Наречённая из-за грани, или Мужья в довесок

Глава 4

Прости…

Кто у кого прощения просил: Костас у Феодоры или Феодора у Костаса?

Первая надпись красива, аккуратна, дополнена изящными завитушками — подозреваю, Федя немало времени провела, тренируясь писать этаким идеальным курсивом. А «прости» будто впопыхах накарябали то ли плохо расписанной ручкой, то ли вообще предметом, для письма не предназначенным. С равным успехом эти разительно отличающиеся надписи могли быть сделаны как одной рукой, так и двумя разными людьми.

Я повертела фотографию и поймала пристальный, изучающий взгляд Виктора. Несмотря на другую стрижку, отсутствие косметики и приличного платья, от лекаря не укрылось, что девушка на фото и девушка перед ним одно и то же лицо. Я оглянулась на Костаса. Похоже, его раздели, если не полностью, то большую часть одежды сняли точно и, поскольку при поверхностном осмотре фото не нашли, значит, припрятано оно было ближе к телу.

— Выходит, его избили, возможно, ограбив попутно, и… бросили в степи? — предположила неуверенно.

— Вероятно.

— Кто?

— Я полагал, вы сможете дать ответ на этот вопрос… Варвара, верно?

— Да, — под пытливым взором я смешалась.

— А звал он Дору.

— Я не она. То есть не совсем она… то есть… всё сложно.

— Что ж, это не моё дело, — ещё немного попрепарировав меня взглядом, произнёс Виктор. — Этот человек не из ветреных Нод-Эста и коли так, то и спрашивать за него мы не можем, что бы он или вы ни сотворили. И кто из вас кому и кем приходится, вовсе нас не касается… если только вы не намерены принести свои разногласия в наше пристанище.

— Ни в коем случае.

— Дора… — прошелестел Костас. — Моя Дора…

— Могу я забрать фотку… фотографический портрет?

— Как угодно.

Я вернулась к кровати. Подрагивающая грязная рука потянулась ко мне, но я опустила её обратно на одеяло.

— Моя Дора… где ты теперь? — Костас смотрел на меня в упор и одновременно словно сквозь меня, видя свою возлюбленную, какой она была прежде, будучи сама собой.

— Далеко, очень-очень далеко отсюда, — повторила я, на всякий случай прижимая мужскую руку к матрацу. — Костя… ты знаешь, кто тебя так отметелил… избил? Это произошло после того, как я покинула Глос с Алишан? Ты можешь сказать, что это были за люди? Местные или кто-то из доменов?

Виктор хмыкнул. В пренебрежительном этом хмыке слышались и удивление, и насмешка над пришелицей, ни черта не смыслящей в здешних реалиях. Нет, даже мне понятно, что жители доменов на перепутьях появляются не сильно часто и отнюдь не ради избиения какого-то рандомного мужика, но если, предположим, это не обитатели Глоса постарались по неким неведомым причинам, то остаётся лишь вариант с гостем из домена. Другой вопрос, случайным или нет…

— Стая воронов кружила надо мной… они кричали… кар… кар-р… садились на мою грудь и клевали мои глаза…

Вот теперь точно бредит.

— Кар-р… кар-р, говорили они, таково твоё наказание за сотворённое тобой зло…

— Костас? — окликнула я и отпустила обмякшую руку.

— Клевали глаза… и сердце… рвали сердце острыми когтями… за что… за всё… — Костас повернул голову и уставился в потолок. — А потом пришла она… и спасла меня… только я спасти её не смог, не защитил от него…

Виктор склонился над пациентом, пощупал пульс, посмотрел в глаза. Затем махнул рукой в сторону двери, и я молча пошла на выход. Шим выскочил следом и проводил меня к Дугану. Папа Феодоры встретил меня настороженным, ищущим взором, и я поспешила сунуть фото во внутренний карман куртки.

— Он жив?

— Пока жив, — я села на скамейку.

За окном по-прежнему трепетала дымная пелена, Шойд бессловесной тенью маячил в дальнем углу.

— Он ранен?

