Глава 6

Агенту Теда потребовалось всего несколько дней, чтобы организовать выставку его работ в галерее «Люберик». Владелица, бывший директор Музея современного искусства в Нью-Йорке, была польщена возможностью выставить «одного из самых значительных фотографов современности».

Впервые за шестнадцать лет он вновь ступил на техасскую землю.

Сейчас, сидя за рулем черного «БМВ», арендованного в аэропорту, Тед направлялся в сторону отчего дома и с ностальгическим чувством всматривался в знакомые места. Хотя за прошедшие годы в городе многое изменилось, Западная авеню, считавшаяся самым престижным уголком Остина, осталась точно такой, какой она ему запомнилась. Старые величественные особняки все так же утопали в тени великолепных дубов, выставляя напоказ безупречно подстриженные газоны фронтальных двориков, и пусть на смену старомодным «бентли» пришли новенькие сияющие «мерседесы», дух старых денег продолжал витать над этим местом.

Тед свернул к тротуару в конце улицы и припарковался. Дом Кендаллов, двухэтажный, с мансардой, и викторианско-готическом стиле, был построен в конце девятнадцатого века каким-то капитаном из армии конфедератов. В 1903 году прадед Теда, бывший тогда окружным судьей, перекупил его, и с тех нор дом остался их семейным владением.

Все еще не выходя из машины, Тед нащупал сигарету в пачке «Мальборо», лежавшей в нагрудном кармане рубашки, и, глубоко затянувшись, закурил. Его обуревали смешанные чувства. Бывали, конечно, чудесные дни, но их затмевала память о беспрестанных ссорах, обвинениях, огромном количестве угроз, черт бы их подрал. Он вспомнил, как поклялся никогда больше не переступать этот порог, но вот он снова здесь, в том самом месте, где началась его жизнь и где умерла часть его души.

Немного поколебавшись, он выдвинул пепельницу, загасил сигарету и выбрался из машины. Еще до того, как он позвонил в дверь, послышались торопливые шаги внутри дома, и Люсинда, экономка Кендаллов, служившая им более тридцати лет, распахнула дверь настежь.

– Боже мой! – закричала она, раскрыв объятия и прижимая Теда к своей могучей груди. – Это ты! Это и вправду ты!

– Из плоти и крови, Люси.

Разомкнув объятия, она взяла его за руки и осмотрела с головы до пят.

– О, Тедди, я так по тебе скучала!

– Мне тоже тебя недоставало, Люси. Больше, чем ты думаешь.

По ее круглой коричневой щеке покатилась слеза, и она неловко смахнула ее рукой.

– Я так беспокоилась за тебя! Мечешься туда-сюда, увертываясь от пуль… – Она покачала головой. – Это отнюдь не прибавляет здоровья.

– Мы же договорились – я стараюсь беречь себя, а ты не волнуешься.

– Ах, я слишком хорошо тебя знаю, Тедди! Знаю твою неугомонность и любовь к флирту со смертью.

Все еще обнимая Люсинду, он нежно сжал ее плечи.

– А ты все такая же привлекательная, – сказал он, меняя тему. – Твой муж, должно быть, счастливейший из смертных!

Она хохотнула и старым, до боли знакомым жестом взбила густые черные волосы, уже изрядно тронутые сединой.

– Ой, прекрати! – Но он видел, что комплимент доставил ей удовольствие. Затем, посерьезнев, она добавила: – Я так обрадовалась, когда Сандра сказала мне, что ты согласился приехать! – Она тяжело вздохнула. – Бедный твой отец!

– Как он, Люси?

– Иногда в порядке, иногда… – она тряхнула головой, – от одного его вида сердце разрывается на части.

– Он дома?

Она кивнула:

– В библиотеке. Работает над предвыборной речью твоего дяди.

В голосе Теда послышались жесткие нотки.

– В чем дело? Дядя Малкольм не может позволить себе штатного референта?

