Мой личный шеф

Глава 42

— А я вам говорил, что этот груздь чёрный до добра не доведёт. Сколько мы с тобой вместе были, а, Виолетта? Год?! И ни разу мы не теряли ребёнка! А стоило этому чавеле на пороге появиться — и вот! Пожалуйста! Мы уже рыщем по лесу с фонариками.

У меня нет сил с ним спорить. Мне хочется его прибить. Родион прибежал, сразу как оттащил чемодан в свою платную сторожку. И столкнулся с нами возле входа на территорию. Хотел продолжить выяснять отношения, но на него никто не обращал внимания, и он решил присоединиться к поискам Алёны.

Вокруг лес и почти ночь. Выть хочется от ужаса. Между деревьев густо наливается невыносимая сырая тьма. Она жутко застыла, и не видно, где ободранный куст, а где человек. Иногда сверху пробираются лунные лучи. Они рассеиваются в ветвях, не достигая земли. Представляю, как моей любимой доченьке страшно. И одиноко. От этого просто холодный пот по спине.

Вокруг практически тихо, не слышно ни птиц, ни зверей, различаются лишь наши голоса и хруст веток под ногами. Поскрипывает сухая хвоя. Марат ушел далеко вперёд, он действует быстро и решительно. А мне так дурно, что меня поддерживает Ира, лишь бы я не потеряла сознание. Валя с мужем ничего не знают. Они остались в номере.

Суворову жутко нервирует настройщик, и она с ним пререкается вместо меня.

— Родион, не знаю, как вас по батюшке, но я бы попросила помолчать, вы нас уже утомили.

— А вы мне рот, барышня, не затыкайте, я вас первый раз вижу.

— Из того, что слышала, я сделала вывод, что вы с Виолеттой Валерьевной состояли в отношениях и позже расстались. Будьте мужчиной. Примите поражение. Вы видите, родители нервничают, чего лезете?

— Мы бы не расстались, если бы не эта человекообразная обезьяна, именуемая директором. Это я сразу же указал Виолетте на её ошибки по поводу сокрытия информации об отце её дочери. Это я пытался распутать этот змеиный клубок лжи. А теперь меня же и выгоняют. Ну уж нет. Мой дед в своё время каждое утро по пять километров в школу ходил через лес. Роста он был маленького, сугробы ему по грудь. И он шёл! За знаниями! Чтобы читать и писать научиться. А я — отступать?! Никогда!

— А у вашего деда бабка была?

— Конечно, Глафира Ивановна! Она его любила.

— Вот именно. Раз уж вы сами заговорили на эту тему, очевидно, вам тут бороться не за что. Я сейчас как человек со стороны говорю.

Мы идём, растянувшись в линию. Я, Ира и Родион.

— Девушка, а вы о любви много знаете?

Суворова вздыхает.

— Ничего я о ней не знаю, хотя и замужем.

— Значит, не за того вышли!

— Видимо, не за того!

— А кто у вас муж? Тоже цыган?!

Ира грустно смеётся.

— Мой муж командир воздушного судна Илья Беляев. Только, боюсь, он о нашей женитьбе даже не догадывается.

Ого! Ничего себе?! Рада за Иру, она всегда мечтала выйти замуж за настоящего героя. Получается, сбылась её мечта. Не второй пилот, не штурман, не бортмеханик, а капитан!

— Ему неизвестно, что вы состоите в браке? Это как так? — удивляется Родион.

— А вот так! — отвечает ему Ира. — Двухметровый красавец в форме, уверенный в себе пилот с глазами цвета неба понятия не имеет, что женат.

— Ну как же? — Притормаживает Родион, в недоумении разводя руками и едва не врезавшись в дерево. — Нельзя жениться и не знать, что женился! Ну так не бывает, девушка! Ну он же в ЗАГСе был, а там подпись и штамп.

— Ещё как бывает.