— Его избили, и в течение неизвестного количества времени он болтался по степи, уж не знаю, в каком состоянии и возможно ли подобное в принципе. Вероятно, ещё ограбили, потому что в Глосе при нём были личные вещи, а сейчас их нет.

— Кто мог напасть на него?

— Без понятия. Может, с местными что не поделил, может, неудачно на гостя из домена наскочил.

Дуган как-то странно на меня посмотрел и отвернулся.

Не знаю, сколько времени мы просидели в ожидании невесть чего. Наконец массивная внешняя дверь открылась, пропуская высокую молодую женщину с русыми, остриженными чуть ниже плеч волосами. И одета она, что характерно, так же, как одевалась Надин — штаны свободного покроя, блузка с закатанными рукавами и жилет. Женщина пошепталась с отмершим Шойдом и тот, кивнув, исчез в глубинах вагона. Женщина же повернулась к нам, улыбнулась приветливо. Дуган поднялся, я тоже.

— Меня зовут Гарам, я старшая над ветреными Нод-Эста, — представилась она. Удивление Дугана количеством вождей в одном кочевом племени не укрылось от её внимания, и женщина сочла нужным пояснить: — Я жена Салливана.

Она выдержала паузу, изучая нас смешливым взглядом лукавых голубых глаз, и добавила:

— И Виктора.

Настал мой черёд удивляться.

Всю дорогу я слышала, что многомужество исключительная привилегия адар и то не всех. Да и у адар количество мужей, превышающее традиционное, являлось скорее необходимостью, нежели свободным выбором каждой стороны.

А тут… сюрприз. Обычная женщина, не адара, не только при двух супругах, но и разделяет с одним из мужей пост местного главы.

Дугана количество супругов у одной женщины интересовало куда меньше, чем количество вождей. Привычка сказалась, должно быть.

— Ты же адара, — повернулась она ко мне.

— Адара.

— И у тебя есть сочетаемые?

— Двое.

— Вот и славно, — шире улыбнулась Гарам и направилась к внутренней двери. — Пойдёмте.

Гарам провела короткую экскурсию по вагону, объяснила, что где находится и как функционирует в условиях общаги на колёсах. А жили ветреные и впрямь как в общежитии. В спальном вагоне спали, там же располагались ясли и детская для малышей. Дети постарше большую часть времени проводили вместе с взрослыми в первом пассажирском, куда, помимо лазарета, входили кухня, столовая, зал для собраний и некоторое количество помещений, отведённых под разные виды деятельности. Нам с Дуганом выделили во временное пользование два закутка в начале спального вагона, а пока сопроводили в столовую. В столовой налили по миске похлёбки и по кружке травяного настоя, вручили ложки, и мы отправились утолять голод за один из длинных столов. Время явно не обеденное — хотя кто знает, в котором часу они тут обедают и обедают ли вообще, — и потому столовая пустовала. Гарам посидела с нами, наблюдая, как мы с неохотой поглощаем неведомо из чего сваренную похлёбку. Зелени и неопознанных овощей в вареве хватало, зато мяса не нашлось. Впрочем, вряд ли при таком образе жизни здешнее питание отличалось разнообразием и обилием. Поди-ка накорми не столь уж и малую компанию людей, когда вокруг лишь трава растёт.

Гарам задала несколько наводящих вопросов — откуда мы, куда конкретно путь держали, чем занимаемся обычно. Дуган решил отмолчаться, и я отдувалась за двоих, стараясь отвечать в меру честно, без откровенного вранья и увиливаний, но при том избегать лишних подробностей. Ситуация у нас и впрямь сложная, нестандартная и нет нужды посвящать в неё каждого мимо проходящего. Я сочетаемым-то не всю правду рассказала, а тут вовсе посторонние люди, коим откровения мои совсем ни к чему.

Полученными ответами женщина удовлетворилась и по окончанию постной трапезы отвела нас в зал собраний, пустынный, гулкий, где мы просидели на скамейке под окном, пока дымная пелена не начала темнеть, возвещая о заходе солнца. Куковали не в одиночестве — вместе спешно удалившейся Гарам к нам присоединился Шойд. Он по-прежнему держался на расстоянии, выполняя роль охранника, в чьи обязанности не входит задача вести с подопечными задушевные беседы. Парень просто сидел поодаль, на прислонённом к стене стуле, лишний раз в нашу сторону не глядел и время от времени записывал что-то в блокноте, выуженном из внутреннего кармана куртки.