– Нет, эту речь твой отец собирается произнести сам на заседании торговой палаты в пятницу. Он очень активно участвует в кампании своего брата.

– Сандра мне говорила.

Тед замолчал, все еще не уверенный в том, что готов встретиться с отцом лицом к лицу, но Люсинда положила конец его колебаниям, мягко, но довольно ощутимо подтолкнув его вперед.

– Давай, мальчик, – прошептала она, – самое время!

Дверь в библиотеку была приотворена, и он тихонько открыл ее шире, обежав глазами все помещение, отделанное деревянными панелями, с креслами коричневой кожи, письменным столом из палисандра и книжными полками до потолка, забитыми старыми книгами по юриспруденции. Здесь ничто не изменилось, и это его не удивило. Предельно консервативный, Чарльз Кендалл всегда был против перемен. Этим он руководствовался как в сенате, так и в собственном доме.

Отец стоял у окна, глядя на пустынный задний двор, в былые счастливые времена служивший ареной бесчисленных семейных пикников и футбольных состязаний.

– Привет, папа.

Он так давно не говорил этих слов, что они чуть не застряли у него в горле. Тед увидел, как вздрогнули отцовские плечи, и, кажется, прошла вечность, прежде чем тот обернулся. Когда сын увидел лицо отца, он ужаснулся. Старший Кендалл почти полностью облысел, лицо стало бледным и морщинистым. Не очень крупный мужчина, он всегда казался выше и сильнее, чем был на самом деле, благодаря твердой выправке и стати, которые придавали ему солидности как сенатору штата. Сейчас от былой мощи не осталось и следа. Он выглядел изможденным и постаревшим. Только глаза, вернее, их выражение не изменилось. Темно-васильковые омуты смотрели на Теда, словно на какого-то незнакомца.

«С таким же успехом мы могли бы не видеться и миллион лет вместо шестнадцати», – подумал Тед, но все же выдавил из себя улыбку.

– Люсинда сказала, что я могу найти тебя здесь.

– Что тебе надо?

Голос стал слабее, чем, помнилось Теду, раньше, он был ровен, холоден, абсолютно лишен эмоций. Под тяжелым, неприязненным взглядом Тед снова почувствовал себя десятилетним мальчишкой. Какого черта он дал Сандре уговорить себя?! Ясно, что ему здесь не рады. И никогда не будут.

– Галерея «Люберик» будет экспонировать некоторые из моих работ на следующей неделе, ну и поскольку уж я в городе, то решил заглянуть поприветствовать тебя.

– Зачем?

Тед откашлялся.

– Затем, что хотел узнать, как ты?

– С каких это пор тебя волнует мое здоровье? – спросил Чарльз с интонацией, больше похожей на обвинение, чем на вопрос.

– Меня всегда это волновало. – Он не собирался говорить этого, не хотел обнажать свои чувства перед отцом, боясь, что тот может поглумиться над ними. Но раз уж слова сорвались с языка, дальнейшее показалось не столь уж и невыполнимым. – Нам надо поговорить, папа.

Отец вздернул подбородок, совсем как раньше, и стал похож на прежнего Чарльза.

– Мы сказали друг другу все, что считали нужным, шестнадцать лет назад.

– Нет, не все. – Тед осторожно вошел и остановился в нескольких футах от отца. Вблизи перемены были еще заметнее – темные круги под глазами, глубокие морщины, очертившие рот. – По крайней мере, я надеюсь, что так. – Он принял ледяное молчание Чарльза за обнадеживающий признак. – Я столько хотел рассказать тебе все эти годы, но ты никогда не давал мне такой возможности. Я подумал, что если не просто напишу письмо, а поговорю с тобой лично, то ты выслушаешь меня.

