Навсегда в твоем сердце

Глава 2

— Ох, Айви, только не все!

В маленькой кухоньке Садердендов, приютившейся в задней части книжного магазина, Айви сидела на высоком стуле. Одно льняное полотенце покрывало ее плечи, другое лежало на коленях. Холли, ее сестра-близнец, стояла за ее спиной и нервно клацала только что наточенными ножницами.

— Да, Холли, — тихо заметила Айви, — именно все. И перестань наконец трястись, иначе ты мне уши отрежешь.

Сидя во главе кухонного стола, их младшая сестра Уиллоу прижимала руки к груди и безуспешно пыталась успокоиться.

— Может быть, ты просто спрячешь волосы под шляпой?

— Нет, Уиллоу, — ответила Айви со стоическим спокойствием, которое удивило даже ее саму. — Шляпы иногда приходится снимать, и что тогда?

— Да, но почему, Айви? — Холли подняла прядь волос сестры и поднесла к глазам. Густые, мягкие и шелковистые, они были длиной почти до талии. Она никак не могла решиться уничтожить такую красоту. — Почему все?

— Потому что об этом меня попросила Виктория, — сказала Айви. — Потому что я нужна ей, а все мы, как вы помните, не однажды клялись остаться на тайной службе у ее величества. Неужели мы изменим своему слову из-за небольшого неудобства?

— Но они такие красивые, — уныло проговорила Уиллоу и всхлипнула.

Айви решительно покачала головой:

— Не такие уж они и красивые!

Волосы у нее, конечно, длинные и блестящие, но они не вились, а именно это считалось модным в обществе. Они не были золотистыми, как у Лорел, или рыжими, как у Холли, и даже не имели неповторимого рыжевато-золотистого цвета — гордости Уиллоу. Напротив, тяжелая темно-каштановая грива Айви, которую не могли удержать никакие булавки, никогда не была модной, а значит, о ней не будут сожалеть ни окружающие, ни она сама.

И все же, когда Холли послушно подняла Ножницы и приступила к стрижке, у Айви сжалось сердце. Однако потом ее одолели дурные предчувствия, и мысли о волосах или их потере отступили на задний план. Виктория вела такую жизнь, что вряд ли имела полное представление о реальных условиях, в которых Айви предстояло претворять в жизнь ее план. Женщина в штанах — это само по себе уже плохо, но женщина, притворяющаяся мужчиной и проникающая в одиночестве, без компаньонки, в университет… Это скандал. Ее репутация будет погублена на всю жизнь, и королева ничем не сможет ей помочь.

В течение нескольких минут в кухне не было слышно ничего, кроме тиканья настенных часов, металлического лязганья ножниц и тяжелого дыхания Айви, которое, она надеялась, не было слышно сестрам. Ей придется только позаботиться о том, чтобы никто в Кембридже никогда не узнал правду и не смог связать юного студента с сестрами Садерленд. Признаться честно, она не так уж сильно тревожилась о своей репутации, поскольку замужество представлялось ловушкой, хорошо еще, если комфортабельной.

Она ничего не имела против того, чтобы променять мужа на книги. Тайным желанием Айви было иметь возможность на самом деле стать студенткой университета, читать, учиться и проводить время среди интеллектуалов. Что же касается брака, она сомневалась, что будет так же удачлива, как Лорел, и ей удастся найти мужа, который будет уважать ее интеллект и относиться к ней как к Партнеру, а не как к прислуге.

Но как быть с Уиллоу и Холли? Поскольку их родители, а теперь уже и дядя Эдвард, умерли, им придется самим пробиваться в жизни. А в мире, где происхождение, благопристойность и родственные узы играют основополагающую роль на ярмарке невест, ее игры в переодевание существенно снизят шансы сестер на удачное и счастливое замужество.

Она не говорила об этом Виктории. Она дала клятву. Они все это сделали. Значит, потребности королевы важнее их собственных.

— Ты, конечно, понимаешь, что я отправлюсь с тобой, — сказала Холли.

— Я тоже, — сообщила Уиллоу, шмыгнув носом. — Мы просто на некоторое время закроем магазин.