Дуган тоже молчал, буравя мрачным взором дым за стеклом.

Я делала домашнюю работу — представляла себе мандалу и мысленно закрашивала нужные участки, повторяя порядок движения. В воображении всё получалось лучше, четче, чем на бумаге, можно сказать, шло как по маслу, но что будет на практике, оставалось только гадать.

Может, я что-то упускаю? Понимаю неправильно? Какой толк от уроков, если меня всё ещё перебрасывает против воли к чёрту на кулички? Допустим, ветреные действительно отвезут нас с Дуганом куда обещали, но смогу ли я оттуда переместиться… да хоть куда-нибудь?

Что, если ни хрена не получится?

Или надеяться, что ночью удастся связаться с Люсьеном? Хватятся меня быстро, в записке я указала, куда поеду. А даже если бы не указала, то и так очевидно, куда меня понесло с утра пораньше. И если с Ормондом всё в порядке, и он остался в Перте, то первым делом сообщит о произошедшем моим мужчинам. К пониманию, куда я выпала на сей раз, информация эта их не приблизит, увы, но, по крайней мере, будут знать, что я опять провалилась за пределы домена.

— Где вы родились, ана Варвара? — внезапно нарушил продолжительное молчание Дуган.

— В… большом городе, — помедлив, ответила я. Признаться, не думала, что он вообще начнёт уточнять детали моей биографии. — Его название всё равно вам ни о чём не скажет.

— Бесспорно, — согласился он. — Кем были ваши родители?

— Они и сейчас есть. Они… обычные люди, невысокого рода, как сказали бы в этом мире. Ещё у меня есть старший брат, он уже женат, и двое племяшек.

— Вы упоминали, что в вашем… — Дуган опасливо покосился на Шойда, подался ко мне и голос понизил: — В вашем мире нет адар.

— Нет.

— Значит, и сочетаемых у вас нет… не было. Но был ли у вас муж, дети?

— Нет.

— Вы оставили там кого-то близкого, небезразличного вам? — с неожиданной настойчивостью продолжил допытываться Федин папа.

— Родных оставила. Маму, папу и брата, но они, как ни печально, и без меня справятся. Ещё работу… однако я как вышла в своё время на удалёнку, так с неё и не вернулась. Засим нельзя сказать, что в родном мире меня дожидаются семеро по лавкам, бывший муж и очешуенная карьера, которую я спустила дракону под хвост своим попаданием. Ну, знаете, я была так крута в своём мире, что круче только яйца варёные, построила сногсшибательную карьеру, выбилась в успешные бизнес-вумен, но попала в нарочито страдающее средневековье и теперь буду ударно его исправлять, хотя не имею ни малейшего понятия о тамошней жизни.

Аж любопытно стало, какое слово для Дугана звучит более дико: удалёнка, бизнес-вумен или дракон?

— К чему эти расспросы, озейн Долстен?

— Я подумал, если вы…

Шойд вскинул голову, бросил быстрый взгляд в окно и объявил:

— Остановка.

— Что?

— Останавливаемся на ночлег, — Шойд убрал блокнот и карандашный огрызок и встал.

Я тоже посмотрела в окно.

Из-за сгущающихся сумерек стремительное таянье дымовой завесы внимание привлекало не сразу. Однако теперь можно было различить и потемневшее небо, и полотно степи, и световые пятна, отбрасываемые фонарями на вагонах и паровозе. Замедление хода состава я не чувствовала, но, похоже, обычно поезд не разгонялся так, как при первой нашей с ним встрече. Через несколько минут паровоз протяжно засвистел, из глубины вагона донёсся вторящий ему звон и локомотив начал тормозить. На полную остановку у него ушло больше времени, нежели у известных мне поездов, однако сильно вагон не тряхнуло, и на пол никто не полетел. Мы с Дуганом пошатнулись, когда паровоз остановился окончательно, зато Шойд даже не дрогнул, словно бывалый, привычный к постоянной качке моряк.