Ничуть не изменив выражения лица, Чарльз отвернулся к окну. Если бы не слово, данное Сандре, Тед тотчас ушел бы. Вместо этого он глубоко вздохнул и медленно сосчитал до пяти, прежде чем заговорить снова:

– Да, я высказал тебе нечто нелицеприятное в день маминых похорон. Я бы хотел извиниться за это, хотя, по правде говоря, я не помню точно тех слов…

Чарльз медленно полуобернулся. Впервые с начала разговора в нем, казалось, появились проблески жизни.

– В таком случае позволь освежить твою память. Твои слова были буквально следующими: «Моя нога в жизни больше не переступит порог этого гребаного дома. Ты – проклятый убийца, и надеюсь, ты будешь гореть в аду». – Чарльз поднял тонкую седую бровь. – Вспомнил?

Все существо Теда пронзила боль, когда давно забытые слова эхом отразились в его мозгу. Неужели Чарльз помнил все это с такой ужасающей ясностью?

– Я страдал в тот день, – пытался защититься Тед. – Мне хотелось заставить кого-нибудь страдать тоже. – Он помолчал. – К тому же я был очень молод.

– А теперь, очевидно, постарев и поумнев, приполз назад вымаливать прощение? Так, что ли?

От этой тирады сын рассвирепел.

– Вряд ли уместно говорить «приполз»…

– Или, может быть, ты узнал, что я болен, и заглянул посмотреть, насколько близок к получению своей доли наследства? – Губы растянулись в тонкой, почти жестокой улыбке. – На этот раз я угадал?

Тед почувствовал, как румянец заливает его щеки.

– Дурацкое предположение! – выпалил он, даже не подумав отрицать, что знает о болезни Чарльза. – Когда это меня волновали твои деньги? Я добился всего сам, папа. Ты бы знал об этом, если бы пожелал проследить за моей карьерой…

Чарльз нетерпеливо взмахнул рукой.

– Если ты пришел сюда хвастаться своими успехами, то попусту теряешь и свое, и мое время. Мне отнюдь не интересны, ни твоя карьера, ни сколько денег ты зарабатываешь или насколько ты знаменит. Я давно прекратил заботиться о тебе.

Самообладание покинуло Теда, уступив место былому негодованию.

– «Заботиться»? – он разразился саркастическим смехом. – Ты никогда не проявлял заботы ни о единой живой душе за всю свою жизнь. Ты всегда был слишком занят разными мероприятиями, встречами с президентами. Тебе никогда не хватало времени на меня, маму и даже на Сандру. Но, конечно, никто об этом не догадывался. Хорошо, папа, у меня для тебя есть новость. Ты не был идеальным, отнюдь!

Глаза Чарльза гневно вспыхнули, и он выпрямился, словно собирался ударить сына.

– Ты, ничтожная, маленькая дрянь! Убирайся вон из моего дома. Пошел прочь, пока я не прибил тебя!

– С удовольствием! – До боли, стиснув кулаки, Тед развернулся и выбежал из комнаты. На лестничной площадке он чуть не сшиб Люсинду.

– Что случилось? – воскликнула та, переводя взгляд с Теда на Кендалла-старшего.

– Спроси у него! – Затем, не оглядываясь, юноша рванулся вниз и выскочил из дома.

Сидя в машине, он вцепился в руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Этот сукин сын опять добился своего! Он точно знал, на какую кнопку нажать, чтобы вывести его из равновесия. Этим даром, похоже, обладали все мужчины из рода Кендаллов, включая и его самого.

Тед подождал, пока успокоится дыхание, включил зажигание. Затем, не заметив женщину, наблюдавшую за ним со своего крыльца в доме напротив, тронул машину и направился на запад, в направлении ранчо Джей Би.

На этот раз даже полицейский спецназ не смог бы вернуть его обратно.


По обыкновению с утра Малкольм Кендалл сидел на веранде своего фешенебельного дома на берегу озера в престижном западном районе Остина, наслаждаясь легким завтраком из тостов, свежего апельсинового сока и черного кофе. Стояло великолепное утро, и, хотя похмелье Барбары грозило испортить ему весь день, беглое знакомство с результатами последних социологических опросов, определенно ставивших его впереди нынешнего губернатора, привело его в хорошее расположение духа.

