Наша тайна

18

Грейс решила, что если не станет врачом, то будет писать телесценарии. Именно этим и были заняты ее мысли все утро. Это были сценарии криминальных передач, и ее воображение выдало с десяток разнообразных вариантов. Все они начинались с аварии. Затем смерть и полицейское расследование. Каждая история имела продолжение и окончание.

Гражданский иск. Все должно было уже закончиться. Девочке было намного лучше. Джил знала всю правду, но все равно любила ее. А это значило, что у Грейс был союзник. И за рулем тетиного фургона она проехала без происшествий, хотя думала, что уже никогда не сможет водить.

Затем мама, как бы между прочим, сказала, что люди из окружной прокуратуры могут изъявить желание с ней поговорить.

«Лабиринт». Это слово точно характеризовало аварию. «Лабиринт», а также «шарада», «головоломка» и «ребус». Грейс начинала ненавидеть карточки со словами, мысль об экзамене и сами слова, которые эхом роились в ее голове. Но слово «лабиринт» подходило идеально.

Она никому не позвонила накануне, чтобы узнать домашнее задание, поэтому на уроках отмалчивалась. И вот что удивительно: никто из учителей ее не вызвал. Конечно, ведь она была Грейс Монро, лучшая ученица, у которой непростой период в жизни. Поэтому ее не трогали.

Это дало ей возможность полностью погрузиться в мысли о расследовании окружной прокуратуры. Грейс старалась ни с кем не встречаться взглядом и вышла из класса, уткнувшись носом в книгу, а ее воображение подбрасывало сценарии один ужасней другого. Ее друзья перестали ее трогать, но вместо облегчения девочка ощущала вину и одиночество. Она пыталась думать о своей тете, беременной и незамужней, и о брате, у которого из-за плохого зрения не было друзей. Они тоже были одиноки, но по-другому. Глаза Дилана можно будет вылечить, и одиночество Джил скоро закончится.

Грейс рылась в книгах на нижней полке своего шкафчика, не зная, что ищет, но радуясь, что за это время все пройдут мимо. Вдруг кто-то присел рядом.

— Привет.

Грейс подпрыгнула и, возможно, убежала бы, если бы Даниель не обняла ее за талию.

— Не надо, — сказала Дани. — Пожалуйста. Нам нужно поговорить.

Грейс покачала головой.

— Я не могу, Дани. На следующем занятии контрольная.

Это было неправдой, но одним обманом больше, одним меньше, все равно.

— Тогда за обедом.

— Я не могу, — повторила Грейс, и впервые испытала боль оттого, что отворачивалась от подруги. Даниель была сестрой, которой у нее никогда не было. Когда-то Грейс могла рассказать ей все, что угодно.

— Я знаю о пиве, — тихо проговорила Даниель, — и если ты думаешь, что я буду спрашивать об этом, то ошибаешься. Твои глупые подруги всем об этом рассказывают. Это уже не тайна.

— Они рассказали? Кому?

— Не знаю, но ходят слухи…

— Они сказали родителям?

— Мне об этом неизвестно. Но я хочу поговорить не об этом, Грейс. Нам нужно поговорить об аварии.

Грейс хотелось закричать, что разговор об аварии означает разговор о пиве. Но она сказала только:

— Я не могу, Дани.

— Это из-за твоей мамы и моего папы? Что происходит?

Грейс не поняла.

— О чем ты говоришь?

— Он так сердился на нее вчера вечером. Он сказал моей маме, что она им не друг. Но моей маме он очень нужен. В любом случае, с моим папой что-то происходит. Мне очень нужно поговорить, Грейс. Пожалуйста.

Грейс знала, что произошло между мамой и Холом, и это имело отношение к Джону Колби. Хол был в ярости, потому что Дебора разговаривала с Джоном без него, а теперь появились детективы, и в этом была виновата Грейс. Если бы она не сидела за рулем в тот вечер, ничего не случилось бы.

И Даниель хотела поговорить об этом?

Грейс опустила голову.

— Я не могу. Не могу.