Остановка на ночлег породила немалое оживление. Люди забегали взад-вперёд, засуетились, уверенно, слаженно выполняя десятки действий, о назначении большинства которых представления я не имела. Мне и Дугану только и оставалось, что не путаться под ногами.

Когда всё необходимое было сделано, и общая суета пошла на убыль, нас снова отвели в столовую, на сей раз набитую народом под завязку.

Появление гостей было встречено подозрительными, настороженными взглядами. Кто-то даже поспешил пересесть так, чтобы загородить от нас детей.

Шойд сопроводил нас за стол для правительства, где уже сидела президентская чета. Салливан знаком показал, чтобы мы устраивались рядом.

Мы устроились.

Шойд ушёл за другой стол.

Косых взглядов меньше не стало.

Салливан с минуту задумчиво наблюдал за соплеменниками и наконец позволил себе скупую усмешку.

— Видите ли, ветреные не слишком жалуют земных… людей из доменов. Были времена, когда ветер куда чаще, чем нынче, заносил нас на земли оседлых… и всякий раз нас изгоняли с них всеми известными способами. Нас обвиняли в краже детей, уводе скота, воровстве всего, что, по мнению земных, представляло хоть какую-то ценность, шулерстве и обмане.

Где-то нечто похожее я уже слышала…

— Станете утверждать, будто ничего подобного и в помине не было, всё ложь и клевета? — внезапно отозвался Дуган колким, неприязненным тоном человека, нашедшего вдруг, на кого можно возложить вину за свои беды.

— Всякое бывало. С обеих сторон. И люди бывали разные независимо от происхождения.

— Верно.

— И всё же зло от земных видели мы куда как чаще, нежели наоборот, — парировал Салливан веско, явно намекая на что-то, мне неизвестное. И посмотрел в упор, выразительно на Дугана, не на меня. — Со временем многие из нас убедились, что лучше оставаться там, где ничто и никто не сковывает порывы ветра.

Ну, если площадь перепутий позволяет разным племенам годами кочевать по ним и не мешать при том ни друг другу, ни жителям доменов, то почему бы нет? Этакий отдельный мир внутри мира.

— Поэтому, Варвара, вам не следует принимать настороженное отношение ветреных к земных за отношение к вам самой, — заключил вождь.

— Что вы, и в мыслях не было, — заверила я.

— Надо ли ожидать, что упомянутого вами второго спутника мы не встретим?

— Полагаю, что нет.

— А тот мужчина, которого нашли сегодня? — спросила Гарам.

— Я уже говорила, он… шапочный знакомый.

— Этот мужчина соблазнил мою дочь и вынудил её сбежать с ним, — резко ответил Дуган.

Супруги озадаченно переглянулись.

— Если он здесь, то… где же ваша дочь? — уточнила Гарам осторожно.

— К сожалению, я не сумел её разыскать.

Наверное, хорошо, что представилась я настоящим именем и не стала называть Дугана своим отцом. Иначе сейчас у наших гостеприимных хозяев случился бы когнитивный диссонанс в миниатюре. И так неясно, что подумал Виктор после лицезрения Феодоры на фото и меня вживую.

— Мне жаль.

— Мне тоже. Следовало сделать всё, чтобы оградить её от этого мерзавца, едва она только упомянула о нём, — Дуган смерил Салливана ответным непримиримым взглядом. — От такого, как он, ждать добра не приходится… сквозняки не вытравить ничем. Глазом моргнуть не успеешь, а уж что-то да сдуло неведомо куда.

— Виктор сказал, он из ветреных, — пояснила Гарам мужу, не понимающему сути внезапных инсинуаций.

— Озейн Долстен, не стоит, — прошептала я поспешно. — Костас из другого племени, к тому же покинул его хрен… давным-давно.

Могла и не шептать — все сидящие за столом прекрасно расслышали каждое моё слово.

— Люди и по сей день разные бывают независимо от происхождения, — повторил Салливан твёрдо. — С обеих сторон.