— С какой целью? — холодно поинтересовалась Айви. — Вы знаете хоть одного университетского студента, имеющего женщин-компаньонок?

Уиллоу достала обшитый кружевами платочек и вытерла глаза.

— Среди наших знакомых нет ни студентов, ни преподавателей.

— Нет. И не будет, — сказала Айви. — Ох, Холли! Эго было мое ухо!

— Прости, пожалуйста. Сиди спокойно.

— Ладно, хватит, Холли. Не надо обрезать их короче. Оставь так, как есть.

Уиллоу вытерла слезы, обошла Айви кругом й сообщила:

— Знаешь, а получилось не так уж плохо.

— Ты умеешь утешить, сестренка. — Айви провела рукой по волосам и почувствовала разочарование: осталось еще слишком много. — Нет, этого недостаточно. Холли, продолжай. И сделай наконец все как следует.

Но Холли прижала ножницы к груди и отступила.

— Они достаточно короткие. Многие студенты ходят растрепанными. У них или нет времени посетить парикмахера, или они считают уход за волосами чем-то недостойным их внимания.

— Холли права, Айви, — добавила Уиллоу. — После стрижки волосы у тебя стали виться и теперь выглядят значительно короче.

Айви встала и смело подошла к зеркалу. Взглянув на себя, она открыла рот от изумления.

— Это я?

— Ты, конечно, — сказала Уиллоу. — Боже мой, Айви, я никогда не замечала, что у тебя такие высокие скулы!

Холли подошла и остановилась рядом с Уиллоу.

— И такие большие глаза. Подумать только, все это время тебя считали дурнушкой! Наверное, ты очень старалась скрыть свою красоту.

Даже Айви нечего было возразить, хотя она все еще изумленно таращилась в Зеркало. Зрелище было не привычным: шея голая, уши слегка торчат. Теперь волосы обрамляли ее лицо и подчеркивали лучшие черты, чего никогда не было, пока они были просто длинными.

— Но почему так…

— Ты очаровательна! — воскликнула Холли.

— Прелестна! — подхватила Уиллоу.

— Но это совершенно не согласуется с планами Виктории, — заключила Айви. — Что мне теперь делать? Меня никогда не пустят в Кембридж в таком виде. Я же стала более женственной, чем раньше.

Сестры задумались.

— Ты же будешь в мужском костюме. Это наверняка поможет создать требуемую иллюзию. — Оптимизм Уиллоу не мог скрыть ее сомнений.

— И ты… ты, конечно же, перевяжешь грудь, — сказала Холли.

Сердито нахмурившись, Саймон быстрым шагом прошел по аудитории — полы его плаща, развеваясь, задевали плечи студентов, занявших места у прохода. Больше тридцати юных недорослей, изучавших натурфилософию, внимательно следили за ним, и их лица выражали самые разные чувства — недоумение, тревогу, даже испуг.

Их волнение понравилось Саймону, он даже слегка улыбнулся, на мгновение сбросив свою обычную маску враждебности. Он на самом деле собирался запугать их всех, точнее, всех, кроме одного. Возможно, именно сегодня он сумеет найти долгожданного помощника, обладающего умом, смелостью и знаниями, необходимыми для работы в его лаборатории.

Помещение заполнили в основном студенты-первогодки, неоперившиеся юнцы, только что вылетевшие из таких школ, как Итон, Мерчент-Тейлорс и Чартерхаус. Конечно, маркиз мог найти ассистента и не прибегая к столь драматической тактике, если бы искал среди более опытных старшекурсников. Он наверняка обнаружил бы квалифицированного человека среди преподавателей или стипендиатов, занимающихся исследовательской работой, но таких помощников он не хотел. И те и другие обладали бы непомерными амбициями, не говоря уже о предвзятых мнениях, с которыми слишком трудно бороться.

Саймон стремился найти человека, достаточно умного и образованного, чтобы понимать последние достижения в научной теории и практике, но при этом юного, сохранившего свой идеализм. Он хотел слишком многого? Возможно. Что ж, тогда его надеждам не суждено сбыться.