Если она поговорит с Даниель, то не выдержит и признается, что в тот вечер за рулем была она. И тогда придется бояться, что Даниель расскажет Карен, а та Холу, который еще больше разозлится на Дебору, и все станет в десять раз хуже.

Джил знала обо всем. Грейс ей доверяла, но не могла рисковать и открывать правду кому-то еще. Если мама узнает о пиве, то очень рассердится.

— Но ты же часть моей семьи, — настаивала Даниель. — Ты мне нужна!

Грейс подняла голову.

— Сейчас я никому не смогу быть полезной.

— Бред, — прошептала Даниель. — Ты все та же Грейс, которую я знаю. Просто авария выбила тебя из колеи.

— Ладно. Авария выбила меня из колеи, — горячо прошептала Грейс. — Но если я не в состоянии справиться с собой, то как я могу помочь тебе?

Она вернулась к поискам неизвестно какой книги. Прозвенел звонок. Рука Даниель опустилась.

Повернувшись в пол-оборота, Грейс взмолилась:

— Пожалуйста, пойми! Если бы я могла с кем-то поговорить, то поговорила бы с тобой, но я просто не могу.

Она уже почти сдалась, потому что Даниель, похоже, готова была расплакаться. Но тут Дани кто-то позвал. Она оглянулась, потом на секунду повернулась к Грейс. Через мгновение ее уже не было.

Грейс не думала, что пробежит хорошо. Но как только она стартовала, страх будто придал ей силы. Она установила личный рекорд. Тренер, который вел себя так, словно ее не было целый месяц, все время поздравлял ее. Грейс чувствовала себя обманщицей.

Стараясь не попадаться на глаза друзьям, она переоделась и пешком прошлась до кондитерской.

День был теплый, а это значило, что все столики на улице были заняты, даже несмотря на то что время обеда уже прошло. Не поднимая головы, Грейс направилась мимо них прямо в кондитерскую в поисках Джил.

Тетя разговаривала с клиентом. Судя по разложенным между корзинами с выпечкой бумагам, они обсуждали какое-то мероприятие.

Увидев племянницу, Джил жизнерадостно подняла большой палец. Тетя не только без сомнения чувствовала себя лучше, но и не хотела, чтобы кто-либо говорил, что ей следует оставаться в постели. Именно это Грейс и любила в ней. Джил знала, чего хочет, что для нее лучше, и поступала именно так. Она была хозяйкой своей жизни.

Дилан сидел за столом неподалеку. Перед ним лежал раскрытый учебник математики. Мальчик положил голову на оранжевую столешницу, вытянув руки. Посмотрев сквозь толстые стекла очков на Грейс, он улыбнулся, и в ее сердце растаяла крошечная льдинка. Она могла ненавидеть себя и весь мир, но не могла ненавидеть Дилана.

Опустив свой рюкзак на пол, Грейс села рядом с братом.

— Ты такой довольный. Приготовился к игре?

Его улыбка стала еще шире.

— Я не иду.

Грейс подыграла младшему брату, которому нужно было не только оперировать оба глаза, но и корректировать эту улыбку с помощью брекетов.

— Почему? — спросила она.

— Я бросил бейсбол.

— Да? А мама знает?

Дилан кивнул.

— Она сама это предложила. Мама заезжала, когда я сюда пришел. Я думал, она скажет, что не сможет прийти на игру. Но она только хотела узнать, как я себя чувствую и действительно ли хочу играть. — Его радость сменилась беспокойством. — Думаешь, папа рассердится?

— Какая разница? — спросила Грейс и быстро продолжила, потому что знала ответ своего брата и не собиралась с ним соглашаться. — Мне не верится, что мама разрешила тебе бросить бейсбол.

— Я не могу играть, Грейс. Я играю отвратительно, потому что плохо вижу.

— Мама терпеть не может тех, кто пасует перед трудностями.

— Так было, когда не видел один глаз. Она все время говорила, что у меня получится. Но теперь проблема с обоими глазами. Мама знает, что я просто не смогу.