Мужчины с минуту буравили друг друга тяжёлыми, упрямыми взглядами: вождь, понятное дело, не оценил обвинений и не собирался принимать их на свой счёт, а Дуган не намеревался сдаваться просто так, неожиданно получив возможность высказать всё наболевшее не постороннему, но почти соотечественнику совратителя своей дочери.

Не знаю, во что переросла бы битва взглядов, однако к правительственному столу подошёл Виктор. При виде второго супруга Гарам встала, чмокнула его в уголок крупного рта и усадила на своё место. Затем умчалась и вскоре вернулась с двумя детьми, мальчиком лет семи-восьми и девочкой не старше двенадцати. Уточнять, чьи это дети, не требовалось. Между тем загремели выкаченные в зал металлические тележки со столовыми приборами и наполненными тарелками, и Дуган с Салливаном волей-неволей отвлеклись от попыток прожечь взглядами противника по словесной баталии. За время трапезы и при детях они больше к щекотливому этому моменту не возвращались и спорную тему не поднимали, а Дуган вовсе уткнулся в тарелку и ни с кем не заговаривал. От Виктора я узнала, что, несмотря на плачевный внешний вид и лихорадочное бормотание, жить Костас будет и если вдруг от чего в ближайшее время и помрёт, то вряд ли от полученных травм.

Хорошо это или не очень, я для себя не решила. Да и как мне, Варваре, относиться к нему после всего увиденного в воспоминаниях.

Утром разбудил протяжный, въедливый зов гонга.

Несмотря на кочевой образ жизни и отсутствие множества ограничений жизни оседлой, ежедневное бытие ветреных подчинялось своему расписанию. Они в определённое время ложились и вставали, останавливались на ночлег и трогались в путь. У каждого в племени была своя роль и свой список задач, обязательных к выполнению, — кроме маленьких детей, больных и немощных. Кто-то работал в столовой — готовил, развозил тележки, мыл посуду, — кто-то занимался уборкой, кто-то отвечал за все виды припасов, кто-то осуществлял техническое обслуживание паровоза. Кто-то шил, кто-то приглядывал за малышами, кто-то учил детей старшего возраста. Некоторые обязанности исполнялись по очереди, некоторые перераспределялись в зависимости от возможностей и желаний человека.

Выделенные нам с Дуганом закутки для ночёвки и впрямь походили на закутки, разделённые тонкими деревянными перегородками, куда помещался лишь узкий топчан, откидной столик да трёхногая табуретка. Удобства общественные, то есть одна большая ванная на четверть вагона.

Впрочем, теснота и общая ванная заботили меня мало.

Несостоявшееся свидание с Люсьеном во сне расстроило куда сильнее.

Не могла же я его не заметить или не запомнить?

Наверное, нет. Хотя что я знала о том, как и почему работает эта способность амодара?

Дуган с утра выглядел мрачнее, чем накануне, косился на всех с неистребимым подозрением закоренелого параноика, твёрдо уверенного, что каждый что-то против него да замыслил, даже во-он тот чахлый кустик. Со мной поздоровался сквозь зубы и держался рядом скорее потому, что мы оба чужаки в племени и я, как-никак, носительница тела его дочери, а не потому, что внезапно проникся ко мне добрыми чувствами.

Мы позавтракали вместе со всеми в столовой и, пока в поезде и вне его шла подготовка к отправлению, я навестила Костаса. Возлюбленный Феодоры крепко спал, не потревоженный ни гонгом, ни шумом общей суеты, и казался уже не таким бледным и измученным. Бдеть подле него в ожидании, когда мужчина проснётся, я не собиралась и, убедившись, что Костас не намерен в обозримом будущем дуба давать, покинула лазарет.

Вскоре поезд тронулся в путь.

Ехал весь день напролёт и остановился, только когда сумерки начали опускаться на степь. Пейзаж за окном заметно не поменялся, каким был утром при отправлении, таким и остался к вечеру, всё то же неровное зелёное и охряное полотно, разбавленное белёсыми лентами ковыля, тянущееся во все стороны, покуда хватало глаз. Выше небо, то безоблачное, то прячущееся за набегающей мгновенно мглистой пеленой, да парящие в выси птицы. Другой живности я не приметила, всякие суслики и прочие грызуны наверняка попрятались, зверьё покрупнее, хищники и жвачные, тоже держались подальше от огромной грохочущей железяки на колёсах.