По озеру мимо дома скользнула яхта, голубой парус слегка колыхал утренний бриз. Двое с яхты поприветствовали его, Малкольм в ответ махнул рукой. Он не мог себе позволить показаться невежливым. Особенно, когда до выборов осталось меньше месяца. Как только он выпил кофе, подошла внимательная как всегда экономка, чтобы вновь наполнить его чашку.

– Миссис Кендалл присоединится к вам, сэр?

– Я думаю, она скоро спустится, Долорес. – Он взял из серебряной корзины намазанный маслом тост. – Она не очень хорошо себя чувствует, так что наведывайся к ней время от времени.

– За мной вовсе не нужно приглядывать, милый, – раздался у него за спиной веселый голос. – Я в полном порядке.

Барбара поднималась на веранду. Малкольм быстро вскочил на ноги.

– Я вижу. – Он отодвинул стул и придержал его, пока она садилась, с удовольствием отмечая отсутствие каких-либо следов похмелья. Ее короткие каштановые волосы были стильно уложены, а зеленые глаза, хотя и немного покрасневшие, смотрели гораздо яснее, чем час назад.

Малкольм поцеловал ее в щеку.

– Чудесно выглядишь, дорогая. Новое платье? Комплимент достиг цели. Барбара вспыхнула от удовольствия.

– Да, месяц назад мама увидела в одном из парижских бутиков. Тебе нравится?

Малкольм ненавидел свою тещу, но всегда отдавал должное ее вкусу.

– Красное на тебе смотрится великолепно. Одевай почаще. – Он подождал, когда Долорес поставит перед Барбарой блюдо со свежими фруктами, а затем продолжил: – Я так рад, что тебе лучше, дорогая. Может, теперь нет необходимости отменять твои встречи?

– Старые планы остаются в силе. – Подцепив пальцами тонкий ломтик мускусной дыни, она откусила кусочек. – Можешь сказать Клайву, чтобы забрал меня в девять тридцать. Мы сразу поедем в университет.

Малкольм обрадовался. Молодые избиратели приобретали в последние годы все большее значение, и внезапные отказы от встреч, даже со стороны всего лишь жены кандидата, отнюдь не повышали его рейтинг.

– Прекрасно, – сказал он, мысленно пробегая собственный, весьма плотный деловой график. – И не забудь, что сегодня вечером мы обедаем у Элденов. Мне придется слетать в Эль-Пасо на совещание сотрудников тамошнего отделения моего штаба, но к шести я обязательно вернусь.

– Я не забыла, однако… – Она запнулась, явно смущенная. – Ты не возражаешь, если я не пойду, дорогой? Вряд ли…

Все благодушие Малкольма как рукой сняло.

– Конечно, я буду возражать! Как это я появлюсь там без тебя?

– Уверена, Джоан все поймет.

– Не в этом дело! Элдены пригласили на этот обед самых именитых и влиятельных людей Техаса с женами. Там будет сенатор Бэбкоук, и не мне тебе объяснять, насколько это важно для моей кампании!

Она посмотрела на него умоляюще:

– Малкольм, войди в мое положение. На этой неделе мы каждый день куда-нибудь да выезжали. Я просто измотана до предела.

– Я все понимаю, но мы с тобой с самого начала знали, что эта кампания – отнюдь не легкая прогулка. – Он услышал раздражение в своем голосе и немедленно осадил себя, вернувшись к роли понимающего, заботливого мужа. Перегнувшись через стол, он взял руку Барбары в свою. – Я знаю, дорогая, что ты очень устала, и, поверь, глубоко благодарен. Все, о чем я прошу, продержись еще чуть-чуть.

Несвойственным ей нетерпеливым движением Барбара вырвала руку.

– Джоан и Скип Элдены стали действовать мне на нервы! Они постоянно крутятся рядом, следят, спрашивают, все ли у меня в порядке, не нужно ли чего. Можно подумать, я инвалид.