— Она так и сказала?

Он кивнул.

— Она сказала, что ты не сможешь?!

Грейс была в шоке. Ее мать любила повторять, что все возможно. Она также любила повторять, что десятилетним мальчикам необходимо заниматься спортом.

— Мама сказала, что я могу выбирать. Она сказала, что с ее стороны нечестно навязывать мне то, что мне не подходит. Сказала, что не хочет, чтобы я чувствовал, будто меня заставляют делать то, что мне не нравится. Я решил уйти из команды. Она позвонит тренеру, и сегодня вечером мне не придется туда идти.

Грейс не спрашивала, доволен ли он. Ответ был написан на его лице. Она завидовала Дилану. Как хорошо иметь возможность выбирать. Как хорошо, когда участвуешь в принятии решения. Как хорошо, когда люди догадываются, что ты ощущаешь давление, и понимают, что то, что подходит им, не всегда подходит тебе.

Разве это не странно? Зло — например, проблема с роговицей второго глаза Дилана, — порождает добро.

— Я хочу кушать, — решила Грейс и, встав из-за стола, направилась в кухню.

Булочек уже напекли на целый день, и те, что еще не были выставлены в витрине, лежали на стеллажах. Грейс выбрала себе кекс, съела верхушку, покрытую глазурью, и выбросила остатки в корзину для мусора. То же самое она сделала со вторым, и уже потянулась за третьим, когда поняла, что кексами ничего не исправишь. Тетя не скажет ни слова, даже если Грейс съест глазурь с десяти кексов. Она этого даже не заметит.

В последнее время Грейс словно стала невидимой. Она могла совершать самые плохие поступки, и никто не обращал на это внимания. Это было неправильно. Должны быть правила.

Выйдя через черный ход, девочка прошла мимо фургона и оказалась в переулке.

На улице она повернула направо и зашагала по тротуару. Пройдя мимо первого магазина, остановилась и вернулась. То, что нужно. Грейс вошла внутрь.

«Одинокий певец» был одним из дорогих магазинов обуви, которые могут существовать в таком городке как Лейланд, то есть достаточно богатом, чтобы привлекать владельцев первоклассных магазинов. Его открыли всего лишь год назад двое парней, прекрасно разбиравшихся в обуви. Они продавали туфли известных брендов, обычно итальянских. Вся обувь была очень дорогой.

Грейс много раз заходила сюда с подругами и однажды даже купила пару туфель от «Reef». В этот раз она не увидела никого из знакомых, там были только две девушки, полностью занятые собой. Джед, один из владельцев магазина, разговаривал с какой-то женщиной. Он улыбнулся и кивнул, приветствуя Грейс, затем снова повернулся к клиентке.

Стеллажей не было. Магазин был слишком маленьким и шикарным. Обувь стояла рядами на ярусных полках, а коробки с другими размерами были аккуратно сложены внизу.

Грейс присмотрела босоножки от «Prada», как только они появились, несколько месяцев назад. Это были красивые розовые босоножки из перламутровой кожи. Девочка подошла к ним, взяла нужную коробку с нижней полки и положила на стоящий рядом стул. Ей не нужно было их примерять. Она уже делала это раньше и знала, что они подходят ей идеально.

Женщина взяла свою сумку и ушла. Одна из девушек хотела примерить туфли от «Marc Jacobs», но не нашла своего размера, поэтому Джед вышел в подсобное помещение, чтобы поискать там. Когда у другой девушки зазвонил мобильный, они обе приложили уши к телефону.

Грейс сунула по одной босоножке в каждый карман и встала. Подумав, опять опустилась на колени, закрыла коробку и положила туда, откуда взяла. Затем поднялась, повернулась к выходу и замерла. В дверях стоял Джон Колби, его ладонь сжимала элегантную медную дверную ручку. Грейс не знала, сколько он так простоял, но смотрел полицейский прямо на нее.

Это было то, чего она хотела — быть наказанной за плохой поступок. Но реальность происходящего была настолько новой для той, старой Грейс Монро, что девочка испугалась.