Первую половину дня я проторчала в зале собраний в компании насупленного Дугана, нахохлившегося, что мокрый воробей на ветке. Поди, уже не раз проклял тот день, когда сел за баранку этого пылесоса… пардон, то есть связался с оголтелой попаданкой, не иначе как по страшному недоразумению застрявшей в теле его дочери. Сидел бы сейчас дома в Исттерском домене, в тепле и уюте, кофий попивал бы да делами своими занимался, а не болтался со мной в экзотическом поезде, мчащемся по бескрайнему перепутью.

Во второй половине дня отсиживать зад на жёсткой скамье и вариться в котле собственных невесёлых размышлений мне надоело, и я отправилась донимать Шойда, продолжающего выполнять функцию охранника при незваных гостях. Когда ещё представится возможность разузнать побольше об этих перепутьях, тем более из уст людей, тут родившихся и выросших? Надеюсь, парень не вообразит, что я шпионка… да и секретные сведения, буде таковые, меня не волновали. Зато от информации общего характера я не отказалась бы. Мало ли, вдруг придётся на перепутье какое мигрировать в случае, если не выйдет из меня адары в законе?

Поначалу Шойд отвечал на вопросы уклончиво, кратко, явно заподозрив, что не может чужеземка интересоваться местной географией и историей просто так, без задних мыслей. Но постепенно понял, что не настолько сведения эти ценны, чтобы представлять угрозу для обитателей поезда.

Даже сами ветреные не знали в точности, сколько всего племён бродит по перепутьям. Количество их менялось, малочисленная группа могла примкнуть к коммуне побольше и наоборот, одно племя делилось на два. Количество людей внутри каждой группы также колебалось от двух-трёх поколений пары семей до населения целого городка. Периодически племена пересекались: для временного объединения, если в том была нужда, взаимопомощи, обмена всем от продуктов до информации и знакомства молодых. В другое племя уходили не только девушки, но и юноши — у ветреных не сложилось понятия, что в новую семью должна отправляться сугубо женщина. Встречалось и многомужество, и многожёнство, однако без фанатизма. Кочевая жизнь в здешних условия не предполагала содержания большого гарема, да и в самой многочисленной группе все всех знали, утаить что-либо на долгий срок невозможно, и проще взять вторую жену, чем заводить любовницу. К тому же в племенах походы налево при здравствующей супруге категорически не одобрялись.

Железные общаги на колёсах оказались изобретением недавним, пусть и появившимся раньше механизированных самоходок в доменах. В прежние времена ветреные передвигались по старинке, в повозках и верхом, да и по сей день оставались племена, лишённые металлической крыши над головой. Пришли нововведения с севера, где некий оседлый обитатель перепутья додумался изобрести прародителя нынешнего паровоза. В детали сего события Шойд не вдавался, то ли счёл, что информация эта не для ушей жительницы домена, то ли сам не знал всего. Равно как обошёл вниманием, как и с чьей помощью прототип модифицировался в локомотив, что теперь тянул три огромных вагона, кто и где их собирал и почему в доменах поезда так и не появились.

Географическими сведениями Шойд делился свободнее. В массе своей перепутья занимали большую площадь, но флора и фауна их не отличалась особым разнообразием. На перепутьях практически не встречались леса, горы и озёра, часть рек уходила на территорию доменов, зато можно было выйти к морю. На севере располагались заснеженные пустоши, освобождавшиеся от ледяного покрова лишь на пару месяцев в году, а далеко-далеко на юге, куда многие предпочитали не соваться, раскинулись пустоши песчаные. Джунгли ветреным были не то чтобы вовсе незнакомы, скорее считались некой экзотикой, существующей где-то совсем далеко, за пределами дальних доменов. И если знать особые места, то через них можно попасть в ближайшие к перепутью домены.

Нынешнее перепутье находилось южнее Бертерского домена, но севернее Фартерского. В принципе отсюда возможно попасть и туда, и сюда, однако путь неблизкий, да и поезд двигался в другую сторону.

