Виктор продолжал работать на станции, как и все остальные. Их было много — инженеры, операторы, техники — все те, кто ещё мог двигаться и выполнять приказы, но время шло, и каждый из них начинал ощущать на себе влияние невидимого врага — радиации. Она не была видна, не издавала звуков, но тихо и неотвратимо проникала в их тела, отравляя всё вокруг.
Сначала это казалось незначительным: лёгкая усталость, головокружение. Виктор списывал это на физическое и нервное напряжение. Они работали круглые сутки, с перерывами на короткий сон, пытаясь стабилизировать ситуацию, минимизировать ущерб. Четвёртый энергоблок разрушен, вокруг разруха и хаос, но они не могли остановиться. Виктор прекрасно знал, что оставаться здесь — значит идти на риск, но у него не было выбора. Отступать было нельзя.
Время шло, и его тело начало подавать первые тревожные сигналы. Виктор чувствовал тяжесть в груди, как будто воздух стал гуще, а каждый вдох — тяжелее. Голова болела сильнее, чем обычно, но он гнал эти мысли прочь. Это была просто усталость, повторял он себе. Ведь если признать обратное — это означало бы осознание, что их тела уже поражены радиацией, что с каждой минутой они всё глубже погружаются в эту опасность.
Он стоял у приборной панели, наблюдая за коллегами, которые старались ликвидировать последствия аварии. Среди них царило мрачное молчание, когда никто не хотел говорить о том, что витало в воздухе. Радиоактивное заражение проникло повсюду: в стены станции, в воду, в землю. Виктору стало ясно, что это не временная проблема, а что-то гораздо более серьёзное.
Понимание этого стало приходить к нему с каждым новым этапом работы. Он уже видел, как некоторые коллеги стали плохо выглядеть: бледные лица, покрасневшие глаза, кто-то жаловался на слабость и боль в суставах. Радиоактивное излучение — вот что их убивало, медленно, но уверенно. Оно пронизывало всё и всех, заставляя организм ломаться изнутри. Виктор это понимал. Понимал, что, возможно, им уже поздно спасаться.
Он опустил взгляд на руки — они слегка дрожали, пальцы казались напряжёнными. «Радиация», — подумал он. В его голове прокручивались факты: как излучение разрушает клетки, поражает органы, как можно заболеть через дни, недели, или даже годы. Он знал о лучевой болезни, о её симптомах и последствиях, и эта мысль только усиливала тревогу. Но страх был не за себя. Его мысли снова и снова возвращались к Анне. Он отправил ей записку с одним из тех, кто ехал в больницу, надеясь, что она уедет из города как можно скорее. Она должна быть в безопасности.
Но для него безопасность была не главным. Он оставался на станции, зная, что каждый час работы здесь приближает их к лучшей ситуации. Он понимал, что последствия аварии окажутся катастрофическими. Не только для них, для тех, кто сейчас находился на станции или в больнице. Это коснётся всех — Припять, Киев, всю страну. Радиоактивные изотопы, о которых он думал, будут ещё долгие годы отравлять эту землю.
Мирный атом, который должен был принести свет и тепло в каждый дом, теперь стал их злейшим врагом. Виктор тяжело вздохнул, чувствуя, как болезненно отозвалось это в его лёгких. Всё плохо, думал он. Но даже осознавая это, он не мог просто уйти.
Виктор стоял у операционной панели, взгляд его невольно блуждал по знакомым деталям станции, которая теперь казалась чужой и опасной. Временами он ловил себя на мысли, что едва ощущает своё тело — радиация проникала в каждую клетку, отравляя его изнутри, но ум был поглощён совсем другим. Мысли о ней — о Анне — не оставляли его ни на секунду.
Он скучал по её светлой улыбке, по её тихому голосу, который всегда приносил успокоение. Анна должна была уехать, Виктор надеялся, что она уже в безопасности. Он отправил ей записку с надеждой, что хотя бы это небольшое письмо сможет дать ей понять, как много она для него значит, как он хочет быть с ней, несмотря на всё происходящее. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним вставал её образ — её лицо, её глаза, полные заботы. Она всегда была рядом, поддерживала его, понимала, даже когда он был молчалив и угрюм.
Но сейчас она далеко, и Виктор мучился тем, что не мог узнать, что с ней. Он не мог просто взять и позвонить, чтобы услышать её голос. Он не мог оставить пост, не мог бросить товарищей, станцию, которая нуждалась в каждом инженере. Ответственность тяготила его, как и эта невозможность покинуть место, которое медленно отнимало у него жизнь.
«Анна,» — прошептал он в тишине, глядя на мерцающие лампочки на приборной панели. Он представлял, как она собирала вещи перед эвакуацией, как, возможно, торопливо натягивала плащ, закрывая окно в их маленькой квартире. «Она должна была уехать,» — твердил он себе, убеждая, что Анна будет в порядке, даже если он сам задержится. В конце концов, она сильная, и обязательно сможет справиться.
Виктор сжал кулаки, чувствуя тяжесть в груди. Он не мог оставить работу, он не мог уйти. Но что-то в нём кричало — оставь всё, беги к ней, будь с ней, пока ещё есть шанс. Этот внутренний конфликт разрывал его на части. Долг перед станцией и перед страной был одним, но долг перед любимой женщиной — совсем другим.
Он глубоко вздохнул, зная, что должен держаться. Каждый день здесь мог стать его последним, и эта мысль то давила на него, то придавала сил. Он должен выжить, чтобы ещё раз увидеть её. Они обязательно встретятся.