Колби оставил дверь открытой и подошел к ней. Тихо, чтобы не услышали стоящие неподалеку девушки, он сказал:

— Пожалуйста, сядь и верни на место.

Грейс подумала о том, не спросить ли, что он имеет в виду, но это было бы просто глупо. Она подумала, не солгать ли: «Я просто собиралась подойти, чтобы расплатиться», но у нее не было ни денег, ни кредитной карточки, к тому же босоножки лежали у нее в карманах.

Она послушно села, взяла с полки пустую коробку, достала одну, потом вторую босоножку и положила их обратно. Когда коробка оказалась на месте, девочка подняла глаза на начальника полиции.

Как раз в этот момент в зал вернулся Джед.

— Джон! Привет, как дела?

Полицейский улыбнулся:

— Неплохо. А у тебя?

Джед пожал плечами:

— Не жалуюсь. — Он перевел взгляд на Грейс. — Ты уговорила маму раскошелиться на эти босоножки?

Грейс покачала головой.

— Может, в другой раз, — сказал Джед.

Грейс кивнула и направилась к двери, зная, что Джон последует за ней. Как только она вышла на улицу, у нее появилась дикая мысль сбежать. Но это было бы глупо. К тому же она хотела, чтобы ее наказали.

— Сюда, — сказал Джон и повел девочку по переулку.

Возле парковки он отпустил ее локоть. Грейс подошла к фургону, скрестила руки на груди и повернулась к нему лицом. Она ожидала увидеть гнев, по крайней мере, разочарование, но его взгляд был грустным.

— О чем ты думала? — спросил Джон.

Она ничего не ответила.

— Грейс?

— Вы следите за мной? — спросила она.

Он покачал головой.

— Нет. Я беспокоился, поэтому, когда увидел тебя, остановился. Я видел, как ты вошла в магазин обуви, и всего лишь хотел поздороваться, а ты уже прятала в карманы босоножки за — сколько? — триста долларов за пару?

— Двести девяносто пять, — поправила она.

— Достаточно.

— Там была еще пара за четыреста девяносто пять, но они не поместились бы в мои карманы.

Теперь Джон смотрел на нее разочарованно.

— Тебе известно, что было бы, если бы меня там не было и ты украла бы эти босоножки? Джед знал, что они тебе нравились.

— Они нравились всем моим подругам. Он еще несколько дней не заметил бы, что коробка пустая. Джед не узнал бы, что это была я.

Джон грустно улыбнулся.

— Он видел тебя. И мы оба знаем, что его товар быстро разбирают. Джед сразу обнаружил бы пустую коробку. — Полицейский потер рукой затылок. — Это кража, Грейс. Преступление. За кражу люди попадают в тюрьму. На полгода, на год. — Он помолчал. — Ты же не хочешь попасть в тюрьму?

— Я этого заслуживаю, — сказала Грейс, чувствуя отвращение к самой себе, потому что в тюрьму ей все-таки не хотелось.

Начальник полиции вздохнул.

— Я должен позвонить твоей маме.

Грейс опустила руки, потом опять скрестила их.

— Не придется. Она будет здесь с минуты на минуту.

Он посмотрел на улицу.

— Подождешь внутри?

Она покачала головой. Ей не хотелось видеть Джил. Ей не хотелось видеть Дилана. Вернее, она не хотела, чтобы они видели ее.

— Подожди здесь, — сказал Джон и пошел обратно по переулку, оставив ее одну, не беспокоясь, что она может убежать. Самым отвратительным было то, что она бы этого не сделала. Это было не нужно. Зачем нарушать закон, если потом собираешься убежать? Зачем нарушать закон, если некому сказать тебе, как плохо ты поступаешь?

Присев рядом с колесом фургона, Грейс притянула колени к груди, положила на них подбородок и закрыла глаза. Она слышала, как по главной улице проезжают машины. Она слышала, как возятся белки возле мусорного бака. Она слышала шум кондиционера, который Джил отказывалась менять, и спрашивала себя: если кто-нибудь выйдет, увидит ее и спросит, что она скажет?