Задумчиво посмотрев на меня, Шойд встал и вышел, а вернулся с желтоватой бумажной трубкой. Подозрительно поглядывая на Дугана, не обращавшего на нас внимания, парень развернул свиток.

Карта.

Расчерченная от руки, более схематичная, чем та, что я видела в «Книге доменов, перепутий и переломов», с доменами, отмеченными по минимуму, зато в подробностях нарисованными перепутьями. Они и выделены более крупно, словно занимали площадь, во много раз превышающую площадь каждого домена, а собственно домены ютились огрызками по краю.

Шойд показал, где мы примерно находимся. Я изучила местность вокруг и даже не удивилась, обнаружив жирно обведённый кругляшек с подписью Глос.

Похоже, далеко Костас и впрямь не ушёл.

Действительно не поделил что-то с населением Глоса? Полагать, что в невразумительное это пятно на карте сразу после нашего с Алишан отбытия свалился некий случайный путник, начистивший Костасу морду лица, было бы странно. Сомневаюсь, что в Глосе часто видят гостей… хотя для кого-то же гостиницу открыли. Пускай «Волк» выглядел не в пример лучше, но проходимостью постоялому двору Глоса явно уступал.

Я спросила у Шойда и узнала, что, вопреки представлениям жителей доменов, на перепутьях проживало куда больше людей, чем казалось с той стороны переломов, и не только ветреные. Оседлых тоже хватало, кто-то обосновался здесь давным-давно, кто-то по разным причинам покинул домен и ушёл на перепутье. Тем не менее, больших городов тут не было, и уровень жизни местного населения разнился не сильно.

Чем дольше я слушала Шойда, тем яснее понимала, что нападение на Костаса либо глупая случайность, либо абсолютно осознанное, спланированное событие. И сколько людей, не считая попаданки, знало, где остался возлюбленный Феодоры?

Двое.

Алишан и Виргил.

Конечно, Алишан могла сказать кому-то из родственников — или сказала, я, признаться, один хрен не помню, — но подсуетиться могли отнюдь не все члены Фединой семьи.

Подробностей повышенного внимания ветреных к адарах выяснить не удалось. Кочевники и адары контактировали крайне редко, интересы их не пересекались и не сталкивались, и друг о друге им было известно не больше, чем земным о ветреных. Бывали случаи, когда оборванные, не в силах оставаться в границах одного домена, уходили на перепутья и присоединялись к кочевым, — вот, пожалуй, и всё, что Шойд смог поведать о более близких контактах своего народа с адарами. Он отдал мне карту, и на досуге я изучила её всесторонне.

Чем ещё, собственно, было заниматься?

После ужина я поинтересовалась у Дугана, откуда взялось его заявление, что проклятым якобы нужны адары. Ответом меня удостоили не сразу. Демонстративно побуравив мрачным взглядом стену вагона, Дуган неохотно, скупо пояснил, что, во-первых, слухи действительно место имели и, во-вторых, ветреных полагали виновными в загадочном исчезновении маленькой адары полуторавековой давности. Матери девочки вместе с дочерью случилось остановиться на перепутье, и там малышка пропала без вести. Девочку так и не нашли, даже зеркало не сумело установить её местоположения. Почему подозревали именно кочевников? Потому что, как говорил Салливан, их часто обвиняли во всём, в чём только могли, в киднепинге в том числе, и вроде как одно из племён видели неподалёку от поселения, где остановились мать и дочь.

То самое племя тоже не нашли, оно словно сгинуло бесследно в бескрайних далях перепутий.

Минули годы, и исчезновение девочки обросло предположениями, домыслами и твёрдой уверенностью, что никто, кроме проклятых вечных странников, не смог бы похитить дочь адары из-под носа у матери, да так, что следов не осталось. Где в той истории правда, а где ложь, нынче никто уже не знал.

Я воздержалась от изобличения Дугана в желании маленько меня припугнуть пред лицом неведомой для меня угрозы. Да и, полагаю, его представления и мнение о ветреных не стало лучше независимо от возможного участия кочевников в давнем похищении.

Утром следующего дня поезд продолжил путь и вскоре добрался до побережья.