— Хотелось бы услышать. Я люблю такие вещи. Вы знаете, я просто обожаю интереснейший журнал «Невероятное вокруг нас». Виолетта говорила, что тоже любит его. Я ей подкладывал номера на стол в школе, специально делал там закладку, её же волосом, чтобы проверить, читает она его или нет. И вы знаете, Ирина, уже тогда были первые звоночки. Ничего-то ей не любопытно из того, что нравится мне. И теперь, на фоне появления этого жителя кочевого табора в её жизни, многое становится понятно. Дачу она не любит, и теплица ей не нужна. Подобное чтиво идеально подходит любознательным авантюристам, романтикам, тем, кто никогда не удовлетворён только знаниями, находящимися в свободном доступе, тем, кто всегда готов к новым открытиям и исследованиям. То есть мне. А Виолетта, — с обидой в голосе вещает он обо мне, как будто меня тут нет, — похоже, мыслит земными категориями. Тело и внешняя красота для неё важнее внутренней. Директор Султанов пуст и ограничен, как вымытая после солений трёхлитровая банка, а она за ним бегает. Так что я бы с удовольствием послушал рассказ о вашем летчике.

— О, это длинная история, Родион. Как-нибудь в другой раз. — Махнув рукой, Ира, как и все мы, замирает, потому что Марат резко ускоряется, ветки и палки под его ногами хрустят громче. Он раз за разом кричит одно-единственное слово:

— Доченька!

Всё перестаёт иметь смысл. И Родион, и его жалобы. Откуда-то берутся силы. И я стремлюсь туда, куда бежит Султанов.

На открытой поляне, освещенной лунными лучами вижу стоящего под раскидистым дубом Марата. Он задрал голову и смотрит куда-то в глубь кроны дерева.

Выискиваю среди веток и листвы Алёнку и в ужасе закрываю рот ладонями. Она забралась очень высоко. Сердце подпрыгивает и, вздрогнув, частит резкими толчками.

— Алёна! Слезай сейчас же! Кому говорю! Немедленно! Ты с ума сошла? — моментально впадаю в истерику и начинаю ругаться.

Султанов меня отталкивает. Он старается выглядеть спокойным и, в отличие от меня, пытается найти с ней общий язык.

— Папа, мне страшно и холодно, — скулит Алёнка.

— Я знаю, малышка, давай я тебя сниму оттуда. Я буду очень осторожным. Обещаю, мама не будет ругаться.

— Папа, я не слезу и не проси.

— А можно тогда я к тебе?

Он сейчас сам на себя не похож. Растерянный, какой-то сжатый, как пружина, и совершено точно любящий. Как будто знал свою дочку всегда и теперь с ума сходит от того, что она может навредить сама себе.

— Нет, — куксится Алёна, слышно по голосу. — Уходи папа, я тут буду жить.

У меня от её «папы» жалобно ноет в груди.

— Ты плохой, и она плохая!

— Неправда, у тебя самая лучшая мама на свете. Умная, интересная, красивая, талантливая. Она тебя больше всего на свете любит.

— А почему ты тогда на ней не женился?

— Дурак был.

— А сейчас что?

— И сейчас он дурак! — в игру вступает Родион.

И хотя я, затаив дыхание, слежу за отцом, разговаривающим с дочерью, вижу, как Родион лезет вперёд. Он делает несколько шагов, бурча о том, что он лучше знает Алёнку и что этот биологический папаша всего лишь ширма.

Но неожиданно для всех нас он получает удар в спину и валится лицом вниз. Рядом падает палка.

— Упс, Родион! — охает Ира. — Прости, ради бога, возле тебя была змея, огромная такая и очень-очень ядовитая! И я приняла бескомпромиссное решение спасти тебя! — Она осматривается. — Вы видели змею?! Все видели змею? Она могла на него напасть и ужалить! — громко причитает, нарушая своим криком звонкую ночную тишину. — Народ, я спасла Родиона! Успела! Слава богу! Родион будет жить! — Сжимает она кулачки, слегка подпрыгивает, подбегает к нему, наклоняется, пытаясь помочь ему встать.

Но настройщику это не по душе. Он, как и мы с Маратом, прекрасно понимает, что никакой змеи не было, и отталкивает её руки.

А я не знаю, то ли плакать мне, то ли смеяться. Алёнка здесь! Она с нами. С ней всё в порядке, но она не хочет слезать с дерева.

— Чего бы ты хотела, доченька? — продолжает Султанов.

— Собаку.

— Хорошо, мы купим собаку и будем вместе её выгуливать, солнышко, давай только папа снимет тебя с дерева.