Подойдя к лабораторному столу в передней части зала, он развернулся, снова прибегнув к театральному эффекту, создаваемому развевающимся плащом, и обвел своих робких зрителей строгим взглядом. У него были причины для такого поведения.

Он не мог позволить себе мягкости. Исследования и открытия зависели от прочной теоретической базы, острой интуиции и стальных нервов. В области электромагнетизма опасения и нерешительность ведут в лучшем случае к провалу эксперимента, а в худшем — к смерти ученого. Хотя он вовсе не стремился подвергнуть ненужному риску ни себя, ни этих юнцов, у которых еще молоко на губах не обсохло.

Стряхнув с плеч плащ, Саймон резким движением швырнул его сидевшему в первом ряду студенту и указал на аппарат, стоявший на столе.

— Надеюсь, все вы уже имели возможность рассмотреть оборудование? — спросил он. — Тогда начнем.

Маркиз поднял крышку корпуса гальванического элемента и открыл его внутреннюю начинку, состоящую из медных и железных квадратных ячеек. Выбрав сосуд, он налил внутрь мощный кислотный раствор, чуть отстранился, когда вверх взметнулись горячие едкие пары, образовавшиеся от химической реакции кислоты с металлами, и вернул крышку прибора на место. Затем взял стеклянный цилиндр длиной около шести дюймов и шириной три дюйма, поместил в него поташ — смесь промоченного дерева и золы — и, заткнув пробками оба конца цилиндра, установил его на держатель, в каждый конец которого вставил медную проволоку. Намотав провод на медную клемму на конце батареи, дающей положительный заряд, он надел кожаные перчатки, обшитые тонким слоем пробки, и сказал:

— Наблюдайте.

Парой щипцов длиной один фут, изолированных покрытием из индийского каучука, он поднял второй провод, прикрепленный к цилиндру, и, держа его на расстоянии вытянутой руки, коснулся им отрицательной клеммы батареи.

Появление свечения в цилиндре вызвало тревожные возгласы. Свет становился все ярче и ярче — это была маленькая «новая звезда» из ярких частичек, которые текли вдоль провода на отрицательной клемме. С положительного конца цилиндра в воздух поднимались облачка газа. У Саймона создалось впечатление, что сам он был частью электрической цепи. Энергия вибрировала в его руке, распространялась по груди. Его сердце часто колотилось, правда, конечно, от волнения, а не от воздействия электричества. Сочетание пробки и резиновой изоляции хорошо защищало его от потенциально опасного воздействия заряда. Полуприкрыв глаза, он все же держал ситуацию под неослабным контролем, и вскоре опыт подсказал ему, что процесс почти завершен. Он разжал щипцы и сделал шаг назад. И сразу же стекло треснуло и взорвалось, осыпав стол искрами.

Студенты, все как один, подались назад. Некоторые вскочили на ноги, приготовившись бежать. Другие просто отвернулись, пытаясь защитить руками глаза.

Глупцы, им следовало подойти ближе, чтобы ничего не пропустить. Неужели они не поняли и не оценили увиденного? Ведь перед их глазами только что произошло маленькое научное чудо!

Саймон остановился у края стола. Медные провода теперь свободно висели, а стол покрывали осколки стекла и комки сгоревшего поташа. Между ними мрачно поблескивали кусочки расплавленного серебристого металла, которые быстро охлаждались.

Саймон указал на эти кусочки и обвел присутствующих свирепым взглядом.

— Ваша задача заключается в следующем… — Он сделал паузу, поскольку тут же началась суматоха. Студенты готовили письменные принадлежности. — Скажите мне, что это за металл, похожий на ртуть? Кстати, смею заметить, это не ртуть. Скажите, как он получился: опишите весь процесс от начала до конца. И наконец, самое главное: зачем?

На Саймона устремились такие недоумевающие, потрясенные взгляды, что он едва не расхохотался.

— Да, джентльмены, вы все расслышали правильно. Я жду от вас полного и четкого понимания продемонстрированного опыта. Напоминаю, никаких обсуждений. Никаких разговоров между собой. Один взгляд в работу соседа, и вы покинете аудиторию. Кстати, вы и сами можете уйти в любой момент, но только больше сюда не вернетесь. Выходя, не забудьте сдать свои записи мистеру Хендслею.