Грейс вдруг ощутила полнейшую растерянность. Прижавшись лицом к коленям, она обхватила голову руками и крепко сжала, потом еще крепче, словно на нее обрушился весь мир.

Теперь она ничего не слышала, шум в ушах заглушал все звуки. Внезапно кто-то прикоснулся к ее волосам и позвал ее, голосом, в котором одновременно слышались и страх, и настойчивость, и нежность. Грейс заплакала.

Дебора подняла ее и сжала за плечи.

— Кража?! — кричала она. — О чем он говорит?

Грейс была не в состоянии отвечать. Она могла только рыдать.

— Что случилось, Грейс?

Девочка только жалобно всхлипывала.

Дебора начала ее качать, как тогда, когда Грейс была еще ребенком.

— Все хорошо, — бормотала она. — Все хорошо. Ничего плохого не произошло. Ничего плохого не произошло.

— Это я плохая. Я! — зарыдала Грейс.

— Это было непростое время для нас всех, но не все потеряно. Расскажи мне, Грейс, что ты сделала?

— Я выпила две бутылки пива. — Она сказала это очень тихо, но мама наверняка услышала, потому что не произнесла ни звука.

Наконец Дебора растерянно спросила:

— В школе?

— В тот вечер у Мэган.

Дебора замерла.

— Я такая плохая! — плакала Грейс.

— В вечер, когда произошла авария?

— Ты меня ненавидишь, — рыдала девочка. Она и этого хотела. Хотела, потому что заслуживала. Но она боялась, что мама уйдет. Грейс хотела снова стать маленькой, как Дилан, невинной, даже когда поступала неправильно.

— Я не ненавижу тебя, — сказала мама, и — невероятно — руки, обнимавшие Грейс, сжались сильнее. — Я бы никогда не смогла тебя возненавидеть. Ты же часть меня.

— Плохая часть.

— Лучшая часть. Правда, Грейс. Я не знаю, что сегодня произошло, но верю, что этому есть объяснение. Ты хороший человек, и ты не воровка.

Грейс никак не могла успокоиться.

— Я украла… человеческую жизнь… я виновата.

— Вовсе нет, — шепотом возразила Дебора, прижав голову дочери к груди. — Мы бы все равно его сбили. Я не отрываясь смотрела на дорогу и тоже его не увидела. Разве я закричала, чтобы предупредить тебя? Нет. Он выбежал из лесу, Грейси. Он выбежал прямо на нас.

— Но я выпила, — плакала Грейс.

— Ты ровно дошла до машины, ты разговаривала, как обычно. Я бы заметила, если бы ты была пьяна.

— Это не имеет значения.

— Ты прекрасно вела машину. Я наблюдала.

Грейс попыталась отодвинуться, чтобы посмотреть на маму, заставить ее понять, но Дебора не отпускала ее.

— Я выпила и села за руль. Почему ты никак не можешь понять? Я должна была заметить мистера МакКенну, но не заметила. Я — не ты, мама. Я плохо пробежала на соревнованиях, провалила контрольную по французскому, сдала паршивенькое — я это знала — сочинение по английскому, а все извиняются. Весь мир разочаровался во мне. Только никто не подойдет и не скажет. Умер человек!

Мама не возражала. Вдруг Грейс почувствовала, что не может спорить. Руки ослабли, она словно растаяла в объятиях Деборы. Девочка уже давно не ощущала такой защищенности. Мама была теплой и сильной, у нее были ответы, она была укрытием, а Грейс сейчас очень в этом нуждалась. Потому что она слишком многого не понимала, со слишком многим не могла справиться. И обман Деборы уже не имел значения. Все это уже не имело никакого значения.

Всхлипывания Грейс постепенно стихли, но девочка не шевелилась. Ей не хотелось говорить, не хотелось думать, хотелось только вот так сидеть в объятиях мамы здесь, на гравии, в тени ярко-желтого фургона.

