Виктор стоял на территории атомной станции, окруженный дымом и темными силуэтами разрушенного четвертого энергоблока. Воздух был насыщен запахом горящей техники и металла, вперемешку с чем-то едва уловимым, незримой опасностью. Каждое движение давалось с трудом: тело казалось изнуренным, несмотря на то, что прошло лишь несколько часов с начала его смены.
Он пытался осознать произошедшее, но разум отказывался принимать реальность. Взрыв, который они слышали, еще отдавался эхом в ушах, а последовавшие события словно замедлились, став чередой кошмарных картин. Никто толком не знал, что делать. Казалось, даже опытные инженеры и операторы теряли ориентиры, будто весь мир вокруг них перестал подчиняться привычным законам.
Приказов было мало. Людей не хватало. Многие, как и Виктор, понимали, что теперь ситуация вышла за рамки аварии – это катастрофа, и они находились в её эпицентре.
— Виктор! Нам нужно срочно перекрыть насосы, иначе пойдет еще больше пара! — кричал его коллега, пытаясь перекрыть шум грохота и треска разрушающихся конструкций. — Система охлаждения не работает!
Виктор кивнул и побежал к управлению насосами, уже не обращая внимания на то, что ноги с каждым шагом тяжелели, а руки начали мелко дрожать. Они всегда знали, что работать на атомной станции — это огромная ответственность, но никто не был готов к тому, что случилось этой ночью.
Снова и снова они пробирались через опасные зоны, пытаясь минимизировать последствия. Горящие остатки машинного зала и трубы, которые все еще продолжали выбрасывать в воздух обломки, делали работу невыносимо сложной. Температура была ужасной — казалось, что даже воздух становился плотным, давящим, будто что-то невидимое стягивало грудь железным обручем.
Виктор знал, что каждая минута пребывания здесь могла стоить ему жизни. Радиоактивность, невидимая и коварная, проникала в кожу, в легкие, выжигая изнутри. Но работа не могла остановиться. Если они не прекратят выбросы, если не остановят остатки системы охлаждения, последствия могут быть еще хуже.
Он встретил инженера по имени Юрий Трегуб — тот был бледен, с каплями пота на лбу и губами, плотно сжатыми, чтобы скрыть страх. Они обменялись краткими взглядами, в которых читалась одна и та же мысль: никто из них не был готов к такому.
— Мы пытались стабилизировать всё это, — прохрипел Юрий, указывая на панель управления, которая теперь казалась бесполезной. — Но тут… всё вышло из-под контроля.
— Я знаю, — глухо ответил Виктор. — Но у нас нет выбора. Мы должны работать дальше.
Время тянулось бесконечно. Силы иссякали. Виктор не раз чувствовал, как земля под ногами теряет стабильность, и ему приходилось хвататься за обломки, чтобы не упасть. Но останавливаться было нельзя. Жгучая боль в груди говорила о том, что радиация уже начала проникать в его тело, но он не мог уйти. Не сейчас.
Работа продолжалась, несмотря на выгорающее ощущение времени и пространства. Каждый новый шаг казался бесконечным, каждый очередной задание — неразрешимым. Но Виктор понимал: если они сейчас остановятся, то весь мир, который был за пределами этого кошмара, может рухнуть вместе с ними.
Он старался не думать о доме, о Припяти, где в эту ночь спали тысячи людей, ничего не подозревая о том, что их жизнь меняется навсегда. Анна… Он вспомнил ее лицо и испытал колкую боль в сердце, но тут же отбросил мысли о семье. Сейчас его долг был здесь, на станции.
***
Утро двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года выдалось ясным и солнечным. В Припяти, словно ничего не произошло, город просыпался к очередному дню. Сквозь окна многоэтажек тянулись первые лучи света, наполняя комнаты мягким, весенним теплом. Люди постепенно выходили из домов, готовясь к выходным, ведь впереди были долгожданные первомайские праздники — символ единства и труда для всего Советского Союза.
На улицах города было спокойно. Молодые мамы с детьми шли в сторону парков, пожилые люди неспешно прогуливались, обсуждая цены в магазинах и планы на предстоящие дни. Рабочие спешили на свои смены, и лишь редкие разговоры касались ночных событий на Чернобыльской атомной станции. Многие знали, что там произошла авария, но в городе не было паники. Никто не мог себе представить, насколько серьезной была ситуация.
