала к своему боку, что-то коротко сказала, выслушала ответ. Быстро оглянулась, не видит ли кто, но все наблюдали за приближением путников. Тогда она отмахнула небольшой кусочек мяса с подкожным жиром, оставшийся на шкуре, и сунула ребёнку. Тот, спрятав угощение в рот, убежал, довольный.

Бересклет передёрнуло, и она поспешила отвести взгляд от малыша, счастливо мусолящего «конфетку». И даже, на мгновение зажмурившись, тряхнула головой, пытаясь выкинуть оттуда параграфы из учебника по паразитологии и образы этих самых паразитов, заспиртованных для наглядного обучения студентов.

– Здравствуйте! – на чукотском обратился Сидор к местным. Антонина не поняла, но вздрогнула от голоса рядом.

– Здравствуй, Умкы! – улыбнулся Ротчын, когда путники приблизились. Женщины тоже ответили дружелюбно, с интересом поглядывая на смущённую таким вниманием Бересклет, которая старалась стоять поближе к начальнику и едва сдерживалась, чтобы не схватить его за локоть. – Ты нашёл себе женщину и пришёл знакомиться?

– Это шаманка, – не стал вдаваться в подробности тот. – Сильная, мне в помощь. Лечит хорошо.

– Да ты себе и получше найдёшь! – засмеялся тот. – Эта уж больно хилая!

Бересклет сказанного не поняла, но оценивающий взгляд тёмных глаз и насмешливая улыбка ей категорически не понравились. И даже напугали бы, если бы не надёжное плечо господина уездного исправника рядом. Пусть она плохо знала Березина, но не сомневалась, что в обиду тот не даст.

– Что у вас случилось? – Сидор, конечно, не стал продолжать разговор о достоинствах и недостатках спутницы: обсуждать девушку, во-первых, неприлично, а во-вторых, он пришёл сюда совершенно не за этим. Но не удивился: на чукотский взгляд, коротко стриженная и стройная Антонина обладала сомнительной прелестью, тут ценились длинные косы и пышные формы.

– А, это, – нахмурился молодой мужчина. – Кунлелю умер добровольной смертью.

– Почему? – спросил Сидор.

– Что такое? – насторожилась рядом Антонина, которая ни слова не понимала, но узнала имя шамана и заметила реакцию спутника.

– Кунлелю умер. Погодите, спрошу подробности, – не стал отмахиваться тот, внимательно слушая рассказ Ротчына и порой переспрашивая сложные слова: объясниться-то он мог, но говорил не бегло.

Молодой чукча радушно пригласил гостей присесть в пологе и перекусить. Сами-то обитатели стойбища уже поели вместе с покойником, когда его провожали, но кое-что из еды осталось. Или хотя бы – присесть снаружи. От первого предложения Сидор вежливо отказался: ладно он сам, а вот непривычной Антонине, которая общественной бани-то дичилась, вряд ли понравилось бы столь тесное знакомство с чужими обычаями. А вот насчёт последнего решил всё-таки спросить:

– Вы не устали? Ротчын предлагает присесть и отдохнуть с дороги.

– Нет-нет, спасибо ему большое, но я совсем не устала! – поспешила заверить Антонина, стараясь улыбаться вежливо и дружелюбно.

Она солгала, потому что после непривычно долгого пути ноги гудели и отдохнуть было бы нелишне. Но не прямо же на землю, а воспользоваться подстилками вроде тех, на которых сидели работающие женщины… Конечно, с расстояния не разобрать, но сразу вспомнилась так впечатлившая её шкура, кишевшая блохами, которую радушно предложил возчик в первый день пребывания Бересклет в Ново-Мариинске. Вряд ли для гостей найдут где-то новые и совершенно чистые подстилки, а присесть на какую-то из старых Антонина не смогла бы себя заставить.

Сидор правильно понял её вежливые возражения, поэтому от предложения присесть тоже отказался, сославшись на важные дела, которые требовали скорейшего возвращения.

Ротчын на отказ не обиделся, он явно не слишком-то радовался гостям: те пришли в неурочный момент и могли принести с собой что-то дурное, мало ли какие кэль-эт к ним привязались по дороге! А вот поговорить он был не против.

Со слов молодого чукчи, шаман пару дней назад почувствовал себя очень плохо, и состояние только ухудшалось. Кунлелю в отчаянии решил, что навлёк на себя гнев духов и утратил своих духов-защитников, когда ходил к русским, и потребовал его умертвить. Об этом диком для любого христианина обычае – добровольном уходе из жизни – Сидор уже слышал и от местных, и от горожан, но вот так близко сталкивался впервые.

– Какие симптомы у этого отравления? – спросил он у Антонины и с трудом выловил из медицинских терминов понятное и, главное, то, что мог перевести.

Ротчын, услышав о вялости, сухости дёсен, проблемах со зрением, неспособности двигать головой и неподвижности лица, ещё больше порадовался отказу гостей разделить пищу и зайти в ярангу, заволновался, и Сидор с трудом убедил его, что это незаразная болезнь. Сошлись на том, что Березин подтвердил версию с кэль-эт, которых из человека выгнать очень трудно, только самые сильные и умелые шаманы такое могут, вроде его спутницы, и то не всегда, а вот к новым людям они привязаться не могут, потому что призваны порчей, притом порчей, кажется, направленной совсем не на Кунлелю, он просто подвернулся под руку злодею.

Расспросы о врагах шамана ценной информации не принесли, никаких конфликтов с живыми людьми у шамана не было. Но неожиданно выяснилось, что Оленева в селении знали, он дружил с Кунлелю ещё с тех пор, пока тот был поворотчиком, и часто приходил в стойбище. Причём не просто так.

Вскоре, выяснив всё, что хотел, Сидор позвал Антонину в обратный путь: смысла задерживаться не было.