— А если ты снова исчезнешь?

Сморгнув выступившие слёзы, я беспомощно кусаю губы.

— Я больше никогда не уйду от вас, — хрипит Марат.

Я сильно испугалась за дочь и рада, что Султанов сейчас с нами и помогает мне. Этот взрыв случился бы рано или поздно, даже без его возвращения. Однажды всплыл бы факт того, что я скрывала от Алёны отца. Моя мама-бултушка постаралась бы, или хоть та же соседка, с которой она перемывала косточки Марату. Я тоже виновата, мы оба причастны. Но сейчас я не одна.

Глядя на их тёмные силуэты, я испытываюю странное, какое-то смешанное чувство. С одной стороны, радость освобождения от унизительных воспоминаний семилетней давности, они больше не трогают меня, они как будто улетучиваются, серым густым туманом покидая мою голову. А с другой — море нежности и любви.

— Бабушка говорит, что ты козёл, но, я всё равно хочу, чтобы ты жил с нами. Чтобы у меня был папа.

— Хорошо. Только спускайся. Ветка может сломаться, и ты ударишься. Мама, иди сюда, пообещай малышке, что мы будем жить вместе.

— Нельзя потакать ребёнку! — опять протискивается в нашу идиллию Родион, едва принявший вертикальное положение.

И тут же снова сгибается пополам.

— Да что ж такое-то?! — опять Ира. — С ветки, вот буквально в сантиметре от тебя, и снова змея! Они тут прям гроздьями, кошмар! Это же куда-то надо позвонить? В какую-то службу отлова рептилий? И, главное, юркие такие, вертлявые. Я стараюсь, стараюсь и всё никак не могу попасть по ней. Всё по тебе!

— Больно же!

С дубиной в руке и разлетающимися волной длинными тёмными волосами невысокая фигуристая Ира Суворова похожа на амазонку. Она действует крайне решительно. Фамилия обязывает.

— Ну, знаешь ли, Родион, я бы на твоём месте была благодарна мне. Удар по спине палкой не так ужасен, как укус змеи. А если внутренние кровоизлияния в различных органах тела и тромбозы сосудов? Ты же можешь умереть!

— Да нету никакой змеи! — визжит Родя.

— А какое у тебя зрение?

— Лёгкая миопия.

— Вот! Именно. А у меня идеальное! Я говорю, была змея! Одна, потом вторая.

Сейчас даже не верится, что я с ним встречалась. Да и неважно уже, что там было в прошлом.

На негнущихся ногах я подхожу вплотную к стволу дерева, куда взобралась моя дочь. На спину ложится ладонь Марата.

— Я обещаю, доченька, он будет жить с нами! Только, пожалуйста, слезь.

— Ты не обманешь?! — спрашивает Алёнка, начиная потихоньку сползать.

— Нет. Я люблю её и всё равно никуда не отпущу, даже если она попытается смыться.

Султанов придерживает дочку за ноги и, когда она делает следующий шажок, дотягивается и снимает с дерева. Крепко прижимает к себе.

Задохнувшись от счастья, обнимаю их обоих. Высвободив одну руку, Марат обнимает и меня, и дочь. И я безумно рада. Меня охватывает сильнейший восторг. А потом вдруг резко подкатывает тошнота, и, отлипнув от самых родных мне людей, я бегу к дереву.

Меня выворачивает. Алёнка переживает. Султанов тоже рядом, придерживает косу.

— А лес-то и вправду волшебный, доченька, — громко смеётся мой личный шеф.

— Папа! Ты что? Мама заболела, а ты смеёшься!

— Не думаю, что твоя мама заболела… Это кажется, называется ваншот — попадание с первого и единственного выстрела прямо в цель.

Обняв дерево, прекрасно понимаю, о чём он, и тоже смеюсь. Потому что вспоминаю свой цикл, он у меня как часы, а тут что-то задерживается. Никуда мне уже не деться. Сколько ни выпендривайся. Так как всё, что мы ищем в этом мире, всё, что может быть по-настоящему долговечным, — это истинное блаженство в компании с любимыми людьми. Это покой, свет, мечта — и всё это внутри нас. Мы сами решаем, быть нам счастливыми или продолжать злиться на события, произошедшие сто лет назад.