Мой личный шеф

Глава 26. Султанов

— Что случилось, Виолетта Валерьевна? Почему вы плачете?

Увидев меня, она быстро убирает со стола бумаги, наводит порядок, что-то прячет, вытирает слёзы. Садится ровнее, делает вид, что ничего не произошло.

— Я не плачу! У меня просто соринка в глаз попала. И я чихнула. У меня, когда чихаю, всегда слёзы.

— Плачете! Я же вижу.

Обхожу стол, наклоняюсь, заглядываю ей в лицо. Носик распух и покраснел.

— Вам кажется, Марат Русланович!

— Ничего мне не кажется. Я тут мимо шёл… — откашливаюсь в кулак, сам себя останавливаю, время врать прошло, пора демонстрировать чувства, иначе так и будем топтаться на месте, как два борца сумо. — Я, когда к вам шёл, услышал ещё в коридоре. Что случилось?

— Зачем вы ко мне шли? — смотрит зверьком, шмыгает носом.

Вот тебе и крутая во всех смыслах хоровичка. Вздохнув, беру стул, ставлю рядом с ней. Всё равно уже нечего терять.

— Соскучился.

— Только что виделись.

— А я вот соскучился!

Виолетта вместе со своим стулом отодвигается.

— Вы много себе позволяете, господин директор. И прекратите на меня дышать и кашлять, а если я заболею? Потом приду домой и заражу дочь и мать?

— Это бесполезно, вы уже были со мной в близком контакте.

— Ну не в таком уж и близком.

Сажусь вплотную, касаюсь её плеча своим.

— Что произошло? Я могу помочь.

— Никто мне не поможет. Идите в кабинет.

— Не пойду, — перехожу на тихий хриплый простудный шёпот.

Она закатывает глаза, пытается всё скрыть.

— У меня всё нормально!

— Ну я же вижу, что не нормально!

Кашляю.

— И с чего вы решили, что я буду делиться чем-то с совершенно посторонним мне человеком? Я лучше Родиону позвоню.

— А что ж не позвонили до этого? Не такой он и родной вам человек, так ведь?

Она снова вздыхает.

— Уходите.

— Я уже один раз ушёл, как дебил, теперь вот разгребаю, — произношу отстранённым задумчивым голосом, потому что внимание привлекает то, как она колупает уголок листа четвертого формата, перевернутого текстом вниз.

Моментально догадываюсь, что причина в нём, и нагло хватаю его со стола. Она пытается отобрать. Визжит. Я поворачиваюсь к ней спиной.

Уважаемый педагог лупит меня кулаками по лопаткам. Не обращаю внимания и начинаю читать. В левом верхнем углу логотип клиники. В правом ИП, фамилия доктора, адрес, дальше написано: протокол ультразвукового исследования молочных желёз, эластография. Куча непонятного текста. И фотография девушки с голыми сиськами без нижней части тела и головы. Какие-то пометки ручкой, подпись и печать.

— Это вы на обеде ходили туда?

— Так! Это не ваше дело! — Виолетта забирается коленками на стул и всё же вырывает у меня медицинское заключение.

— Семь лет было не моё. Теперь моё.

— Вы всего лишь мой директор! Директор должен следить за качеством моей работы, а не за моей грудью.

— Я не просто директор. Я ваш любимый мужчина и отец вашей дочери!

— ЧЕГО?! — начинает громко и натужно смеяться, при этом продолжает хныкать. И как у неё получается одновременно?

Хотя видно, что изо всех сил старается успокоиться.

— А Родион тогда кто?

— Родион — это досадное недоразумение, которому недолго осталось. Не скрою, что в его появлении виноват тоже я.

— Ну и наглый же вы тип. Откуда такие только берутся?

Опять отбираю у неё бумагу.

— Ну да! Тут написано новообразование. Это нехорошо, естественно, но надо разобраться.

— Это наверняка что-то ужасное! — не справляется с эмоциями, явно боится, паникует. — У меня рак! Я уверена. Мне конец. Кто останется с Алёной? Она же маленькая. У меня никогда ничего не было. Я была здоровой. А тут просто пошла на обычное обследование — и на тебе! Я не ожидала и теперь не могу успокоиться.

Я сам боюсь за неё.

— Надо всё проверить. Это просто одно УЗИ и мнение одного врача, что сразу так рыдать-то? — Как бы между делом обнимаю её за плечо, снова усевшись рядом.

Она скидывает мою руку. Я опять кладу на плечо. Как приятно её обнимать, хотя мне тоже жутко и боязно.

— Родиону это не понравится, — имеет в виду мою руку.

— Да плевать мне на Родиона.

— Вам на всё плевать. Только на свои хотелки и не плевать.

— Нет. — Мы поворачиваемся друг к другу, сидим очень-очень близко, лицом к лицу. — На вас, Виолетта Валерьевна, мне не плевать.

— Не вздумайте лезть ко мне с поцелуями с вашим кашлем.

— То есть, как только вылечу кашель, сразу можно лезть?

Она охает. Хватается за голову.

— Я больше ничего не хочу. Мне вообще не до вас. Фокус сместился, понимаете? Отстаньте вы от меня. Идите работать. Я разберусь.

— Вы уже разобрались, Виолетта Валерьевна. — Нащупываю телефон в кармане, показываю себя крутым и спокойным, хотя, честно говоря, слово «узлообразование» меня тоже очень-очень пугает.