Он указал на человека среднего возраста, который как раз входил через сводчатую дверь.

Взяв свой плащ у студента в первом ряду, Саймон устремился вперед по проходу. Он преодолел уже половину расстояния до двери, когда заметил поднятую руку. Резко остановившись, он мрачно уставился на темноволосого юношу с женственными чертами лица.

Слишком аккуратный, слишком чистый. Юный денди. Яркий пример высокомерной наглости, свойственной отпрыску родовитого семейства. В Кембридже было два типа студентов. Одни — такие же, как этот заносчивый выскочка, за которыми стоят родословная длиной в ярд и богатство, накопленное поколениями предков. Такие искренне верят, что правила создаются не для них. Другие — те, чьи семьи пошли на большие жертвы, чтобы отправить своего исключительного, хотя и без пенни в кармане, сына учиться, в надежде обеспечить ему лучшее будущее.

Несмотря на то что сам маркиз принадлежал к первой категории или благодаря этому, его раздражение ухудшило и без того отвратительное настроение.

— У вас проблемы со слухом, сэр? — рявкнул он. — Никаких вопросов.

Рука исчезла, а Саймон покинул аудиторию с каким-то странным чувством, от которого никак не мог отделаться. Слова, которые он намеревался произнести, были совсем другими, не теми, которые слетели с его губ. Он собирался с позором выгнать юнца за вопиющую наглость, но за мгновение до того, как открыл рот, увидел что-то необычное в дерзких темных глазах студента, и даже пожалел, что сам запретил задавать вопросы.

Интересно, о чем хотел спросить этот самоуверенный юноша?

Коснувшись ладонью подбородка, Айви украдкой взглянула на пальцы, не остались ли на них следы «пробивающейся щетины», подрисованные угольной пылью. Под непривычной одеждой — шерстяным сюртуком, жилетом, полотняной рубашкой — чесалась спина, было очень жарко. Айви всегда считала, что мужская одежда более свободная, но оказалось, что все наоборот. Конечно, мужчины не носили корсетов и нижних юбок, но компенсировали их отсутствие своеобразным покроем одежды, которая стесняла движения. Ногам в высоких сапогах было ужасно жарко, подвижность рук ограничивали чудовищные рукава.

Она дернула галстук, чтобы не так давил шею, но, к сожалению, не могла сделать ничего, чтобы ослабить полосы шелковой ткани, стягивающие под рубашкой ее грудь. Не могла она отделаться и от неприятного впечатления, оставленного маркизом Харроу, которое оказалось настолько сильным, что она никак не могла заставить себя сконцентрироваться на формулах и уравнениях.

Маркиз был совершенно не таким, каким она его себе представляла. Да и Виктория не сочла нужным подробно описать его внешность, упомянув лишь о разительном контрасте между почти черными волосами и светлыми серебристо-голубыми глазами. Что ж, глаза у него действительно замечательные, это Айви успела заметить.

Вспомнив его пристальный взгляд, она поежилась.

Маркиз Харроу оказался совсем не таким, каким она его представляла. Ученые мужи, изображения которых она видела в книгах, как правило, были лысыми или седыми и носили очки. А еще они всегда были полными и сутулыми вероятно, от постоянного сидения за лабораторными столами, и, уж конечно, более терпеливыми, чем Саймон де Берг.

Он пронесся по аудитории с яростью зимнего шквалистого ветра, и в каждом его движении, даже, казалось, в звуке шагов чувствовалось раздражение. В его присутствии все студенты ощущали неловкость, скованность и робость, однако их робость не шла ни в какое сравнение с тем страхом, который завладел Айви, когда она подняла руку.

Как она могла поступить столь опрометчиво?! Презрение лорда Харроу было могучим, как удар. А ведь она вовсе не собиралась нарушать его безоговорочное правило. Ей всего лишь требовалось узнать, следует ли снабжать работу примечаниями.