– Но, дорогая, это все потому, что они любят тебя и беспокоятся, так же как и я.

На веранде вновь появилась Долорес с радиотелефоном в руках.

– Миссис Кендалл, вас миссис Элден.

Барбара закатила глаза и взяла трубку из рук экономки.

– Привет, Джоан!

Пока Барбара болтала с подругой, Малкольм, помешивая свой кофе, вновь подивился ее быстрому выздоровлению. Другая бы и с постели не встала. Но для Барбары, как бы плохо ей ни было, его карьера всегда стояла на первом месте.

– Если бы ты проводил с ней больше времени, – заявила она в одно из воскресений, после очередного жуткого кутежа Барбары, – ей не приходилось бы искать утешения на дне бутылки.

Элдены, их ближайшие друзья, открытым текстом посоветовали Барбаре обратиться к врачам. Но Малкольм был категорически против. Огласка того, что жена страдает алкоголизмом, станет концом его карьеры. Может быть, позже, когда выборы останутся позади. И не на какой-нибудь из этих знаменитых пересохших «источников», где репортеры «Нэшнл инквайер» и им подобные подонки шастают в поисках смачных сенсаций, а в закрытую надежную клинику за границей.

До тех же пор он и пальцем не шевельнет, чтобы не повредить карьере. В отличие от брата, который оставил сенат после смерти Элизабет, он не собирался позволить, кому или чему бы то ни было становиться на его пути.

Звук упавшей в гнездо аппарата телефонной трубки вернул его к действительности. Барбара закрыла ладонью рот и побелела как полотно. Встревоженный, он опустил газету.

– В чем дело?

– Тед вернулся, – прошептала жена так тихо, что он едва расслышал.

– Тед? – он выпрямился на стуле. – Не может быть. Чарльз дал бы мне знать.

– Он здесь. Джоан видела, как он выходил из дома твоего брата. – Ее стало трясти. – О, Малкольм, что, если он приехал в поисках правды о смерти матери?

На этот раз Малкольм взял обе ее руки и крепко стиснул. Сейчас никак нельзя допустить, чтобы она расклеилась!

Ерунда, – бросил он, пытаясь быть убедительным. – Уверяю тебя, ничего подобного и быть не может. Он, должно быть, узнал, что Чарльз болен и приехал его навестить, вот и все.

Казалось, она не слышала его. «О Боже, что мне делать, если он придет сюда? Как я посмотрю ему в глаза?»


С самой первой их встречи восемнадцать лет назад он понял, что она обладает всеми теми качествами, о которых амбициозный политик для своей жены мог бы только мечтать – обаянием, умом, безупречной родословной.

Деньги тоже были немаловажным фактором, настолько немаловажным, что он чуть не отменил помолвку, узнав, что Барбара не получит основную часть состояния своей матери, пока Дейдри не отойдет в мир иной.

К счастью для себя, он быстро опомнился, утешившись тем, что Дейдри Фэнтон, которой тогда уже было пятьдесят девять, не будет жить вечно. Впрочем, он ошибся. Сейчас, на пороге восемьдесят первого дня рождения, она выглядела так, будто именно таким образом и намеревалась поступить.

Тот факт, что он Барбару не любил, никоим образом не отражался на их взаимоотношениях. Не важно, перед толпой избирателей или в уединении собственной спальни, Малкольм был мастером притворяться и мог с листа играть любую роль.

Одним из лучших его представлений была демонстрация печали при известии о том, что после двух выкидышей Барбара больше не сможет иметь детей. Хотя он понимал, что большая семья – это важная часть образа политического деятеля, весть о том, что не нужно будет возиться с испачканными ладошками и сопливыми носами, сделала его очень счастливым.

Единственным облаком в их во всех других отношениях «идеальном» браке было пьянство Барбары, в котором Дейдри винила только его.

Загрузка...