И по спине ползёт холодный пот. Я не могу её потерять. Я любые деньги положу. Меня аж кружит, хотя я сижу.

— Ульяна Сергеевна, вы нам нужны, зайдите, пожалуйста, — и называю номер кабинета.

— Что значит нам? И я не хочу никому об этом рассказывать! Я вообще хотела отпроситься и реветь дома, пока дочку не надо будет забирать.

— Ну вы даёте, Виолетта Валерьевна, я думал, вы сильная женщина. Вы же ещё ничего не знаете, а уже расстроились. Всё будет хорошо! Вместе мы справимся!

— Ничего не будет хорошо! Оно всегда так. Ничего не было — а потом жить два месяца осталось!

— Так. — Снова жму её к себе, — Сейчас разберемся. Рано ещё гроб заказывать.

— А Ульяна-то нам зачем? Я не хочу слушать слова утешения.

— Вот вы где очень умная, трёхэтажные оскорбления для меня придумываете. А сообразить, кто у Ульяны Сергеевны муж, не догадались. — Перебираю пальцами по её плечу.

Она хмурится. Смотрит в одну точку. Зависает. Тупит.

— Он же травматолог.

— Какая разница? Он большой начальник! У него связи, знакомства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А-а-а-а-а, — меняется в лице, поджимает губы.

— Караганда! — нежно дразню её. — Сейчас она придет, и мы втроем, если он, конечно, на дежурстве, поедем к нему в больницу, и он скажет, что нам делать. Мне он не особо нравится, но в таких случаях главное — не терять время.

— Но как мы отпросимся, мы же на работе? — на стрессе несёт какую-то чушь моя хоровичка, неожиданно резко превратившись в женщину, нуждающуюся в защите.

А мне она нравится любой. Приходит Ульяна. Я всё объясняю. Она звонит мужу, и мы незамедлительно направляемся к машине. Я тяну за собой Травкину. Становлюсь её личным шефом, практически большим злым тигром, и плевать, что Ульяна Сергеевна с интересом наблюдает за нами, поглаживая свой беременный живот. Она смотрит то на меня за рулем, то на Виолетту на переднем сиденье. Мы периодически переругиваемся. А она, кажется, догадывается, что между нами что-то происходит.

Ну как же? Директор сорвался с работы и везёт своего педагога в больницу, и ещё при этом тащит туда заместителя. Явно влюбился по самые помидоры.

Мы на месте, садимся у регистратуры. Виолетту трясёт от страха. Она себя знатно накрутила. Я держу её за руку, она пытается вырвать ладонь. Но мне наплевать.

Спустя какое-то время к нам выходит тот самый доктор в белом халате, которого однажды я видел на нашей стоянке.

Высокий, статный и привлекательный, насколько я могу судить со своей мужской точки зрения, он никого и ничего не видит, кроме своей жены.

Он даже не замечает нас и тут же идет к ней, обнимает, целует в губы, причём я ни разу не видел, чтобы беременную женщину так страстно целовали. Обычно мужчины слегка опасаются этого состояния, но доктор Ткаченко буквально сжирает губы своей супруги, несмотря на то что они наверняка с утра виделись.

Вот это сила любви и желания! Он гладит её по животу, потом смотрит в глаза. Нам с Виолеттой даже немного неловко. Мы переглядываемся.

Затем наконец-то — мне кажется, проходит минут десять, не меньше — он поворачивается к нам.

— Добрый день, чем могу быть полезен?

— Доктор, скажите, я умру? — Встает к нему моя хоровичка и, бледная как смерть, подаёт результаты УЗИ.

Вот бывает же такое. Такая мужественная, стойкая, сильная, а тут совсем расклеилась.

Хватаю своего лучшего педагога за плечо, обнимаю, прижимаю, не даю отлепиться.

Ткаченко читает заключение. Не думаю, что он в этом разбирается. У него совершенно другой профиль, но обычно врачи знают друг друга, и он может посоветовать хорошего гинеколога, маммолога и так далее.

— Значит так, прежде всего нам нужно прямо сейчас сделать тонкоигольную аспирационную биопсию под УЗИ-контролем. Её результат и покажет нам, как действовать дальше. Но я не думаю, что вам стоит так сильно переживать. Здесь написано: «эхоскопически нельзя исключить фиброаденому». Аппаратура сейчас очень хорошая, клинику вы посетили достаточно неплохую, исследование у нас будет максимально точным. А фиброаденома — это добро! Но нужно сделать, как я сказал. Всё понятно?

Мы киваем как два болванчика.

— Ох, вы слышали? Это мой муж, — вдруг загадочно произносит Ульяна Сергеевна и припадает к Ткаченко.

Обнимает его и смотрит с восторгом, как кошка на сметану, будто он сказал нечто такое волнительно-возбуждающее, что прям ВАУ!

В первый раз её такой вижу. Ничего себе… Я думал, она строгая, серьёзная женщина.

— Пойдемте поднимемся на третий этаж. Я договорюсь, доктор УЗД возьмет вас без очереди.

— Пошли. — Тяну я свою полуживую женщину, которая от страха едва передвигает ноги. — И без меня ни на какие медицинские обследования, Виолетта Валерьевна, вы больше не пойдёте. Если вы такая трусиха, я буду ходить с вами.

— Ещё чего! Никто не ходит со своим директором на УЗИ! Это какой-то цирк! — бурчит Виолетта, однако руку не убирает, послушно топает за мной и четой Ткаченко.