Мотнув головой, Айви попыталась выбросить из головы мысли о маркизе и сосредоточилась на формулах, диаграммах и строчках аккуратного текста, которые уже начали заполнять листы бумаги. Она сослалась на труды таких людей, как Алесандро Вольта, который изобрел электрическую батарею, сходную с той, что продемонстрировал маркиз Харроу, Гемфри Дэви, запатентовавшего процесс разделения сложных веществ на отдельные элементы, что, собственно, и сделал лорд Харроу, и упомянула об Андре Ампере, который развил теорию электромагнитных молекул, объяснявшую, как происходит разделение.

Просмотрев свои расчеты, Айви дважды перепроверила приведенное ею уравнение Георга Ома для измерения электрического напряжения. По залу еще разносился хоровой скрежет перьев, а новоявленный студент… то есть студентка откинулась на спинку стула, стараясь понять, не упустила ли что-то важное. Наверняка упустила.

Задание показалось ей слишком уж простым. До смешного. Лорд Харроу выбрал процесс, который революционизировал науку об электромагнетизме лет двадцать назад. Об этом так много писали, что любой дилетант, даже не интересующийся натурфилософией, а просто умеющий читать, мог объяснить процесс, который они сегодня наблюдали.

В отличие от окружающих ее мужчин Айви наслаждалась привилегией получения официального образования. Она всегда умела извлечь пользу из времени. В детстве она тратила его на то, чтобы исследовать обширную библиотеку дяди Эдварда в его сельском поместье Торн-Гроув, а после его смерти год назад перечитала все книги, освещавшие вопросы науки и натурфилософии, которые попадали в их книжный магазин.

Если она находила задание элементарным, значит, лорд Харроу наверняка мог уже сто раз найти себе ассистента. То, что он этого до сих пор не сделал, давало ей передышку и заставляло снова и снова вспоминать его последнее, самое важное задание: зачем?

Как-то уж слишком загадочно. Зачем — что? Зачем разлагать сложное вещество на составляющие? Зачем вообще беспокоиться, генерировать электричество и заставлять его бежать по проводам из одного места в другое? Каким бы захватывающим ни находила Айви явление электромагнетизма, она всегда недоумевала, как можно обуздать такую дикую, неподвластную человеку силу и использовать ее в повседневной жизни.

Отложив перо, Айви закрыла глаза и впервые в жизни задумалась над вопросом: зачем она так много времени уделяла изучению таких наук, как гравитация и магнетизм, вместо того чтобы внимательно следить за последними веяниями моды и зачитываться любовными романами? Почему она всегда вечерами предпочитала отправить сестер в театр, который они обожали, и остаться дома в одиночестве со своими книгами?

Лорел, Уиллоу и Холли любили поэзию, но для Айви поэзией была наука. Они находили красоту в рифме и ритмике стиха, которые превращали слова в музыку, а для Айви красота заключалась в равенстве между числами, решенном уравнений и магии причины и следствия.

Неожиданно ответ стал ясным, как стекло.

Если лорд Харроу хочет знать зачем, она ему расскажет.

Айви начала писать и так сосредоточилась на работе, что забыла, где находится, и лишь деликатное покашливание мистера Хендслея вернуло ее к действительности. Оглядевшись, она поняла, что аудитория пуста.

— Спасибо, сэр, — сказала она мужчине, отдавая исписанные аккуратным почерком листки.

Она одарила его благодарной улыбкой и поспешила к двери. Лишь заметив краем глаза его растерянную физиономию, Айви осознала, что улыбнулась далеко не как мужчина.

Тот факт, что она в самом начале допустила столь грубую ошибку, лишил ее уверенности, и она снова начала вспоминать каждое слово, написанное в своей работе. Наверняка ее любительские рассуждения не имеют ничего общего с глубоконаучными выводами, которых ожидает лорд Харроу. Да и не исключено, что Безумный Маркиз вычеркнул ее из числа претендентов на должность помощника уже в тот момент, когда она так некстати подняла руку, нарушив его чертовы правила.

Айви почувствовала себя глубоко несчастной. Она так старалась, и все зря, сделала лучшее, на что способна, но этого, судя по всему, недостаточно.