— Слышал, на станции что-то произошло? — спросил один мужчина другого, стоя на автобусной остановке. — Говорят, пожар был.
— Да, вроде мелочь. Наши уже всё потушили, — ответил второй, зевнув. — Что там у нас не горело? Главное, что никто не пострадал.
— Ага, правду говоришь. Да и день-то какой! Ветерок, солнышко, а завтра вообще выходной.
Обычные будни шли своим чередом. На центральной площади собирались люди, кто-то обсуждал завтрашние первомайские шествия, кто-то планировал поездку за город на выходные. Никто не спешил покидать улицы, ощущение беды не витало в воздухе. Привычная тишина субботнего утра была обманчиво мирной.
В школе дети готовились к торжественным мероприятиям. Учителя проверяли списки участников, а родители обсуждали, кто какие костюмы шьет для праздничной колонны. Все вокруг напоминало подготовку к большому событию, празднику, который всегда ассоциировался с радостью, весельем и ощущением стабильности.
Улицы заполнялись все больше. Утренний рынок работал, как обычно, продавцы раскладывали овощи и фрукты, покупатели вели беседы, торгуясь за свежую зелень. Работники коммунальных служб подметали тротуары, а в витринах магазинов сверкали плакаты с лозунгами к Первому мая.
Вдалеке виднелась станция, окутанная лёгкой дымкой, но отсюда она казалась безобидной, почти безмолвной. Никто в Припяти не знал, что в её недрах скрывается невидимая угроза — радиация, которая уже начала расползаться по городу, медленно, но неумолимо.
Город жил своей жизнью. Люди смеялись, обсуждали планы, готовили обеды и завтрашние наряды. Никто не догадывался, что это спокойное утро станет началом конца их прежней жизни.
Под тёплым утренним солнцем многие жители Припяти решили воспользоваться хорошей погодой и отправились на природу. Люди выходили на лужайки, к реке Припять, раскладывали покрывала, улыбались друг другу, предвкушая предстоящие выходные. Солнце светило особенно ярко, и казалось, что весна, наконец, вступила в свои права.
На одной из зелёных лужаек две подруги, Лена и Ольга, разложив полотенца, лежали на траве и загорали.
— Какое сегодня солнышко! Смотри, уже загорела! — Ольга подняла руку, рассматривая полоску кожи, где час назад был белый след от одежды.
— Правда? И не говори, загар так быстро ложится! — ответила Лена, поворачиваясь на бок и подставляя спину под солнечные лучи. — Я раньше так за час не загорала!
Они рассмеялись, не подозревая, что это солнце приносит не здоровье, а опасность, которая проникала сквозь воздух, невидимая и смертельно опасная. Никто не говорил о радиации — люди не знали, что в воздухе уже витала невидимая угроза. Ни одно предупреждение не донеслось до них, и казалось, что этот день ничем не отличался от любого другого.
Мужчины у воды спокойно рыбачили, переговариваясь о прошедшей ночи. Кто-то упомянул о пожаре на станции, но особого значения этому не придавал. Городская милиция тоже была спокойна, не чувствуя угрозы. Весь город жил в безмятежности, не зная о том, что тени смерти уже легли на каждый его уголок.
На балконах домов люди пили чай, переговаривались о планах на майские праздники. Кто-то доставал зимние ковры и вешал их на балюстрады, готовясь выбивать пыль. Станция, видневшаяся вдалеке, уже не казалась чем-то тревожным — огонь ведь давно потушили.
— Надо взять с собой зонт от солнца, — предложила Ольга, поднимаясь с полотенца и оглядывая чистое небо. — Как-то сегодня особенно жарко.
— Да ладно, обгорим немножко, зато красиво будет, — ответила Лена, надевая солнцезащитные очки и снова ложась на спину.
Смех, шутки, разговоры — атмосфера спокойствия окутывала Припять. Люди не знали, что их тела впитывают не солнечные лучи, а радиацию. Не было волнений, не было тревог, никто не знал правды. И пока в этот день они чувствовали тепло на своей коже, радиация продолжала свое невидимое воздействие.