Дебора погладила Грейс по волосам. Недавно вымытые, еще влажные, они пахли шампунем с ароматом манго. Было девять вечера, и девочка спала рядом с ней на диване. Словно нуждаясь в постоянном утешении, она не отпускала Дебору дольше, чем на минуту, с тех пор как они покинули тот переулок. Дебора понимала, что постоянное беспокойство и страх вымотали Грейс. Она догадывалась, что после аварии дочь ни разу не выспалась как следует.

Догадывалась? Знала. Разве она не видела темные круги под глазами Грейс?

Но случилось столько всего. Дебора была настолько занята своими переживаниями, многие из которых касались и Грейс, что как-то это упустила. Ей казалось, что она действует в интересах дочери, но не понимала, какие страдания эта ложь принесет Грейс. Когда ребенок боится, что его не любят — это плохо. Когда ребенок решается на воровство, чтобы получить, как ему кажется, заслуженное наказание — это плохо.

Джон проявил верх понимания. Он оставил их наедине, стоя в начале переулка, пока Дебора не отвела Грейс в кондитерскую. Дебора не знала, что именно из их разговора он услышал, но ей было все равно. Она думала только о Грейс.

В тот момент она эгоистично наслаждалась близостью, желая, чтобы это мгновение не заканчивалось. Но оно, конечно же, закончилось. Грейс должна была повзрослеть, отделиться от нее, начать жить своей собственной жизнью. «Я — не ты, мама», — сказала она. Эти слова эхом звучали в ушах у Деборы. Ей пришлось принять то, что, — возможно, всего лишь возможно, — желания Грейс отличались от ее собственных.

Это ошеломило Дебору. Ей было бы легче думать, что она знает о своей дочери все. Однако оказалось, что есть вещи, которые она о своей дочери не знает, и некоторые из этих вещей могут ей не нравиться. Но Дебора не могла следить за каждым ее шагом. Она могла только воспитать Грейс так, чтобы дочь сумела прожить собственную жизнь счастливо.

Дебора не была уверена, что у нее это получилось. Грейс многому пришлось учиться самостоятельно.

Дебора осторожно высвободилась из объятий спящей дочери. Взяв телефон, женщина поднялась вверх по лестнице. Она не хотела идти дальше, не хотела совсем упускать Грейс из виду, но все же отвернулась и позвонила Грэгу.

— Это я, — сказала Дебора, когда он ответил. Затем, не зная с чего начать, выпалила: — Грэг, я думаю, тебе нужно приехать сюда.

— К вам домой?

Он был удивлен, что было понятно. Он не бывал в их доме с тех пор, как ушел. Они обменивались детьми на стоянке у шоссе на полдороги между их домами. Дебора ни разу его не пригласила.

— Да, — ответила женщина с некоторой опаской. Возобновление отношений с бывшим мужем не входило в ее планы. — Тебе нужно быть здесь.

— Дилан очень хочет увидеть маленьких щенков. Я же не могу их привезти.

— Может, ты приедешь в пятницу и вернешься с ним обратно в субботу?

Придется много времени провести за рулем, но без этого не обойтись.

Грэг не возражал. Только спросил:

— Что происходит?

Неожиданно ее глаза наполнились слезами.

— Нам нужно поговорить.

— О чем?

— Об аварии. О Грейс. — Дебора проглотила противный комок. — О том, как мы живем.

— Что случилось, Дебора? — сказал он, напомнив ей человека, за которого она когда-то вышла замуж, и Дебора расплакалась. — С ними все в порядке? — перепуганно спросил Грэг.

Ей понадобилась минута, прежде чем она смогла говорить. Дебора прижала ладонь ко рту, чувствуя себя, как Грейс — подавленной, растерянной, нуждающейся в поддержке любимого человека. Потому что она действительно любила Грэга. Она не хотела больше быть его женой — это Дебора знала наверное и могла наконец думать об этом без злости. Но когда-то они испытывали друг к другу чувства, чувства достаточно сильные, чтобы подсказать, что нужно было делать сейчас.